Текст книги "Умные парни (сборник)"

ПЯТЬ ФРОНТОВ МАРШАЛА КОНЕВА

В Праге рассматривается вопрос о переносе памятника маршалу Ивану Коневу который освобождал столицу Чехословакии от фашистов. Этот памятник может постигнуть судьба Бронзового солдата в Эстонии. 10 лет назад, в год 100-летия легендарного военачальника, был уничтожен памятник ему в польском Кракове, хотя этот исторический город был спасен от разрушения благодаря действиям 1-го Украинского фронта. Конечно, каждый народ волен выбирать себе памятники, но о народе, в том числе о нас самих, можно судить по тому, как чтим мы память людей, делавших историю.

Через много лет после окончания войны Иван Степанович Конев встретился с артистами МХАТа. Народная артистка Ангелина Степанова, пораженная чистотой и богатством его речи, спросила маршала, откуда он родом. Конев ответил: «Моя Родина там, где не было крепостного права и не ступала нога завоевателя. Мы сохранили свободный и вольный язык славян, которые жили под Великим Устюгом». Ответ сам по себе замечательный, заставляющий вспомнить старый афоризм о том, что стиль – это человек. И все же из вологодских краев выходили разные люди, и невозможно понять, благодаря каким достоинствам и обстоятельствам парень из семьи зажиточного крестьянина, который в годы Первой мировой войны в общем строю был призван в армию и стал унтер-офицером, вырос в одного из самых видных военачальников богатого на войны XX столетия и, мало того, стал тонким дипломатом.

Один только перечень его постов впечатляет: командующий Западным, Калининским, Северо-Западным, 2-м и 1-м Украинскими фронтами, Верховный комиссар по Австрии, Главнокомандующий сухопутными войсками, первый заместитель министра обороны, Главнокомандующий Объединенными вооруженными силами стран-участниц Варшавского договора. Конев в ходе Корсунь-Шевченковской операции разбил группу армий лучшего фашистского военачальника генерал-фельдмаршала Манштейна, он очистил от фашистов Украину, освободил узников концлагеря Освенцим, нашел и спас Дрезденскую галерею, не позволил разрушить Краков и Прагу, первым вышел к американской армии на рубеж Эльбы. Именно его бросали после войны в Будапешт и в Берлин, где возникали политические мятежи. И именно маршалу Коневу давали первое слово и Сталин, и Хрущев, когда решалась судьба своенравного маршала Жукова…

Разделяй и властвуй

По формальным признакам, хотя они условны и всегда могут быть оспорены, из всех полководцев Победы Конева называют сразу после Жукова. Даже Берлин они брали вместе. Жуков командовал 1-м Белорусским фронтом и шел с запада, Конев – 1-м Украинским и шел с юга. А в начале войны Жуков и Конев со своими фронтами рядом и намертво стояли перед Москвой. После войны Конев был первым заместителем министра обороны Жукова. Но это не означает, что отношения между двумя военачальниками были идеальными. Более того, политики, подогревая амбиции боевых, овеянных славой генералов, старались стравливать их, чтобы не допустить их союза и обезопасить свое положение. Так поступали и Сталин, и Хрущев, и даже Брежнев не давал хода предложению вышедшего в отставку и постаревшего Конева реабилитировать Жукова. Их боялись не только враги, но и вожди. Может быть, это страх слабых и фальшивых людей…

Кинорежиссер Григорий Чухрай вспоминал, что в Берлине видел, как маршалы Победы Жуков и Конев трясли друг друга за грудки. И все знали, что за конфликтом стоял Хозяин, сидевший в Кремле. Однако в 1946 году, когда Сталин готовился репрессировать Жукова, на Военном совете первым взял слово маршал Конев и сказал о боевом товарище нужные и добрые слова. Сталин, почувствовав отпор генералов, отступился от Жукова и отправил его в Одессу.

В 1957 году уже Хрущев, страшась популярности Жукова, который всего за год до того спас Первого секретаря от группировки Маленкова-Молотова-Булганина, заставил Конева выступить с разоблачениями министра обороны в газете «Правда». Коневу прислали уже готовую статью на подпись. Он переписывал ее, менял формулировки, звонил наверх. Хрущев сказал: «Старайся не старайся, все равно статья пойдет под твоей подписью». Дискредитировать Жукова должен был ближайший соратник, иначе нельзя. Жуков был смертельно обижен и, встретив Конева на улице, сказал: «Иван Степанович, напиши опровержение!» Конев ответил: «Георгий Константинович, никто не напечатает. Это решение партии, а в нашей стране это закон». На Пленуме ЦК, когда партийные лидеры требовали крови первого маршала Победы, Коневу слова не давали, называли его «дружком Жукова». И все равно Жуков не подарил боевому товарищу книгу своих воспоминаний, хотя, если бы не политики, Конев должен был бы получить первый экземпляр…

Рядовой американский солдат из Одессы

Река Эльба как линия, разделяющая войска союзников, была определена заранее. Ведь разгоряченные боями и полные амбиций союзники могли поколотить друг друга. Поскольку сил на Западном фронте у немцев было меньше, чем на Восточном, то американцы и англичане вполне могли успеть к Берлину и взять его в кольцо, на чем настаивал Черчилль. Но Эйзенхауэр, когда посчитал возможные жертвы, сказал: «100 тысяч солдат – слишком дорогая цена за престиж, если учесть, что нам все равно придется отходить назад к Эльбе». При штурме Берлина погибло 500 тысяч советских солдат, но для нас такие жертвы исключительными не считались. Чуть позже советские политические руководители воспрепятствовали освобождению американцами Праги, где вспыхнуло восстание, и промедление обернулось смертью десятков тысяч наших солдат…

5 мая 1945 года на Эльбе состоялась встреча советских и американских войск. Командующий американской группировкой генерал Омар Брэдли собрался с визитом к маршалу Коневу. Американские офицеры, чтобы не уронить честь флага, посоветовали ему выпить флакон масла, потому что все предыдущие сцены братания с русскими заканчивались тем, что джипы привозили домой в стельку пьяных американцев. Конев поднял первый тост за здоровье Сталина, Черчилля и Рузвельта, не зная, что американский президент три недели как умер. Выяснилось, что больше одной рюмки маршал из-за язвы не пьет, и мучения Брэдли оказались напрасны. Но генерал был поражен русским ансамблем танца и выпытывал, где Конев раскопал таких красоток. «Это обычные девушки, – скромно ответил маршал. – В Красной армии все девушки такие». Когда Конев приехал к американцам с ответным визитом, он был изумлен феноменальной игрой на скрипке худенького солдатика. «Потрясающе! – кричал маршал. – Где вы выкопали такого гения?» «Это рядовой американский солдат, – скромно ответил Брэдли. – У нас все такие». Рядовым солдатом оказался величайший скрипач Яша Хейфец, которого американские офицеры, чтобы поразить Конева, на один день привезли из Парижа. Стоит ли говорить, что родом Яша Хейфец был из Одессы.

С язвой маршала Конева связана еще одна любопытная история. Когда он был верховным комиссаром Вены, к нему привели известного немецкого врача. Тот, прочитав историю болезни, заметил свысока, что русского генерала довели до критического состояния плохие доктора. Конев попросил немца не учить жизни и не читать нотации, а, если может, назначить курс лечения. Врач оказался толковым – маршал быстро пошел на поправку. Впоследствии Конев решил разузнать о судьбе спасителя. Выяснилось, что вскоре этот врач был осужден Нюрнбергским трибуналом как военный преступник за эксперименты на людях.

Рядом с вождями и далеко от вождей

Так уж получилось, что мерилом гениальности военачальника в нашей стране стала его решимость спорить со Сталиным. Вероятно, это больше говорит о нас самих, чем о военачальнике и о Сталине. Так или иначе, в 1942 году Жуков и Конев несколько часов в Кремле не давали Сталину согласия на переброску своих войск из-под Москвы в Сталинград. Сталин был в крайнем раздражении, генералов долго мариновали в приемной: «Передумали? Есть у вас что-то новое, чтобы доложить товарищу Сталину?» И они каждый раз отвечали: «Нет, не передумали и никаких других соображений не имеем».

Вряд ли Конев относился к Сталину с подобострастием и уж конечно не верил в его военный гений. Во время наступления немцев на Москву в 1941 году Сталин в истерике позвонил на Западный фронт и говорил о себе в третьем лице: «Товарищ Сталин не предатель, товарищ Сталин не изменник, товарищ Сталин честный человек, вся его ошибка в том, что он слишком доверился кавалеристам, товарищ Сталин сделает все, что в его силах, чтобы исправить положение». Уже потом, когда положение на фронтах было выправлено, Сталин стал другим – спокойным, уравновешенным, источавшим уверенность.

Конев судил о Сталине беспристрастно, видел его положительные и отрицательные стороны. Конев говорил, что знания вождя были поверхностными и в отношении оперативной обстановки неглубокими. Но в общей стратегической обстановке Сталин разбирался обстоятельно, быстро улавливал перемены. Совещания в Ставке проходили спокойно, каждому разрешалось курить в присутствии Верховного главнокомандующего, и никто, как любят показывать в фильмах, не стоял перед ним навытяжку, хотя доклады делали стоя. Своих маршалов во время войны Сталин берег, но опасался: «Пока пусть, придет время, в два счета укоротим». После войны все маршалы были разбросаны по огромной советской империи подальше от Москвы и друг от друга.

Маршалы превращаются в пешки

Генералы, которым не было равных на полях сражений, вчистую проигрывали генералам аппаратных интриг. Во время войны Сталин, как писал Константин Симонов, не давал в обиду командующих фронтами, поднимал их авторитет, брал под личную защиту перед партийными бонзами, зная им цену. Хрущев, оказавшись очередным «партийным оком» на фронте, которым командовал Конев, услышал пренебрежительное: «Не мешайте, Никита Сергеевич, сами разберемся!» Такие эскапады политиками не забываются. После устранения Жукова Хрущев принялся за Конева, который возражал против стремительного сокращения армии и акцента исключительно на ракетно-стратегических войсках в ущерб всем другим видам вооруженных сил.

Конев писал: «А если восторжествует голос разума народов и ядерное оружие будет запрещено? Тогда решающую роль будут играть армии, оснащенные современной техникой». Не надо быть военным стратегом, чтобы понять: история подтвердила правоту маршала Конева, и современная российская армия спешно наверстывает упущенное. Но Хрущев (в отличие от Сталина) слушать оппонентов не умел. На совещании он резко кричал на Конева: «Чего ты документ не подписываешь? Министр уже подписал!» Конев отвечал: «Я подписывать не буду, у меня свое мнение». Последний их разговор закончился обещанием Хрущева: «Я тебя поставлю на колени!» Таких слов овеянный боевыми победами маршал ни от кого в жизни не слышал…

Поймал себя на странном чувстве: слишком часто действия политических лидеров в нашей стране вызывают эстетическое, моральное неприятие, но действия военных, пусть нередко жесткие и даже жестокие, кажутся по-человечески понятными и приемлемыми. Может быть, это общее свойство истории, но у нас эта закономерность просто режет глаз. Если политика это шахматная игра, то генералы в России волею судеб почти всегда приносятся в жертву. Бытует мнение, что их и нельзя допускать в политику – дров наломают. Но в Америке одним из самых достойных президентов стал генерал Эйзенхауэр, во Франции – генерал де Голль, да и Черчилль на Первой мировой в окопах сидел. А у нас несколько десятилетий после войны у власти стояли деятели, которые во время войны профессионально мешали воевать. Не исключено, в этом одно из многих и кардинальных отличий двух политических систем.

Но, когда надо, политики легко возвращали генералов из опалы. Генералы, так было еще с Суворовым, которого цари дергали, как Петрушку, всегда готовы послужить Отечеству. В 1961 году, когда в ГДР начались волнения и стала возводиться Берлинская стена, Хрущев сказал: «Надо сделать ход конем». Он предоставил маршалу Коневу свой личный самолет, чтобы поскорее доставить его в Берлин. Советские и американские танки сутки стояли друг против друга на Фридрихштрассе. Главнокомандующим сухопутными войсками США в Европе был хорошо знакомый Коневу генерал Омар Брэдли. Когда Конев прибыл в Берлин, танки развернулись и отошли на позиции.

Последнее рукопожатие

В 1967 году маршалу Коневу исполнилось 70 лет. Тогда состоялась их последняя встреча с маршалом Жуковым. Эту встречу описал Константин Симонов: «Судьба сложилась так, что на долгие годы их отдалили друг от друга обстоятельства, носившие драматический характер для обоих. А если заглянуть еще дальше, в войну, то и там жизнь, случалось, сталкивала их в драматической обстановке. Однако при всем том в народной памяти о войне их два имени чаще, чем чьи-нибудь другие, стояли рядом. И когда на вечере оба эти человека обнялись впервые за многие годы, то на наших глазах второстепенное стало второстепенным с такой очевидностью, что нельзя было не порадоваться».

И еще Жуков вспомнил, как в молодости они вместе служили в Белорусском военном округе под началом командарма 1-го ранга Иеронима Уборевича, репрессированного в 1937 году. Уборевич очень ценил Конева и называл его почему-то «Суворов».

Когда СССР распадался, выяснилось вдруг, что на закате своей истории государство осталось без героев. Очень популярным стал тогда афоризм о том, что несчастлива та страна, которая нуждается в героях. Мне думается сейчас, что оно, может быть, и так, но совершенно точно, что та страна, которая не имеет героев, серьезно больна, а если и счастлива, то это счастье, как у идиота.

Английский премьер Уинстон Черчилль, в честь которого Иван Конев не раз произносил тост, говорил: «Скопище людей превращают в нацию две вещи – общее великое прошлое и общие планы на будущее».

В больнице маршала навестил только Косыгин

В том, что мы интересуемся личной жизнью людей, которые делают историю, нет ничего худого, обывательского. Нам хочется понять масштаб личности, почувствовать пружины поступков, приводивших в действие массы и менявшие ход событий. О том, каким был маршал Конев в семейном кругу, мы постарались узнать у его дочери Натальи Ивановны Коневой, профессора Военного университета, лингвиста и специалиста по Киплингу.

Со своей второй женой, матерью Натальи Ивановны, маршал познакомился на фронте, она была младше на 25 лет. «Папа, хотя он был очень строгим, сдержанным человеком, относился к маме безумно трогательно, – рассказывает дочь. – Разница в возрасте заставляла его быть всегда подтянутым, элегантным. Не знаю, откуда у папы, который вырос в крестьянской семье, было чувство стиля. У нас в семье не было принято делать дорогие подарки, но духи маме он покупал часто. Самый ценный подарок папа сделал маме на ее 30-летие – бриллиантовые сережки».

Иван Степанович поддерживал близкие отношения со своими детьми от первого брака. Дочь Майя, которая была вхожа в диссидентские круги, приносила отцу запрещенную литературу. Он читал ее, но никогда не осуждал власть, которую выбрал и которую защищал всю жизнь. С Майей они подолгу спорили, не приходя к согласию. Наталья Ивановна запомнила, что отец, безусловно осуждая аресты, все же считал, что репрессированные маршалы к современной войне не были готовы и не спасли бы положение. Кстати, сам Конев спас от репрессий отца будущего политика Алксниса. К Сталину относился неоднозначно, но считал его невероятно проницательным человеком и подчеркивал, что он всегда искал конструктивный выход.

В 1962 году по воле Хрущева маршал Конев оказался в «райской группе», как называли группу отставных заслуженных генералов при Министерстве обороны. То есть фактически не у дел. Но он продолжал много работать, не позволял себе раскисать. Жил по строгому распорядку – много читал, изучал историю, писал статьи (например, о Грюнвальдской битве в 1410 году), мемуары. Друзей у него было совсем немного. Из старых боевых товарищей дружил с маршалом Рыбалко и генералом Жадовым, близко сошелся с писателями Борисом Полевым и Константином Симоновым, который часами сидел у Конева, собирая материал для своих книг. Конев был замечательным рассказчиком, но слушателей у него было мало. Его постигла участь большинства людей, которые находились на вершине власти, но, спустившись вниз, оказались одиноки. Когда Иван Степанович тяжело заболел, в больницу из правительства к нему приходил только Косыгин, который подолгу сидел у постели, разговаривал о политике, о былом.

Может быть, самое жестокое разочарование в послевоенный период маршал испытал во время суда над Берией, где он был председателем. Разбирая документы, ему пришлось прочитать множество доносов на себя от людей, которых он считал своими ближайшими соратниками и друзьями…

АКАДЕМИК ИГОРЬ КУРЧАТОВ. «БОРОДА» – ОТ БОМБЫ ДО ГЕНЕТИКИ

В день столетия Игоря Васильевича Курчатова у здания МГУ на Моховой, где находятся факультеты журналистики и психологии, был проведен опрос. У студентов спрашивали: «Кто такой Курчатов?» Многие этого имени даже не слышали. Самые просвещенные говорили: какой-то химик, вроде Менделеева, только из советских…

Мне кажется, что не знать, кто такой Курчатов, стыдно. А объяснять – как-то неловко, поскольку это знание само собой подразумевается… Академик Игорь Курчатов возглавлял советский Атомный проект, под его руководством были созданы атомная и водородная бомбы, первая атомная электростанция и первая атомная подводная лодка. Сейчас ядерное оружие воспринимается обыденно, как телевидение или центральное отопление. Но стоит напомнить, что после атомных бомбардировок Японии руководитель аналогичного американского Манхэттенского проекта генерал Гровз в докладе сенату в 1945 году отмечал, что СССР для создания ядерного оружия понадобится 15–20 лет. Британский премьер Черчилль, по многим воспоминаниям, полагал, что «советскую угрозу» целесообразно остановить ядерным ударом. В 1945 году в лаборатории Курчатова работало всего 20 человек. При этом страна пострадала от войны значительно больше, чем США, а стартовала в атомной гонке позже. Невозможно даже вообразить, куда метнулась бы мировая история, если бы США сохранили монополию на ядерное оружие. Но уже в августе 1949 года СССР испытал свою первую атомную бомбу – мировая история обрела иной смысл. Появилось самое мощное оружие сдерживания, благодаря которому при всех пороках человеческой натуры третья мировая война так и не разразилась. Жестокие локальные конфликты показывают, чем бы она могла обернуться.

И в этом историческая заслуга академика Курчатова. Не будет преувеличением сказать, что ни один ученый не получал такой власти, но и не нес такой ответственности. Ни единого раза с ним не вступал в публичный спор и даже не повышал голоса всесильный Берия. Только бурчал под нос: «Поменьше бы он своих евреев защищал». Об истинных размерах атомной империи, построенной ученым-полководцем, страна в неведении до сих пор. Из атомной индустрии вышло большинство наших нобелевских лауреатов – Тамм, Черенков, Франк, Капица, Ландау, Семенов, Прохоров, Басов, Сахаров, Гинзбург. Жорес Алферов возглавляет питерский Физтех, где начинал научный путь молодой Курчатов и где он в 27 лет стал заведующим физическим отделом. А в 40 лет возглавил Атомный проект. Чтобы выглядеть солиднее при встречах со Сталиным и Берией, он стал носить бороду, за что и получил прозвище Борода, так за глаза называли его до самой смерти. Последняя программа модернизации России, сформулированная президентом Медведевым, делает ставку на потенциал атомной отрасли, сумевшей пережить катавасии перестройки и экономического упадка. Если модернизация осуществится, в этом будет большая заслуга Игоря Курчатова, создавшего непотопляемый корабль легендарного Средмаша.

После испытания советской термоядерной бомбы, которая опередила американскую на полгода, Курчатов сказал академику Анатолию Александрову: «Это было чудовищное зрелище! Нельзя допустить, чтобы это оружие начали применять». В 1956 году Курчатов во время визита Хрущева в Англию пригласил все страны присоединиться к мирной программе термоядерного синтеза, которая решила бы проблемы энергетики будущего, и сказал замечательные слова: «Атом должен быть рабочим, а не солдатом». К тому времени в нашей стране по его инициативе была построена первая в мире атомная электростанции, а в 1959 году – первый в мире атомный ледокол. Атомные подводные лодки – тоже инициатива Курчатова. В 1950-е годы он много сил отдал борьбе с «народным академиком» Лысенко, который гнобил генетику, – именно в ведомых Курчатовым физических центрах гонимые генетики продолжали свои исследования.

Судьба не подарила Курчатову детей. Деньги за Ленинскую и Сталинские премии он отдавал на строительство детских садов и детских домов. Никто о том не знал – он категорически препятствовал распространению этой информации. Умер Курчатов в 57 лет, вернувшись с концерта, где слушал «Реквием» Моцарта. Эта музыка звучала на его похоронах.