Текст книги "Умные парни (сборник)"

БЭКОН И НАВОЗ

1 сентября мы радостно отметили День знаний, придуманный в 1984 году. Прописке знаний в праздничном регистре исполнилось четверть века. По демографическим понятиям – целое поколение. Насколько упрочился фундамент знаний и как в глазах общества выросла его притягательность? К юбилею мы пришли с единственным чудным открытием: девальвация знаний у нас идет быстрее, чем падает ценность рубля. Не исключено, одно из другого вытекает.

Афоризм «Знания – сила» знает даже тот, кто искренне полагает, что сила есть – ума не надо. Афоризм принадлежит англичанину Бэкону, который, это важно знать, вовсе не был работником кухмистерской сферы. Считать, что по аналогии с гильотиной, дизелем и Калашниковым кусок окорока назван в честь Бэкона, есть извинительное, по нашим временам, заблуждение. Лично мне из изречений философа больше нравятся другие, они более актуальны: «Возможность украсть создает вора» и «Деньги – как навоз, если их не разбрасывать, мало толку». Коррупция у нас такая, что другие знания, кроме технологий заноса и отката, – глупая обуза. Накопленные в тучные годы деньги мы не рискнули обратить в инновационные проекты, которые помогли бы увильнуть от кризиса.

Накануне 1 сентября среди старшеклассников провели опрос: кем они себя видят в будущем? На первых ролях – банкиры, эстрадные звезды, судьи и прокуроры, а также фотомодели. В топ-листе нет профессий, которые, создавая материальные блага и инновации, формируют реальное богатство страны. Лидеры России справедливо говорят о том, что инновационная экономика – вопрос национальной безопасности. Но лозунгами привить вкус к экономике знаний не удается, а престиж инноватора и его поддержка государством не выше, чем у торговца с Черкизона.

Авария на Саяно-Шушенской ГЭС стала крупнейшей техногенной катастрофой за четверть века по масштабу разрушений и числу жертв. Но катастрофа в этом случае проявилась и в другом. Что же все-таки произошло – остается загадкой, версии кружатся, как осенние листья, и внятного вывода мы пока не услышали. Такого недоумения не вызывала ни одна авария. В Чернобыле все скорее прояснилось, хотя реактор устроен в миллион раз сложнее турбины. Закрадывается мысль, что мы не только разучились создавать новые технологические системы, но уже не можем разобраться, отчего доставшаяся в наследство техника ломается. Очень хочется ошибиться, а пока надо признать, что все отечественные технические системы, которые остаются в строю, созданы до учреждения Дня знаний. И потому существование этого праздника выглядит насмешкой. Так выглядел бы День Красной армии, назначенный на дату виктории Деникина или Колчака.

Между тем именно в середине 1980-х у страны была возможность встать на путь модернизации и не отстать безбожно от Запада. Когда Горбачев заговорил об ускорении, команда из Академии наук предложила несколько моделей развития. По одной из них страна вставала на технологический путь и в компании мировых лидеров совершала прорыв в постиндустриальное будущее. Горбачев, призывая к «новому мышлению», выбрал самую проигрышную из моделей, которая предрекала распад СССР. В конце 1980-х философ-эмигрант Александр Зиновьев, услышав речи Горбачева на родине Бэкона, написал книгу «Катастройка», где предсказал быстрый развал страны. Прогнозы ученых воспринимались как предсказания Кассандры. От них отмахивались, ибо ценности были другие. В итоге знающие люди вымирают, как динозавры. NBIC-центр в Курчатовском институте – счастливое исключение, а вот ракеты «Булава» и «Ангара» до ума довести не можем.

Опыт развитых стран учит, что знания стали производительной силой. Мир знаний меняется слишком быстро, и уже не крупный побеждает мелкого, а быстрый – медлительного. Богатство, если оно не наворовано, строится с помощью инноваций, а не бесконечной оптимизации. Нельзя создать богатство, шлифуя уже известные вещи. Сегодня источником надежного будущего являются не деньги, а человеческий мозг и знания. Раньше к деньгам следовало относиться, как к удобрению, а теперь – к знаниям. Жизнь удобряют знаниями – и тогда она имеет шанс превратиться в праздник.

Как говорил Бэкон, мы стоим столько, сколько знаем.

«ФАРЫ ШИПЯТ ЯИЧНИЦЕЙ…»

«В Политехнический! / По снегу фары шипят яичницей. / Милиционеры свистят панически. / В Политехнический!» – о чем писал Андрей Вознесенский, сегодня редко кто поймет. Между тем воспетые реалии на прежних местах, но смысла уже не имеют. Вроде египетских пирамид или Акрополя. Здесь находится Центральный лекторий общества «Знание», где в 1960-е годы при полном аншлаге выступали не только молодые поэты, но и маститые ученые. Однажды академик Зельдович не мог пробраться к трибуне и толпа передавала его по рукам, чтобы не сорвать лекцию по квантовой физике, которая вместе с поэзией должна была вскорости и непременно перевернуть мир…

Общество «Знание» было создано в июле 1947 года по инициативе президента АН СССР Сергея Вавилова для распространения, как было сказано в Постановлении ЦК, «политических и научных знаний». В очередной раз повторялся путь Французской революции с культом богини Разума. Служители советского культа знаний священного трепета не вызывали и выглядели комично, как в «Карнавальной ночи»: «Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе, науке это неизвестно, наука пока не в курсе дела». И, конечно, это была синекура для отставной номенклатуры, которую поперли с высших постов – вроде председателя КГБ Семичастного. При «Знании» до отрыжки кормился всякий люд, набивавший карманы на марксистско-ленинской идеологии и съевший собаку на разделении знаний на полезные и вредные. Знаний особых общество не сеяло – это дело университетов, – что не мешало его процветанию. Рядовые люди тоже научились извлекать пользу – в «Знании» всегда можно было подработать с лекциями для скучающей публики, сеть была раскинута по всей стране. Кроме того, издавались приличные журналы «Знание – сила», «Наука и жизнь», «Химия и жизнь», «Наука и религия», газета «Аргументы и факты», а также высокого качества научно-популярные книги, секрет создания которых утерян, как тайна верескового меда.

Сейчас в комедии лектор появиться не может. Не смешно, ибо лекторов нет, хотя вопрос с жизнью на Марсе не менее запутан. Всероссийское общество «Знание» существует, квартирует в Политехническом музее, но живет тихо, как мышка. Недавно здесь, как для подаяния, побывал глава СФ Сергей Миронов, но он известен нестандартными ходами, другие политики в цитадель знания ни ногой. Незаметность «Знания» тем более удивительна, что громогласно взят курс на строительство экономики знаний и уже готовая одноименная структура должна вроде бы поднять высокое знамя, возглавить интеллектуальный поход. Но вожатые в деле оборота знания в деньги – другие, а в обществе, где раньше заправляли комсомольцы, скромно занимаются проблемами геронтообразования для пожилых людей…

Престиж знаний упал. Мерилом жизненного успеха стали деньги, но как можно считать знающим лектора, если он работает за копейки? Предприятие считается нужным, если несет прямую финансовую прибыль, а от «Знания» навара никакого. Между тем через уважение к знаниям формируется нравственный фундамент общества. Лао-Цзы выводил мораль из свойств ума, впитавшего знания. Сократ считал, что зло есть результат незнания. Гегель видел единый идеал знания и нравственности. А у нас все популярнее становится тема о том, что интеллигентный человек может быть не слишком образованным – просто душевным.

Без сомнения, сильный удар по обществу «Знание» нанес Интернет. И все же упадок «Знания» – отражение кризиса российской системы образования, когда наши лучшие университеты откатились во вторую сотню мировых. Но погоня за степенями и званиями не прекращается. Ученым можешь ты не быть, но академиком обязан – этим правилом руководствуются начальники всех мастей. Особой остроты процесс достиг в 1990-х годах, которые можно назвать эпохой Кашпира во время Чумака. Лектор из фильма «Карнавальная ночь» показался бы светочем знания…

В последнее время отношение к науке и образованию изменилось, бюджет растет и о запустении в интеллектуальной сфере говорить несправедливо. Никто, впрочем, не собирается реанимировать общество «Знание». Может быть, это искусственный, переживший свое время институт. В XXI веке в знаниях, как в энергии для движения, заинтересовано все общество, а не отдельная структура, созданная для их пропаганды. Ничего страшного, если в обществе «Знание» жизни не больше, чем на Марсе. Главное, чтобы удалось все-таки построить общество знания.

ЧЕРВЯК ИЛИ ГЕНИЙ, ИЛИ ОТЧЕГО ЖИЗНЬ ИННОВАТОРА НЕ САХАР

Однажды в редакцию пришел серьезный человек с тубой для чертежей. Чертежи были сделаны профессионально, даже любовно. «Вот проект, – гордо сказал визитер. – Пивная “СССР”. Пятнадцать этажей – по числу республик. На каждом этаже – национальное пиво». Журналисты изумленно молчали. «Вы еще не знаете самого главного, – продолжал изобретатель. – Когда люди пьют пиво, они вынуждены ходить в туалет. В подвале я поставлю гидротурбину, ее энергии хватит на целый район». Абсурд? Для нас – почти бред. Но в других условиях проект не так уж безумен. В Америке вполне могли отстроить прибыльный пивной Диснейленд с гидротурбиной на урине.

В России отмечается День изобретателя и рационализатора. Но на какой день он приходится, вряд ли скажет хоть один рядовой гражданин. Сугубо национальный праздник, далекий аналог, – день изобретения жевательной резинки в США. Во времена СССР во Всесоюзном обществе изобретателей и рационализаторов состояло около 5 миллионов человек – советская армия была жиже. Общее упоение процессом рационализаторства отчасти объяснялось тем, что это был один из немногих островков, где разрешалось и даже слегка материально поощрялось свободомыслие. К тому же наш народ всегда был охоч до выдумок. При Иване Грозном первый изобретатель летал с колокольни на крыльях, хотя и поплатился жизнью за бесовскую выдумку. Мы ловчим на каждом шагу. Нигде в мире не додумались отсасывать бензин в канистру через трубочку или получать спирт из тюбика сапожной ваксы, раскрутив его на токарном сверле. Невероятной популярностью пользовалась рубрика «Маленькие хитрости» в журнале «Наука и жизнь». На заимствованиях этих хитростей японцы делали состояния. Сколько изобретений, сделанных выходцами из России, нашли всемирное признание в чужих краях – от вертолета (Игорь Сикорский, США) и телевизора (Владимир Зворыкин, США) до поисковых систем Google (Сергей Брин, США) в Интернете…

Главная проблема изобретательства в России – его невостребованность во все времена. Причины были разные, сейчас – слишком тонкий ручеек инноваций и мизерное число венчурных предприятий, которые оказываются инородным телом в сырьевой экономике. По данным Всемирной организации интеллектуальной собственности, Россия занимает 21-е место по числу регистрируемых патентов. Впереди США (80 %), потом – Япония (вместе с нашей «Наукой и жизнью») и с большим отрывом – европейский лидер Германия. Именно отсутствие патентов даже у громадных предприятий привело к их приватизации за бесценок. Из тупика надо бежать, в развитых странах интеллектуальная собственность формирует более половины бюджета. Характерно, что рынок инноваций в России обходят стороной пенсионные фонды и страховые компании, которые обеспечивают в США 40 % венчурных инвестиций, в Англии – почти 70 %.

Но главное отличие русского изобретателя от западного состоит в том, что в России инженер всегда, родив или воплотив в жизнь некую идею, немедля лишался прав на свое творение. Наш гений – нищий чудак с принципами и очками на резинке. К примеру, из всех идей гениального Ивана Кулибина, заведующего механическими мастерскими Академии наук, использованы были лишь те, что забавили императорский двор, но многие, имевшие промышленное значение, вроде механических протезов и подъемного лифта, ушли за границу.

Своеобразие русского изобретательства еще и в том, что слишком часто идет оно у нас от безграмотности и неуважения к любому закону, в том числе к техническим нормам. Рацпредложения оказываются плодом кривых рук и прямых извилин. Катастрофа на атомной станции в Чернобыле – результат эксперимента, который в обход правил должен был проверить такое рацпредложение. Аварии на шахтах – угольный Чернобыль, невежественное желание подправить технику.

Что ж, не будет у нас пивной? Может быть, притаились изобретатели, в спячке отлеживаются и скоро очнутся. Пусть будет меньше поводов для смеха, но больше пользы для кармана изобретателя и для всего общества.

ИННОВАЦИЯ С ПЕТЛЕЙ НА ШЕЕ

В разгар холодной войны в министерство обороны СССР вызвали академиков Фока и Капицу. Генералы долго уговаривали академиков приступить к созданию аппарата, который летает, экранируя земное притяжение. Ученые отказывались: полный абсурд и бессмыслица. Но у генералов был железный аргумент: в Пентагон с этой идеей обратился некий гений и уже получил миллион долларов. Через год стало известно, что тот изобретатель вместе с секретаршей и миллионом сбежал в Бразилию. Капица сказал Фоку: «Все-таки от инвестиций в науку есть толк».

Истина настолько избитая, что ее в серьезном обществе можно произнести только в шутку. Тем не менее, с наркотической упоенностью от углеводородных испарений мы загнали себя в такой угол, что ради национальной безопасности очевидную ставку на инвестиции и инновации приходится декларировать с высокой трибуны. Потому что в нашем чиновничьем царстве выстроено так, что, если на что строго не укажут высшие начальники, никто не пошевелится. Об инвестициях и инновациях как главном условии для продвижения России вперед постоянно твердят все российские начальники. Такое единодушие свидетельствует о том, что ситуация на этом направлении критическая.

Если оценивать наши достижения на мировом рынке наукоемкой продукции, а он, кстати, больше сырьевого, то картина удручающая. Лишь 0,3 % этого рынка принадлежит России, хотя по числу ученых мы на третьем месте в мире. Доля США, пусть мы сто раз назовем американцев тупоголовыми, составляет 36 %. Япония взяла 30 %, Германия – 16 %. Крошечный Сингапур стоит впереди России! Денег мало наука получает? За последние 8 лет финансирование науки из федерального бюджета выросло в два раза, но использовать ресурсы, которые инвестируются в науку, она не может. Ни в одном из исследований, которые проводились и российскими специалистами, и европейскими, не установлено связи между ростом финансирования нашей науки и благосостоянием общества. А на Западе – связь прямая: чем сильнее наука – тем богаче общество. У нас директора институтов уже не жалуются на безденежье, как в былые годы, но взывают о том, что нет научных кадров, нет менеджеров, нет внедренческого звена и контакта с промышленностью.

Законы постиндустриального общества таковы, что в развитых странах 80 % роста ВВП определяется инновациями и высокими технологиями. У нас же на громадном большинстве предприятий пыли больше, чем в конторе Остапа Бендера «Рога и копыта». 65 % организаций расходуют на исследования менее 1 % своего оборота. А если идеи возникают, нет возможности довести их до коммерческого продукта. В эту ловушку могут попасть и нанотехнологии, на которые сделана ставка как на одну из отправных точек общего роста страны. Нанотехнологии не нуждаются сегодня в средствах, идей выше крыши, но практически нет стройных коммерческих проектов. Это не наш конек. Выбраться из трясины можно по опыту развитых стран, где при господдержке построено множество технополисов и зон внедрения. Россия вступила на этот путь с громадным опозданием и движется недопустимо медленно, хотя выгода очевидная: в одном из первых наших наукоградов Дубне в структуре бюджета за 10 лет инновационная составляющая возросла с 2 до 50 %.

Может быть, государству следует еще подбросить деньжат, чтобы поощрить внедрение? В Англии пытались создать инновационный сектор за счет государственных средств – гиблое дело. Слишком живое, быстрое, рискованное занятие, чтобы чиновники могли уследить. Инновации обеспечиваются только малым бизнесом. В Кембридже на каждую инновационную компанию приходится 13 сервисных фирм. Но малый бизнес требует больших свобод и гарантий, а это в нашей стране пока еще нерешенная проблема.

Академик Владимир Фок, который обсуждал пользу инвестиций в науку, был одним из немногих ученых, кого, как Ландау, удалось быстро вытащить из тюрьмы. Но Фок успел прийти к выводу: «Свобода – это когда вам выдают шнурки». Сегодня политики говорят: свобода лучше несвободы. Академик Фок присовокупил бы: чтобы инвестиции заработали, одних шнурков мало.

НАШ УЧИТЕЛЬ – РИШЕЛЬЕ

Последняя неделя при всех громких политических изобличениях прошла все же под знаком Учителя. Всемирный день учителя, присуждение премии лучшим учителям года, которыми признаны два математика, космический урок в ЦУПе, кадровые перестановки в Министерстве образования и науки, одобрение Госдумой закона о присоединении России к Болонскому соглашению, в результате чего высшее образование станет двуногим и разделится на бакалавриат и магистратуру…

Если верить официальным отчетам, наше образование на подъеме. Но перед самым Днем учителя закончила работу Всероссийская педагогическая конференция, которая выразила недоверие руководству Минобрнауки и обратилась к президенту РФ с просьбой разделить это ведомство на два, как прежде, – образования и науки. Эту идею поддерживают многие, но до выборов президента, дабы не мутить лишний раз воду, ничего не произойдет. Кстати, с момента учреждения в России в 1802 году первых министерств, у нас впервые нет министерства просвещения, которое в те времена было создано одновременно с военным и финансовым и раньше министерства внутренних дел.

Небезызвестный кардинал Ришелье говаривал, что государство, все подданные которого образованны, было бы так же чудовищно, как тело, имеющее глаза на всех своих частях. Но в постиндустриальный век принято считать, что знания стали производительной силой, а социологи договариваются до того, что современный пролетариат – это люди, занятые в сфере информационных и компьютерных услуг. Если это так, то возникает вопрос, почему российский учитель стоит на социальной лестнице ниже и живет хуже, чем во времена мракобеса Ришелье? По нашей исторической шкале – хуже, чем в XIX веке, когда папа маленького Ленина, работавший учителем, был вполне состоятельным и уважаемым в обществе человеком.

Учитель – самая массовая из интеллигентных профессий. В России 1,6 миллиона школьных учителей, на каждого приходится по 10 учеников, хотя в Европе по 15. Беды и несчастья, которые обрушились на прочие интеллигентные профессии – ученых, врачей, инженеров, музейных работников и библиотекарей, – острее всего, просто из-за массовости, ощущают на себе учителя. Как бы ни расписывались в своем уважении к этой профессии на торжественных мероприятиях высокие чины, положение учителей измениться не может, пока не изменится сама оценка и востребованность интеллектуального труда. А она не изменится до тех пор, пока страна будет жить за счет продажи сырья, для чего шибкого образования не требуется. Сырьевым олигархам оно даже во вред, ибо создает опасное желание изменить гибельный путь. У многих образование в цене только потому, что помогает стянуть не канистру с бензином, а целиком месторождение.

Современное государство далеко ушло от времен Ришелье и жизненно заинтересовано в высоком уровне образования. Иначе падает конкурентоспособность, страна становится зависимой от чужих технологий и товаров. Что у нас и происходит – за год импорт вырос на 48 %. Образование и импорт – это сообщающиеся сосуды. Количество бюджетных студентов в российских вузах год от года падает. В этом году их уже менее 40 %, а в Германии 90 %. В Оксфорде и Кембридже родной студент платит 1 тысячу фунтов в год. Такую цену посчитает смехотворной самый завалящий российский вуз, где учат так, что забудешь то, что из школы вынес. После введения бакалавриата расходы государства еще сократятся. Финансирование образования, несмотря на все декларации, по-прежнему не превышает 3,5 % ВВП, хотя в развитых странах оно достигает 7 %. Поэтому, к слову, у нас и нет нобелевских лауреатов, а вовсе не потому, что Россию забижают в наградах.

Впрочем, в Европе тоже наблюдается массовый отток школьных учителей. Просто у образованных людей все шире поле для деятельности. Но чем, по моим наблюдениям, отличаются российские учителя от европейских, так это стремлением нести не столько знания, сколько умение различать добро и зло. То есть наш учитель не просто преподаватель, а маленький Христос. А если так, то жаловаться на безденежье неприлично. Вот у нас и не бывает учительских манифестаций и забастовок, как во Франции. Христос терпел и нам велел.