Текст книги "Компрессия"

64

Сиф вновь летела к скалам. Вновь смотрела напряженно почти в глаза Кидди, а затем Кидди словно сам обращался в ее взгляд и видел сквозь пластик купе стремительно приближающийся камень, который раз за разом превращался в пламя. Кидди начинал орать, и сквозь пламя и его крик доносился голос Рокки:

– Ничего, ничего, скоро все пройдет. Скоро все пройдет…

Голос гас, как медленно гас свет в их коттедже в университетском городке, когда Миха бросал в сенсор один из своих мячей, а вместо него всплывал голос Сиф. Или голос Моники?

– Что значит, все пройдет?

– Ну не все, только эта лихорадка. Его не сильно порезали, я ввел очень хорошее лекарство, через час или раньше он даже придет в себя.

– Я устала, Рокки.

– Отдохнешь еще, не волнуйся, ты лучше другое мне скажи, вот именно теперь и скажи, что ты в нем нашла?

– Не знаю, Рокки. А ты не задавался мыслью, что в нем нашла Сиф? Или Сти не распинался о ее холодности и неприступности?

– Ты, Моника, только от Сти не танцуй, ладно? Ты за себя отвечай, и за Сиф найдется кому ответить.

– Я не могу объяснить: – Моника запнулась. – Мне нужен именно он. И больше никто.

– Хорошо. – Рокки, как и всегда, говорил медленно. – Представь себе на мгновение, что он ответил тебе взаимностью. Знаешь, как бывает? Запретный плод сладок. Недоступный – самый желанный. Когда я был маленький и залезал на яблоню в саду отца, я старался добраться до ее верхушки. Мне казались самыми сладкими яблоки оттуда, еще бы, ведь они ближе к солнцу! Правда, и ветви на верхушке яблони самые тонкие. Опасно. Ну ладно, пусть, предположим, что до этого яблочка тебе удалось добраться, Кидди ответил тебе взаимностью – надолго бы тебе хватило этого счастья? Не питается ли твое безумство именно невозможностью?

– Мое безумство, Рокки, именно в невозможности, – ответила Моника. – Безумство питается невозможностью. Если бы Кидди полюбил меня, я бы сразу успокоилась. Я бы светилась от счастья, поверь мне.

– Миха говорил что-то подобное, – медленно протянул Рокки и тут же добавил: – Но я не осуждаю тебя, нет. Не у каждого есть силы скрывать свои чувства.

– А тебе разве приходилось что-то скрывать? – вздохнула Моника. – Хотя что я говорю, ты всегда был темным лесом…

– В котором в итоге и оказался, – усмехнулся Рокки.

– Ты так боишься Стиая? – спросила Моника.

– Я никого не боюсь, – прошептал Рокки. – Я не хочу его видеть. Я не хочу крутиться одной из шестеренок в механизме, который запускает Стиай. Я не хочу позволить ему убить меня.

– За что ему убивать тебя? – не поняла Моника.

– За то, что я знаю. – Рокки негромко засмеялся. – Даже несмотря на то, что мое знание никак не может повредить ему. Но, пока я жив, он не может спать спокойно. Представь себе, что кто-то торгует пузырями воздуха из райского сада. Торговля идет прекрасно, ставки растут, жаждущие приобщиться к новым ощущениям толпятся у его дверей, а один человечек знает, что эти пузыри он наполняет воздухом в собственном клозете.

– Который ты ему и построил, – продолжила Моника. – Или все сделал Билл?

– Я и Миха, – угрюмо бросил Рокки. – У Билла были ключи от райского сада, но он их не оставил. Сбежал вместе с ключами. Может быть, именно поэтому Стиай беснуется?

– Разве Билл не умер?

– А разве это не одно и то же?

– Послушай! – Шепот Моники стал громким, словно она склонилась над Кидди или его чувства обострились до предела и мельтешение вспышек пламени на каменной стене стало растворяться в багровой мгле. – А может быть, все дело в Сиф?

– О чем ты? – Голос Рокки показался Кидди излишне резким.

– Стиай был без ума от нее! А что, если он мстит Кидди?

– Моника, разве это может иметь какое-то значение? Я знаю только одного мужчину, который не был без ума от Сиф.

– Миха?

– Он самый, – усмехнулся Рокки. – Его сердце было занято тобой, Моника. Ну понятно, что я не говорю о Брюстере, у него щит из медицины, собственных дочек и Ванды. Но Миха был лучшим среди нас. И, наверное, самым счастливым. Он любил по-настоящему, и при этом не делал никому гадостей.

– Если только самому себе, – огрызнулась Моника.

– Оставь, – раздраженно прошептал Рокки. – Он жертвовал собой ради тебя. Ты думаешь, что он злился на Кидди из-за того, что тот никак не может послать тебя куда подальше? Он злился только из-за того, что Кидди никак не может разглядеть, что именно ты его счастье. Что он не может ответить тебе.

– Что же, выходит, что и ты ненавидишь Кидди из-за этого?

– Ненавидишь? – удивился Рокки. – Ну любить-то мне его не за что. А вот ненавидеть… Ведь это он довел Сиф до бегства.

– Так ты…

– Да, Моника, эта девчонка лишила покоя и меня тоже. Но я единственный, кто не показал этого ни жестом!

– Рокки…

– Да, моя дорогая, железный мальчик Рокки обнаружил внутри стального характера раковины и узлы напряжения. Но этого знать никому не следует.

– Подожди… Ты сказал – бегства?

– А ты думала, что красавица Сиф вот так легко покончила с собой ради Кидди Гипмора, сироты при живом отце? Ради комплексующего парня, который всю жизнь пытался доказать, что он ничем не хуже других, что он не глупее других, что он талантливее и способнее других? Да я с трудом сдерживал смех, глядя на то, как он пыжится, вместо того чтобы просто жить. А в это время Стиай издевался над ним. Выгнал как-то нас из коттеджа, отыскал самую грязную шлюху в окрестностях, заставил ее переодеться в студентку и подложил под Кидди, делая из него мужчину. Постоянно подначивал его, подсмеивался над ним. А этот мальчик все принимал за чистую монету, бился в судорогах, стараясь доказать, что он не уступает никому!

– Почему?

– Не знаю. Может быть, будущие обиды способны корнями пробиваться в наше прошлое и отравлять нам жизнь? Ведь не мог же знать наш староста, что однажды одна девчонка предпочтет не его, а именно Кидди Гипмора? Ты помнишь тот ваш поход к берегу океана, когда Кидди впервые увидел Сиф? Я уже месяц работал в корпорации Билла, присоветовал Стиаю, который был администратором проекта, позвать в систему Миху, мне не хватало его таланта. Стиай решил устроить пикник, познакомить всех с Биллом и его дочерью. Никто не знал, чем занимается Сиф, у нее даже чиппера не было. Она появлялась редко, очаровывала всех одним появлением, едва-едва, в силу обстоятельств самую малость выделяла Стиая, но никому не отвечала взаимностью. Ее прозвали сумасшедшая льдинка, столько молодых ребят в корпорации потеряли сон. Стиай даже мотался к Биллу, чтобы тот не позволял дочери появляться в центре. А в тот день, когда связался с Михой и пригласил его на пикник, вдруг предложил ему взять с собой Кидди. Он говорил с Михой при мне. Сбросил линию, рассмеялся и сказал: «Ничто не берет стойкого оловянного солдатика, даже его собственная дурь не в силах его сломать. Посмотрим, как он перенесет безответную любовь».

– И ты ничего ему не сказал?

– Я ничем не лучше остальных, – с досадой произнес Рокки. – К тому же я ненавидел тогда Кидди. Почти так же, как ненавижу его теперь. Тогда я ненавидел его из-за Михи. Мне казалось, что Кидди издевается над ним, пользуется твоей увлеченностью и не дает Михе тебя приручить.

– Меня невозможно приручить, – глухо пробормотала Моника.

– Да уж, – усмехнулся Рокки. – Это бы и Кидди не удалось, если бы ты сама не слетела с орбиты. Но это прошло. Теперь я ненавижу его из-за Сиф и из-за Михи. Миха сказал мне, что если он все-таки умрет, я могу считать, что его убил Кидди. Он даже показал мне, как Кидди это сделал. Приставил к груди палец и произнес: «Пуфф».

– Кидди был на Луне, – скрипнула зубами Моника.

– Сказал бы я, где был Миха, да слишком все фантастично выглядит, – ответил Рокки. – Или ты знаешь больше, чем говоришь? Что пытался выяснить у тебя Стиай?

– Он ничего не выяснил. – Голос Моники вдруг стал бесконечно усталым и тусклым. – Он изнасиловал меня. Ты знаешь, мне почему-то кажется, что вот тогда, вместе с Михой, ну, чуть позже, я тоже умерла. Умерла, и меня больше нет. Стиай изнасиловал меня, и ты знаешь, я тогда была почти бесчувственной, но мне показалось, что он насиловал не меня, а Кидди. Он видел во мне Кидди. Он ненавидел во мне Кидди. Что же, выходит, что мне тоже досталось за Сиф?

– Я убил бы его, – скрипнул зубами Рокки.

– Я бы сама убила его, – засмеялась Моника, – если бы не была мертва. Пришла бы в ваш центр, куда иногда провожала Миху, пробралась бы в кабинет Стиая и убила бы. Ты знаешь, а ведь когда Кидди улетел на Луну, у нас с Михой стало понемногу налаживаться. Нет, конечно, я не любила его, но пыталась дружить с ним. Правда, у меня всякий раз случалась истерика, когда он предлагал завести ребенка.

– Стиая не бывает в центре. – Рокки говорил так медленно, словно пытался удержать в груди крик. – Он не появлялся там с того дня, как Билл сбежал от него. Никто не знает, где он находится постоянно. Я сначала думал, что он занял домик Билла на берегу, но там ничего нет, только отверстия в камне от спиц. Но я найду его. Достаточно я провел в этих лесах, надо возвращаться в город. Стиая надо остановить!

– А может быть, лучше убежать? – Моника почти шептала. – Убежать туда, где Стиая нет. Вот ты говоришь, что Билл убежал. Сиф. Какая мне разница, из-за чего покончила с собой Сиф? Ей теперь ведь в любом случае легче, чем мне!

– Покончила? – Рокки зло рассмеялся. – Она жива, Моника! Ее не было в том купе, которое разбилось о скалы!

65

– Он пришел в себя.

Моника смотрела на Кидди одновременно и испуганно, и с надеждой. Он медленно оперся руками о ложе, попытался сесть. Горло давило тянущее ощущение раны, дышать мешала повязка, но сильнее всего была головная боль.

– Не совсем, – заметил Рокки. – Ближайшую пару часов у него будет раскалываться голова. Уж извините, гости. У меня тут не клиника, гуманного обращения с ранеными не гарантирую.

– Где мы? – вытолкнул через больное горло хриплые слова Кидди.

Он лежал на твердом матрасе, брошенном на скамью. Над головой зиял дырами убогий навес, сооруженный из жердей и кусков коры, явно продолжающий крышу грубой хижины. Утоптанную землю вокруг покрывала щепа, сухие листья, а чуть дальше, под начинающимся от хижины пологим склоном, тянулась зеленым ковром низина. В воздухе пахло сыростью и дымом. Моника застыла у костра с ножом в руках.

– Ну здравствуй, Кидди Гипмор. – Рокки присел на деревянный чурбан. – Который день на Земле?

– Теперь утро или вечер? – прохрипел Кидди.

– Утро, – отозвалась Моника. – Рокки привел меня сюда вечером.

– Пятый день. – Кидди попытался прокашляться и с гримасой положил руку на повязку. – Пятый день я на Земле.

– Чего ты забыл у меня на болоте, Кидди? – хмуро спросил Рокки.

Он почти не изменился. Правда, сменил всегда белые брюки на серые штаны с множеством карманов, а рубашку – на черную майку и замасленную жилетку, но в остальном по-прежнему оставался узкоглазым коротышкой Рокки, вечно удивляющимся безалаберности и необязательности своих приятелей.

– Там. – Кидди вновь закашлялся. – В разговорнике Михи было пожелание. Там было записано пожелание Михи. Для меня. Для Кидди Гипмора. Оно звучало так: «Иди в задницу, Кидди». И вот я здесь.

– Надо же, как мы с тобой совпали, – покачал головой Рокки. – Честно тебе скажу, что я вовсе не желал тебя здесь встретить, но уж так вышло.

– Я убила человека, Кидди, – беспомощно произнесла Моника.

– Теперь каждый из нас убил по человеку. – Рокки поднялся, снял с шеста импульсник, провел ладонью по матовой рукояти. – Моника зарезала Клеща. Мне пришлось спалить голову той бородатой мерзости, что едва не пропорола тебе шею, Кидди. Видишь? А я еще сомневался, когда покидал город, снять ли с корпоративного орга импульсник или нет? Ты, Кидди, прикончил Миху.

– Рокки! – поджала губы Моника. – Не болтай лишнего.

– Насколько я понял, – осторожно прислонился к стене Кидди, – презумпция невиновности у тебя на болоте не действует?

– Вот так. – Рокки приложил к груди импульсник и сделал вид, что стреляет. – Вот так мне это показал Миха. Он сказал, что ты убил его. Но теперь оружие у меня в руках. Будь осторожнее, парень. Я не знаю, что у тебя на уме, но пара зарядов здесь еще есть.

– Ну так покончим с этим, – устало пробормотал Кидди. – Кстати, мог бы меня не лечить. Сэкономил бы заряды.

– Кидди! – вскочила на ноги Моника и зло швырнула в дымящийся котелок какой-то корень.

– Поздно, – бесстрастно заметил Рокки. – Твой заряд уже истрачен. Хотя задержись я с выстрелом хотя бы на секунду, и…

– А может быть, ты все-таки метил в меня? – прищурился Кидди. – Ну промахнулся, с кем не бывает?

Моника бросила нож и заплакала.

– Ладно, хватит. – Рокки повесил импульсник на место. – Оставаться здесь нельзя. Мы с Моникой оттащили трупы в болото, утопили вместе с известным на всю округу ружьем, но их могут найти. Детехнологизированная зона не вполне автономна. Серьезные преступления продолжает раскрывать федеральная полиция, а им достаточно сделать скан местности, как трупы будут как на ладони. Надо было их сжечь, да ладно. Я ухожу в город.

– Хочешь посчитаться со Стиаем? – утомленно закрыл глаза Кидди.

– Ты слышал… – обмяк Рокки. – И много ли ты слышал?

– Дай послушать запись разговора, сравню и скажу, в какой момент я пришел в себя. – Кидди попытался расправить плечи. – Ты уверен, что через пару часов я буду на что-то годен?

– Ну если ты не изнежился на Луне…

– Что ты знаешь о Сиф?

Рокки нахмурился, поднялся, взглянул на Монику, закрывшую лицо ладонями. Сплюнул и шагнул к двери хижины. Через минуту он вытащил оттуда плоский, поцарапанный монитор, который повесил чуть ниже импульсника, щелкнул пультом. Моника медленно поднялась, подошла к Кидди и села рядом, не прикасаясь к нему.

– Сейчас. – Рокки ткнул пальцем в экран, поделившийся на четыре прямоугольника. – Сейчас пущу запись, но сначала скажу. Когда все это случилось, я решил убираться куда подальше.

– Что случилось? – не понял Кидди.

– Когда Миха умер, у Стиая началась истерика. – Рокки уперся взглядом в землю у ног. – Он почти визжал на линии, когда узнал, что мы с Брюстером сканируем тело Михи. Его что-то напугало. С ним вообще стало невыносимо работать после того, как Билл сбежал.

– Что значит «сбежал»? – бросил вопрос Кидди.

– Не спеши! – рявкнул Рокки. – Ты хорошо знаешь Стиая? Это не человек, это альпинист, который не знает, что такое спуск. Он достигает вершины и ждет на ее пике, пока на горизонте не появится новая, еще более высокая. А Билл его сбросил в пропасть, потому как вершин своих Стиай достигал, сидя на спине старика. Но Стиай заменил Билла мною и Михой. И вот представь себе, что работа подходит к концу, проект компрессии обсуждается в Государственном совете, только что закончены первые испытания, в корпорации работает правительственная комиссия, и вдруг Миха умирает. Один из двух испытуемых первого этапа.

– Он ничего мне не говорил, – пробормотала Моника.

– И не должен был, – хмуро бросил Рокки. – И зачем? Утром мы вошли в компрессию, а вечером, проведя в ней полгода, выбрались из капсул. Все прошло успешно. Почти все.

– Понятно. – Моника прислонилась спиной к стене хижины. – Теперь понятно, почему у меня было ощущение, будто Миха вернулся не с работы, а из долгой командировки. У него были бешеные глаза. Скандалить начали на пустом месте, а почти через месяц…

– Да, именно через двадцать семь дней это и случилось, – кивнул Рокки. – Через двадцать семь дней пребывания в компрессии. Но об этом после. В ту ночь, когда Михи не стало, мы с Брюстером притащили тело в его лабораторию. Я попросил Томми сделать скан. Не мог Миха сломаться за неделю, все его медицинские показатели после испытания были отличными. Я все-таки в какой-то степени врач, кое-что понимаю. Когда Стиай наорал на меня, я понял, что так больше продолжаться не может. Я сказал ему, что увольняюсь и сообщу в контрольный комитет правительства результаты сканирования Михи, потому что у меня есть серьезные сомнения относительно безопасности компрессии для будущих компрессанов.

– И он? – прошептала Моника.

– Он попрощался со мной, – сказал Рокки.

– Не поняла? – мотнула головой Моника.

– Он сказал: «Прощай, Рокки, и не обижайся», а через пару часов меня попытались убить. Вот. – Рокки сбросил жилетку и поднял майку.

Спину от поясницы к плечу пересекал прямой как стрела шрам.

– Луч? – спросил Кидди.

– Да, – кивнул Рокки. – Порой дурные привычки спасают жизнь. У меня на двери домика обычный магнитный замок и открывается он не чиппером, а магнитной карточкой. Ну мало ли, иногда Брюстер уставал от нытья Ванды и просился ко мне поваляться на постели, набить живот, не опасаясь упреков в нарушении режима питания. Я оставлял карточку под циновкой. И наклонился за ней, когда подошел к двери. Тут меня и обожгло. Я упал, а когда за моей беседкой послышались шаги убийцы, не стал ждать, пока он резанет меня лучиком еще раз, и откатился в сторону. А там уж пришлось и пробежаться.

– И ты ушел сюда? – спросила Моника.

– Нет. – Рокки вновь опустился на чурбак, подбросил в руке пульт. – Я вернулся в корпорацию. Обманул орга на входе, забрал у него импульсник. Вколол себе пару ампул транквилизатора и заклеил рану. Набил контейнер теми лекарствами, что нашлись в лаборатории. Я слишком прагматичен, Кидди, чтобы отправляться в незнакомое место без средств к существованию! Тут можно неплохо заработать, спасая жизни!

– Или лишая жизни, – заметил Кидди.

– Ну это уже не заработок, – помрачнел Рокки. – И уж точно не мой заработок. Перед уходом я решил заглянуть в кабинет к Стиаю. Ночью двери открываются, по помещениям ползает уборочная техника. Я уже говорил, что Сти не появлялся в здании с момента смерти Билла. Я ничего не нашел там. Только металлический ящичек, покрытый окалиной. Его я и забрал. Будь он чист и гладок, я бы не обратил на него внимания, а так, с чего бы это Стиаю хранить у себя в столе всякую грязь? Ник помог мне с ним разобраться, он ведь бывший механик. Это оказался так называемый «черный ящик». Мне удалось расшифровать запись. Смотри.

Кидди медленно опустил ноги на земляной пол. Экран задрожал, линии, расчертившие его крест-накрест, набухли и взорвались изображением. Слева сверху побежали ряды цифр, справа замерцал от потоков горячего воздуха из гравиостабилизаторов корпус купе. Внизу замер горный склон. И вдруг черный квадрат в левом нижнем углу исчез, сменившись лицом Сиф. Ее губы шевелились. Она что-то кричала в сторону.

– Звук! – простонал Кидди.

Рок ткнул в экран пультом.

– Моника хорошая! – кричала Сиф. – Она настоящая! Тебе будет легче с ней, если меня вовсе не будет!

Затем купе дернулось и пошло к скалам. Понесся вниз и назад горный склон. Зажмурила глаза Сиф, пока три из четырех экранов не окрасились багровым светом, а в левом верхнем цифры не схлопнулись в белую точку.

– Еще раз! – заорал Кидди и просмотрел все это еще и еще, уже на полном экране, пока Рокки не заорал на него в ответ.

– Хватит уже! – Он встал, повернулся к Кидди, который тяжело дышал и стирал со лба и щек пот. – Сейчас смотри еще один раз, но в замедленном воспроизведении.

Рокки снова щелкнул пультом, и ролик потянулся в очередной раз.

– Да очнись ты! – рявкнул Рокки, когда Сиф на экране начала медленно-медленно закрывать глаза. – Смотри. Смотри и не говори, что не видел!

Это произошло за секунду до столкновения. Она закрыла глаза и стиснула губы. Кидди уже приготовился, что сейчас языки пламени ворвутся в кадр и уничтожат ее лицо, но вместо этого ее черты стали вдруг прозрачными, а в тот момент, когда изображение на экране только начало деформироваться, в кресле пилота купе уже никого не было.

– Она… выпрыгнула? – растерялся Кидди.

– Приди в себя, – устало пробормотал Рокки. – Она исчезла. Она бросила тебя, Кидди. Стиай добился своего.

Кидди медленно обернулся. Моника сидела, зажмурив глаза. Ее лицо на фоне стены хижины, сколоченной из еловых стволов, казалось белым пятном.

66

Они вышли из хижины через пару часов. Поели супа, приготовленного Моникой. Повесили на спины мешки, в которые Рокки сунул пакеты с едой, пузыри с питьевой водой, несколько блоков лекарств. Моника протянула Кидди его нож, но он только помотал головой. У него в кармане лежал стержень из черного ящика с записью Сиф. Больше ему не было нужно ничего. Болото перешли по деревянному настилу, утопленному в грязную жижу почти по колено. Рокки сказал, что такой мост называется гать. Кидди показалось, что он где-то слышал это слово, но не смог вспомнить. Через час пути, когда корка грязи на ногах Моники и штанах Рокки и Кидди высохла и осыпалась серой пылью, а между тесно растущих кленов блеснула узкая речка, Рокки объявил привал. Моника тут же потянула через голову платье, Рокки отвернулся, а Кидди остался сидеть, как сидел. Он воспринимал все так, словно смотрел на мир через пластик кабины купе, которое летит на скалы.

– Вот. – Рокки вытащил из кармана что-то туго завернутое в фольгу и переложил это в мешок. – Это мой чиппер. Не думаю, что Стиай оставил информацию о сканировании Михи в неприкосновенности. Уверен, что даже у опекуна и следов об этом сканировании не осталось. Но я сразу же включил трансляцию на собственную линию. Здесь – вся информация. Я отправлюсь к Сти, а ты займешься Михой. Ее нужно передать Брюстеру. Он, конечно, трусоват, но дело знает. Он даже на домашнем мониторе тебе все разложит по полочкам.

– И что тогда? – прошептал Кидди, глядя на распластавшуюся на мелководье Монику.

– Тогда? – Рокки лег на траву, заложил руки за голову, уставился в небо. – Если он убит из импульсника, тогда компрессия летит ко всем чертям.

– Это психосоматика. – Кидди закрыл глаза. – Я участвовал в испытании компрессии на Луне. Это часто случается: какая-нибудь рана приводит к тому, что, выходя из компрессии, человек жалуется на боль в том же самом месте. Симптомы легко убираются. Обычный психиатр справляется за пару сеансов.

– Психосоматика? – Рокки усмехнулся. – У твоих подопечных были в компрессии серьезные проблемы?

– Да. – Кидди почувствовал рядом шаги и запах влажного тела Моники, но не открыл глаз. – Кое-кто заканчивал жизнь самоубийством. Но эта чертова система не дает человеку даже умереть. Она восстанавливает его.

– Сколько прошло времени? – напряженно спросил Рокки.

– С чего?

– Сколько прошло времени в компрессии с того момента, как хоть кто-то из твоих подопечных получил серьезную травму?

– Три года.

– Вот через три года и посмотри, что станет с ним, – прошептал Рокки. – Мы испытывали с Михой компрессию на себе. Да, да, вошли в ту самую программу, в которую ты отправлял заключенных. Вот только сообразили себе тенистую рощу да прозрачное горное озеро с прохладной водой. Спали в тюремных камерах, ели деликатесы, прекрасно понимая, что едим не продукты, а поглощаем столбики кодов в программном обеспечении. Но это не мешало нам радоваться жизни. Еще и потешались, представляя, как бы все воспринималось, если бы мы шарахнули себя по мозгам системой отбоя памяти и принимали бы все, что вокруг нас, за чистую монету. Ты прости, Моника, но я расскажу все.

Моника зашелестела платьем.

– А потом Миха загрустил. У него на рабочем столе стояла видеокарта с портретом Моники, а запустить в компрессии что-то подобное он не успел. Точнее, попросил это сделать второго администратора, но этот парень, Марк Котчери, обращал всегда внимание только на главное. Он так и сказал мне потом, что это мелочь, а мелочь мешает чистоте эксперимента. Вносит погрешность. Михе стало плохо без этой погрешности. Он даже пытался шутить, чтобы скрыть тоску, говорил, что нужно разработать такой персональный отбой памяти, который позволит ему время от времени отправляться в компрессию, забывая о существовании Моники. Он смеялся, представляя, во что он превратится, если забудет о ее существовании. О твоем существовании, Моника.

– Я слышу, – сказала она.

– А на двадцать седьмой день Миха исчез. Я искал его больше суток. Особо беспокоиться не следовало, я был тогда уверен, что в компрессии нам ничего не угрожает. В конце концов, по каким-то причинам его могли вытащить из компрессии раньше времени, без Михи вообще мало что обходилось, хотя технической стороной больше занимался, конечно, я. Он появился под утро, бледный, взъерошенный, в разодранном комбинезоне. У него была выжжена дыра на груди. Когда я спросил, что с ним случилось, он ответил, что его убил Кидди.

– Бред, – бросила Моника.

– Возможно. – Рокки говорил спокойно. – Хорошо запрограммированный бред, который имеет серьезные последствия для физического здоровья. Миха сказал, что проснулся от ощущения, что Моника где-то рядом. Это чувство было столь острым, что он поднялся и пошел в сторону гор. Он не помнит, как долго шел, но когда добрался до места, уже начинало светать. Твердый камень сменился зеленой травой, которая достигла пояса. Он шел долго, пока не услышал прерывистое дыхание. И он узнал это дыхание. Он сказал, что не спутает это дыхание ни с одним дыханием в мире. Там, в траве, была Моника. Не одна. С тобой, Кидди, с тобой. Ведь это ты называешь женщин «девочка моя»? Стиай потешался над тобой в академии, говорил, что Кидди любят женщины потому, что он называет их девочками. А ведь это удобно, Кидди! Никогда не назовешь ни одну из них чужим именем!

– Рокки! – почти взвизгнула Моника.

– Ладно. – Рокки помолчал. – Миха узнал тебя, Кидди, и тебя, Моника! Подошел почти вплотную, замер, как истукан. А потом прозвучал голос: «Вот я и нашел тебя, негодяй Кидди Гипмор». И в тот же миг оттуда, из травы, ударил выстрел. Тепловой заряд, судя по всему, из такого же импульсника. Когда Миха пришел в себя, у него был ожог на груди. Я подумал, что это от тлеющего комбинезона, хотя он уверял меня, что пламя прожгло его насквозь! Он сказал, что на том месте осталась только трава, которая почему-то была вымазана в крови. Наверное, в крови Михи.

– От выстрела из импульсника не бывает много крови, он сваривает края раны, – пробормотала Моника.

– Откуда ты знаешь? – напрягся Рокки.

– Я… видела, – негромко бросила она.

– Тогда чья же это была кровь?! – заорал Рокки.

– Не знаю. – Моника почти шептала. – Я ничего не помню.

– Я так понял, что мы обсуждаем компрессию? – спросил Кидди. – То есть, образно выражаясь, наведенный сон? Причем наведенный именно вами, то есть корпорацией «Тактика» на собственных сотрудников? У меня достаточно причин чувствовать себя негодяем перед Михой, но я никогда не только не стрелял в Миху, но даже в руках никакого импульсника не держал.

– Это не был голос Михи, – вдруг прошептала Моника. – Может быть, там осталась кровь того, кто сказал эти слова?

– Ты можешь что-то объяснить? – спросил Рокки.

– Нет. – Голос Моники дрожал. – Я ничего не помню. Почти ничего, только голос. Чужой голос, силуэт. Потом все гаснет во тьме. Я даже не могу сказать, почему помню, что рана Михи не кровоточила.

– Но кто тогда был с тобой? – почти выкрикнул Рокки.

– Неважно. – Она вздохнула. – Ведь это был сон.

– Сон? – Рокки ударил кулаками друг о друга. – На двадцать седьмой день, после того как мы с Михой вылезли из капсул и он умчался к Монике, Миха умер.

– Совпадение. – Голос Моники был безжизненным. – Простое совпадение.

– Подождите. – Кидди был вынужден открыть глаза, потому что перед ним вновь встало лицо Сиф с плотно сжатыми губами. – Рокки. Ты сказал, что голос прозвучал. То есть эти слова произнес не Миха. Может быть, это сказал кто-то знакомый? Чей был голос? Что рассказал Миха? Что показал дешифратор потом? Неужели ты не захотел увидеть этот инцидент собственными глазами?

– Инцидент? – Рокки опустил голову на колени. – Это была моя часть работы. Я отвечал за программное наполнение пространства. Это очень сложно, особенно с учетом того, что приходилось не только ломать естественный человеческий сон, но и заставлять мозг работать с предельной нагрузкой. Я был уверен, что мы предусмотрели все. Что я предусмотрел все. Работали, конечно, сотни людей, но я был главным. Ничего подобного случиться не могло. И дешифратор нам не помог. Миха просто вышел за пределы его действия. Неизвестно куда вышел. Ты можешь себе представить, что диктуешь текст редактору, а строчка сползает с монитора и мигающими точками продолжается в воздухе? В пустоте! Вот так и Миха. Мы вместе с ним отсматривали реконструкцию. Он ушел за пределы экрана, а потом вернулся, и что там с ним произошло за пределом компрессии – я сказать не могу. Но он умер точно на двадцать седьмой день, и, если бы мы вытащили нашу компрессию из тех капсул, в которых мы ее пережили, и растянули ее на реальное время, я клянусь тебе, Кидди, что время смерти Михи совпало бы в минутах!

– Послушай. – Кидди постарался говорить спокойно. – Что это такое, ваша компрессия? Что она представляет собой? Ведь это иллюзия? Мастерская иллюзия, которая ни на ощупь, ни на запах, ни на вид ничем не отличается от реальности. Когда я был в гостях у Билла и вместе с Михой, Моникой, Стиаем, Биллом и Сиф отправился в удивительный сон, мне так показалось, что он ярче реальности. Пойми, меня не было в том сне! Но если и был! Представь себе, что кому-то приснилось, что ты, Рокки Чен, убиваешь человека. Этого достаточно, чтобы обвинить тебя, бодрствующего, не подозревающего ни о каком преступлении, в том убийстве? Абсурд!

– Я, наверное, сошла с ума. – Моника зашмыгала носом. – Я, наверное, сошла с ума, поэтому не запомнила больше ничего. Но этот сон… он приснился мне уже после смерти Михи. Через месяц. Помнишь, Рокки? Ты бросал мне линию. Вот на следующий день я и… уснула. Что толку от твоего растягивания и расчета, если сон… мне приснился уже после смерти Михи?

– Что ты знаешь о компрессии, если даже я знаю о ней далеко не все? – горько усмехнулся Рокки. – Что такое время? Что с ним происходит там, где реальность, сжатая в сотни, тысячи раз, переживается со скоростью обыденного истечения сознания?

– Подожди. – Кидди потер виски ладонями. – Тогда что это все? Как вы могли начинать внедрение программы, пусть даже это внедрение началось в тюрьмах, не представляя ее суть?

– Суть? – Рокки переломил сухую ветку. – Когда наш предок, Кидди, сидел у костра или жарил на нем мясо, он вовсе не представлял себе суть огня. Он понятия не имел о сущности процессов, происходящих при сгорании дерева, однако это не мешало ему пользоваться его теплом. Мы испытали компрессию на себе!

– Для одного из вас это закончилось трагически! – заметил Кидди.

– Для всех нас, – горько обронил Рокки. – Михи нет, Стиай превратился в холодного стервеца, Моника скоро окажется в состоянии перманентной истерики, Брюстер вздрагивает уже от шороха за спиной, а я спрятался на болоте. Один ты, Кидди Гипмор, дослужился до званий и привилегий. Моника уже рассказала мне о кусочке моря возле твоей виллы. И это при том, что тебя-то Стиай ненавидел больше других.