Текст книги "Пятая жизнь"

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

– У тебя неплохо получается, – Аня с улыбкой наблюдала, как Борис расправляет тент, – сотни полторы за день заработаешь.

– Я не бомж, – сидя на корточках, Борис поднял голову.

– Я этого и не сказала. Но на бизнесмена ты тоже не тянешь.

– А на кого я тяну?

– На человека, перебивающегося случайными заработками.

– Да?.. А на писателя никак?

– Ух, ты! – Аня даже опустилась на стульчик, – чего, правда?

– Правда, – закончив работу, Борис выпрямился.

– Ну, держи, писатель, – «хозяйка» протянула полтинник, – слушай, а о чем ты пишешь?..

– …Анька! Раскладывайся быстрее, а то ни пройти, ни проехать!.. – раздалось справа, куда загорелый жилистый паренек подкатил телегу с товаром.

– Не спеши, а то успеешь! – огрызнулась Аня.

– Ладно, не буду мешать, – Борис не спеша пошел к выходу из палаточного городка, уже выросшего перед рынком.

Город, с которым он так недавно расстался, казался почти родным, ведь за прошедшие дни здесь ничего не изменилось; возникло даже ощущение, будто он вернулся домой. …С чего бы это? – подумал Борис, – обычный город, похожий на десятки других. Нет, эта Аня не может быть связана с Анной из «мертвого города» – я не чувствую связи, а, наверное, должен был бы… хотя, может, и не должен… Откуда он вообще взялся, «мертвый город»?..

Знакомой дорогой Борис направился к ночлежке тети Даши; вошел в калитку, над которой красовалась корявая вывеска «Фрукты оптом здесь»; толкнул дверь. Запах пота и какой-то еды встретил его уже в коридоре; через открытую дверь комнаты был виден один из постояльцев, внимательно смотревший в окно. Борис постучал.

– О! – азербайджанец, имени которого он не помнил, обернулся, – ты же, вроде, уехал!

– Как уехал, так и приехал, – Борис поставил сумку, – еще хоть пару дней пожить у вас можно?

– Брат, наверное, нет, – азербайджанец покачал головой, – Гурам вчера вернулся и теперь у нас все занято. Слушай, а чего ты не хочешь в гостиницу? Там девочки, вода горячая… да если б хозяин не считал за нами копейки, я б, точно, в гостинице жил!

– А кто здесь хозяин?

– Хозяин там, – парень показал, то ли на небо, то ли в ту сторону, где, по его мнению, находился родной Азербайджан.

– Ясно, – Борис снова взял сумку.

– Ты хороший человек, – азербайджанец вздохнул, – но понимаешь, у нас работа. У нас не гостиница.

– Вопросов нет, – Борис вышел во двор, подумав при этом: …Может, так будет даже правильно, а то живу черти где – «челноки» с рынка, и те за бомжа принимают; в гостинице хоть помоюсь, постираюсь…

По легким кучевым облачкам солнце вскарабкалось еще только на полнеба, но его дыхание уже палило землю. Прохлада убегала, забиваясь под деревья, под пестрые зонтики летних кафе, которые распускались на сером асфальте, словно цветы.

Борис прошел мимо палаточного городка, постепенно наполнявшегося народом. …Аня уже, небось, разложилась… нет, девчонка она неплохая, но не та… Миновал гостиницу. …Устроюсь после двенадцати, чтоб не платить за лишние полусуток. Есть тоже что-то пока не хочется… Не найдя более интересной темы, мысли вернулись в прежнее русло. …Зачем же мне показали «мертвый город» и жуткое средневековое шоу?.. Интересно, кто-то управляет нашими снами, кроме нас самих? Возможно – ведь лично у меня фура с килькой уж никак не могла ассоциироваться с инквизицией… нет, «управляет» – неправильное слово; скорее, так может давать о себе знать божья искра, заключенная в каждом – типа, включает память о прошлой жизни. Я ж всегда мечтал увидеть хоть одну из них!.. Стоп! Получается, в каком-то качестве я участвовал в тех событиях? И кем же я мог быть? Инквизитором или священником? Вряд ли. Христианские догмы – изначально не мое; остается еще Анна… блин!.. – Борис усмехнулся, пытаясь вообразить себя женщиной, – хотя чем такое превращение отличается от превращения в ветер или огонь? Да ничем! Просто стихии мне ближе, чем конкретное существо другого пола… или я неверно понимаю логику всей череды жизней? Нас же может бросать из одной крайности в другую, чтоб передать максимум знаний и ощущений!.. То есть получается, никакой логики в последовательности сменяющих друг друга жизней нет?.. А тогда мы никогда не сможем выстроить схему, чтоб отличить правду от собственных фантазий, и не стоит искать в настоящем свое прошлое – оно умирает навсегда, оставляя лишь глобальную мудрость, из которой нельзя вычленить конкретные имена, города, даты… Действительно, что я пытаюсь вспомнить, если та жизнь принадлежала другому человеку, которого больше нет?..

Борис почувствовал, что прекрасная конструкция, которую он кропотливо создавал в своих мыслях, рушится; нет, она не погребла его под обломками, но смотреть на эти руины было невыносимо больно. Он свернул в сквер, где струи фонтана наполняли воздух приятной влагой и ощущением прохлады; они взлетали вверх, искрясь, превращаясь в десяток маленьких радуг, и падали, бурля белой пеной. Было в этом нечто завораживающее, вечное, несоизмеримое с человеческой жизнью.

Борис опустился на скамейку. Мысль о том, что в прошлой жизни он мог быть водой, показалась ему гораздо ближе, нежели существование в образе женщины. …Но ни то, ни другое нельзя доказать… даже не то, чтоб доказать кому-то – ни в том, ни в другом нельзя быть уверенным самому!.. – тем не менее, созерцание воды восстанавливало тонкую связь с вечностью, в которой мы жили, живем и будем жить.

Два парня, прихлебывая пиво, уселись рядом; их громкие воспоминания о «забойном» вечере разорвали благостную связь, и Борис, словно очнувшись, обвел взглядом пустой сквер – наверное, люди воспринимали его исключительно как место отдыха, а по утрам, деловые и суетливые, они спешили по грязным тротуарам мимо облезлых домов, демонстрируя свою значимость в хорошо освоенном тесном мирке.

Правда, на противоположной стороне фонтана нежился на солнышке бомж в засаленном пиджаке, надетом на голое тело, и совершенно безотносительно к нему, Борис вдруг подумал: …Все равно божья искра существует и несет любовь всем, кто хочет ощутить ее, кто способен поверить, что жизнь гораздо прекраснее, чем ее представляют убогие люди, живущие лишь будущим, холодным и неизвестным!.. Пусть нам не дано проследить все связи, но их не может не быть, иначе ведь все бессмысленно!..

Парни продолжали обсуждать двух «клеевых телок» из вчерашнего вечера, и Борис поднялся; к тому же близился полдень, поэтому он не спеша побрел к гостинице.

Поселили его быстро, а то, что номер оказался трехместным, было даже неплохо – вырываться из круга безответных вопросов лучше всего в общении. Но в данный момент комната оказалась пуста, и бросив сумку, Борис снова вышел на улицу.

Из крохотного зеленого островка возле оперного театра доносилась тихая музыка; среди зонтиков, которых не было утром, сновали официанты в черных костюмах и белых рубашках, держа подносы на пальцах, как в дорогих ресторанах; огромные липы давали благодатную тень и чуть слышно шумели над головой. Умиротворяющая обстановка настолько подкупала, что Борис решил не возвращаться в сквер с фонтаном, а присел за самый крайний столик – прямо перед ним раскинулся знакомый палаточный городок; теперь вдоль него двигались два людских потока – одни еще плелись туда, но уже изнывали от жары; другие, с покупками, тяжко тащились обратно.

Борис подумал, каково бедным продавцам целый день задыхаться в раскаленных палатках; впрочем, жалость касалась, в основном, одного конкретного человека с продолжавшим тревожить воображение именем, Анна. Он достал нежданно-негаданно заработанный полтинник и купив литровую «Колу», влился в поток, двигавшийся «туда».

Торговля явно не шла – у Аниной палатки не было никого, а сама она сидела в красном пластиковом кресле, вяло обмахиваясь газетой; на загорелом лице блестели капельки пота, и, похоже, ей надоело смахивать их. Борис предпринял очередную попытку растормошить внутреннюю память, но ничто в душе не шевельнулось. …Значит, либо там пустота, либо стена непреодолима… – он с сожалением вздохнул, но подойдя, улыбнулся.

– Держи, – протянул «Колу», – жарко, небось.

– Класс!.. – Аня прижала к щеке бутылку, – садись, – поставила рядом с собой раскладной стульчик, – что делал?

– В гостиницу устроился, – Борис протиснулся внутрь палатки и тут же почувствовал как по спине побежал противный ручеек, но уходить не хотелось – даже не самая интересная компания все-таки лучше, чем никакая.

– …Бифштексы! Салаты! Чай! Кофе!

Борис вскинул голову – у соседней палатки остановилась девушка с подносом, уставленным пластиковыми тарелками.

– Я б съел что-нибудь, – сказал он, решив, что здесь это обойдется дешевле, чем в кафе.

– Танька! – мгновенно среагировала Аня, – иди сюда! – сама она с шипением открыла бутылку и сделала глоток, – класс!.. Сейчас всю выпью и обоссусь – будешь за меня торговать, – но увидев растерянное лицо Бориса, засмеялась, – шучу.

Бифштекс оказался маленьким, а салат состоял из одной капусты, однако Бориса это не смутило; сунув в карман сдачу, он воткнул хлипкую белую вилку в нечто, напоминавшее мясо. Аня наблюдая за ним с интересом и, в конце концов, спросила:

– А, если честно, в Воронеж ты зачем приехал?

– Сам не знаю, – бросив в урну быстро опустевшую тарелку, Борис достал сигарету, – у тебя никогда не возникало ощущения, что есть некая сверхзадача, которую ты обязан решить, и только тогда сможешь быть счастлив?

– Я прекрасно знаю свою «сверхзадачу» – Аня удивленно пожала плечами, – мне надо вырастить дочь. Она сейчас в пятом классе, а должна закончить школу, поступить в институт…

– Это не то; это задача проходная. Разве после того, как дочь поступит, у тебя пропадет стимул жить?..

– Ты меня извини, – Аня усмехнулась, – может, у писателей какие-то особые задачи, а у меня одна – зарабатывать деньги.

– И нет ничего не связанного с деньгами? Ну, чего-то глобального, понимаешь? – Борис раздавил об асфальт догоревшую сигарету, – я не могу это сформулировать, но чувствую – есть нечто такое, с чем ты должен воссоединиться и тогда остальные проблемы, если не исчезнут, то станут легко разрешимыми.

– Ты о боге, что ли?

– Бог – это иллюзия, придуманная людьми для облегчения себе поиска смысла жизни; это идея, в которой нет необходимости, если ты сам, из личного восприятия мира, осознаешь свое предназначение…

В это время подошли две подружки, желавшие обзавестись новыми топиками, и Борис замолчал – собственно, спорил-то он не Аней, а сам с собой – вчерашний с сегодняшним.

Вслед за подружками подошла мама с дочкой; потом девушка, сама не знавшая, чего хочет, но после Аниных уговоров пришедшая к выводу, что ей непременно нужны шорты, пляжный сарафан и очень сексуальная майка.

– Похоже, ты приносишь удачу, – довольно улыбаясь, Аня повернулась к Борису, – с утра стояла вообще «по нулям». Посиди еще; расскажи что-нибудь.

Подобная просьба всегда выбивала Бориса из колеи – без конкретной темы, мысли, почуяв свободу, забирались в самые потаенные уголки, и тут же рождали фантастическую картину огромного мира, который нельзя описать словами; в итоге он замолкал, становясь угрюмым и неинтересным.

– Посижу, – Борис пожал плечами, – все равно делать нечего.

– Может, я чего-то не понимаю… – Аня присела в свое кресло, – расскажи, как ты ищешь это свое «предназначение»?

– Никак. Оно должно явиться само – главное, пропускать события через призму поисков.

– А на что ты живешь? У тебя большие гонорары?

– Какие гонорары?.. Просто есть кое-какие сбережения, – Борису не хотелось вновь рассказывать порядком надоевшую историю церковного клада.

– Сбережения – это хорошо, – вздохнула Аня, – тогда и предназначение можно искать, а, вот, если… – она, видимо, хотела пожаловаться на судьбу, но у палатки остановилась очередная юная особа. Выбрав шорты, она решила их примерить, и юркнула в палатку; Борис отвернулся, разглядывая зеленоватую матерчатую стену. …Похоже, все-таки эта жизнь существует отдельно от «мертвого города», и не стоит искать точек соприкосновения – то была просто абстракция, ни на чем не основанная и не несущая никакой смысловой нагрузки…

Возникла предательская мысль, что человеку должно хватать общего восприятия мира, в котором надо просто жить, но сделав такой вывод, Борис сам испугался, потому что тогда его жизнь не упростится, а сделается бессмысленной.

…Может, не зря я придумал себе имидж писателя? Если, правда, написать книгу о том, что не стоит ничего искать в этом мире, ибо он прекрасен сам по себе? И за сюжетом не надо далеко ходить – та же Аня. Разве она не прекрасна в наивном желании поставить на ноги своего ребенка? Ей ведь только кажется, что она несчастлива из-за отсутствия денег, из-за ежедневного стояния здесь в любую погоду – ей надо помочь понять, насколько она необходима миру; помочь ощутить божественное, находящееся внутри нас, чтоб она почувствовала себя не бренным телом, а рекой, ветром, дождем, которыми когда-то была или еще станет. И солнце сделается не таким палящим, и воздух не таким душным, если научиться соприкасаться с ними, ощущать их любовь и заботу, как любовь и заботу ближнего…

…– Борь! Ау!..

Он обернулся. Покупательница в новых шортах вертелась перед маленьким зеркалом; при каждом ее движении сзади, словно хвостик, вздрагивал ярлычок, и Борис улыбнулся.

– Борь, скажи, правда, ей хорошо?

Борис слабо разбирался в моде, но, на его взгляд, шорты больше походили на панталоны, резко обозначив далеко не идеальные ноги, но чтоб подыграть Ане, он кивнул.

– Видите, девушка. Это мужчина говорит, так что берите.

В конце концов, девушка сдалась. Когда она отошла, Аня вытерла потное лицо.

– Язык уже отваливается каждого убалтывать., – она посмотрела на часы, – ладно, еще пару часов постоим и будем собираться. Хороший сегодня день – давно такого не было.

За эту пару часов день стал еще лучше – у палатки даже образовалась небольшая очередь, и Борис тоже оказался вовлечен в потрошение тюков и поиски нужных размеров. Это было в новинку, да и сами вещи радовали пестрыми цветами, от них исходил приятный запах, не испорченный потом или парфюмом.

Наконец людской поток стал редеть. Аня устало опустилась в кресло и с удовольствием закурила.

– Знаешь, такой выручки у меня не было за все время, сколько работаю здесь. Это, небось, ты наколдовал?

– Я?.. Да ты что!.. – но тут же Борис понял, что колдовство в ее понимании – просто расхожее выражение, как и бог (о нем, вроде, все знают, некоторые верят, но никто толком не представляет, что это такое), и не стал углубляться в тему.

– Значит, ты мой талисман, – докурив, Аня принялась складывать оставшийся товар в изрядно похудевшие тюки. Борис решил помочь, и где-то среди пуговок и бретелек их руки встретились. Борис не придал бы этому значения, но Анины пальцы сжали его запястье; работа прекратилась. Подняв голову, он увидел, что их лица находятся рядом, и смотрит девушка ласково и печально.

– Кстати, у меня пустая квартира, – сказала она тихо, – может, тебе не стоит идти в гостиницу?

– А как же дочь?

– Она в деревне. Чего ребенку летом сидеть в городе?

– Действительно, нечего…

Борис не раз получал подобные предложения, причем, как правило, именно тогда, когда ему действительно требовался ночлег, словно кто-то заботился о нем, но сейчас оно прозвучало совсем неожиданно, и Борис растерялся. Однако Анина рука сжималась все крепче, а глаза казались такими тоскливыми, что он подумал: …И чем это хуже двух чужих мужиков в гостиничном номере?.. Неуверенно пожал плечами, не находя подходящего ответа. Вернее ответ-то он уже знал – это слов не находилось. Что-нибудь, типа радостного «конечно, погнали!» прозвучало б обидно, а торжественное и емкое «да», вроде, сразу накладывало определенные обязательства. Но, похоже, Аня и без слов поняла его. Взгляд ее просветлел, пальцы разжались, и принялись с удвоенной скоростью трамбовать содержимое тюка.

– Надо вещи забрать из гостиницы, – сказал Борис.

– Так забирай, и подожди меня у входа.

Без особой охоты, но Борису вернули всю оплаченную сумму, что явилось приятной неожиданностью; правда, он тут же подумал: …И чем я отличаюсь от Ани? Так же радуюсь деньгам… может, я придумал себе предназначение? Как алхимик, трачу жизнь на поиски философского камня, на красивую, но пустую идею… Стало обидно и очень не хотелось в это верить. Выйдя на крыльцо, Борис закурил. Под старыми липами продолжала звучать музыка, так прельстившая его утром. Чистое голубое небо еще не успело потускнеть, лишь чуть подернувшись предвечерней дымкой – оно обнимало мир с его пыльными улицами, блеклыми домами, катящимися неизвестно куда автомобилями и изможденными пешеходами; спокойное и огромное в своей великой любви, оно было превыше любых денег, и Борис успокоился.

Ждать пришлось долго; он даже представил, как будет выглядеть, вновь поселяясь у той же неулыбчивой девицы за стойкой, но тут показалась Аня с большим пакетом.

– Я все купила, так что можем сразу двигать домой, – Борис взял пакет, и она подхватила его под руку, – если не тяжело, можем прогуляться пешком.

Возражений не последовало и через пять минут они уже шли по проспекту, считавшемуся в городе главным. В прошлый раз Борис бывал здесь, поэтому знал, и квадратный фонтан, и монумент с мрачными фигурами воинов-освободителей, но Аня указала на длинное здание с узкими окнами, над входом украшенное полуколоннами.

– Тебе, как писателю, возможно интересно – это бывшая духовная семинария, а напротив бывший дом губернатора, где заседало дворянское собрание.

– Что-то оно маленькое, – Борис оглядел симпатичный особнячок явно позапрошлого века.

– Так здесь и дворян-то почти не было – купцы, да мещане.

Аня свернула за угол семинарии и получив из фонтана порцию ледяных брызг, быстро вывела Бориса на огороженную балюстрадой площадку.

– Это Помяловский спуск – дорога в старый Воронеж. В семнадцатом веке здесь жили казаки, охранявшие город, и назывался этот район – Беломестная слобода.

Борис увидел лестницу, зажатую с обеих сторон мощными каменными стенами, которая уходила вниз, теряясь под густыми, смыкавшимися между собой кронами деревьев.

– Идем, – Аня взяла гостя за руку, и они стали осторожно спускаться по разбитым ступеням; суетливый проспект исчез, напоминая о себе лишь редкими автомобильными сигналами – казалось, разделяли их не сотни метров, а сотни веков.

Слева густые заросли в человеческий рост скрывали панораму, зато справа, за деревьями, росшими, оказывается, двумя ровными рядами (наверное, когда-то здесь проходила аллея и гуляли люди) возникли почерневшие от времени двухэтажные домики, покосившиеся и неухоженные, но сохранившие свои уютные формы. Даже асфальт не вызывал ощущения цивилизации, покореженный молодой древесной порослью и устремившейся вслед за ней, травой. Несколько полуголых пацанов курили, сидя на бревнах возле забора, подпертого куском ржавой трубы. От тишины и безжизненности все это напоминало музей под открытым небом.

Борис остановился, пытаясь представить, как здесь было лет сто назад, а Аня продолжала «экскурсию»:

– В восемнадцатом веке слободу перенесли, а улицу стали застраивать горожане. Тогда ее переименовали в Дубницкую – по фамилии основного застройщика. А это, – она показала на хорошо сохранившийся домик, где над первым кирпичным этажом возвышался второй, деревянный, – самый старый дом. В нем жила жена одного надворного советника.

– Откуда ты столько знаешь? Ты историк? – удивился Борис.

– Нет, – девушка засмеялась, – вообще-то, я – экономист, но бабушка родилась здесь и потом прожила всю жизнь. Она столько всего знала! Если б я за ней хоть половину записывала, ты б мог книжку написать про историю Воронежа. Но молодая была – глупая, а сейчас бабушки уже лет десять, как нету…

Лестница закончилась, и они вышли на широкую улицу, сразу вернувшись в современность. Объезжая рытвины, по ней медленно двигались автомобили; на углу стояли вонючие контейнеры с отходами, а чуть дальше начинались глухие кирпичные заборы, за которыми виднелись особняки с пластиковыми окнами и спутниковыми антеннами на крышах.

– Лучше, вон, посмотри, – Аня протянула руку в противоположную сторону, – это Алексеевский Акатов монастырь; действующий, между прочим.

Борис остановился, разглядывая купола с крестами, венчавшие буйную зелень деревьев. Величественный симбиоз оставлял какое-то двоякое впечатление, но Аня не дала Борису разобраться в своих ощущениях – перейдя неуютную «транспортную артерию», они свернули направо, вновь окунувшись в патриархальную тишину, нарушаемую лишь умиротворенным шелестом листьев. Лежавшая впереди не асфальтированная улочка больше напоминала ложбину, пробитую потоком воды; домики, чудом прилепившиеся на крутых «берегах», выглядели декорацией, и только номера на калитках указывали, что в них кто-то живет.

– Почему ты молчишь? – Аня попыталась заглянуть Борису в глаза, – я думала, тебе понравится. Писатели ж любят старину.

– Мне очень нравится.

– Я тоже люблю этот район, – вздохнув, Аня пошла дальше, – после «толпы», где все вечно орут, бегут куда-то, здесь так классно!.. С удобствами, правда, плоховато – воду в ведре грею, готовлю на баллонах, но ведь это же не главное, правда?

– Там ты показалась мне другой….

– Так там и жизнь другая. Там я, знаешь, какая хамка? А иначе нельзя – сожрут. Вот и моя халупа, – поднявшись по каменным ступенькам, она открыла калитку.

Двухэтажный деревянный дом, выкрашенный зеленой краской (подстать листве), имел на каждом этаже аж по шесть окон, а двор, огороженный ветхим забором, был маленьким и располагался на склоне – наверное, поэтому там никто ничего не сажал; лишь пара старых яблонь вела совершенно бессмысленную битву с всепобеждающими полчищами бурьяна.

– На первом этаже дед с бабкой живут, – пояснила Аня, – а второй, весь мой.

Они вошли в незапертую дверь и поднялись по скрипучей лестнице. Необъяснимый запах старых домов вползал в легкие, превращая воспоминание о такой близкой цивилизации в легенду о будущей жизни.

– Борь, – Аня остановилась перед дверью, держа в руке ключ, – если не хочешь, можешь вернуться в гостиницу – я не обижусь. А то получается, вроде, насильно тебя затащила…

– Что ты?.. – поставив сумку, Борис осторожно сжал Анины плечи, – я в полном восторге, честно… даже не думал, что где-то сохранились такие уголки, а молчу… я просто думаю.

– Я рада, если это правда, – Аня склонила голову ему на грудь, но вдруг встрепенулась, – дай, хоть дверь открою.

Они вошли в темный коридор. Щелкнул выключатель. Борис увидел громоздившиеся вдоль стены тюки с товаром, старенькую этажерку со старыми книгами и детский велосипед, подвешенный под самым потолком. Четыре одинаково белые двери напоминали, скорее, общежитие, нежели квартиру.

– Так я и живу, – Аня направилась вглубь коридора, – здесь у нас туалет и ванная, – она поочередно открывала двери, – это Машкина комната, это – моя, это – типа, гостиная, тут кухня.

Снаружи дом показался Борису гораздо меньше, и теперь он удивленно следовал за хозяйкой, заглядывая в каждое помещение. Чувствовалось, что она пыталась поддерживать уют, однако ни чистенькие занавески, ни паласы на полу, ни букет ромашек в керамической вазе, купленной, похоже, у соседки по «толпе», не могли скрасить удручающего впечатления от глубоких трещин в стенах и потолке (на кухне, в углу даже отвалился кусок штукатурки, обнажив дранку).

– Ты ожидал другого? – Ане невесело усмехнулась, – были б деньги, я б все здесь переделала…

– Ну, что ты?.. – Борис ласково погладил хозяйку по голове, – я ж все понимаю; у меня такая же берлога, даже хуже.

– Правда?

– Правда, – он подошел к окну, за которым не было ничего, кроме трепещущих листьев; от этого казалось, что находишься на затонувшем корабле, среди густых ярко зеленых водорослей, а остальная жизнь происходит высоко над тобой и совершенно не важно, какой там сейчас век…

– Пойду, ужин сделаю, – Аня улыбнулась, решив, что писатель определенно врет, стараясь не обидеть ее, – можешь пока посмотреть телевизор. Правда, у меня всего две программы.

– Я не люблю телевизор. Давай лучше помогу тебе.

– Даже так? – Анины глаза удивленно расширились, – ну, давай. Будешь тогда картошку чистить.

Приветствуя их приход, старенький холодильник включился с таким треском, что Борис вздрогнул.

– Не пугайся, – Аня засмеялась, – я-то к этому «трактору» давно привыкла. Тоже пора менять… но кругом деньги! Так что, пока работает, и ладно.

Она усадила Бориса рядом с пакетом картошки и дала нож, а сама принялась доставать покупки.

– И все-таки, о чем ты пишешь? – спросила она, не оборачиваясь, – мне ж интересно.

– О чем пишу?.. – Борис хотел сформулировать идею будущей книги, возникшую несколько часов назад, но теперь она почему-то показалась ужасно глупой, и он ответил так, как отвечал всегда – просто и в то же время загадочно, – о жизни, о мире… Знаешь, давай я тебе лучше расскажу одну историю.

– Давай, – согласилась Аня, – собственно, можешь говорить все, что угодно – я ж о тебе вообще ничего не знаю.

Борис начал рассказывать о «мертвом городе», потому что в данный момент это больше всего занимало его воображение. Аня слушала, кроха при этом салат, раскладывая полупрозрачные магазинные нарезки, и только когда он закончил, спросила:

– Так это был сон или что?

– Сам не пойму, – Борис пожал плечами.

– Знаешь… только не смейся, ладно? – Аня достала из пакета бутылку вина, а из шкафчика – две рюмки, – одно время увлеклась я сонниками; покупала даже, какие подешевле – они и сейчас где-то валяются… ну, а что? Сидишь тут одна – со скуки чего не сделаешь?..

– Я в этом не силен…

– Я тоже не особо, ведь в каждой книжке все по-разному написано, – достав сигарету, она присела к столу, – но я что хочу сказать – сны потому и нуждаются в толковании, что они абстракты, так? Там можно летать; можно встречать существа, которых нет в природе, и все такое, а у тебя получается складная история, да еще с конкретными деталями. Я, например, не удивлюсь, если в Германии есть реальный город Мидгейм… мне это кажется больше похоже на воспоминание, что ли, чем на сон.

– Серьезно? – Борис поднял голову от недоочищенной картофелины, – мне тоже кажется, что это воспоминание. Например, о прошлой жизни. Я только не могу понять, кем я был и почему мне это вдруг привиделось. Ведь так не должно быть!

– А кто знает, как должно быть?..

Поскольку этого не знал никто, возникла пауза. Аня поставила на огонь сковородку и забрав у Бориса картошку, принялась крошить ее тонкой соломкой.

– Значит, ты веришь, что мы проживаем несколько жизней? – сказала она наконец, – вообще, ты не такой, как другие.

– А какой? – Борис улыбнулся, возвращаясь из средневековья в реальную жизнь.

– Светлый, и этим мне нравишься, – она неожиданно обернулась, – только не подумай, что я строю насчет тебя планы – просто тоскливо одной. Нет, есть, конечно, Машка, но она ж ребенок, а хочется… ну, сам понимаешь.

– Понимаю. Слушай, а где Машин отец?

– Абсолютно банальная ситуация, – Аня ссыпала в сковороду картошку, и кухня тут же наполнилась паром и шипением, – ушел к другой. Лично я об этом не жалею, но, вот, Машка… хоть бы в день рождения позвонил, сволочь. Она ведь его помнит, и ревнует меня к каждому мужику; говорит, новый папа мне не нужен. Так что пока не подрастет и не поймет, что маме тоже хочется еще пожить, похоже, ничего мне не светит.

Своих детей у Бориса не было, и хотя в душе он считал, что ребенок должен слушаться родителей, а не ставить им условия, но решил промолчать, ведь советовать всегда легко; только это никому не нужно.

– Так что, – Аня вздохнула, – пока у нее каникулы, я тут занимаюсь развратом… шучу, а то правда подумаешь…

Борису стало понятно внезапное приглашение в гости, но сделанное открытие не вызвало протеста, обычно возникавшего при виде «плечевых», стоящих вдоль трассы. Вообще, в его глазах Аня выглядела даже привлекательно, и чуть нависавшие над короткой юбкой «бочки́» совершенно не портили ее; а какие сильные загорелые ноги!.. Но его не покидала другая мысль – имеет ли она отношение к «мертвому городу» или это просто приключение, способное лишь развеять однообразие бесконечной гонки? Очень хотелось, чтоб все наконец-то увязалось воедино (тогда и с вредной Машкой он наверняка найдет общий язык), но, вот, роль Ане как-то не находилось, ни в мрачной обстановке пыточного подвала, ни в толпе зевак, восторженно оравших на площади…

– Все готово. Открывай, – хозяйка протянула бутылку.

– В принципе, я не пью…

– Почему? Болеешь?

– Нет, слава богу. Но меня сразу начинает клонить в сон…

– Спать я тебе, точно, не дам, – Аня засмеялась, – вообще-то я тоже не сильный питок, но иногда, особенно зимой, когда отстоишь целый день на морозе… ну, или как сейчас. Так что открывай; поедим и если не хочешь смотреть телевизор…

– Не хочу, – Борис улыбнулся.