Текст книги "Ворожея"

«Во дворе ни единой птицы…»

 
Во дворе ни единой птицы,
Что случилось, скажи?
Ладно бы стрижи,
Жители заграницы,
Они, не дождавшись осени, улетели.
Но вчера лишь синицы на ветках сидели,
Шумной стайкой порхали
вон там свиристели,
И воробьи в снегу купались,
Куда же все подевались?
Мороз невелик, чуть за десять
И зимы только месяц.
На рябинах все грозди целы,
В чём же дело?
Гляжу в окно,
плакать хочется,
Возвращайтесь птицы,
спасите от одиночества.
 

«Белые мухи…»

 
Белые мухи
вихрь снежный
Что-то не в духе
Друг прежний
Кружит позёмку
Ветер – изгой
Слышу в потёмках
Скрежет и вой
В кронах деревьев
Прячутся белки
Сосны и ели
Как в перестрелке
Падают шишки
Тонут в снегу
Бедные мышки
И те ни гу-гу
Спрятались в норках
Под снежным покровом
Лишь на задворках
Каркает ворон.
 

«Взошла луна…»

 
Взошла луна
И пошла пятнами
Обморозила лицо
Вот сойду с ума
А вернусь обратно ли
Пришлю письмецо
 

«Условно всё. В калейдоскопе дней…»

 
Условно всё. В калейдоскопе дней
Не так-то просто разобраться.
Пьеро становится Паяцем,
Но не становится умней.
 
 
Условно всё. Взрываются миры.
А где-то новой жизни зреет чудо.
Но даже там родится свой Иуда,
И будет часа ждать своей игры.
 
 
Условно всё. Рождается поэт
Для радости издёрганному миру.
Спокойная толпа плюёт в лицо кумиру,
И, улыбаясь, на погибель шлёт.
 
 
Условно всё. Тогда скажи, зачем
Я так боюсь твоих измен?
 

«Благодатные стоят погоды…»

 
Благодатные стоят погоды,
Зелень трав ещё не отошла,
На вечернем синем небосводе
Ясно светит полная луна.
 
 
Тихий сумрак – время для прогулок,
Воздух леса, как вино пьянит;
Запахом пропитан, словно улей
Мёдом от заботливой пчелы.
 

«На исходе осень, на исходе…»

 
На исходе осень, на исходе.
Точно так же много лет назад
Падал снег, но был белей стократ.
 
 
Благодатным таинством природы
Кто-то был впервые очарован,
Кто-то был впервые виноват.
 
 
Перед Богом, или человеком.
Только что минувшие полвека
В памяти остались, как печаль.
Миллионов жертвенная дерзость,
Запах гари, раненое сердце,
Траурная лёгкая вуаль
На лице, забывшем о любви
С той поры, когда её сожгли.
 

«В том месте, где нас похоронят…»

 
В том месте, где нас похоронят
Сегодня картофель цветёт.
Вороны сидят на заборе,
И полет мужик огород.
 
 
Там грядки рядами с редисом,
Со свёклой, и репой, и там
По-прежнему пахнет анисом,
Особенно по утрам.
 
 
Там домик под ветхою крышей,
С буржуйкой на кухне, в углу,
Там кошка с опалиной рыжей
Рисует хвостом по стеклу
 
 
Узор непонятный, но добрый.
И хочет, видать по-всему,
Мяукнуть о том, что способна
С котятами встретить весну.
 

Енисей

 
В начале тувинский язычник,
Кем станешь в конце, скажи?
Ни капли не выплеснешь лишней,
Пока по Саянам кружишь.
 
 
Братаясь с ручьями в дороге,
Сосватав в жену Ангару,
Без грусти оставишь пороги,
Прибрежных лесов мишуру.
 
 
И так день за днём без оглядки —
Две тысячи вёрст впереди —
С волною своей в догонялки,
Лишь силой нальёшься в пути.
 
 
Сольёшься в одно с океаном,
И сбудутся старца мечты:
Сидеть с азиатским кальяном,
И грезить, сжигая мосты…
 

Озеро Инголь

1.

 
В сердце боль – пора на Инголь.
Там вода серебро, ил целебный.
Солнце на бок легло,
Разноцветье в полнеба.
 
 
Плеск воды о сонный берег,
Сладкий-сладкий дым костра,
По хакасскому поверью
Здесь байкальская вода.
 

2.

 
Хоровод из туч и звёзд, песни до полночи,
Если хочешь, сама всё увидишь воочию.
Серебрится вода под луной сиротливой,
Ты мне скажешь:
«Когда стану снова любимой»?
 

«Семь шагов до горизонта…»

 
Семь шагов до горизонта,
Кто сказал, что далеко?
Расправляет кудри солнце,
Глядя в зеркало твоё.
 
 
Зайчик прыгает по стенке,
Веселит твои глаза.
Разыгрался, сбил коленки
Безудержный егоза.
 
 
День всё ярче полыхает,
Снег искрится во дворе,
Дворник вяло убирает
Летний мусор в декабре.
 

«Не живётся мне в мире…»

 
Не живётся мне в мире,
Ну, никак, что такое?
Моя жизнь, словно гиря —
Никакого покоя.
 
 
И не бросить: поди ты,
не тащить по дороге.
Мои силы как нити
Почти на исходе,
 
 
Не сплести из них сети
для рыбной охоты,
и рубаху не сшить ведь
для крестьянской работы.
 
 
И плетусь, сам не знаю
куда и зачем,
Для чего я стараюсь
искать перемен
 
 
В этой жизни несносной,
где печаль да тоска.
Снова горькая осень,
как пистоль у виска.
 

«Станционный смотритель…»

 
Станционный смотритель
Снял затасканный китель,
Взглянул на икону,
Поглядел за окошко,
И вздохнув отрешённо
Погладил мохнатую кошку.
 
 
Одинок одинокий, словно тополь у дома.
И заря на востоке греет душу другому.
 
 
Сколько лет беспрестанно
На дорогу глядел,
А теперь, как ни странно,
Наступает предел, —
От тоски и отчаянья,
От чужих лошадей,
От проезжих начальников,
От прохожих людей.
 
 
От того ли, того ли?
Может, вовсе и нет.
Раз уж не было доли,
И теперь её нет…
 

Испуганный сон

 
Снился сон,
Очень добрый сон,
Снились феи, цветы, и звёзды.
Пели феи,
Цветы расцветали,
Загорались и гасли звёзды.
Пахло хлебом,
Горячим хлебом.
И смеялся звёздный мальчик,
Было весело ему,
Сам не знал он почему.
Колокольчики смеялись,
Одуванчики смеялись,
Розы, лилии, фиалки —
Улыбались.
Улыбались.
Чёрный плащ твоей печали
Оборвал весёлый лепет.
Петь не стали больше феи.
И свечи неровный трепет
Звёзды мне напоминали.
Перестали улыбаться
Розы, лилии, фиалки.
Грустно стало колокольчикам.
Грустно стало одуванчикам.
И заплакал Звёздный мальчик,
Вспомнив о своих обидах.
Чёрный плащ твоей печали
Безобиден только с виду.
 

«Моя душа, ты где?..»

 
Есть души, где скрыты
Увядшие зори…
 

Ф.Г. Лорка

 
– Моя душа, ты где?
– Сейчас или потом?
– Когда живу во мгле…
– Стою я под окном:
Сиреневым кустом,
Увядшею зарею,
И зыбким полусном
Делюсь с тобою.
– Моя душа, зачем —
Тревожишься впустую?
– Небесный окоём
тебе рисую —
Туда я улечу, когда устану…
– Нет, нет, я не хочу,
Ведь слишком рано.
Пусть тем, что жив пока
Я не доволен, —
Как узами силка
В желанье воли
Последний певчий дрозд,
Забытый стаей,
Как жить нам врозь,
Скажи, не знаю?
– О чём тебе грустить,
Должно быть, эхо
Отозвалось в груди
Тревожным смехом,
Но я ещё с тобой,
Оставь сомненья,
Пока не кончен бой
За откровенья.
– Зачем же, не пойму,
Скажи на милость?
– Так знай же, потому,
Что за тебя молились.
 

«Бывают сны как междометья…»

 
Бывают сны как междометья,
Едва касаются ресниц,
Или весенний лёгкий ветер
От снега чистящий карниз.
Скользнут по вздрогнувшим ресницам,
Коньком рисующим по льду,
И беглым взглядом по странице
В немую тишину уйдут.
И только трепетная память,
Перебирая листья чувств,
Пытается шептать стихами,
Заученными наизусть
 

Молитва

 
О, Господи! Освободи
От этой муки изумленья,
Когда душа, ища спасенья
Не видит, что там впереди.
 
 
О, Господи! Не уходи
Пока стою я на коленях
У ног любимой без сомнений,
И от презренья огради.
 
 
О, Господи! Благодарю,
За этот свет, за эту муку,
Не дай мне пережить разлуку,
Ни в чём тебя не укорю…
 

«Уезжаю, уезжаю…»

 
Уезжаю, уезжаю,
А куда я не скажу,
И вернусь ли к урожаю —
Погляжу я, погляжу.
 
 
Будешь дни считать,
Недели,
Может, даже год пройдёт,
И тогда как дождь в апреле
Я вернусь на самом деле,
Как из песни вертолёт.
Только стану ли подарком? —
Погляжу я, погляжу.
Может вороном подранком
Над тобою покружу.
 
 
Может, взвою волком в чаще,
Злым от одиночества,
Или призраком молчащим,
Без имени и отчества.
 
 
Мимо окон, где герань,
Да шары на вате,
Прошмыгну, как будто тать
Сон твой своровати.
 

«Когда это было?..»

 
– Когда это было?
– В начале лета.
– Ты не забыла?
– Ах, где там, где там.
– Бывают реки в часы разлива
не так печальны и сиротливы
как я душой. И дни и ночи
плету слова из многоточий.
Так, что же делать?
– А я не знаю.
– Давайте, милая, помечтаем.
– Давайте. Только зачем всё это?
– Да потому что проходит лето,
а там начнём считать года,
наступит старость, и что тогда?
 

«Как Бетховен, теряющий слух…»

 
Как Бетховен, теряющий слух,
Или с детства глухонемой,
Я сегодня с часу до двух
Даже голос не слышал свой.
 
 
Тишина в потолок впилась,
Словно пуля в олений бок,
Только строчек славянская вязь
Копошилась у самых ног.
 
 
Я поверить никак не мог
В безголосицу этих строк,
Я кричал и бился в сердцах,
Отгоняя всесильный страх,
Нагнетаемый тишиной,
Только голос не слышал свой.
Эту вечность с часу до двух,
Как радар я настраивал слух.
И почти как летучая мышь
Ультразвуком прощупывал тишь.
Ничего, никакого сигнала
Тишина мне не посылала.
 
 
Но в конце-то концов
Это чудо свершилось,
Тишина, словно бездна
Подо мной расступилась.
Звук покорной печали
сначала возник,
Как нечаянно найденный в поле родник.
А потом канителью тянущийся звук,
Словно эхо лесное, всё заполнил вокруг.
А за ним, шепелявя, как морская волна,
Зазвучала мелодия детского сна;
Музыкальной фантазией первого чувства
Заиграла вдруг флейта легко и искусно.
А за нею вослед виолончели
Раскачали мой дом, словно качели.
И ушла тишина, будто и не бывала,
В закоулках души, поди, ночевала.
Затаилась, наверно, до заветного часа,
Чтобы снова от страха
С часа до двух
под мелодии Баха.
Потерял я свой слух?
Я не знаю пока,
Но каждую ночь
Разогнать эти страхи
Бывает невмочь.
И боясь тишины,
Открываю окно,
Чтобы слышать как ветер
Бьётся о дно,
завывает в колодце,
как колодник в тюрьме,
лишённый свободы
живущих во тьме.
 

«Всё давно во мне угасло…»

 
Всё давно во мне угасло —
И огонь волшебной страсти,
И пламя жертвенной любви,
Пожар, бушующий в крови,
И вихрь, сметающий преграды,
И всё, чему бываем рады,
Когда на крыльях вознесясь,
Живём, нисколько не боясь,
Что жизнь короткая такая.
И глупым чувствам потакая,
Летим, не ведая стыда,
За каждой строчкою, туда,
«Куда влечёт нас рок событий».
Я повторяюсь, говорите…
Ах, да, но всё во мне угасло
И только в памяти нет-нет
Мелькнёт знакомый силуэт,
И что-то защемит в душе,
Почти завьюженной уже…
 

«Когда опускается ночь…»

 
Когда опускается ночь,
И сердце страдает от страха,
Предчувствую слово, как плаху, —
Никто мне не в силах помочь.
 
 
Душа человека нетленна,
И видит соблазны и чудо.
А в горле першит от простуды,
И время услышать молебны.
 
 
Трава, прорываясь сквозь снег
Всё бредит и бредит весною.
А жизнь, обрываясь струною
Вдруг вызовет чей-нибудь смех?
 
 
Зачем же идти наугад,
Безверие с верой смешались,
И в горьком страдании дали,
Как нам предначертанный Ад…
 

Теплоходу М.Ю. Лермонтов

 
Под «Прощание Славянки»
Выбран якорь и вперёд,
Путь привычный до Игарки
Знает этот теплоход.
 
 
Ровно бьётся его дизель,
Тихо палуба скрипит,
Он полвека навигаций
В своей памяти хранит.
 
 
У него одна дорога
Вниз да вверх,
От порога до порога,
Вспомнить прошлое не грех.
 
 
Сколько было капитанов? —
Помнит руки их штурвал.
Здесь на мостике бывало
Он их экзаменовал.
 
 
Принимал железным сердцем,
Прикипал своей душой,
А потом с тоскою чешской
Отправлял их на покой.
 
 
50 для теплохода
Возраст, что не говори,
Походил по бурным водам,
Потрепал свои рули.
 
 
На его бортах железных
Ветры краску обдирали,
Его палубу и трапы
Ноги разные топтали.
 
 
Что ему ночами снится?
Да не спит он никогда,
Он привык вовсю трудиться,
Перемалывать года.
 
 
Есть что вспомнить, да кто спросит?
Вот и ходит, как немой,
Лето-осень, лето-осень,
Долгий зимний выходной.
 
 
Пять десятков навигаций,
И всегда одна река,
Кораблям такого класса,
Кто отмеривал срока?
 
 
Стали братья на приколе —
Где гостиница, где бар.
Ну а он всё ходит, ходит,
Обгоняя стаи барж.
 
 
И над ним летают чайки,
А над ними вороньё.
Вовремя меняют гайки,
Ну чего тебе ещё?..
 

«Кто сказал, что пора уходить…»

 
Кто сказал, что пора уходить,
Тихонько дверь прикрыть
И ключ в двери оставить
И наглухо захлопнуть ставни
И прошлое своё забыть,
И где-то вдалеке от тайных грёз,
Что молодостью были орошёны,
Отпраздновать скупые похороны
Потоками невосполнимых слёз?
Ещё не срок, ещё поёт душа,
Хоть и скорбит в мелодии романса
И ищет смыслы в запоздалых стансах,
Которые не стоят ни гроша.
Всему виной неясная печаль
Тоскливой осени, страдающей уныньем,
Бежит тропа средь горестной полыни
Туда, где бредит первым снегом даль.
 

«Вот и всё. Или только кажется…»

 
Вот и всё. Или только кажется:
На кобылу накинув узду
Еду я по знакомой пажити
Приторочив мешок к седлу.
А в мешке ни хлеб, ни картошка,
Моей жизни пропащей зола,
Да меха от разбитой гармошки,
Да во ржавчине вся пила.
Ей пилил я дубы, да ясени
И пускал дрова на кресты
И с весны до поздней осени
Хоронил под ними мечты.
Под последним приютным, что ли,
Сам я лёг и ни жив, ни мёртв,
Не нашедший пригожей доли,
Но нашедший уютный кров.
Вот и всё, или только кажется,
Или видится мне во сне
Всё, что прожито и что нажито
И дотла сгоревшее во мне.
 

Николаю Ерёмину

 
Стихи так и пахнут блинами —
Весна уже рядом совсем,
Высокое солнце над нами,
Ерёмин повсюду поспел…
И спел нам весёлые песни
И грустные саги сложил,
Вот только бы, только бы, если
Хватило б на большее сил…
Я знаю, что хватит, я знаю,
Кому ещё, кажется, знать,
Ведь сам забавляюсь стихами,
Но чаще люблю их читать.
И если б не Коля, помилуй,
Что делал бы я ввечеру —
Чинил проржавевшую лиру,
Читал бы какую муру…
А тут по-приятельски вежлив,
Он входит: «Вот я сочинил…
Хотел бы, наверно, пореже,
Но разве нам жалко чернил…
К тому же когда вдохновенья
Не ждём, оно с нами всегда,
Бывают, конечно, сомненья,
Да рифма не знает стыда.
Она нами правит, как знает,
Как хочет, попробуй сбежать
И так надо мною витает,
Что я не могу не писать.
Пишу каждый день по странице,
По две или три или пять»…
– Ерёмин, ну что вы?
Не надо казниться,
Ведь было бы только кому их читать…
 

«Округа замерла. Перед потопом…»

 
Округа замерла. Перед потопом
Была почти такая тишина…
И тихо сыпалась с деревьев позолота,
Не предвещая вечности и сна
 
 
Потустороннего. Наверное, понять
Не в силах было глубину соблазна,
Когда всему помехой ясный разум,
И горечь слёз, которых не видать.
 
 
Потом лишь голос внутренний изрёк
Сомнение в надежду вечной веры,
И душу выстудил, как будто бы ожог
Металлом на морозе наши нервы.
 
 
И вздрогнула земля, и понеслась
В дичайшей пляске встречь своей кончине.
И ветер, словно скрипка Паганини
Взметнулся в верхнем «ля»,
и… жизнь оборвалась.
 
 
Мгновенье удивления и страха,
Затем лишь свет покоя, и душа
Нетленная вспорхнула, будто птаха,
В неясном небе крыльями шурша.
 

Осень

 
Осень. Эта осень. Жёлтый день.
Даже ветер ласковый не нужен.
Словно листья на печальных лужах
Горечь безболезненных потерь.
 
 
Осень. Эта осень. Первый снег.
Трезвость безутешного рассудка
Замедляет дней привычный бег,
А часов как будто меньше в сутках.
 
 
Осень. Эта осень. Что к чему?
Не понять улыбки и печали.
Нахожусь в отчётливом плену
Тишины, раскаянья, молчанья.
 
 
Осень. Эта осень. Может быть,
Всё пройдёт, как тишина рассвета.
Первый снег – хорошая примета,
Только невозможно позабыть
 
 
Осень. Эту осень.
 

Осеннее

 
Ковёр золотился, шуршал под ногами,
А небо давило громадою туч.
И рифмы копились в душе, как страданье,
Слова пробивались, как солнечный луч.
 
 
Туман расстилался, клубился надменно,
Деревья склонялись, теряя листву.
Мечталось и грустно, и вдохновенно
Забыться навечно в осеннем лесу.
 
 
А ветер о чём-то шептался в лощине
С ручьём, одиноко бежавшим к реке.
И жёлтые листья, увязшие в глине,
Читались, как буквы в печальной строке.
 

«Ты помнишь, птицы улетали…»

 
Ты помнишь, птицы улетали
От осени в далекий край,
Их крылья в вышине шуршали
Печальной музыкой – прощай!
 
 
И, запрокинув в небо кроны,
Деревья на краю земли,
На них глядевшие влюблёно,
Качали ветками вдали.
 
 
И тучи хмурились уныло
Над крышей дома в этот час.
И осень трепетно входила,
Как песня, в каждого из нас.
 

«И вновь осенней непогодой…»

 
И вновь осенней непогодой
Я упоён. Желтеет лес вдали.
И на реке, чьи медленные воды
Туманом дышат, – встали корабли…
 
 
Кружится по асфальту тополиный,
Пожухлый лист, ему и невдомёк
Печаль зимы заснеженной и длинной,
Как искушенье долгожданных строк.
 
 
Ещё на клумбах радуют цветы
Детей, чьи помыслы – игра и мама.
Деревья голые похожи на кресты
Распятий. С неизбежностью упрямой
 
 
Уж день за днём становится свежей,
И даже холодно иными вечерами,
И благодать в доверчивой душе,
И колокольный звон под небесами.
 

«Зачем мелодия звучала…»

 
Зачем мелодия звучала
И, отражаясь от луны,
Летела и преображалась
В раскаянье чужой вины.
 
 
И тихо, как снежинок пенье,
Входила женщина домой,
Любви и сказок вдохновенье
Ведя блаженно за собой.
 
 
В семь нот мелодия звучала
Потом затихла, умерла,
Не став рождением начала,
Преображенная в слова.
 
 
А слово, не скупясь на звуки,
Что у мелодии взяло,
Всего достигло, только сути
Понять вселенной не смогло.
 
 
Луна не помнила обиды
И, излучая желтый свет,
Плыла с улыбкой Афродиты
Средь опечаленных планет.
 
 
В необъяснимых смыслах тая,
Снежинки превращались в дождь,
И лишь дитя, во сне летая,
Беспечное – спало всю ночь.
 

Письма к ворожее

«…И прочь, туда, где синие снега…»

 
…И прочь, туда, где синие снега
в вершинах гор над озером холодным,
позавчера, вчера, сегодня
одна и та же глупая игра.
Она доводит до умопомраченья.
Бежать во мглу и падать на колени?
Но перед кем? Ты очень далеко.
В твоих глазах застывшее стекло
давно потухшего вулкана.
И жизнь проходит в пелене обмана,
как будто, так и суждено.
И трудно пьётся красное вино
и мнится что-то неземное,
зовёт прощающим покоем,
не объясняя ничего
к чему душа стремилась, понимая,
что не достойна царственного рая.
 

«В плену иллюзий и несовершенства…»

 
В плену иллюзий и несовершенства,
где сам не знаю почему,
я постигал приятное блаженство,
попав случайно в полынью,
и лёд круша бессильными локтями,
чтоб выбраться на берег и согреться
у кем-то разведенного костра,
да всё не мог, и остывало сердце
и силы иссякали, их уж нет,
как нет печали в дошколярском детстве,
как нет тоски на склоне лет.
 

«Приди, возьми мои долги…»

 
Приди, возьми мои долги
и ими оплати свои утраты.
Когда-то видел сон и в нём я был богатым,
проснулся – ничего, пусты мои лари.
Но я не тосковал, я был всегда доволен
дарованной мне Богом долей.
Писал стихи и доверял друзьям,
а кто-то находил во мне изъян.
Случалось, напивался пьян,
Трезвел. И жил по прихоти природы.
Доволен сам собой, вам, правда, не в угоду.
Но всем не угодить,
так что же, может быть,
мне этот сон не в руку и забыть
его пора. Пора была ещё вчера,
а нынче и тем паче.
И небо надо мною горько плачет
и льёт слезинки струями дождя.
 

«И в новый день вхожу, как в реку…»

 
И в новый день вхожу, как в реку,
на ощупь пробуя, туда ли я иду.
И так проходит век за веком,
хотелось стать мне человеком,
да почему-то не могу.
 

«А потом, когда небо разверзнется…»

 
А потом, когда небо разверзнется,
будто двери гаража,
я увижу, как Бог сердится
и пойду по острию ножа.
Слева снег кровью окроплённый,
справа дождь радугой скреплённый.
Сзади мост через реку памяти,
впереди скрижали с заповедями.
Между ними узкий проход —
кто не проходит, тот упадёт
и не вернётся для второй попытки.
– Ты это куда такой прыткий,
здесь у нас давно праведники в избытке.
Нет такого в списке – Сережа Лыткин.
И свернётся небо, свет погаснет
и потянет холодом со дна колодца
И тогда конец мне станет ясен —
Надо было раньше за жизнь бороться.
В вечности «Изгнанник»
будет моё имя
Душу для терзаний
принимай, могила.
 

«А потом я воскресну…»

 
А потом я воскресну
в чьём-нибудь сне,
Словно голубь небесный
На ладони присев.
Буду я ворковать
и крыльями бить,
не в силах понять
кого надо хранить
от соблазнов и лжи
этой жизни мирской.
Ведь покуда я жил
ты теряла покой,
ты гнала – уходи.
Ты жалела, звала,
словно наши пути
состояли из зла.
А когда разошлись
по решенью небес,
оказалось, что жизнь
невозможна без…
 

Плач по Авелю

«Скажи ты мне, мой добрый Бог…»

 
Адам:
Скажи ты мне, мой добрый Бог,
Как от греха детей избавить?
Виновен Каин или Авель.
Не знаю я до этих пор.
 
 
А ты, хоть праведен всегда,
Любя, казнишь своей любовью?
Из праха ты меня создал,
Зачем так тяжко судишь кровью?
 

«Ну, вот и все прошли обиды…»

 
Ну, вот и все прошли обиды,
И те, что были сгоряча…
Как слёзы русской панихиды
Живу тревогу волоча.
 
 
Порог зимы – ноябрь – к концу,
Всё ближе Рождество с Крещеньем.
И только сон предвестник тленья
Улыбкой ходит по лицу.
 

«Иудейские печали…»

 
Иудейские печали.
Самоправедная ложь.
Фарисействуя вначале
До чего к концу придёшь?
 
 
Слово истинно нетленно
Не поверишь, как уйдёшь
Из египетского плена,
через море как пройдёшь?
 
 
И в стране, где мёд и млеко
Как построишь главный храм,
оставаясь человеком
с верой в Бога по утрам.
 
 
А в ночи, когда бывает
Сердце грешного алкает,
Лишь душа в кругу обид
Тихо с Богом говорит.
 

«А потом в одночасье…»

 
А потом в одночасье,
Познавая иные печали,
Те, в которых угода
Неизвестно кому,
Ты придёшь к аналою
Для святого причастья,
И повергнет Господь
На тебя маяту.
И прозреет душа,
Обретая свободу,
И найдутся слова,
Что от сердца пришли.
И воскресшее чадо, —
Одесную Бога, —
Улыбнётся тебе
И, конечно, простит.
 

«А потом? Когда смежив ресницы…»

 
А потом? Когда смежив ресницы
Унесёшься в облака ли, дальше?
Крыльями душа не обладавши,
Разве может к Богу возноситься?
Чтобы у престола поклониться
Ей нужны и ноги, и колени,
И язык хвалы и песнопений;
Для того чтоб плакать и виниться
Ей нужны глаза… О, Боже правый,
Неужели такова душа?
В поднебесье крыльями шурша,
Сколько ей парить для вящей славы,
Самых главных слов не находя,
И в конце пути, где суд твой верен
Средь таких же окрылённых душ,
Ждущих воздаяния по вере,
Преклонить усталые колени
И сказать: прости нас Иисус.
 

«Говорят, что душа мается…»

 
Говорят, что душа мается —
Тесно ей в грешном теле,
Но всё-таки терпит, смиряется
Ради великой цели.
У неё своя Голгофа —
И надо свой крест нести —
Покаяться бы неплохо,
Да раскаянье не в чести.
Как Каин не сторож брату,
Так тело своим грехам,
Но близится час расплаты,
И слышится: «Аз воздам».
Душа взывает страдая:
За грех наказанье смерть.
А телу не надо рая,
Плотская судьба – смердеть.
Душа обретёт свободу —
Бессмертье её удел,
Вот только кому в угоду,
Ты жизнь свою просвистел?