Текст книги "Компрессия"

45

Бывают дни, которые проникают в самые потаенные поры памяти. Они застывают пленкой на глазном дне, резонируют в барабанных перепонках, оседают в носоглотке, впитываются языком. Проходят другие дни, месяцы, годы, новые впечатления застилают прошлые, память тает, как кристалл соли, упавший в воду, но жидкость, растворившая ее, остается внутри. Она день и ночь струится по жилам, не убавляясь и не прибывая сверх меры, и ждет сигнала. Запах, звук, вкус, цвет, попавшие в резонанс с этими воспоминаниями, извлекают их из памяти и обрушивают на человека.

У Кидди был такой день. Возможно, что таких дней у него было несколько, но именно этот то и дело возвращался к нему, хотя ничего особенного в том дне не произошло. Впервые он вспомнил о нем, когда на базе появилась Магда. Собственно, из-за этого воспоминания он и выделил ее среди прочих. Она в первый же день переставила бутылки и пузыри за стойкой, сдвинула в сторону кофейный автомат, повесила на блестящий поручень полотенце и вставила в изготовленную умельцами из куска металлопластиковой трубы вазу сухую ветку, усыпанную кленовыми листьями.

– Что это? – спросил Кидди.

О музыке Кидди не спрашивал, музыка в ресторане неожиданно зазвучала именно та, которую обожал Миха. Роберт Джонсон, из начала далекого двадцатого века, но Кидди спросил о кленовых листьях. Совпадение было невозможным и нереальным, совпадение именно с тем днем, который оказался последним светлым днем в его жизни.

– Что это?

Тогда еще Кидди был для Магды никем. Всего лишь офицером, одним из сотрудников исправительного учреждения «Обратная сторона», или, считая инженеров разработок корпорации «Тактика», просто одним из мужчин, имеющих возможность посещения небольшого бара. Кидди еще предстояло пару месяцев просидеть у барной стойки, наблюдая за руками Магды, пока их пальцы коснутся друг друга. Их всего было четыреста или чуть больше, этих восторженных, изголодавшихся по новым впечатлениям мужчин, которые в первый же день вдруг нагрянули в привычный бар. Каждому хотелось рассмотреть новенькую, правда ли, что она стройна и красива, в самом ли деле ее руки порхают, как птицы, которых на всей базе имелось всего лишь пять штук, да и то в клетках и желтого цвета. Эти утомленные Луной и редким общением с женщинами мужчины заказывали пиво или вино, оставляя на стойке не только магнитные тени со своих браслетов, которые на Луне только кошельками да средствами связи и числились, а никакими не чипперами, но и бесхитростные комплименты. Магда в ответ улыбалась каждому, но и только. Кидди подошел к стойке, когда ее смена уже должна была закончиться, попросил сока с вермутом, вздрогнул, разглядев ветку, торчащую в вазе.

– Что это?

– Так. – Магда поставила перед Кидди бокал, смешно поморщилась, потерла уставшие глаза. – Память о доме. Сейчас у нас осень. Это кленовые листья. Ветка – засохшая трава. По-моему, репейник. Стебли полые изнутри. Кончики веточек срезаются, в отверстия вставляются кленовые листья. Поэтому веточка не облетает. Взяла с собой с Земли на память. Таможня еще придиралась, кому-то взбрело в голову, что это наркотик. Вы еще что-то хотели?

– Нет, я просто посижу тут.

От Магды тогда Кидди еще ничего не хотел. И тогда, и теперь он вдруг вспомнил тот день, то ощущение истаивающего времени, ощущение близкого конца, неясно какого, но конца, когда они собрались вместе в последний раз. Стиай, Миха и Моника, Рокки, Брюстер и Ванда, он и Сиф. Это была последняя попытка поддержать так и не укоренившуюся традицию. Последняя и самая яркая. Она напоминала последнюю ремиссию у безнадежного больного. Брюстер как-то рассказывал, что прежде, когда не было опекунства, транспластики и регенерационных препаратов, люди умирали значительно чаще и жили меньше. Некоторые из них болели годами, зная, что неуклонно приближаются к собственной смерти. И вот как раз у таких больных иногда происходило значительное улучшение состояния, появлялся румянец на щеках, бодрость, веселье. Обычно это оказывалось предвестием скорой смерти. Та встреча была предвестием смерти Сиф, а может быть, и Михи тоже.

Миха и Моника слепили несчастную семью еще в академии. Моника слепила. Миха был помешан от счастья, в первое время он все приставал к Кидди, обнимал его и с радостной улыбкой бил по плечу. Моника тоже искрилась счастьем, но счастье ее отдавало безумием. Кидди казалось, что она упивалась местью, которую сотворила, чтобы досадить именно ему, избегающему ее Кидди, не понимая, что досадила она себе и еще больше Михе, который в то время и не собирался ничего понимать. Кидди было тошно на том празднике, но он сидел за столом и терпеливо делал печальный вид. Рокки зорко следил за порядком, Брюстер неумело ухаживал за рыжеволосой, чуть полноватой подружкой Моники – Вандой, которая к тому времени уже успела родить ему одну девочку, а Стиай копался в овраге за маленьким домом Михи, из которого они с Моникой так уже никуда не переехали. Стиай вылез из бурьяна, на месте которого Миха посадит потом вишни, и, срывая с себя засохший репей, потребовал тишины.

– Вот, – он достал из кармана нож и начал обрезать ветви. – Это всего лишь трава. А это всего лишь листья. Смотрите, я вставляю их сюда, сюда, сюда, вот! Что получилось? Ветка дерева! Чем она отличается от настоящей? Тем, что листья с нее никогда не облетят! Миха, Моника, я хочу пожелать вам, чтобы ваши чувства были как эти листья. Чтобы они не облетали никогда. И еще я хочу, чтобы мы все, первая пятерка академии, лучшие ученики академии, собирались здесь, на этом самом месте, каждый год.

– С женами! – воскликнул захмелевший Миха.

– Или с подругами! – добавил Брюстер под негодующий возглас Ванды.

И они честно пытались собираться, но собраться всем вместе им удалось только единожды, в тот самый последний раз. Миха уже знал об увлечении Кидди и радостно уговаривал друзей встретиться, чтобы «устроить помолвку». Кидди согласился неохотно, хотя Сиф откликнулась сразу. Кидди уже знал, что неделю назад Сиф встречалась с Моникой, но не предполагал, что еще через неделю она потащит его в Норвегию, чтобы увидеть место гибели его матери. Счастливый август в квартире Сиф закончился только что, за ним начался пока непонятный сентябрь, потому что Кидди вынужден был вернуться к работе, Сиф зачастила к отцу, и видеться они стали значительно реже, но ощущение волны тепла, подхватившей и понесшей на себе счастливого парня Кидди, не оставляло.

Все шло как обычно. Из открытой двери домика тянул свои песни Джонсон. Миха, Моника и Ванда суетились у выставленного на улицу стола, Стиай тщательно прыскал на неоднократно ремонтированный раритет каким-то средством Моники для волос, Брюстер и Рокки резались в объемные шахматы, а Кидди прогуливал Сиф по близлежащим окрестностям.

– Странно. – Сиф так и не взглянула ни разу в тот день Кидди в глаза, но постоянно пыталась прижаться к нему спиной, укрыться им, и это согревало Кидди больше, чем ее возможные взгляды. – Смотри. Листья клена желтеют. Бессмыслица. Помнишь последний сон? Помнишь страшную пропасть за спиной? На самом деле в ней нет ничего страшного, но в ней нет и бессмыслицы. Все, что происходит, подчиняется каким-то потребностям, необходимости, имеет причину и следствие. На Земле так много бессмыслицы. К этому трудно привыкнуть.

– Они не просто желтеют, – пробормотал Кидди. – Они всегда были желтыми, а также красными, багряными. Они просто перестают быть зелеными. Перестают дышать и показывают тот облик, который был скрыт зеленью. Это не бессмыслица, это реальность. Невозможно искать во всем смысл. Какой смысл в любви?

– Продолжение рода? – спросила, все так же не оглядываясь, Сиф.

– Эй! – раздался голос Михи. – Все к столу!

– Нет, не только, – постарался ответить на предположение Сиф Кидди. – Для продолжения рода не нужно… столько огня.

– А мне кажется, что нужно, – прошептала Сиф.

– Давайте не будем никого поздравлять, – печальнее, чем обычно, начал Стиай. – Я знаю, знаю, тут некоторые, – Миха вскочил и шутливо поклонился, – готовы поздравлять друг друга. А я вот не готов. Не хочется мне лепить еще одну вот такую же кленовую веточку, а потом каждый год смазывать ее пластиком. Она, конечно, не сломается, но скоро пластика в ней будет больше, чем травы и листьев.

– Это все? – удивился Брюстер, когда Стиай сел. – Маловато положительных эмоций поступило со стороны командора. Я, конечно, тоже пока поздравлять Кидди и… да, Пасифею не стану, могу только пожелать им всего самого лучшего. Спортсмена на финише поздравляют, а не на старте. Да, – погрозил Брюстер удивленному Рокки. – Даже несмотря на то, что некоторые из нас глаз не могут отвести от столь прекрасного пополнения в нашей компании! Тактичнее, господа, тактичнее! Такт понадобится вам именно теперь. Спешу сообщить для поднятия всеобщего тонуса, что мы с Вандой ожидаем прибавления. Да, еще одна девочка!

Ванда немедленно покраснела, Моника отчего-то заплакала, все остальные начали улыбаться, шутить, даже Сиф подсела к жене Брюстера и начала ее расспрашивать о чем-то вполголоса, явно доставляя ей удовольствие. Вот так плавно, без выплесков и здравиц, день, еще толком не разгоревшись, начал таять, пока не растаял весь. Пока за столом не остались Миха, Кидди и Моника. Сиф напросилась улететь уже в сумерках вместе с семейством Брюстеров, не дав сказать Кидди ни слова, проведя по его щеке ладонью так же, как она это сделала уже давно у океана. Рокки забрал Стиай. И они остались втроем.

– Вот так незаметно все и кончается, – вдруг произнесла в тишине Моника, заставив вздрогнуть одновременно и Миху, и Кидди.

– Да, да, – продолжила она через мгновение, поднялась и шагнула к открытой двери. – Это как сон. Пока не проснешься, ни в чем не можешь быть уверен.

– Я пойду, – заторопился Кидди, потому что незапланированное исчезновение Сиф выбило его из колеи. Он помнил ее шепот, что «мы увидимся завтра», но шепот без взгляда напоминал цветы без запаха, и это его угнетало.

– Прощай, Кидди, – вдруг произнес молчавший до этого Миха.

– Увидимся еще, – не понял Кидди. – Пока.

– Прощай, – упрямо сказал ему в спину Миха и тоже скрылся в доме, заткнув наконец давно уже умершего блюзмена.

Это была точка. И через семь лет после того вечера Кидди, рассматривая ветку в вазе на стойке Магды и прислушиваясь к нарушающему законы вероятности голосу Джонсона, понял наконец, что это была точка. Они встретились, чтобы расстаться. И Миха попрощался по-настоящему, именно поэтому через два месяца, когда накатила такая странная для конца осени теплынь, он ни слова толком, кроме ничего не значащей ерунды, не сказал Кидди в космопорте, куда его, скорее всего, демонстративно вытащила Моника. Она зябко ежилась в своем идиотском, не по сезону красном платье, несмотря на удивительно теплый, хотя и сырой ветер, и Миха обнимал ее за талию, пытаясь согреть, но у него это плохо получалось. Кидди нес какую-то околесицу, рассказывал, что он давно мечтал поработать где-то вне Земли, с трудом объяснял, чем он собирается заниматься, пытался сделать какие-то поручения, пока не оборвал себя на полуслове и не пошел на посадку. Он просто понял, что этот кусок жизни закончился и нечего тянуть из него нити.

46

Сиф ловко прыгала с камня на камень, то и дело останавливаясь, чтобы дождаться Кидди, но каждый ее прыжок отзывался деревянным стуком. Кидди так и не понял, была ли пропасть за их спинами отвесной; когда над горами показалось пышущее жаром светило, они уже почти достигли равнины, точнее достигли плоскости, потому что сами горы напоминали вздыбленный край этой плоскости, словно кто-то огромный пробежался по бескрайней степи консервным ножом, вздымая один ее край горным хребтом и утапливая другой пропастью.

– Ну вот, – Сиф присела на замшелый валун и сбросила с ног действительно деревянные башмаки.

– Что это? – Кидди опустился на колени, поймал в ладони маленькие сухие ступни. – Подожди. Что это за обувь? Откуда?

– Это ботинки. – Сиф возбужденно раздула ноздри. – Там, далеко за ночным лесом, живут… люди, которые носят такие ботинки. Однажды я примерила их, и мне понравилось. Но они хороши только для ходьбы по горам. И все же, если бы я не боялась тебя испугать, я обошлась бы без ботинок и ночью.

– Подожди!

Кидди оглянулся. Светило продолжало палить нещадно, но подползающие к горам облака понемногу поглощали его лучи, с той же стороны повеяло ветром, а вместе с ним запахом моря и свежестью. Кидди еще не мог разглядеть башню или что-то похожее, горизонт затягивало зыбкое марево, вдобавок впереди скользили какие-то мглистые вихри и тянулись к облакам странные растения, напоминающие гирлянды с насаженными на упругие стержни дисками.

– Мы спешим, – улыбнулась Сиф и отбросила ботинки в сторону.

Они исчезли, не долетев до земли.

– Это сон, – понял Кидди. – Настоящий сон, но более реальный, чем что-либо. Выходит, примерно так же, из воздуха, ты и достала их там. Осталось узнать, чем ты могла меня напугать.

– Горящими глазами! – зловеще прошептала Сиф, стянула через голову платье и тут же побежала вперед. – Или копытами, которые вырастают у меня на ногах! – крикнула она, не оглянувшись. – Не отставай!

Мгновение Кидди смотрел ей вслед, затем шагнул следом, пошел, ускорился и наконец побежал. Он догнал ее с трудом, но вскоре привык и дальше бежал легко, лишь с удивлением присматривался к ее движениям. Сиф почти летела над твердой почвой. Не летела стремительно, как птица, а летела, как человек, все еще остающийся еще и тем, кем его изначально создала природа, – зверем. Ее глаза сузились, голова чуть подалась вперед, ноздри расширились, руки ритмично отталкивали воздух назад, а ноги отмеряли сухую степь с размеренностью мерцающего курсора. В какой-то момент, когда Кидди начинал пробиваться ко второму дыханию и пот хлынул ему на лоб, ему показалось, что она начинает превращаться в настоящего зверя. Что ее ноги начинают изгибаться назад, спина округляться, а руки разгребают пространство все ближе и ближе к покрытой редкой сухой травой плоскости, но Сиф словно услышала его мысли, повернулась и с улыбкой погрозила ему пальцем. Она по-прежнему была только тем, кем была – бегущей к освежающим волнам амазонкой. Вот только стопы ее принимали грунт и отталкивались от грунта явно иначе, чем ноги Кидди, несмотря на то, что он-то был обут в легкие туфли. Ее стопы пружинили, когда принимали на себя вес тела, и изгибались назад, когда толкали его вперед. Холод неузнавания обжег Кидди, но он тут же замотал головой, чтобы вытряхнуть из головы бредовые мысли, сомнения, неуверенность, и тоже потянул на ходу через плечи нехитрую одежду.

Только уже у моря, часа через полтора, когда до бегунов донесся рокот набегающих на берег волн и он перешел на шаг, разглядывая срывающийся вниз к пенным бурунам глинистый берег, его сердце облегченно обмякло в груди. Кидди понял, что Сиф бежала именно с такой скоростью, чтобы он не мог отстать. Она обернулась, подняла брови, затем улыбнулась и побежала к воде, оставляя в красноватой глине обычные отпечатки босых стоп.

– Разуйся! – крикнула она ему, барахтаясь в волнах.

Кидди сбросил туфли, стянул с ног потемневшие носки, подумал и отбросил их в сторону. Глина встретила его подошвы прохладой, липкими языками проникла между пальцами, лишила равновесия и заставила уткнуться в скользкий склон руками. Кидди покачнулся, почувствовал, что руки разъезжаются в стороны – а сил осталось только на то, чтобы опрокинуться на спину и, прищурившись, смотреть в низкие облака, – плюхнулся на заднюю точку и съехал в воду по глинистому склону сидя. Вода неожиданно оказалась ледяной, от хлестнувшей ему в грудь бодрости Кидди тут же вскочил, но вновь поскользнулся и под торжествующий смех Сиф окунулся с головой.

– Ну и где же твоя башня? – спросил Кидди мгновением позже, пытаясь не застучать зубами от холода.

– Вот она! – Сиф подплыла, выдернула под водой у Кидди из рук рубашку и пальцем коснулась его подбородка. – Поверни голову. Видишь? Пошли туда. Только не по берегу, он здесь ужасный. Пошли по воде, дальше начнутся камни, будет легче.

Башня высилась метрах в двухстах, венчая скалистый утес. Едва Кидди ее разглядел, как сразу понял, почему не увидел ее раньше и как этакая громада – а она явно имела в основании не меньше полсотни метров – могла сразу не привлечь его внимание. Она или вырастала из скалы, или сама скала сплела ее каменными жилами, которые тянулись к небу, перекрещиваясь и обращаясь на высоте десятка метров в идеально ровное многогранное сооружение, украшенное высокими окнами, в которых матово поблескивали приглушенные низкой облачностью лучи. Кидди мгновенно забыл и о холоде, и о том, что вода скатывалась с кожи Сиф так, словно она была вовсе не сухопутным существом, и о неприятном, топком дне под ногами – он не мог отвести глаз от башни. Вот только рассмотреть ее выше первого ряда окон не удавалось: выше строение дрожало, расплывалось, таяло так, словно было раскалено изнутри обезумевшим кочегаром и при любом дожде должно было зашипеть, окутаться паром и рассыпаться на куски.

– Пойдем же!

Сиф схватила Кидди за руку, ее ладонь показалась ему скользкой, но это ощущение исчезло через миг, потому что она все же была не скользкой, а горячей. Выбираясь на гладкие валуны у края утеса, Сиф поскользнулась, Кидди поймал ее на руки и почувствовал, что горячая она вся.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – встревожился он.

– Замечательно, – она искрилась радостью. – Я только чуть-чуть разогрелась, чтобы не замерзнуть в башне. Там прохладно. Ты собираешься выжать воду из брюк или нет? Или рассчитываешь высушить одежду на мне?

«Безумна, – вдруг подумал Кидди, стягивая с себя брюки. – Очаровательна, но безумна».

Странно, но эта мысль не испугала его. Наверное, из-за того, что безумием было все, и прежде всего этот спуск в долину и бег по диковинной степи, бег, который не мог быть сном, поскольку его реальность умножалась на время, усталость, боль, немощь и финальное облегчение одновременно. «Безумна», – повторил про себя Кидди и вдруг понял, что ему мешало раствориться в предложенной сном реальности, понял, что держало его в напряжении с того момента, как он попытался самостоятельно открыть путь из одного сна в другой и привел себя и Сиф на горный гребень, – Сиф позволяла себе слишком многое! Она каждую секунду была чуть большим, чем обычный человек. Она не уставала, не чувствовала боли, ступая босыми ногами по колючкам и мелким камням, не искрила горящим взором, но все-таки видела в темноте, порой позволяла суставам сгибаться сильнее обычного, а рукам и ногам вытягиваться и выписывать немыслимые движения. А еще она вовсе не думала о еде и питье.

– Ужасно хочется есть, – пожаловалась Сиф. – Посмотрим, чем нас угостит Билл.

– Ты читаешь мысли? – спросил Кидди.

– Твои мысли написаны у тебя на лице, – рассмеялась Сиф и натянула на себя его рубашку, которая вдруг странным образом прикрыла ее тело до колен. – Вот сейчас ты думаешь, что я какое-нибудь демоническое существо! Угадала? Вот! – Она погрозила ему пальцем. – А я-то все думала, пока мы сюда бежали, стоит ли отращивать крылья и брать тебя на руки, или не пугать парня?

– Мне хватило и ботинок, – отозвался Кидди и поймал ее за руку. – Идем?

– Идем. – Она ступила босой ногой на еле заметную тропку. – Ты считаешь, что ботинки большее чудо, чем эта башня? Мы спим, Кидди. Ты-то уж точно спишь, поверь мне. Ты мог бы совершать здесь гораздо больше чудес, чем я, у меня способностей чуть, только на палец, и то, видел, какие здания я возводила в ночном лесу? Помнишь, ты прятался среди развалин? Я строила их долго. Это были прекрасные здания. С куполами и башнями, с хрустальными сводами и с удивительными витражами. Но ночной лес каждую ночь уничтожал построенное мной.

– А дерево? – спросил Кидди. – Я там видел что-то похожее на сгоревшее дерево!

– Пойдем. – Сиф нахмурилась. – Пойдем, Билл ждет нас, я чувствую. Пойдем, а то нас опередят.

Они добрались до тяжелой кованой железной двери за несколько минут. Вблизи камень стен оказался шершавым, словно кожа скалы трескалась, когда она заставляла собственные корни тянуться к небу. Сиф провела ладонью по дверному полотну, точно так же, как она касалась щеки Кидди, сдвинула на первый взгляд намертво приклепанную полосу, сунула пальцы в образовавшееся отверстие и потянула тяжелую дверь на себя. В лицо Кидди дохнуло прохладой, он с досадой оттянул от тела сырую одежду, оглянулся туда, где оставил туфли.

– Забудь о них, – повела головой Сиф. – Правда, любимая поговорка Билла звучит так: что если нельзя что-то притащить из сна в явь, так нечего и сны засорять явью, но на деле все иначе. Смотри-ка.

На нижних ступенях узкой лестницы, которая начиналась сразу же от открывшегося прохода, лежал тряпичный половичок, похожий Кидди последний раз видел в университетском музее больше десяти лет назад, а поверх него не менее полудюжины вставленных друг в друга войлочных тапок.

– Ну. – Сиф вытащила из ниши грязновато-желтый цилиндр, оказавшийся свечой. – Чего больше испугаешься, если я фитиль щелчком пальцев зажгу или какой-нибудь другой осветительный прибор из воздуха извлеку?

– Привыкать начинаю, – ответил Кидди.

– Мы спим, – улыбнулась Сиф и повторила, наклонившись к стоящему ступенькой ниже Кидди: – Ты-то уж точно спишь!