Текст книги "Советская цивилизация т.2"

В.Селюнин в статье с многообещающим названием «А будет все равно по-нашему» писал в «Известиях»: «Это только по вшивым партийным учебникам там, за бугром, всем владеют в основном Форды да Дюпоны. А в действительности акции, к примеру, корпорации „Дженерал моторс“ имеет около миллиона человек».

В таких случаях всегда недоумеваешь: не соображает человек – или нагло врет? Вот сводка из газеты «Нью-Йорк Таймс» от 17 апреля 1995 г.: 40% всех богатств в США принадлежат 1% населения. А насчет акций, так и у нас в России миллионы их имеют – акции и АО МММ, и «Гермеса». Только при чем здесь собственность и доход? Доля в доходе как богатой, так и бедной части населения США сохраняется с точностью до десятой доля процента с 1950 г. (сводка U.S. Bureau of Census приведена в журнале «США: экономика, политика, идеология» № 10, 1994). Нисколько приобретение акций «миллионом человек» этого распределения не изменило.

Можно только удивляться, как легко поверила интеллигенция в басню об «акциях». Читать разучилась? Вот энциклопедический справочник «Современные Соединенные Штаты Америки»(1988), тираж 250 тыс. экз., хватило бы всем заглянуть и получить справку. Там ясно сказано, что акции существенной роли в доходах наемных работников не играют. Читаем: «В 1985 г. доля дивидендов в общей сумме доходов от капитала составила около 15%» (с. 223). А много ли рабочие и служащие получают доходов от капитала? Читаем: «Доля личных доходов от капитала в общей сумме семейных доходов основных категорий рабочих и служащих оставалась стабильной, колеблясь в диапазоне 2-4%» (с. 222). Два процента – весь доход на капитал, а в нем 15% – доход от акций, то есть, для среднего человека акции дают 0,003 его семейного дохода. Три тысячных! И этим соблазнили людей на приватизацию, на то, чтобы угробить всю промышленность страны! Ход рассуждений с акциями буквально укладывается в определение гипостазирования, данное в словаре.

Идеализм антисоветского мышления приводит и к явлению, как бы симметричному гипостазированию, к «гипостазированию наоборот» – когда именно самый существенный, абсолютный и объективно неустранимый фактор не замечается или сводится к несущественной стороне действительности, от которой при построении любимой концепции можно отвлечься.

Очень наглядно это выразилось в истории с книгой А.П.Паршева «Почему Россия не Америка?». Книга эта стала широко известна, но главные ее мысли отвергаются, часто даже с неподдельной страстью, антисоветскими интеллектуалами. Причина в том, что Паршев развенчивает одну из ключевых идей антисоветизма, согласно которой стоит только сбросить «железный занавес» и открыться мировому рынку, как в Россию хлынут иностранныые инвестиции, и мы заживем, как на Западе.

На деле Паршев только изложил на доступном языке и очень наглядно тот факт, который интенсивно изучается множеством экономистов с 90-х годов XIX века. Стоит только ввести в экономическую модель российского хозяйства географический фактор (климат и расстояния), как становится очевидной необходимость довольно высокой степени «закрытости» России от мирового рынка. Иначе не только иностранные инвестиции в Россию не «потекут», а и собственные ресурсы станут «утекать».

То, что любой народ во всех своих общественных институтах, включая экономику, должен приспосабливаться к тем природным условиям, в которых ему судьбой предназначено жить, кажется очевидным – но он категорически отвергается антисоветской интеллигенцией, впавшей в гипостазирование. Она не слушает даже своего любимого русофоба маркиза де Кюстина. А он писал: «С первых шагов в стране русских замечается, что такое общество, какое они устроили для себя, может служить только их потребностям; нужно быть русским, чтобы жить в России, а между тем с виду все здесь делается так же, как и в других странах. разница только в основе явлений» («Записки о России». М.: Интерпринт, 1990).

Превращенный в простейшую задачку тезис Паршева подтверждается эмпирически: иностранные инвестиции в Россию не идут, а свои капиталы утекают. И политика или идеология тут ни при чем, это видно на примере и Китая с Вьетнамом, и Кубы. В том, что тезис Паршева имеет смысл, говорит тот факт, что обсуждение его книги было проведено в Институте народнохозяйственного прогнозирования РАН. Это – самый элитарный экономический институт, кузница кадров для правительств времен Ельцина, хотя руководство Института, в отличие от «завлабов», всегда было разумным. Меня тоже пригласили на то обсуждение, и я там просидел около 4 часов. Впечатление было тяжелое.

Первый докладчик («консерватор») говорил по делу и возразил Паршеву лишь в одном пункте. Он сказал, что при благоприятных обстоятельствах технологический фактор в принципе может уравновесить географический, к чему мы уже подходили в позднем СССР. Сейчас реально эта возможность быстро утрачивается. Все остальные выступавшие были «сердцем» не согласны с Паршевым, но ни один этого прямо не высказал и ни один не затрагивал самой «теоремы Паршева». Все толкли воду в ступе, обходя проблему и отвергая тезис Паршева «спинным мозгом». Вывод был очевиден: рациональных аргументов против тезиса Паршева у верхушки главной интеллектуальной бригады антисоветских реформаторов нет.

Конечно, средний антисоветский интеллигент более разумен, чем эти корифеи, и было бы очень интересно услышать его доводы против утверждения Паршева. Пусть бы сказал, из каких соображений инвестор-космополит, решивший строить «завод Х», будет делать это в Вологде, а не на Тайване. Что компенсирует высокие по сравнению с Тайванем издержки производства в Вологде, определяемые стоимостью отопления, телогрейки, валенок и водки для рабочих, а также перевозки продукции до ближайшего порта на Балтике? Как это ни странно, наш воображаемый разумный антисоветчик этих факторов в упор не видит.

С 1992 г. наши реформаторы прямо на коленях ползают перед западными «инвесторами», за рукав хватают, в грехах коммунизма каются – но не идут деньги, кот наплакал. Куба ни в чем не кается, сохраняет страшный «тоталитарный» режим, сбивает залетающие к ней из Майами самолеты и плюет при этом на вопли Мадлен Олбрайт. Но как только она была вынуждена с 1995 г. разрешить иностранные инвестиции, туда стали вкладывать деньги – несмотря на угрозы и санкции США. К 1998 г. иностранные инвестиции на душу населения составили в РФ 50 долларов, а на Кубе 200 (С.Кононученко и В.Бородаев. Куба сегодня. – «Мировая экономика и международные отношения», 2000, № 2). При этом на Кубе все иностранные инвестиции пошли только в реальный сектор экономики, а у нас львиная доля – в спекуляции ценными бумагами. Почему же это? Нравится канадским буржуям Фидель Кастро? Нет, им нравится, что издержки производства на Кубе ниже, чем в Сыктывкаре. Отопления не надо.

Добавлю интересный факт. Мне прислал целый труд (53 стр. машинописного текста) один из крупных деятелей строительства, ныне пенсионер. Он, например, руководил строительством Ульяновского авиационного промышленного комплекса. О масштабах комплекса говорит тот факт, что для него строили новый левобережный район Ульяновска на 400 тыс. человек. Суть труда в том, что автор как бы «переписал» книгу Паршева применительно к строительству. Он приводит дотошные сведения о стоимости всех элементов промышленного строительства в России, Западной Европе и Юго-Восточной Азии. У нас в целом любой объект выходит в 2-2,5 раза дороже, чем в Европе и в 5-6 раз дороже, чем в ЮВА. И для любого инвестора это очевидно из самого краткого бизнес-плана.

С 1992 г. этот человек вел переговоры с десятками фирм Запада по использованию сети заводов, построенных в 80-е годы в селах Западной Белоруссии для выполнения заказов авиационной промышленности (там на селе тогда возник избыток женской рабочей силы). Заводы новенькие, оборудование прекрасное, люди обучены – но все рухнуло в 1992 г. Так используйте этот готовый производственный потенциал на самых выгодных условиях!

Наши снизили зарплату до 40 долл. в месяц, чтобы привлечь фирмы. Это – зарплата рабочих в Юго-Восточной Азии. Но инвесторы, посчитав реальную стоимость нашей рабочей силы (включая отопление и т.д.), быстро вычисляли, что так или иначе придется выплачивать по 200 долл. в месяц – даже для мягкого климата Западной Белоруссии. Ни одного контракта они так и не заключили. В дело вошла только чешская фирма «Отован», у которой был подряд на пошив рабочей одежды для Запада. Но, начав с использования завода с 1000 работников, она после первого же цикла производства сократила проект до одного цеха с 70 рабочими. Завод был закрыт. Никто из этих инвесторов и наших директоров не читал книги Паршева, во всем этом нет никакой идеологии и никакой теории – человек рассказывает голые факты. Но наши рыночные энтузиасты все еще надеются на поток западных инвестиций – и многие люди им верят.

Паршев рассмотрел первостепенный по важности неизменяемый фактор, который исключается из рассмотрения во всей антисоветской доктрине. Но в такой же степени и почти чудесным образом антисоветское мышление ухитряется не видеть и не брать в расчет главных, массивных динамических факторов и тенденций. Но зато в ранг главных, решающих изменений возводят ничтожные по значению колебания, флуктуации.

После 1991 г. правители периодически разжигают огонь оптимизма. Дескать, процветание уже за углом. То Ельцин говорил, что надо потерпеть два месяца, то Черномырдин говорил о стабилизации, теперь Путин – об экономическом росте, который надо всего-навсего «закрепить». На деле уже 4 года мы видим колебательный процесс перестройки системы на ином уровне и в иной структуре, нежели старая, советская система. Это наблюдается во многих отраслях – их динамика производства похожа на синусоиду (см., например, рис. 14).

Рис.14 Производство хлопчато-бумажных тканей в России (млн. кв.м)

Это значит, что уровень, на котором стабилизируется новая система, столь низок, что выжить с таким хозяйством сможет только небольшая часть народа в анклавах современного производства. Но ведь укрепление этих анклавов вовсе не является общей тенденцией для всего «тела России».

А главного ухитряются не замечать (хотя никто его и не отрицает!). Пока что темпы выбытия производственных мощностей намного (несопоставимо) превышают темпы ввода. В 70-е годы обновление основных производственных фондов в промышленности России составляло 9-12% в год. В 1985 г. должен был быть начат новый цикл модернизации. Вместо этого режим Горбачева произвел сброс капиталовложений, так что обновление фондов упало в 1992 г. до 2%, а после 1996 г. держится на 1,2% (см. рис. 15). Резко снизились инвестиции в целом (рис. 16). На фоне такого длительного и всеобщего провала отдельные точечные капиталовложения можно считать именно флуктуациями. Пока рост инвестиций не пересечется с кривой выбытия мощностей, тенденцией его называть вообще нельзя.

Рис.15 Ввод в действие основных фондов промышленности в России (в % к основным фондам). Данные ЦСУ СССР 1970-1990 и Гомкомстат РФ – 1991-1999

Рис.16 Инвестиции в основной капитал отраслей, производящих товары в сопоставимых ценах (1969 =100)

Кстати, откуда вообще могут возникнуть массированные инвестиции, если доходы населения в целом составляли в 2000 г. половину доходов 1996-1998 гг., вклады менее трети, а банковские активы – чуть более половины? Ведь чудес не бывает. Когда в конце 20-х годов дискутировался вопрос о капиталовложениях для индустриализации СССР, все источники их оценивались очень трезво. Все знали тогда, что главный источник – изъятие средств из деревни. Сегодня говорят о каких-то фантастических перспективах роста, но никто не может указать на источник средств. Просто не включают этот вопрос в рассмотрение.

Возьмем данные «Центра развития» (рук. С.Алексашенко, бывший заместитель председателя Центробанка РФ). Он публикует аналитические «ОБОЗРЕНИЯ». Читаем в номере от 16 октября 2000 г.:

"Благоприятная внешняя конъюнктура, казалось бы, дает России уникальный шанс – резко увеличить национальные сбережения и профинансировать технологическое обновление производства. Но этот шанс остается исключительно гипотетическим – российский капитал предпочитает искать себе применение за границами страны, интенсивность потоков капитала из России не только не снижается, но и, напротив, возрастает.

По нашей оценке, за первое полугодие валовый отток капитала из России составил 10,9 млрд. долл., что почти на 70% больше, чем годом ранее, и эквивалентно 10,4% ВВП России… Во втором полугодии будет происходить увеличение валового оттока капитала из страны, который по итогам года может составить около 25 млрд. долл…

…По оценкам В. Каданникова для завершения обновления модельного ряда и отказа от выпуска «классики» заводу нужно порядка 800 млн. долл. в ближайшие 2-2,5 года. Несомненно, что эта сумма безмерно велика для компании [прибыль ВАЗа за 1999 г. – 68 млн. долл.]. Однако отказ от обновления модельного ряда может обернуться для АвтоВАЗа настоящей катастрофой".

Вот выпуск от 13 ноября 2000 г.: «В этом году потребность в инвестициях в газовую промышленность (по экспертной оценке, около 3,5-4 млрд. долл.) может опередить их фактический объем более в 2,5-3 раза… Недавнее приобретение ЛУКойлом 1300 АЗС в США, его же более ранние покупки НПЗ в Румынии, Болгарии и на Украине, а также относительно успешная попытка Газпрома закрепиться на венгерском рынке говорят о том, что среди российских сырьевых экспортеров преобладает стратегия вложения во внешние активы».

Это – самые массивные, тяжелые процессы в российской экономике, они набирают темп и инерция их очень велика. Никакого противодействия им нет – и в то же время людей уверяют, что впереди нас ждет благоденствие. И дело не в лживых экспертах и политиках, дело в том, что люди, воспринявшие интеллектуальный аппарат антисоветизма, уже неспособны верно оценить, взвесить силу разных процессов и явлений.

Они не могут преодолеть ту склонность к гипостазированию, которую внедряли в интеллигентское мышление начиная с 60-х годов. А за антисоветской частью интеллигенции этим заразились доверявшие ей менее образованные горожане.

Отказ от выдвижения альтернатив

Одна особенность антисоветского мышления с таким постоянством проявляется в трактовке важных сторон советской жизни, что можно говорить о ней как целом методологическом принципе. Она заключается в том, что позиция, состоящая в пристрастном внимании к негативным последствиям того или иного выбора или решения советского руководства, не сопровождается выдвижением альтернативного проекта («надо было сделать не так, как сделали, а вот так»).

Более того, очень часто не делается даже негативного утверждения типа «не надо было принимать этого решения». Таким образом устраняется всякая возможность рационального диалога, и практически любой шаг советского государства предстает как нечто абсолютно негативное (глупое, антигуманное, некомпетентное и т.д.). Формулируя подобное антисоветское утверждение, человек идет на сознательное интеллектуальное дезертирство – он не берет на себя ответственность ни за какое решение насущной проблемы. А значит, условно говоря, он просто ведет войну против советского государства, и в этой позиции нет ни критики, ни стремления найти истину. Как говорила Новодворская, «сожжем эту проклятую Спарту, даже если сгорим сами».

При этом сдвинуть с такой позиции и вовлечь человека в сравнение альтернативных решений бывает исключительно трудно. В начале 90-х годов в личных беседах я не раз пытался получить у И.Р.Шафаревича ответ, какие принципиальные решения на первых этапах жизни советского государства он посчитал бы более разумными, чем те, которые были реально приняты. Ни разу он не попытался очертить альтернативы, а на последнее из таких приглашений к диалогу ответил, что не обязан определять свою позицию. Она у него принципиально состоит только из отрицания советского выбора.

Между тем, почти на всех главных перекрестках нашей истории ХХ века проблема, которую приходилось решать, представляла собой историческую ловушку. И те, кто были обязаны принимать решение, это прекрасно видели. Таково было решение царя издать Манифест 17 октября, решение Столыпина начать рискованную реформу по модернизации всей общественной системы, решение Временного правительства продолжать войну – и так все главные решения, которые необратимо толкали общественный процесс в жестко определенный коридор. В советское время диапазон возможностей был, в большинстве случаев, еще уже, нежели до Октябрьской революции.

Суть «ловушки» в том, что любое решение запускает очень неблагоприятный процесс, результат которого предсказать в принципе невозможно. Люди принимают решение и вылезают из ловушки, как это было в СССР до Горбачева, но несут тяжелые потери – и тут появляется дезертир, который даже через семьдесят лет никакого разумного решения не предлагает, и растравливает раны, говоря только о потерях и страданиях.

Официальная советская контрпропаганда в этих случаях была методологически несостоятельна. Она или преуменьшала потери и страдания и сразу же теряла доверие – люди-то о них помнили. Или пыталась дать «взвешенную», объективную трактовку, подвести баланс выгод и потерь. А на деле этот баланс ни о чем не говорит, он вообще к делу почти не имеет отношения. Ибо сравнивать надо не выгоды и потери данного, реально сделанного выбора, а цену для народа других, отвергнутых альтернатив. Например: не проводим коллективизацию и индустриализацию, а продолжаем НЭП – каковы потери в войне?

Но для этого надо было объяснить людям суть той «ловушки», в которой находилась страна в момент выбора. Это было невозможно сделать без того, чтобы отказаться от харизматического образа верховной власти в СССР, мудрой и всевидящей – без того, чтобы пойти на глубокую модернизацию самого типа государства. Эта ситуация сама по себе была исключительно сложной ловушкой, на чем и строили свою методологию антисоветские идеологи. Сегодня надо извлечь урок.

Те жгучие проблемы, о которых идет речь, представляют собой «порочные круги», особую систему обратных связей. Такую, что любое изменение системы вызывает ухудшение положения. Ведь тех бед, которых мы избегаем, выскользнув из ловушки, мы видеть не можем в принципе. Наше образование, в общем, не приучило нас выявлять и тем более чувствовать эти связи, и когда проблемы в обществе решались с большими издержками, люди видели в этом злой умысел, коррупцию или глупость. И возникали расколы, поскольку каждый считал, что решение проблемы очевидно. Хотя всегда имелось предостережение – разным людям решение было «очевидно» по-разному. Но к этому предостережению не прислушивались.

В действительности при решении проблемы типа «порочный круг» решение не только не очевидно, но и связано с временным возрастанием неопределенности при любом шаге. При общем дефиците ресурсов разрыв порочных кругов всегда сопряжен с потерями и жертвами. Близкий нам пример – коллективизация. Куда ни кинь – везде клин. Чтобы получить хлеб, нужны товары на рынок, чтобы были товары, надо получить хлеб и рабочую силу из села. Разрыв круга был проведен как коллективизация со всеми ее драмами. Если бы был резерв ресурсов, как у Запада, все можно было бы сделать мягче.

Запад чаще всего снижает эти издержки за счет ресурсов, изымаемых из «буферных емкостей» типа колоний, но и то не раз впадал в тяжелые кризисы. В позднем СССР, без колоний и уже без Сталина, многие порочные круги просто не трогали, что и кончилось 1991 годом.

Разберем пару-другую конкретных эпизодов.

Типичной исторической ловушкой была для СССР «пражская весна» 1968 г. Вот совпадение: 21 августа 1998 г. США нанесли ракетный удар сразу по территории двух стран – Афганистана и Судана. У них возникли подозрения, что там делают что-то противоречащее интересам США. По случайному совпадению, в этот же день «все прогрессивное человечество» отмечало 30 лет с того дня, как танки стран Варшавского Договора вошли в Прагу. Там молодые реформаторы хотели устроить «социализм с человеческим лицом». Как позже устроили в СССР Горбачев с Ельциным.

Примечательно, что радио и телевидение потратили в этот раз массу эфирного времени, чтобы возбудить в нас ужас перед советскими танками, которые задавили «пражскую весну», но лишь вскользь затронули совсем недавние дела этих же танков тоже 21 августа, но 1991 г., в Москве. Как-то стали замалчивать Августовскую революцию. Все внимание – симпатичным чешским коммунистам, на которых топнули плохие советские коммунисты. Ясное дело – там не удалось, и про их благие намерения можно рассказывать любые сказки. А тут, у нас – результат налицо.

Поскольку август 1968 г. был важным пороговым моментом в становлении всего антисоветского проекта в СССР, вспомним суть того конфликта. Факты, в общем, взрослым людям известны: в 60-е годы в чехословацкой номенклатуре уже созрело поколение своих «демократов и реформаторов». Европа всегда впереди России. Пользуясь моментом смены руководства, они начали свою перестройку – точь в точь как потом повторили у нас, с теми же лозунгами и потоками сладких слюней. Только лидер у них был послабее – Дубчек, дитятя из номенклатурной аристократии, воспитанный в Москве.

Я одно время дружил с его бывшим помощником, очень толковым философом. Его после тех событий затолкали в уголок в Академии наук ЧССР и запретили печатать свои труды (вернее, их разрешили печатать под фамилией директора их института). Я часто бывал у него в Праге, и он рассказывал, какой Дубчек был хороший и послушный мальчик. Понимал, что «реформаторы» заворачивают не туда и все жаловался своему помощнику: «Боюсь, вызовут меня в Москву и скажут: „Саша! Как же так?“ Что я тогда отвечу?».

Так оно и было, часто его вызывали, ночи напролет беседовали. Как рассказывал его помощник, хорошие были беседы. Брежнев очень заботливый был: «Саша, вот возьми грибочков. Саша, вот селедочка очень хорошая». Объясняли Дубчеку, что вся эта ахинея о социализме и о человеческом лице – для восторженных дамочек. А суть в том, что вырывают Чехословакию из Варшавского договора и рушат весь центральный участок обороны, а это для СССР никак не возможно.

Дубчек, скорее всего, «не совладал» со своими демократами, и дело кончилось тем, что ночью 21 августа в Праге высадили десант, ввели танки пяти стран Варшавского договора и без единого выстрела восстановили «реальный социализм». Без дураков – так, что система обороны на этом участке проработала еще 20 лет. То, что проиграли войну на другом фронте, прямо в Москве – особая история, но она с Прагой тесно связана.

Как мы помним, когда СССР, вопреки ожиданиям, не был раздавлен Гитлером, а вышел из войны окрепшим, Запад объявил ему «холодную войну». Известно, что это была вовсе не война против коммунизма, война идеологий. Это было продолжение старой войны против Российской империи (теперь в обличье СССР) – «война цивилизаций». Это была война на уничтожение.

Мы часто преувеличиваем силу противника. То нам кажется, что «все устроили масоны», то американцы во всем видят «руку Москвы». На самом деле ни один блок не имел возможности наносить другому удары, искусственно создавая для него опасные ситуации. Слишком это были большие системы. Но можно было использовать трудности, которые возникали в лагере противника, «подталкивать» развитие событий в том или ином направлении в точках неустойчивого равновесия, «раскачивать» или «гасить» процессы. Так можно одним пальцем раскачать тяжелые качели – а можно остановить. Надо только вовремя тыкать пальчиком.

У нас, конечно, возможностей было меньше. Не было, например, материальных средств поддержать освободительное движение «третьего мира» – помогли лишь устоять Вьетнаму и Кубе, немного Анголе и Мозамбику. У нашего лагеря главные проблемы были в Европе, и здесь наши противники «раскачивали» вовсю. Ясно, что чехи, венгры и поляки считали себя частью Запада и тяготели к нему – независимо от идеологических установок отдельных личностей. Вот, в Польше и Венгрии к власти пришли социалисты, в недавнем прошлом, наверное, честные коммунисты – и тут же стали проситься в НАТО. Тяга к родной цивилизации сильнее партийности. Они, думаю, и сегодня хотели бы социализма, но по-европейски, а не по-русски.

Страны Восточной Европы были включены в «советский блок» в результате нашей победы в войне. Это было своего рода нашим трофеем, а кое для кого и наказанием за участие в войне против нас – хотя, став союзниками, мы этого никогда не поминали. Косвенно и чехи сыграли большую роль в той войне.

Вспомним: в 1938 г. немцы стали угрожать Чехословакии. СССР заявил о готовности оказать ей помощь, но правительство Чехословакии ее отвергло. Чехословакия, с которой в тот момент Германия не имела еще возможности вести войну, сдалась без боя, что стало причиной огромных по масштабам страданий. Оккупировав Чехословакию и разоружив ее армию, Гитлер сразу смог мобилизовать и вооружить 2 млн. человек. А дальше Чехословакия вообще стала «оружейным цехом» Германии.

Так что включение Чехословакии в «советский блок» было логичным пунктом уговоренного послевоенного порядка. В советском «блоке» Чехословакия стала крепкой стабильной страной, одной из наиболее развитых промышленных стран мира. Но насильно мил не будешь, и попытки вырваться до срока были – то в Венгрии, то в Польше. Пражские события 1968 г. стали поворотным пунктом в холодной войне – первой операцией той кампании нового типа, что включала в себя перестройку в СССР и закончилась 1989 годом.

Можно различать положение противников, расстановку сил в материальной и в духовной сфере. Материальная сфера – политические и экономические режимы, определяющие потоки ресурсов. Духовная сфера с точки зрения войны определяет легитимность этих режимов, то есть согласие граждан на их сохранение.

Попытка перестройки в Чехословакии («пражская весна») создала для СССР опасную ситуацию и в материальной, и в духовной сфере. США способствовали этой попытке, «раскачивали» качели. Но они не сдерживали СССР, дав ему возможность сделать сильный ход для восстановления его позиций в материальной сфере, перенеся всю опасность в сферу духовную. И здесь уже были использованы все наличные ресурсы психологической войны. Положение СССР в духовной сфере резко ухудшилось и уже не выправлялось. Что произошло?

На сторону противника СССР в холодной войне перешла левая элита Запада, включая руководство главных компартий («еврокоммунизм»). СССР утратил исключительно важный ресурс в психологической войне и средство сдерживания противника. Такие авторитетные ученые, друзья СССР, как Джон Бернал, Лайнус Полинг, Жолио-Кюри, а ранее Эйнштейн ушли в прошлое. Другие или молчали, или делали антисоветские заявления. Для СССР начался новый этап холодной войны – не только без союзников, но и с западными компартиями в роли скрытых, а то и явных противников.

Поскольку советская интеллигенция, включая интеллектуальную верхушку КПСС, была в общем западнической, она, с некоторым отставанием, совершила тот же поворот – к еврокоммунизму, а затем либерализму. Это означало ориентацию на отказ в легитимности всему советскому строю. Начало этого поворота было оформлено именно как ответ на вторжение в Чехословакию.

Это вторжение сплотило «шестидесятников» как открыто антисоветскую силу. Недаром в перестройке так активны были обществоведы, исключенные из КПСС в августе 1968 г. за то, что писали в ЦК письма с протестами против вторжения. Кстати, вплоть до перестройки, когда они вообще превратились в героев, эти исключенные из КПСС интеллектуалы составляли вроде бы опальную, но привилегированную касту; уже заполнившая коридоры ЦК новая волна номенклатуры как бы говорила им: «Ребята, мы с вами, но этого пока нельзя показывать открыто, погодите чуток».

«Пражская весна» стала экспериментом над нашей либеральной интеллигенцией, как кислота, которой проверяют монету. Почему я считаю, что поворот к измене СССР в холодной войне был лишь «оформлен» как ответ на вторжение в Чехословакию? То есть, вторжение было не реальной причиной этого поворота, а лишь удобным поводом, моральным прикрытием. В мемуарах западных лидеров еврокоммунизма это говорится открыто, к 1968 г. «развод» с советским строем уже назрел, а вторжение лишь сделало этот развод более скандальным – возникла прекрасная возможность устроить истерику. У наших перестройщиков это не так заметно, но вот что примечательно.

Они тогда выступили против советского тоталитаризма вроде бы с позиций социализма, с цитатами Ленина. Но это – обычное дело, и Горбачев с Яковлевым так делали, да и сами чешские реформаторы. Не могли же они выйти на Красную площадь с криками «Да здравствует американский империализм!». Но не в протесте против «подавления социализма с человеческим лицом» было дело. Об этом говорит тот факт, что сегодня, когда руководители «пражской весны» полностью выявили свою политическую суть, никто из наших протестовавших в тот момент интеллектуалов не признал, что тогда, в 1968 г., он ошибался, а Брежнев, Гречко и другие старики были в своих оценках правы. Интеллектуальная совесть требовала бы этого независимо от нынешней политической конъюнктуры (а может быть, даже особенно при нынешней конъюнктуре).

Дубчек вовсе не был идеалистом, «коммунистом-романтиком». После 1989 г. он с милой улыбкой сидел во главе парламента и штамповал все антисоциалистические законы – о приватизации, возврате собственности, запрете на профессии. Какой же это коммунистический идеализм? Это обычное, виденное нами в Москве поведение номенклатурного отпрыска, который легко переходит на службу к новым хозяевам. По указке этих хозяев, вместе с явными антикоммунистами эти «романтики» угробили лучшие предприятия чехословацкой промышленности, а потом и расчленили страну. То же самое они бы делали и после 1968 г., не будь советского кованого сапога.

Не из-за социализма хлопотала тогда наша элитная интеллигенция и пошла на первый открытый конфликт с властью. Ей было противно, что СССР борется за свои жизненные интересы как держава – теми же средствами, которые Запад применял и применяет без всякого зазрения совести. У него вообще никаких моральных проблем в связи с такими действиями не возникает. Кончался срок аренды Панамского канала – и в 1989 г. под совершенно нелепым предлогом США устраивают военную интервенцию с предварительной воздушной бомбардировкой. В крошечной Панаме тогда было убито 7 тыс. человек, не причастных ни к какому Норьеге, ни к какой идеологии. Но ведь ни крупицы восхищения перед США у наших интеллектуалов это не убавило. Возможно, даже больше их стали уважать.