Текст книги "Великолепная пятерка"

Борис Романов: час Х (3)

Вот так время стало его врагом. Сначала он отвел себе на уход сутки. Потом, когда Борис вынужденно украл триста с лишним тысяч, сутки съежились до нескольких часов. И вот – словно почуяв неладное, проснулась СБ и отобрала у Бориса то немногое, что еще оставалось. Теперь времени не было совсем, и не было возможности остановиться, переиграть план, перебросить уход на следующую неделю. В СБ явно не посчитают удачной шуткой, если он придет к ним и скажет: «Знаете, ребята, я тут совершенно случайно куда-то не туда отправил кучу ваших денег… Извините, я больше так не буду».

Поэтому Борис продолжал начатое, однако вместо триумфального движения по размеченному и выверенному пути получилось нечто совсем иное. Будто бы прыгал Борис из окна горящего дома, прыгал, видя внизу подставленный брезент, но затем этот брезент куда-то исчез, и получился такой вот дурацкий самоубийственный прыжок в никуда, в пустоту…

Хуже всего было, что прыгал он не один, а в компании с женой и дочкой. Борис посмотрел на часы – еще куча времени до четырех. Время это нужно было использовать не на занятия в художественной школе, а на срочный рывок из Москвы.

Он шел не торопясь, чтобы не вызывать подозрений у встречных сотрудников корпорации, а тем более – у людей из СБ. Он шел спокойной размеренной походкой человека, у которого чистая совесть, чистые мысли и… И что там еще должно быть чистым у порядочного человека? Он шел, играя в человека, который на сто процентов уверен в завтрашнем дне. На самом деле он не был уверен, что ему удастся дойти до автостоянки.

Однако он дошел, сел в машину и выехал с территории главного офиса «Рослава». Пересечение белой линии на асфальте подействовало на него как наркотик – Борис перестал дрожать, он расслабленно и негромко рассмеялся, потом посмотрел в зеркало заднего вида на башню «Рослава» и рассмеялся громче:

– Все, ребята, все… Я от вас свалил… – это был торжествующий смех победителя.

Потом улыбка исчезла с его лица – он снова посмотрел на часы и вдавил в пол педаль газа. До заезда в художественную школу нужно было еще многое сделать. Борис промчался до отвращения знакомым маршрутом с такой скоростью, на которую еще не отваживался ни разу. Пропускной пункт «Славянки» он преодолел не без страха, что вот сейчас зазвонит мобильник у кого-нибудь из охраны, его попросят выйти из машины и пройти в офис…

Черта с два. Борис резко затормозил возле своего дома, выскочил из машины, но спохватился – нельзя спешить, нельзя привлекать внимание. Он вошел в подъезд, поднялся на лифте наверх, вошел в квартиру. Жены дома не было, и это было, с одной стороны, хорошо, а с другой, не очень. Хорошо, что в эти нервные минуты не пришлось на ходу объяснять Марине, а что, собственно, происходит и почему она должна немедленно прыгать в машину и ехать с ним черт знает куда… Борис объяснит ей все потом, когда подберет их с Олеськой возле художественной школы – это будет только в четыре, господи, как долго, как долго, они уже могут начать его искать до четырех… Плохо, что Марина не могла помочь ему собирать вещи. Впрочем, много вещей Борис брать и не собирался – выйди он с парой огромных чемоданов, это моментально заметят. Да и кто их потом потащит, потом, когда они бросят машину? Борис взял заранее подготовленную спортивную сумку и стал набивать ее Мариниными и Олеськиными вещами. О себе он не беспокоился, он беспокоился лишь о своих женщинах и о времени. Ну и немного – о деньгах. Борис вытащил из шкатулки в спальне несколько разномастных купюр – Марина думала, что это деньги на текущие расходы, однако на самом деле это были их последние деньги. Плюс тысяча долларов в кармане у Бориса. И плюс триста с лишним тысяч, лежащие в далеком пражском банке.

Все… Борис остановился в прихожей, обвел квартиру прощальным взглядом. Здесь, в отличие от коридоров «Рослава», внутри его шевельнулось нечто шемящее и тоскливое. Жаль уходить отсюда, но уходить необходимо, потому что лишь с виду это место казалось раем, на самом же деле оно было собственностью дьявола, то есть «Рослава».

Борис понимал это, но все стоял и смотрел, смотрел, пока… Пока вдруг не проснулся его мобильник. Это было как звук стартового пистолета – Борис выскочил из квартиры, потом спохватился, остановился, чтобы отключить мобильник… И подумал: «Что значит этот звонок? ОНИ уже в курсе? ОНИ уже знают? Уже ищут?»

Звонок навел его на плохие мысли. Тем не менее Борис сохранял спокойствие, хотя бы внешнее. Он спустился вниз, забросил спортивную сумку на заднее сиденье, завел мотор и медленно выехал с территории «Славянки». Знакомый охранник кивнул ему и махнул рукой. Борис махнул в ответ, вложив в этот жест смысл, о котором охранник совершенно не подозревал.

Примерно на полпути между «Славянкой» и художественной школой Борис остановил машину, вышел и пробежал метров пятьдесят до трансагентства. Здесь он потратил чуть больше десяти минут, после чего вернулся в машину и продолжил путь. Вскоре ему стало понятно, что к школе он подъедет не позже пятнадцати минут четвертого, то есть за сорок пять минут до назначенного им срока. Было бы очень хорошо, если б Марина тоже подъехала туда пораньше – тогда бы они хоть немного отыграли у беспощадного времени…

Но Марина пораньше не подъехала. Борис внимательно оглядел вестибюль художественной школы, заглянул в коридор, потом поднялся на этаж, где занималась Олеська, – Марины не было. «Ничего, ничего, – говорил он себе. – Это еще не страшно…» Даже если его уже хватились по-серьезному, то есть начали отлавливать за пределами главного офиса, то ловить его будут сначала на территории «Славянки». Потом… Потом они станут выяснять, где его жена и дочь. Жену они черта с два найдут, потому что даже Борис иногда не мог разыскать ее посреди дня – уйдя с работы, Марина перестала быть привязанной ко времени и пространству. А дочь они побегут искать в гимназию, которая опять-таки находится на территории «Славянки», однако в гимназии ее не будет – пятница потому и была выбрана, что Олеська естественным путем оказывалась вне охраняемого рославского пространства. В пятницу после обеда она находилась на свободной земле. Именно так – на свободной, потому что с некоторых пор Борис относился к пространству, контролируемому «Рославом», как к оккупированной территории. И первая стадия ухода заключалась в том, чтобы собрать в единой точке свободной земли всех троих – себя, Марину и Олеську. Борис был на месте, Олеська тоже – он проверил это, подглядев в замочную скважину аудитории, – оставалось лишь дождаться Марины.

И оставалось надеяться, что ОНИ вычислят нахождение этой самой точки слишком поздно.

Но Борису было мало надежды, ему нужны были гарантии – потому что слишком многое стояло на кону. «Я никогда не опаздываю», – сказала Марина. Сказала она это про четыре часа, четырех еще не было, и получалось, что Марина не обманула. С другой стороны, Борис маялся уже пятнадцать минут в этом вестибюле, вздрагивая от каждого резкого звука, особенно от стука открывающихся и закрывающихся дверей. Сюда входили женщины, мужчины и дети. Отсюда выходили мужчины, дети и женщины. Кто угодно, но только не Марина. Но и не люди из СБ.

Где-то внутри бывшего Дворца пионеров громыхали ремонтники, откуда-то вдруг внезапно прорывались фортепианные аккорды, звенел детский смех, такой несозвучный настроению Бориса. Он перемещался от одной колонны к другой, переминался с ноги на ногу, смотрел на часы, пугался резких звуков… И внезапно понял, что здесь он как в ловушке. Если ОНИ окажутся быстрее, чем он думал, и войдут через эту не знающую покоя дверь, то куда он денется? Где-то там есть выход во двор, но он захламлен мешками с цементом, стремянками и рабочими в грязных робах. Бежать будет некуда, его возьмут под руки и выволокут на улицу, а там уже будет стоять машина – непременно черная. И дальше – все по сценарию… А в конце этого сценария – холодный подвал, жесткий стул, от которого уже не оторваться, видеокамера, направленная точно в лицо, и настойчивый голос оператора: «Ну, давай, давай…» А наготове уже и палач с ножом, который знает кровь многих и многих… Впрочем, они могут придумать и что-нибудь другое, более современное. Электрический стул, например. Или раствор кислоты. Вот, кстати, способ абсолютно надежно спрятать тело. Тело…

Борис снова увидел экран телевизора и бивший с этого экрана кошмар. Только теперь у мужчины, попавшего под нож, словно ягненок на бойне, было лицо самого Бориса. А что это там в углу? Кто это так неловко изогнулся? Чье это бледное, навсегда замершее лицо?

– Извините, – Борис так толкнул дверь аудитории, что она едва не слетела с петель. – Я отец Олеси Романовой…

– Да? – Молодая преподавательница в круглых очках вопросительно уставилась на него. – Занятия заканчиваются через пятнадцать минут, так что…

– Семейные обстоятельства, – сказал Борис. – У нас срочные семейные обстоятельства. Я не могу ждать пятнадцать минут… Олеся!

Дочь выглядела изумленной не менее, чем преподавательница, когда Борис взял ее за руку и повел к выходу.

– Мне нужно собрать вещи, – буркнула Олеська. Борис едва не брякнул сгоряча: «Они тебе больше не понадобятся», но вовремя опомнился, сжал губы и кивнул. Дочь чертовски медленно укладывала рюкзак, и Борис не выдержал:

– Оставь здесь…

Олеська посмотрела на него как на идиота и продолжила неторопливо складывать какие-то баночки, какие-то папочки и альбомы. И все это под любопытствующим взглядом преподавательницы.

Наконец этот кошмар кончился, Борис вытащил дочь в коридор и молча потащил за собой к выходу из здания.

– Мама же должна была меня забрать… – буркнула в спину Олеська.

– Я знаю, – не снижая скорости, ответил Борис. У двери он остановился, осторожно выглянул наружу, не увидел возле своей машины никаких подозрительных личностей и махнул дочери рукой: – Пошли…

– Что там еще за семейные обстоятельства? – бурчала она, пока Борис открывал дверцу. – Что еще за спешка такая?

– Потом узнаешь, – Борис затолкнул ее в машину и обернулся к зданию художественной школы, боясь проморгать момент, когда подойдет Марина. Часы показывали без семи четыре. Часы показывали без шести четыре. Часы показывали без пяти четыре. Борис вдруг осознал, что грызет согнутый указательный палец, оставляя на коже полукруглый след. Марины не было.

Он вздрогнул и обернулся: дочь стучала в стекло.

– Что?

– Твой мобильный звонит.

– Какого черта, ты его включила?!

– Я звонила домой, думала, там мама… Может, случилось чего.

– Случилось! – Борис вырвал у Олеськи телефон, отключил его и швырнул на переднее сиденье. – Случилось, только не с мамой!

– Наверное, с тобой что-то случилось, – обиженно ответила дочь. – Какой-то ты нервный… – Она отодвинулась к противоположной дверце, достала из рюкзака плейер и демонстративно воткнула себе в уши наушники.

Без двух четыре. Пытка ожиданием продолжалась. Борис понял, что еще немного – и он сделает что-то абсолютно безумное. Или начнет биться головой о капот «Ауди», или заорет на всю улицу, перекрывая шум машин, или…

Или просто закроет глаза и перестанет о чем-либо думать.

– Послушайте…

Вахтерша подняла на него глаза – невероятно спокойные, Борис даже не мог представить, что такие где-то существуют, не затронутые всеобщим и его собственным безумием…

– Послушайте, сюда должна подойти моя жена… Романова ее фамилия. Она придет, чтобы забрать нашу дочь после занятий, но я уже ее забрал… Когда она придет, скажите, пусть немедленно уходит отсюда и едет…

– А почему вы не можете подождать ее здесь?

Борис даже не понял этого вопроса и продолжал говорить дальше, делая неосознанные движения руками и тем самым слегка пугая престарелую вахтершу.

– …пусть она едет в парк Горького, на наше обычное место. Ясно? Просто скажите – на наше обычное место, она поймет. И там я все ей объясню…

– Мне нужно это все записать, – сказала вахтерша и нацепила на нос очки. – Я не запомню…

– Зачем писать?! – взбесился Борис. – Все очень просто: пусть она едет в парк Горького! – Хлопнула входная дверь, Борис резко обернулся и вздохнул, разочарованно и отчаянно. Это была не Марина.

Вахтерша занесла ручку над тетрадным клетчатым листком, но Борис уже шагнул от нее в сторону, умоляюще вытянув руки:

– Все просто! Романова – срочно – в парк Горького – без всяких вопросов!!

– Я записываю… – отозвалась вахтерша, когда Борис уже пулей вылетал на улицу. Он огляделся с вершины лестницы и в отчаянии сжал кулаки – Марины не было видно. Борис кинулся к машине, запрыгнул на переднее сиденье и услышал сзади:

– А как же мама? Разве мы ее не подождем?

– Маму мы встретим в другом месте, – выдохнул из себя Борис. – А сейчас… Сейчас нам нужно сваливать отсюда… – проговорил он, выруливая на дорогу.

– Сваливать? – нахмурила лоб Олеся.

Борис не ответил – он пытался отыскать среди людей на тротуаре Марину, однако его попытки были тщетны. Семь минут пятого показывали часы, и отсутствие Марины возле здания художественной школы могло означать только одно – что-то случилось. Невероятно, немыслимо, невозможно – но только такое объяснение мог подыскать воспаленный мозг Бориса: это СБ. Дьявол оказался куда быстрее, чем думал о нем Борис. Как они достали Марину, где – это уже второстепенные детали. Главное – уйти сейчас самому и увести Олесю…

Это ему удалось. Олеся бросила какие-то реплики, но Борис не обращал внимания – он следил за зеркалом заднего вида, совершая замысловатые маневры на дороге. Минут через двадцать он решил, что слежки за ним нет. Однако это было слабым утешением, потому что в машине их было всего лишь двое.

Монстр: привет от гадского Боба

«Попал», – это короткое безысходное слово торкнулось в мозгу Монстра сразу же, как только он, отреагировав на прикосновение к плечу, повернулся и увидел мощную фигуру мужчины, чье лицо оставалось в тени. Неизвестный был выше Монстра на голову, и при желании этот человек, вероятно, мог использовать Монстра в качестве баскетбольного мяча – просто взять и закинуть куда-нибудь. По сути дела, это и был настоящий монстр.

– Бурмистров? – низким голосом произнес мужчина, называя настоящую фамилию Монстра. Тот молча кивнул, засунув руки в карманы куртки, чтобы выглядеть поувереннее, и не глядел в лицо великану, чтобы не унижаться на задирание подбородка кверху.

– Это я звонил, – признался неизвестный. – Пошли прогуляемся…

Монстр нахмурился и хотел сказать, что можно прекрасно поговорить и здесь, однако его просто взяли за предплечье и потащили куда-то вперед, мимо светящейся витрины магазина сантехники, мимо пиццерии, мимо рекламных стендов и мимо киоска «Роспечати» – куда-то в сторону. «Славянка» осталась далеко за спиной, и Монстр подумал на ходу, едва успевая перебирать ногами вслед за могучим незнакомцем, что все это было ошибкой, что все это получилось как в сказке про лису и петуха – говорили ему, что такое может случиться, а он не верил, не верил, и вот попал, и вот несут его теперь в какие-то темные закоулки…

Монстра слишком запугали и запутали в последние несколько дней, чтобы он мог хорошо соображать. Его напугали еще в пятницу вечером, когда озабоченный Дарчиев негромко сказал Монстру, собравшемуся домой: «Ты не спеши… Все равно теперь нас долго не выпустят». Пока Монстр тщился переварить эти странные слова, в офисе вдруг появились какие-то люди, деловито и споро перевернувшие все вверх дном. Начали они с рабочего отсека Бориса, причем у Монстра возникло такое ощущение, что романовский компьютер они разобрали на части. Ощущение – потому что Монстр не видел происходящего, он лишь слышал звуки. Звуки были жутковатые, а главное, было непонятно, почему все это вдруг творится и почему Монстр не может слинять домой, как обычно он делал в конце каждого рабочего дня. Только он собрался поинтересоваться об этом у Дарчиева, как начальника увели куда-то все те же неразговорчивые деловые ребята, у которых на лбу было написано «Служба безопасности». Потом очередь дошла и до самого Монстра.

Его завели в дарчиевский кабинет и посадили за стол напротив двоих очень мрачных мужчин, которых Монстр видел в первый, но не в последний раз.

– Где Романов? – спросили Монстра.

– Романов? Домой поехал, – ответил Монстр, удивляясь вопросу: он ожидал чего-то более стремного. Неизвестно чего именно, но уж никак не про Боба его должны были спрашивать.

– Откуда вы это знаете?

– Ну как… – задумался Монстр. – Если его нет на работе – значит, поехал домой. Куда же он еще мог поехать?

Мрачные мужчины переглянулись – Монстру показалось, что в их глазах мелькнуло раздражение. Еще ему показалось, что его ответ им не понравился.

– У него же день рождения завтра, – поспешил исправиться Монстр. – Наверное, по магазинам поехал. То, се… – многозначительно добавил он.

– Это он вам сказал, что поедет по магазинам?

– Нет, он мне не говорил про магазины, он просто пригласил меня на день рождения…

– То есть про магазины вы придумали сами?

– Ну… – Монстр смущенно улыбнулся. – Я не придумал, я предположил…

– Я тебе… – один из мужчин вдруг дернулся в направлении Монстра, но в последний миг диким усилием воли сдержался, остался за столом, отвернув лицо от Монстра, чтобы не сорваться снова – однако Монстр успел увидеть его глаза и успел изумиться и поразиться концентрации злобы и ненависти в этих глазах. Монстр не мог понять, почему этот человек, которого он видит впервые в жизни, уже так его ненавидит. Монстр не знал, что все так серьезно.

– То есть, – взял разговор в свои руки второй, более уравновешенный мужчина, – он вам ничего не говорил о своих планах на вторую половину дня? Ничего конкретного?

– Он только про день рождения сказал…

– Ясно.

Эти двое снова переглянулись. Затем они вышли, Монстр облегченно вздохнул, но поспешил – вошли другие люди, и вот теперь-то и начался настоящий кошмар, потому что Монстру устроили настоящий допрос по полной программе – с половины седьмого вечера и до двенадцати ночи вопросы задавались практически без перерыва, Монстра лишь однажды отпустили в туалет (с сопровождающим) и однажды принесли чашку кофе. Монстра гоняли по всей его карьере в «Рославе» и по жизни до «Рослава», его терзали вопросами о родственниках и знакомых, его изводили каверзными закидонами по поводу личной жизни, но самое главное – это был Романов. Из Монстра выжимали все, что он знал о Бобе, о его семье, о его характере, о его привычках, о его знакомых, о его родственниках, о его деньгах, о его тайных склонностях… Все слова Монстра фиксировал диктофон, и хотя фраза «Все сказанное может быть обращено против вас» не была произнесена вслух, она витала в воздухе, и это было понятно даже такому олуху, как Монстр.

Где-то часов в десять вечера Монстр улучил минуту, когда у вопрошающих кончилась кассета в диктофоне, и они отвлеклись на ее замену.

– А что стряслось-то? – спросил Монстр, невинно тараща большие серые глаза. – С чего такой сыр-бор?

– Это не «сыр-бор», – презрительно покосился на Монстра один из двоих. – Это…

Он так и не произнес следующего слова, потому что кассета встала на место и допрос продолжился. Но некоторое время спустя Монстр все же получил исчерпывающий ответ на свой вопрос. В половине двенадцатого в кабинет Дарчиева вошел тот самый нервный мужик из СБ. Он подозвал к себе двоих, что допрашивали Монстра, и все трое некоторое время разговаривали на пониженных тонах, причем нервный то и дело поглядывал в сторону Монстра, а тот старался этих взглядов не замечать или по крайней мере не показывать, что его эти взгляды пугают.

Разговор тех троих завершился внезапно – нервный оттолкнул своего собеседника, шагнул к Монстру и ухватил его пятерней за челюсть. Монстр очень удивился – такого с ним еще никто не делал.

– Слушай, ты, придурок, – прошипел нервный. – Если я узнаю, что ты был в курсе… Я тебя сотру в порошок, понял?! Мокрого места от тебя не останется! А я узнаю – я точно узнаю. Думай, мразь!!!

И Монстр подумал. Он подумал о том, что это очень хорошо – что он не в курсе. О чем бы ни шла речь, но он не в курсе. Совершенно точно. Тем не менее Монстру все равно было страшно. И ему вдруг захотелось в туалет.

Допрос продолжался еще некоторое время, потом Монстру дали поспать пару часов. И принялись за него вновь.

В субботу после обеда, еще не будучи полностью уверенным, что кошмар закончился, Монстр вышел из здания корпорации. Ему хотелось спать, у него болела спина от многочасового сидения на табурете, и еще у него слегка тряслись пальцы – потому что он помнил обещание того нервного мужика, которого, как Монстр потом узнал, звали Челюсть.

Монстр забрался в свой джип, захлопнул дверцу и минут пятнадцать просто сидел, не двигаясь. Он пытался ощутить себя в безопасности, но получалось плохо. Даже похожий на танк джип не давал ему чувства уверенности, не давал покоя. Монстр включил радио, побродил по волнам в поисках чего-нибудь успокаивающего, но в эфире грохотала одна сплошная жизнерадостность, в которую Монстру почему-то не верилось. Он выключил радио, подождал, пока пальцы перестанут дрожать, а потом поехал домой.

Переступив порог квартиры, Монстр немедленно рванул к холодильнику, достал бутылку коньяка и, не отвлекаясь на поиск рюмки, сделал пару больших глотков. После чего лег в постель, свернулся калачиком и проспал одиннадцать часов. Затем Монстр встал, проверил, заперта ли входная дверь, и вернулся в постель.

Все воскресенье он просидел дома, никуда не выходя, глядя в телевизор и периодически наведываясь к холодильнику, чтобы достать очередную лепешку пиццы с грибами и разогреть ее в микроволновке. Монстру совершенно не хотелось набрать номер романовской квартиры или же подняться на лифте и позвонить в дверь. Ему не хотелось выяснить, что же случилось с Бобом Романовым. Ему не хотелось быть в курсе, потому что за это его обещали стереть в порошок. И Монстр предпочитал отсиживаться за запертой дверью в компании пиццы, пива и спортивного спутникового канала.

В понедельник он приехал на работу, но оказалось, что все компьютеры в их отделе демонтированы. Дарчиева на месте не было, и Монстр оказался в положении вынужденного бездельника. Никто ничего ему так и не объяснил, а сам Монстр по-прежнему боялся задавать вопросы.

Проболтавшись в офисе до пяти часов, все еще растерянный, но уже не столь запуганный Монстр поехал домой. На этот раз он не сразу шмыгнул в квартиру, а посмотрел с улицы на окна романовской квартиры. Там горел свет. Выходит, Борис был дома? Но тогда почему он не приехал на работу? Впрочем, Дарчиев тоже обретался непонятно где… Все это было странно и непонятно, но Монстр хорошо помнил предупреждение неврастеника из СБ, а потому загнал свое любопытство в глубокий темный подвал и запер там на большой навесной замок.

Дарчиев появился на работе во вторник после обеда, застав утомленного бездельем Монстра за разгадыванием кроссворда.

– Да сиди ты, – махнул он рукой в ответ на поспешное вскакивание с табурета и попытку засунуть газету с кроссвордом в стол. Монстр послушался и сел, разглядывая начальника, который вроде был тем же самым человеком, что и в пятницу утром, даже одет в тот же самый костюм – но это был явно кто-то другой.

Дарчиев стянул с шеи галстук, швырнул его на пол, достал пачку «Парламента» и закурил, присев на край стола. Раньше он никогда не делал этого в офисе. Во всяком случае, Монстр такого не наблюдал.

– Все правильно, – сказал Дарчиев, обращаясь неизвестно к кому. – Все абсолютно правильно и логично…

Монстр на всякий случай затих и сидел за столом смирно, словно ученик за партой перед строгим учителем. Дарчиев был странен не только в словах и поступках, он и выглядел теперь странновато – не так, как обычно. Обычно он не являлся на работу в мятом пиджаке, небритым, с мешками под глазами, с растрепанными волосами и с отсутствующим взглядом, таким, какой был у него сейчас.

Впрочем, на фоне разгромленного и наполовину опустошенного офиса Дарчиев выглядел довольно гармонично – так же гармонично, как раньше он смотрелся на фоне четко работающего, технически прекрасно оснащенного механизма, каким был его, Дарчиева, отдел. Теперь же что-то сломалось – и в отделе, и в самом Владимире Ашотовиче.

– Все логично, – повторил задумчивый Дарчиев, пребывавший мыслями где-то в ином, более обустроенном и совершенном месте. – Если один раз – это случайность, если два раза – закономерность. А в данном случае, – он кивнул, соглашаясь со своими мыслями, – в данном случае это закономерная ошибка, ставшая закономерным преступлением…

При слове «преступление» Монстру стало не по себе. Дарчиев печально взглянул на подчиненного и развел руками:

– Вот так, мой дорогой…

– Что? – не сдержался Монстр.

– Это уже второй случай, – сказал Дарчиев. – Поэтому они сказали: «Это твоя личная ошибка». Они правы. Хотя… – Дарчиев мечтательно зажмурился. – Несмотря на всю их правоту, я испытываю большое желание засунуть их главному гранату в задницу и выдернуть кольцо. И посмотреть, что получится.

– Они?

– Служба безопасности, – презрительно бросил Дарчиев. – Челюсть, чтоб его…

Монстр моментально поежился. Еще он подумал, что со стороны Дарчиева не совсем разумно высказывать вслух свои планы насчет гранаты и главного человека в СБ, учитывая натыканные повсюду микрофоны – а после недавних событий их наверняка в дарчиевском отделе стало еще больше…

Однако почему-то Монстру показалось, что к такому совету Дарчиев не прислушается.

Негромко, пытаясь таким наивным образом избежать попадания на пленки СБ, Монстр спросил:

– А что это – второй случай?

– Второй – это тот, что идет вслед за первым, – с железной логикой объяснил ему Дарчиев. – Первый случай был у меня пять лет назад. Был такой Вася Задорожный… М-да. Тоже мне крови тогда попортили порядочно. Но раз это был только первый случай, все обошлось. А теперь-то – второй… Тенденция, однако, – заключил Дарчиев и причмокнул.

Монстр не мог больше терпеть. Он вылез из-за стола, подошел к Дарчиеву и, глядя прямо в печальные глаза своего начальника, прошептал:

– Что случилось-то?

– А чего это ты шепотом? – удивился Дарчиев.

Монстр потыкал пальцем в потолок, а потом подергал себя за мочку уха, что должно было означать тотальное прослушивание.

– Не обращай внимания, – легкомысленно махнул рукой Дарчиев. – Все это уже не страшно… Борька-то слинял, – вдруг сказал он с интонацией, с которой говорят «Борька умер». – Взял и слинял.

– Куда? – вырвалось у Монстра.

– А хрен его знает. Стырил триста тысяч баксов и слинял.

– Триста тысяч? – Монстр вдруг почувствовал огромное уважение к бывшему коллеге.

– Люди в Цюрихе ждали эти деньги, а их нет, пропали. Борька их куда-то налево зафигачил. А сам следом испарился… А ведь еще меня на день рождения пригласил, скотина, – горько добавил Дарчиев. – Для отвода глаз, наверное… А я уж и подарок купил.

– Меня он тоже пригласил, – вздохнул Монстр, ностальгически вспомнив о том, как замечательно готовила запеченное в сыре мясо жена Романова. – Свалил, значит… А что – жену с дочкой тут бросил?

– Я понятия не имею, что там с его семьей, забрал он ее с собой или нет… Лучше бы он ее здесь оставил.

– Почему? – не понял Монстр. – На триста тысяч баксов можно и втроем какое-то время пожить…

– Дурак, – ласково сказал Дарчиев. – Его же найдут. Найдут – и все. Как нашли тогда Васю Задорожного.

– Нашли? – проявил Монстр интерес к судьбе некоего Васи, потому что его в данной ситуации интересовало, что значит слово «все».

– Нашли, – подтвердил Дарчиев. – Нашли – и все.

– То есть?

– Все. Я больше Васю не видел и не слышал. И никто его не видел и не слышал.

– Понятно, – сказал подавленный этим сообщением Монстр.

– Они, видимо, его подозревали, держали на крючке, – поделился своими соображениями Дарчиев. – Неспроста они его вызвали в пятницу после обеда. Только Борька к ним не пошел, а свалил… М-да. А мы, дураки, остались. И нам теперь тоже влетит. За то, что не разглядели и не разоблачили…

По виду Дарчиева было ясно, что ему уже влетело. Монстр не стал жаловаться начальнику на свои невзгоды, он просто спросил:

– Ну и что мне теперь делать? Они же все унесли…

– Теперь ты будешь ходить на работу не для того, чтобы сидеть за компьютером, а чтобы отвечать на вопросы. Это я тебе обещаю, – провозгласил Дарчиев. – Служебное расследование, это тебе не шутки.

Однако во вторник никаких вопросов не было – видимо, все силы СБ ушли на Дарчиева. Воспоминания Монстра о неприятных людях из СБ постепенно теряли остроту, и хотя страх внутри оставался, он уже не был таким переполняющим Монстра, как раньше. У Монстра появились другие чувства – например, уважение и отчасти зависть к Борису. Надо же, триста штук баксов… Хотя с другой стороны – хоть миллион у него с собой, но ведь Васю Задорожного поймали… А с третьей стороны – с трехсот штук можно будет отстегнуть тем, кто будет искать. Скажем, штук сто. И еще останется. Лично для себя Монстр решил, что неплохо было бы так вот свалить с корпоративными бабками в кармане… Гадский Боб, не посоветовался с Монстром, не посвятил в свои планы, не предложил свалить вместе. Гадский, гадский Боб…

Монстр едва не ляпнул это в телефонную трубку, когда вечером во вторник ему позвонили.

– Вы Бурмистров? – спросила трубка низким мужским голосом.

– Я Бурмистров.

– Поговорить бы надо, – сказала трубка.

– А кто это?

– Боря Романов просил меня кое-что вам передать…

«Гадский Боря! Вспомнил, блин, про меня! – Монстр ухмыльнулся. – Кое-что передать?» Это что же? Может, подарок на память? Может, Боб посчитал, что хапнул слишком много, и захотел поделиться с приятелем? Это было бы как раз кстати – джип, страховка на него… Монстр потратил куда больше денег, чем предполагал, пускаясь в эту авантюру с джипом. Выглядел он теперь круто, зато бабок в кармане почти не водилось.

– Ну тогда давайте встретимся, – быстро предложил Монстр. – Можете зайти ко мне?

– Лучше на нейтральной территории, – сказал голос в трубке. – Я сейчас стою напротив центрального входа в ваш зверинец.

Монстр не сразу понял, при чем тут зверинец, но затем сообразил, что незнакомец имеет в виду железную решетку возле центрального входа, действительно похожую на звериную клетку.

– Через пять минут я буду там, – пообещал Монстр, оделся, выскочил из квартиры и побежал к воротам. Непосредственно возле входа никого не было, да там и не могло никого быть, потому что эту часть улицы постоянно утюжили покрышками въезжающие и выезжающие автомобили. Монстр не спеша перешел улицу и встал возле освещенной витрины магазина сантехники, где сияли неземной красотой унитазы, раковины и биде. Стоял он там недолго, потому что кто-то вдруг тронул его за плечо и назвал фамилию.