Текст книги "Бизнесмен"

Глава четырнадцатая
Ничего личного. Просто бизнес

– Глеб куда-то пропал, – сказал Цыганков, и я выключил зажигалку, забыв прикурить сигарету.

А как спокойно все начиналось!

…Я сидел в кабинете и просматривал документы, поданные мне на подпись. Платежи, договора на поставки. Без Кушнера было нелегко разобраться. Он бы перелопатил эту груду бумаг за какой-нибудь час. Я же всякий раз сомневался, прежде чем поставить внизу листа свою закорючку. Когда же мы найдем, кем можно заменить Кушнера?

Пришел Цыганков, принес сводки наблюдения и прослушек Пучковского с Плаксой за минувшие сутки. Я предложил Льву Валентиновичу присесть и быстро ознакомился с писаниной. На пяти листах, густо заполненных мелкими строчками, был всего один интересный момент. Цыганков выделил соответствующий абзац красным маркером, но в подсказке не имелось нужды – в 17:03 Плакса позвонил на трубку Татарину. Разговор продолжался четыре минуты, зафиксировать его содержание не удалось. А через три с половиной часа уже Рамис вышел на связь и общался с Плаксой шесть минут и двенадцать секунд. О чем? Наблюдатели и здесь лоханулись.

– За что мы им столько платим? – нахмурился я.

Цыганков развел руками:

– Они приняли меры предосторожности, которых мы не могли предусмотреть. Сегодня мы подготовились, так что, если они снова попробуют…

Я вернул бумаги Льву Валентиновичу:

– Что ты об этом думаешь?

– Трудно сказать…

– А ты постарайся!

– Не зная содержания разговоров… Одно можно отметить наверняка: Плаксина спровоцировал наш звонок. Логичнее всего предположить, что он пытался выяснить у Рамиса, известно ли нам про черных и Ольгу.

– Это первый звонок! А второй?

– Видимо, сперва Рамис обещал разузнать обстановку. И перезвонил, когда что-то выяснил.

– Что он мог выяснить?

– Я ему ничего не рассказывал про Гасанова и Аскерова.

– Я тоже. – Я пощелкал на калькуляторе, перемножая шесть на шестьдесят и прибавляя двенадцать. – Триста семьдесят две секунды! За это время из «калаша», – я снова пробежался по кнопочкам счетной машинки, – можно отстрелять три тысячи двадцать патронов. Так о чем они, Лев Валентиныч, так долго трепались? Занимались сексом по телефону?

Цыганков пожал плечами:

– Мы можем только гадать. Скорее всего, Рамис сообщил, что он не смог ничего разузнать.

– А какого хрена он вообще должен отчитываться перед Плаксой?

Цыганков поджал и без того тонкие губы:

– Точно не знаю, но предполагаю, что дело в деньгах.

– А дело всегда только в деньгах! За любой подлянкой бабки стоят! Рамис что, ему должен?

– Я думаю, да. За последние три недели он проиграл в казино не меньше восьми тысяч долларов. Причем это только те проигрыши, о которых мне стало известно. Конечно, по сравнению с прежними тратами восемь штук зелени – не бог весть какое богатство, но все же… А Плаксин, по моей информации, Рамису неоднократно одалживал.

Я вспомнил, как Татарин, не моргнув глазом, вывалил сто тысяч на выкуп. Ну и как это вяжется с его долгами и проигрышами?

– Может, он восемь спустил, а еще двести восемь поднял?

Цыганков пренебрежительно усмехнулся:

– При его манере игры это технически невозможно.

– Все-то вы знаете, Лев Валентиныч! Кроме самого главного… Распечатка по «эмтээсовской» трубке готова? Или вы настолько боитесь, что Татарин вас подсидит, что все силы бросили на слежку за ним?

Цыганков посмотрел на часы. Сделал он это, по-моему, исключительно для того, чтобы выиграть время. И ответил как-то не очень уверенно:

– Сегодня к вечеру обещали отдать.

– Что-то меня такие длинные сроки напрягать начинают. – Я вытащил из пачки «Мальборо-лайт» сигарету, по старой привычке тщательно размял ее. Взял зажигалку.

Проделывая все эти манипуляции, внимательно наблюдал за лицом Цыганкова. Чувствовалось, что он чего-то недоговаривает. И это «чего-то» явно не относится к разряду хороших известий.

– Что случилось, Лев Валентиныч? Расколись, облегчи душу признанием!

– Глеб куда-то пропал.

Я закрыл крышку бензиновой «зиппо», не прикурив сигарету.

– Та-а-а-к… Что значит «пропал»?

– Он не вышел на работу, и я не знаю, где он находится. Телефон выключен.

В моей голове мгновенно нарисовалась логичная цепочка событий:

– Он знал про Ольгу и черных?

– Исключено!

– Ты, допустим, не говорил. Я – тем более. А по своим каналам, через связи в ментовке, он не мог разузнать?

– Он бы сразу мне доложил. Да и не было у него такого задания.

– Может, он вместе с женой на юга умотал?

– Я проверил, в поезде его нет.

– А она?

– Спокойно едет вместе с ребенком.

– Когда вам надо, Лев Валентинович, вы проявляете просто нечеловеческую расторопность. Что, догоняли поезд на самолете?..

Отсутствия своего помощника Цыганков хватился утром, когда тот вовремя не прибыл на работу. Глеб никогда не опаздывал, и все же час Лев Валентинович ждал, не предпринимая мер к поиску. Дело житейское: проводил супругу и мог загулять. Хотя опять-таки в пьянстве Глеб замечен не был… Когда прошел час, Лев Валентинович начал звонить. У помощника дома трубку не брали, но это не удивляло – в декабре он перебрался из коммуналки в съемную квартиру и жил только с женой и ребенком. Непонятнее было с мобильником. Сначала он был включен, но три вызова Цыгана остались без ответа. А на четвертый раз механический голос сообщил Льву Валентинычу, что аппарат выключен или находится вне зоны действия сети. Предположив, что Глеб, по каким-то причинам – например, еще не протрезвел настолько, чтобы сесть за руль, – решил добираться до работы на метро, Цыганков слегка успокоился. Ну, загулял слегка малый, опьяненный свободой, сейчас приедет и все объяснит. Однако Глеб не объявился, а телефон его продолжал упорно молчать.

Цыганков не поленился съездить на улицу Рубинштейна, где семья Глеба снимала квартиру, и путем хитроумных расспросов смог выведать у соседей, что ни глава семьи, ни женская половина с ребенком дома не ночевали. Видели только, как вчера вечером они в полном составе и с большим количеством багажа – несколько сумок и чемодан, – погрузились в машину и отбыли.

Лев Валентинович вспомнил, что тем же поездом отправился в отпуск один из менеджеров нашей компании. Глеб еще говорил, что тот в дороге присмотрит за его семьей. До этого менеджера на удивление легко удалось дозвониться, и он сообщил, что Глеб посадил супругу и сына в купе, а потом стоял на перроне и махал вслед уходящему составу.

Проверка больниц и моргов результата не принесла. По данным ГАИ, дорожно-транспортных происшествий с участием белой «нексии» не зафиксировано.

Вот в целом и все…

– Надо хату вскрывать, – решил я, и Лев Валентинович торопливо кивнул:

– Я уже вызвал специалиста. Там замок хитрый, справиться сложно. Может, объявить в розыск машину?

– Пока подождем. А на квартиру я с вами поеду. – Я сгреб всю деловую документацию в одну папку и встал. – Ну, где там твой медвежатник?

– Домушник, – поправил Лев Валентинович, с несолидной прытью поднимаясь со стула. – Медвежатники сейфы громили…

Дверь вскрыли быстро. Любопытная старушенция из соседней квартиры высунула нос на площадку, но Цыганков помахал перед ней своей ксивой пенсионера милиции, и она успокоилась, словно так было принято, чтобы отставники МВД шастали, где захочется, и ломали замки.

В двухкомнатной квартире никого не было. Пока я приглядывался к обстановке, которая, по первому впечатлению, не была нарушена, Цыганков, бывавший у Глеба в гостях, уверенно заявил:

– Здесь что-то искали.

Только он это сказал, как я и сам приметил следы деликатного обыска. Да, тут работали не медвежатники! Ничего не разбито и не опрокинуто, ящики все на месте, одежда в порядке висит. Но – чем дальше я смотрел, тем больше в этом убеждался, – наши предшественники обшарили все основательно.

– Можешь объявлять машину в розыск, – сказал я Цыганкову.

– Подадим официальное заявление? Или мне договориться по своим каналам?

– Договорись. Только я сомневаюсь, что это что-нибудь даст. Пошли, здесь нам ловить больше ничего…

По лестнице мы спускались, провожаемые хитрым взглядом той же любопытной старушенции.

– Я с ней разговаривал утром, – шепнул Цыганков. – Клянется, что не видела ничего необычного. Значит, приходили ночью.

– Может, она просто врет?

Мы сели в машину. Я велел водителю выйти и, как только за ним закрылась дверь, спросил Цыганкова:

– Твой Глеб мог сбежать?

– Зачем?

– Тебе виднее.

– Нет. И смысла нет никакого, и человек он не такой. Я ведь уже говорил…

– Я это помню. Значит, его Плакса прихватил. Чувствуется Юркин почерк. Все твое наблюдение, Лев Валентиныч, – фуфло. Слежка, телефоны, микрофоны – а толку? Плакса не только отдал команду, но еще небось и сам лично Глебу иголки под ногти засовывал. А мы об этом ничего не знаем. Херня получается, Лев Валентиныч! Полная хрень!

– Это Рамис его сдал. Помните, когда мы уезжали звонить, он нас всех видел? Сопоставил по времени, когда были звонки, и сдал парня. Значит, его прямо после вокзала и повязали. А при нем еще, наверное, и сим-карта была, та самая, так что проверить исходящие вызовы для них труда не составило. О, черт!

– Татарин, может, и не при делах, – возразил я. – У них были и другие возможности вычислить Глеба.

Теперь смешно об этом вспоминать, но тогда мне упорно не хотелось верить в предательство Рамиса. Одно дело – дурацкий квартирный налет, и совсем другое – эта запутанная история, в которой у каждого из участников имеется несколько лиц, а любое событие можно истолковать с противоположных точек зрения.

– Где они сейчас?

Цыганков связался по телефону со старшими групп наблюдения и доложил мне:

– Оба в клубе сидят.

– Значит, и мне туда надо. Нечего резинку тянуть; с вашими гениальными разработками, Лев Валентиныч, мы только «глухаря» поимеем. Так, кажется, это называлось в вашей системе?

– Надо вызвать людей. – Цыганков выглянул в окно, оценивая наши силы: два водителя, два охранника, специалист по взлому дверей.

– Не надо. Никто меня в клубе не тронет. Да и я никому не разрешу себя трогать. Пойду один. И, пожалуйста, не надо каждые пять минут мне на трубку звонить, проверяя, как я себя чувствую. В конце концов меня там ждут два старых друга. Вперед!

…Клуб «Монголия» находился на набережной Фонтанки, недалеко от пересечения со Старопетергофским проспектом. По случаю дневного времени большая неоновая вывеска была выключена, а на парковке скучали всего четыре машины, вокруг которых слонялся охранник в черном костюме и с рацией.

Один из двух наших джипов проехал мимо парковки и занял позицию, с которой просматривались два черных выхода. Мой же водитель подкатил прямо к парадным ступеням; я вышел и, затылком чувствуя, как напрягся и схватился за радиостанцию ленивый охранник, зашел в прохладный темный вестибюль.

На первом этаже располагались небольшой «Конго-бар», который славился дешевыми улетными коктейлями, и два зала: направо – попроще, для небогатых студентов, налево – с некоторыми наворотами, для молодежи, которая может себе позволить прогулять сотку баксов за вечер. По четвергам и субботам там устраивалось эротическое шоу для мужиков, пятницу и воскресенье отдали на откуп бабам. В эти дни для них танцевали стриптиз мускулистые азиаты и негры. По краю танцпола было расставлено несколько войлочно-кожаных юрт, и особо раскрепостившихся посетительниц стриптизеры хватали и утаскивали в эти юрты, где исполняли для них индивидуальные номера.

В гардеробе скучали две девчонки-приемщицы и еще один страж порядка. Когда я вошел, он как раз опускал руку с радиостанцией, вероятно, приняв доклад уличного коллеги. Кто-то из них меня опознал: стоило мне начать подниматься по лестнице, как появилась дежурная администраторша. Шикарная брюнетка в красном пиджаке и юбочке, едва выступавшей из-под пиджака, вывернула из вестибюля второго этажа и пошла мне навстречу.

– Здравствуйте! Вы…

Одно время она была любовницей Лехи, и мы даже как-то ходили компанией в сауну: я с Кариной и она с Пучковским. Тогда она здорово перебрала текилы с шампанским, да и кокаина нюхнула неслабую дозу, и отчаянно напрашивалась на групповуху. Чтобы привести девушку в чувство, Леха притопил ее в бассейне и без малого не переборщил с воспитательно-оздоровительными процедурами. Так что администраторша должна была меня хорошо помнить, но дисциплинированно изобразила лишь приветливую улыбку, какой привыкла встречать всех клиентов категории VIP.

– Привет! Хозяева здесь?

– Алексей Юрьевич или Юрий Олегович?

– Они оба, вдвоем. В офисе?

– Э-э-э, нет, они…

– Проводи.

Она немного замешкалась, и тогда я взял ее за запястье, развернул против часовой стрелки и легким шлепком пониже спины предложил сняться с тормоза и отвести, куда просят.

На втором этаже было два ресторана, названные без затей «Кавказ» и «Европа», общий дансинг для их посетителей, а также своего рода клуб внутри клуба: изолированное и тщательно охраняемое помещение, напоминающее по форме звезду, пять лучей которой представляли собой роскошные отдельные кабинеты, а серединка – нечто вроде эстрады, на которой проводились всякие забойные конкурсы и устраивались концерты поп-звезд. Некогда, в лучшие дни, одна эта «Звезда» приносила доходов не меньше, чем весь первый этаж, включая бабки за продажу «экстази» и ЛСД с кокаином.

В настенном зеркале я увидел свое отражение и неприятно поразился. В зеркале отражался не владелец преуспевающей фармацевтической фирмы, а типичный бывший спортсмен, волею судеб сменивший спортивный костюм на деловой прикид. Настороженный тип, всегда готовый к подвохам и не расстающийся с волыной за поясом. Как будто не было десяти «мирных» лет…

В «Звезду» мы и пришли. Там было пусто. По углам пятиконечной сцены блестели хромированные пилоны. Юрик с Пучковским обнаружились в одном из кабинетов-пещер.

– Спасибо, можешь идти, – сказал я провожатой, и она поспешно ретировалась, не в силах сдержать вздох облегчения.

Я направился к друзьям.

Они сидели за лакированным столом, поверхность которого благородно блестела под светом подвешенной к потолку лампы, по форме напоминающей крышку гроба. Плакса занял козырное место в торце, Пучковский разместился от него по правую руку. Плакса сидел, облокотившись на стол и выставив подбородок, Пучковский же размяк в кресле и не смотрел в мою сторону.

На столе не было ничего, кроме пустой кофейной чашки и пепельницы с несколькими окурками. Кофе, несомненно, пил Плакса. А Леха, как мне показалось, был здорово пьян.

Плакса поднялся:

– Здравствуй, Костя!

Он хотел протянуть для приветствия руку, но за мгновение до того, как он начал движение, я демонстративно скрестил свои на груди.

– Привет!

Плакса был одет в черный костюм, белую сорочку с идеальным воротником, желтый, в косую полосочку галстук был затянут так крепко, будто Юрка хотел удавиться. Стоило ему пошевелиться, как при свете лампы все его тряпки начали переливаться и играть, входя в резонанс с блестящей столешницей и огромной печаткой на указательном пальце его правой руки. Прямо не человек, а северное сияние. В шелка он, что ли, вырядился? А может, у него и белье с кружевами?

Представить сейчас, что Плакса когда-то грудью ходил на обрез или хотя бы, что он специально вкручивал в стоп-сигналы машины перегоревшие лампочки, было решительно невозможно.

– У тебя трусы тоже в рюшечках? – ошарашил я его вопросом, ухмыльнулся и, ногой придвинув кресло, сел напротив Плаксы, по-прежнему держа руки скрещенными на груди.

Кивнул на невесомую пластиковую лоханку, в которой воняли четыре окурка:

– Специально для меня подобрали?

– Не понял…

– Да уж, сложно понять…

Сколько я помнил, в «Звезде» всегда пользовались хрустальными пепельницами с окантовкой под золото. Они были такой формы, что ложились в руку, как влитые, и прямо-таки просились треснуть кого-нибудь по черепку в пьяной сваре. Той же, которая была сейчас на столе, не получилось бы прихлопнуть и комара.

Я посмотрел на Пучковского. Долго смотрел, давил взглядом. А он старательно прятал глаза.

– Здравствуй, Лешенька! Нездоровится?

В ответ он пробормотал что-то невразумительное, и я убедился, что от него действительно несет коньяком. Интересно, куда он спрятал бутылку?

И это он когда-то три года зону топтал? А потом отличился, когда сломал локоть, хлопая бабу по заднице? Сейчас я бы скорее поверил, что это его самого прижал и пощупал за гениталии упакованный в кожу и цепи активный педрила. Из тех, что в америкосовских фильмах показывают: два метра ростом и бицепсы с трехлитровые банки.

Я демонстративно помахал рукой, разгоняя источаемый Лехой перегар, а потом резким движением бросил на стол фотографии. Получилось красиво: они легли веером, и при этом каждая верхняя фотография скрывала самый интересный фрагмент фотографии нижней.

Пучковский еще больше вжался в кресло. Плакса же недрогнувшей рукой потянулся за снимками. Взял, стал рассматривать с ненаигранным интересом. Стало быть, раньше не видел. Ну и что? Это ровным счетом ничего не меняло.

Я размял сигарету и закурил. Потянулся за пепельницей, зацепил двумя пальцами, придвинул к себе. Попробовал ее раскрутить, как волчок. Слабенько, но получилось: лоханка сделала два оборота и встала. Часть пепла просыпалась, и я сдул его со стола.

Плакса сложил фотографии вместе, тщательно подровнял. Возвращать не спешил. И Лехе не передал для ознакомления. Что ж, окончательно ясно, что Леха тут ничего не решает. Меньше года назад они еще были полноценными компаньонами. Во всем, не только в управлении клубом «Монголия» и рестораном. А теперь Плакса стал доминировать. Что ж, такого поворота следовало ожидать. Я вспомнил, как они «подвинули» от бизнеса Степу. Наверняка и тот план был разработан Юрком, а Пучковский молча согласился и только проглотил лишний стакан, чтобы не испытывать угрызений совести, когда настала пора реализовывать наиболее подлые пункты плана.

– Давай поговорим как друзья, – ровным голосом предложил Плакса. – Мы сколько лет вместе? Давно. Всякое было! Неужели мы не сможем договориться?

– Ну, я тебя слушаю, старый друг…

– С Ольгой – это мы поработали, признаю. Кто она такая была? Вцепилась в Мишку, как клещ. Не удивлюсь, если это все-таки она его заказала. А что? Он бы ее рано или поздно бросил, и она это понимала. Вполне могла заказать, я считаю, вполне…

– Брось! – Я с силой воткнул сигарету в край пепельницы, отчего она чуть не опрокинулась. – Ольга была полностью в ваших руках. Если бы ты всерьез верил, что киллера для Мишки она приготовила, ты бы сумел ее разговорить. Что, не так? Не Зоя Космодемьянская, сказала бы все, о чем ты спросил. Даже призналась бы, что сама в Мишку стреляла…

Я вдруг осекся, пораженный шальной мыслью: что, если Артем-наркоман, наш единственный и ненаглядный свидетель, видел не парня переходного возраста, а именно Ольгу? Худенькая, угловатая, с короткими волосами. При соответствующем макияже она бы вполне могла сойти за пацана. Меня бы, наверное, не обманула, я бы интуитивно почувствовал маскировку. Но Артем, которого половой вопрос давно перестал волновать, мог запросто проглотить такой розыгрыш.

– Что же, ты прав. – Плакса смотрел на меня исподлобья и постукивал пачкой фотографий по столу. – Мы ее на этот счет не расспрашивали. Не до того было. Нам были нужны Мишкины деньги. Какое право она имела на них? Что, все, кого Мишка когда-то оттрахал, теперь должны его наследство делить?

– У нее права не было… А у тебя?

– Мы с ним были друзьями. – Плакса ответил быстрее, чем я успел закончить вопрос, и при этом метнул взгляд на Пучковского, словно просил у него подтверждения.

Леха безразлично кивнул.

– Сколько там оказалось?

– Шестьдесят восемь тысяч наличными, – Плакса назвал сумму после некоторого колебания. – И какие-то фуфловые акции.

– Не густо…

– Ну! Я тоже ожидал большего!

И тут Плаксу будто прорвало.

Он говорил сумбурно и много, но при этом на удивление четко держал мысль. Сумбурно – и четко. Как опытный артист.

Ресторанно-клубный бизнес, столь прибыльно начатый, в последнее время испытывал серьезные трудности. Проблема, естественно, заключалась не в управлении, а в конкурентах. Со всех сторон обложили и стали душить, вкупе с продажными силовыми структурами и наглой чиновничьей братией. Плюс – пара провальных проектов, в которые они с Пучковским вписались. Требовались серьезные суммы, чтобы выправить положение. Плакса вложил кое-что из своих сбережений. Вкладываться более основательно он не хотел – как всякий предусмотрительный человек, он давно перекинул большую часть сбережений в заграничные банки и старался не прикасаться к этой заначке. У Пучковского же серьезных накоплений и не было; уж не знаю, как они делили проценты от прибыли, но Леха как был бессребреником, так им и остался, даром, что только три года назад расселил наконец свою коммуналку на Васильевском острове и зажил более-менее по-человечески.

Плакса рассчитывал на своего тестя.

Плакса был женат трижды.

С первой супругой он прожил два года, а потом она его бросила и, словно в насмешку, вышла замуж за милицейского подполковника. Юрка тогда переживал: «Ладно б за какого-нибудь опера или омоновца – я бы еще как-то понял. Но она нашла себе кадровика!» Плакса долго тогда строил планы мести, но все ограничилось тем, что сожгли тачку этого подполковника.

Со второй благоверной история получилась еще более неприятная. Юрка запретил ей работать, обрубил общение с подругами. Не знаю, это ли повлияло или была у нее дурная наследственность, но через год с небольшим она просто спилась. Юрка это долго скрывал, но когда она ночью попыталась его зарезать хлебным ножом, был вынужден принять меры. В одной частной клинике ее вроде бы вылечили, но он поторопился оформить развод и спровадил бывшую половину на родину в Брянскую область. Краем уха я слышал, что там она развязалась, начала подрабатывать проституцией и погибла от шальной пули, когда местные братаны учинили наезд на ее сутенера. Юрка эту историю опровергал, настаивал, что с Риткой все в полном ажуре, – но как-то неубедительно.

Его третьей женой стала красавица и спортсменка. Он подцепил ее на конкурсе красоты. Она думала, что он имеет влияние на жюри, и охотно прыгнула к нему в койку. Когда выяснилось что от Юрки ничего не зависит, получился конфуз. Но знакомство тем не менее состоялось. Узнав, что папа красотки имеет отношение к банковским сферам и, более того, пользуется там заметным авторитетом, Плакса начал подбивать клинья в плане женитьбы. Поначалу папа дал от ворот поворот – единственной дочке он планировал более перспективного жениха. Но Плакса проявил спортивный темперамент и волю к победе и добился-таки своего. Свадьбу играли в самом фешенебельном городском ресторане, гостей собралось больше двухсот человек, а романтическим путешествием молодым послужил полуторамесячный Средиземноморский круиз.

Не прошло и года, как жена родила Плаксе двоих дочерей. Но окончательно своим в банкирской семье он так и не стал. И папа, и два его сына, успешно делавших карьеры финансистов, держались от Плаксы на расстоянии. Чего он только ни делал, чтобы сойтись с ними ближе, – ничто не помогало! Они сохраняли дистанцию, точно были твердо уверены, что Юрка в их семье не задержится долго. Или жена его бросит, или посадят, или пристрелят. Сразу после женитьбы, находясь в эйфории от приобретения денежных родственников, Юрка нахватал кредитов, которые собирался направить на развитие дела. Направить – направил, но дело не развилось. Более того, сильно скукожилось. Конкуренты, менты, бюрократы. Виноватым был кто угодно, но только не он!

Единственный выход Юрок видел в том, чтобы развести на бабки своего тестя. Но тесть был человеком старой закалки, первый миллион заработал еще при коммунистах, благополучно пережил бурные девяностые годы и на дешевые разводки не велся. Впрочем, и твердого отказа он не давал.

А тут грохнули Мишку.

А Ольга ломанулась за деньгами.

В «Банке геологического развития» Плаксу хорошо знали. Не только по операциям с обналичкой, которые крутил Мишка Кушнер, но и как зятя. То ли тесть имел в «Геобанке» свой маленький интерес, то ли его там просто уважали как человека – черт их, банкиров этих, разберет, все сплетено в один узел. Но так или иначе Плаксе о визите девушки сообщили, и он подумал: почему бы и нет? Тем более, что он был уверен: в закромах Кушнера должна лежать сумма с пятью нулями как минимум.

Гасанов и Аскеров, которые контролировали сеть наркодилеров в клубе «Монголия», легко согласились осуществить похищение Ольги. Схватить девушку им удалось без сложностей, а вот с вывозом трупа вышла накладка. О судьбе раненого Аскерова Юрок умолчал, но и так все было понятно, задавать же прямые вопросы в нашей среде не всегда принято.

Я помолчал. Ладно, с этой историей все более-менее ясно.

– Где Глеб?

– Кто? – Плакса натурально удивился.

– Глеб, – повторил я, – которого вы вчера вечером взяли на Московском вокзале.

– Ты что-то путаешь. – Плакса отрицательно покачал головой, а Леха встрепенулся и впервые за весь разговор посмотрел на меня.

– Это твой папа напутал, когда забыл предохраниться! А я говорю то, что знаю.

Плакса побагровел. Бросил фотки, указательным пальцем с огромной печаткой дернул ворот рубашки.

– Мы никакого Глеба не брали, – сиплым голосом выдавил он после паузы. – Кто это?

– Послушай, Юрок! Внимательно послушай меня. И тебя, Леха, это тоже касается. Я сейчас сделаю просто. Вокруг вашего долбаного кабака мои люди. Они раздавят вашу сраную охрану, как танк черепаху. А я то же самое сделаю с вами. Потом мы отсюда уедем в одно уединенное место. И там с вами проделают то, что ваши джигиты сделали с Ольгой перед тем, как сунуть нож под лопатку. Вы мне все скажете, даже таблицу умножения вспомните… В память о дружбе я попрошу, чтобы вас прикончили быстро. Ну, короли шоу-бизнеса, как вам такая программа?

Я продолжал говорить, а сам видел, что, кажется, стреляю в молоко. У них за душой было много грехов, но Глеба они, похоже, не трогали. Кто же тогда? Менты повязали? Или стал жертвой шпаны, позарившейся на машину? Нет, ерунда! Продолжение цепочки «Кушнер-Артем»? Не может этого быть, слишком несопоставимы по масштабам фигуры Глеба и Кушнера.

– Послушай! – перестав терзать воротник, перебил меня Плакса. – Ольга – да, это наше! Был грех. Но все остальное – не нагружай. К Мишкиной смерти мы отношения не имеем. И сына твоего мы не трогали. Мы что, совсем?..

В разборках в отличие от сценического искусства побеждает не тот, кто лучше паузу держит, а тот, у кого язык бойчее подвешен.

– До хрена совпадений, – сказал я, и Пучковский, вздрогнув, опустил голову. – До хрена совпадений, чтобы я мог вам так просто поверить.

– Ну зачем нам было Кушнера валить?! – Плакса прижал руки к груди, и сверкнули, отражая свет лампы, новые складки на рукавах его пиджака.

– Из-за денег.

– Не забывай, он был не только твоим, но и нашим другом!

– А предают всегда самые близкие.

– Бл-лин, Костя! Кушнера москвичи замочили, я стопудово уверен. Передел рынка, об этом даже в газетах писали. Их лекарственные конторы пытаются в Питере утвердиться.

– Юрик, не смеши мою задницу! Ты давно стал верить газетам? Про тебя тоже как-то писали, что ты благотворительностью занимаешься. Кажется, какой-то компьютер в школу купил.

– Но ведь все знают, что москвичам тесно в столице!

– «Все знают» – не аргумент. А вот то, как вы Ольгу разделали и наследство Мишкино скрысили, – это конкретно.

Я вдруг окончательно убедился, что к Кушнеру и Артему эта сладкая парочка действительно отношения не имеет. Бабу беззащитную укокошить – это пожалуйста, а затевать сложные и опасные комбинации у них дыхалка уже слабовата. Разжирели, расслабились. Неудивительно, что их конкуренты теснят. Еще немного – и подросшее поколение станет вырывать у них кусок прямо изо рта, а Плакса и зубы сжать не сумеет. Как бы сейчас он ни пыжился передо мной, а осталась только видимость крутизны, оболочка. Будь он таким в девяностом году – ни черта бы мы не сработались. Я бы с ним на дело не пошел. А уж с Лехой – тем более. Как жизнь людей выворачивает! Причем даже тех, кто изначально не числился в дохляках…

Плакса опустил голову, разделенную аккуратным белым пробором. Хрустнув суставами, сцепил ладони в замок. Молиться, что ли, собрался?

– Давай договоримся по-дружески.

– Да запросто! – кивнул я. – Что ты предлагаешь?

– Там было шестьдесят восемь тысяч. И бумаг еще тысяч на пять. Итого – семьдесят три. Твоя треть – двадцать четыре триста. Ну, пускай двадцать пять!

– А мои нервы? А разочарование в дружбе?

Плакса беззвучно пошамкал губами. Мне так захотелось врезать ему, что даже заныли костяшки недавно отбитой руки. И отсутствующий передний зуб заболел.

– Тридцать пять, – сказал он, глядя в стол.

– Что же… Годится! – Я откинулся на спинку кресла.

И мгновенно все изменилось.

Плакса распрямил плечи и заулыбался от уха до уха. Можно было выключить верхнюю лампу, и все равно бы в «пещере» было светло, настолько Плакса сиял от удовольствия.

И Пучковский сиял, только тусклее. Словно был не в силах поверить, что мы договорились по всем пунктам, что все непонятки разгладились и что снова будет дружба, как прежде.

Плакса торжественно встал, разгладил пускающий искры пиджак и протянул мне через стол руку.

Я чуть приподнялся и с серьезным видом пожал его кочергу.

Очень хотелось ее дернуть вниз на себя, а левой закатать крюка в подбородок.

Плакса накрыл мою руку свободной своей, и так мы стояли, тряся этой сцепкой, как два вшивых политика перед объективами фотокамер.

А сбоку улыбался Пучковский.

Он думал, наверное, что когда мы расцепимся, я и ему руку подам, закреплю, так сказать, окончательно наши достигнутые договоренности, но я не подал, просто сел и, мимоходом кивнув в его сторону, многозначительно прищурился Плаксе.

Юрок состроил понимающую ухмылку, ловко нагнулся, взял с пола и поставил на стол черную барсетку. Сильным толчком отправил ее на мой край.

От сумочки пахло новой кожей. На золотистом замке читалось название крутой западной фирмы. К ручке тонким пластиковым хомутом были прикреплены два миниатюрных ключа с бородками сложной конфигурации. Да, готовясь уплатить мне отступного, старые друзья не поскупились на приятные мелочи! Могли ведь и в драном пакете отдать.

Я открыл сумку. Кроме четырех пачек денег, перехваченных банковскими резинками, там больше ничего не было. Три пачки – потолще, и одна – в два раза тоньше. Можно было не пересчитывать.… Но я все-таки взялся пересчитать и, шурша банкнотами, уловил краем глаза, как Леха с Юрком переглянулись в легком недоумении.