Текст книги "Бизнесмен"

Все было точно, тридцать пять штук тютелька в тютельку. Плакса готовился к торгу и заблаговременно зарядил сумку теми деньгами, которые был готов уступить. Может, у него под столом еще две-три борсетки, и, продолжи я торг, он их тоже достанет? А если бы я согласился на первое предложение, на двадцать пять тысяч? Попросил бы меня отвернуться, чтобы изъять из барсетки лишние десять штук? Или бы отдал так, как есть, типа – вот моя доля, а это вот – бонус в знак старой дружбы?

Не заморачиваясь с резинками, я запихнул доллары в сумку и щелкнул замком.

– Все правильно? – Улыбка на лице Плаксы вспыхнула с новой силой.

– Да, считать ты умеешь. Про то, как я на «запорожце» катался, и про то, как меня шваркнули, Рамис рассказал?

После того как мы договорились по ключевому вопросу, Плакса не чувствовал необходимости скрывать мелочи. Чуть помедлив, он кивнул:

– Да. И про «жопарик», и про все остальные подробности. Ты ведь сам молчал, как партизан! А мы должны были знать.

– Сколько он тебе должен?

– Нисколько.

– Да ну?

– Не, честно! Я сейчас объясню. Мы тут, в «звезде», иногда рулетку ставим, чисто для своих. Рамис как-то поиграл за счет заведения…

– Ясненько!

– Между прочим, мы с ним совершенно согласны: точечным зарядом рвануть колесо джипа – это почерк спецслужб.

– Да? Так мне насрать, с чем вы согласны…

Плакса хохотнул, как будто я сказал что-то смешное. Веселье его было откровенно натянутым. Во взгляде появилась растерянность: а вдруг мы не совсем договорились?

– О чем ты с ним вчера два раза трепался?

– Что?

– Что слышал! На хера, говорю, сперва ты ему позвонил, а потом он тебе? Футбол обсуждали? Или он тебе посоветовал бабки готовить, предупредил, что я сегодня приду?

– Вот, значит, как… Получается, ты наши телефоны прослушивал?

– О чем был разговор?!

– Так если ты знаешь…

– Тебя не должно колыхать, что я знаю! О чем?!

– Ладно… Это ведь твой Глеб нам вчера позвонил? И мне, и Лехе? Погоди-погоди, я отвечаю, что мы его пальцем не тронули! Просто я догадался, что звонки мог организовать ты, и позвонил Рамису проверить. Он мне вечером перезвонил и сказал, что это действительно был Глеб. И все! Мы ничего больше не делали, я отвечаю! Просто ждали, когда ты сам приедешь. И деньги, сам видишь, заранее приготовили.

– Татарин сказал, что мы втроем уезжали из офиса? Я, Глеб и Цыган?

– Это он еще днем сказал. А вечером сказал: точняк, это Глеб нас пугал. Но мы этого вашего Глеба в глаза даже не видели! И на черта нам было его похищать? Чтобы – что? Он ведь не сам по себе, это ты сказал ему позвонить. Какие мы могли с ним вопросы решить? Только бы разозлили тебя! Я этого что, не понимаю?

– Складно брешешь, собака.

Плакса опять рассмеялся. И даже Леха выдавил улыбку. Хорошая это привычка – обращать все оскорбления в шутку.

Я сделал вид, что удовлетворен полученными ответами.

Плакса снова расслабился. Напряженно, но тем не менее достаточно широко улыбаясь, небрежно заметил:

– Кстати, напрасно ты про моих родителей так. Я ведь мог и…

– А я могу еще больше! Понятно? – Я похлопал по сумочке: – Здесь моя доля, я правильно понял?

– Ну…

– А со Степой вы уже рассчитались? А с Викторычем?

– Так при чем здесь они?

– При том! Они тоже Кушнеру не посторонние. В отличие от Ольги…

Плакса не знал, что ответить. Прикусил нижнюю губу и смотрел на сумочку с тридцатью пятью тысячами. А Пучковский попросту сдулся. Будто не человек сидел, а надувной манекен, и мои слова открыли в нем выпускной клапан.

– Хорошо. Что ты предлагаешь? – Юрик не смог родить приемлемых вариантов и теперь, бросив гипнотизировать сумку, смотрел на меня.

Веко правого глаза у Плаксы подергивалось.

– Я тебе ничего не предлагаю. Я тебе просто скажу, что ты сделаешь. Эти тридцать пять штук я передам матери Кушнера сегодня. А ты завтра отвезешь ей еще сорок тысяч. Итого – семьдесят пять. И не дай бог, с ней что-то случится! Даже если она просто ногу на лестнице подвернет, я с вас обоих спрошу. Персонально. Понял, Юрок? И тебя, Лешенька, это тоже касается.

– Да ты е…анулся! Семьдесят пять косарей?! Ей?! Да ни в жизнь!!!

– Как хочешь. Ты, Юра, не плакса, ты – зануда. Уперся в эти деньги, как будто ничего важнее не бывает.

– Если ты такой благородный, чего бы тебе самому ей все семьдесят пять не отдать? – теперь у Плаксы не только правый глаз дергался, но и вся эта половина лица танцевала.

– Я у нее не брал ничего. В отличие от вас, господа… – к «господам» мне хотелось добавить еще что-нибудь издевательское, но точного слова не подвернулось.

Из рукава пиджака я вытащил грибок выносного микрофона.

– Знаете, что это? И прекрасно! Кидаться на меня с ножами не рекомендую. Во-первых, я вам накостыляю, а во-вторых, весь наш разговор записался в моей машине. И если до завтрашнего вечера мое требование не будет исполнено, то все реальные люди узнают, какие вы крысы и твари. Руку вам, может быть, кто-нибудь и подаст. Но дел с вами иметь точно не будут. Перспектива понятна?

У Пучковского сдали нервы. Конечно, он не расплакался, но издал звук, очень похожий на предшествующее рыданиям всхлипывание. И срывающимся голосом обратился к Юрку:

– Я ведь говорил, что ничего не получится! Ну на хера я на этот блудняк подписался?

– Заткнись! – Плакса даже не посмотрел в его сторону. – Кость, я был уверен, что мы сможем договориться по-дружески.

– Иди ты в жопу с такой дружбой!

– Понял! Что ж, сказано очень конкретно…

Не сводя с меня глаз, Плакса нагнулся и поднял с пола еще одну барсетку. Склад у него там их, что ли? Эта выглядела не такой новенькой, но была, как я мог судить, заметно потяжелее.

Плакса открыл сумку и начал копаться в ее содержимом.

– Я, конечно, смогу найти сорок тысяч. Не такие уж и великие деньги! Тем более, что и больших денег не жаль, когда надо восстановить справедливость. Я ведь, по-твоему, кинул Мишкину маму? Так что я найду сорок тысяч, и мне, видимо, придется ей заплатить. Куда деваться?! Кстати, какие гарантии, что ты сотрешь запись после того, как я расплачусь?

– Я не обещал ее стереть. Она будет лежать, но в таком месте, где ее никто не сможет прослушать. А гарантии – мое слово.

– Понятно. Ты сказал. Теперь я скажу кое-что…

Плакса извлек из борсетки и бросил на стол несколько фотографий.

И, пока я пялился на снимки, выдернул из барсетки еще и маленький кургузый пистолет:

– А ты не боишься, что весь город увидит, какая у тебя жена?

На фотографиях Инга и Берестнев занимались сексом.

Глава пятнадцатая
Оборотни

Белый кузов «дэу-нексии» был виден издалека.

И пока мы не подошли ближе, казалось, что он совсем и не обгорел.

Трасса делала плавный поворот в левую сторону, а белая малолитражка, похоже, его игнорировала. Соскочила с асфальта, протаранила чахлые кусты, высаженные вдоль обочины, и пропахала по полю добрых полкилометра, пока не зарылась во влажную землю по самые ступицы.

Наши джипы с охраной мы оставили на дороге, пошли к «нексии» вдвоем с Цыганковым. Первую сотню метров преодолели легко, а потом мои модельные туфли стали увязать все глубже и глубже. Подошвы быстро промокли.

– Ты мне так и не рассказал, Лев Валентиныч, кто здесь машину нашел.

– Сами нашли. Догадались, где посмотреть нужно.

– Вот как? А почему я не догадался?

– Вы не все знаете. Если можно, я доложу позже все обстоятельства.

– Чего уж там, потерпим…

Наконец мы подошли. Огонь облизал передние крылья и морду, но только лишь попортил белоснежную краску, не более.

– В пять утра начался ливень, – заметил Лев Валентинович, с напряженным лицом натягивая резиновые перчатки. – Он и не дал разгореться.

– Не факт. Сними плащ, удобнее будет. Я подержу.

Оставшись в костюме, Цыганков решительно подошел к «нексии» и рванул шоферскую дверь. Я тоже переместился поближе, но не настолько, чтобы в полной мере ощутить вонь обгоревшего тела. Мне достаточно общего впечатления, которое вполне можно получить и с трехметровой дистанции. А детали пусть изучает профессионал. Что я смогу увидеть такого, что прозевает Цыган?

Труп не обгорел.

Это был Глеб.

В первый момент я его не узнал. Сказалось отсутствие очков, в которых я привык его видеть. Тех самых, без оправы, с тонкими золотистыми дужками. Оказывается, они здорово меняли его внешность.

Он не выглядел страшно. Вообще не выглядел мертвым. Как будто устал от дальней дороги и закемарил, обхватив руль и положив голову на руки.

Лев Валентинович взял труп за плечи и, морщась, выволок из машины. Положил лицом вниз на траву, присел рядом на корточки, задрал у него куртку на спине.

– Видите?

На пояснице было три раны. Две – с левой стороны, на уровне почки, и одна – справа, немного повыше. И еще одна рана – напротив сердца.

– Вижу… Пулевые?

– Они самые. Стреляли в упор, даже рубашка – видите? – опалилась.

– А куртка будто бы целая.

– Да, куртка не пострадала.

Цыганков выпростал из брюк и, срывая пуговицы, закатал клетчатую рубашку Глеба. Долго рассматривал продырявленную поясницу, совал указательный палец в раны. Потом перевернул труп на спину. Я убедился, что лицо покойника не разбито, отсутствуют следы даже самых слабых побоев, и отошел, решив, что будет больше пользы, если займусь осмотром машины.

Ничего интересного в машине я не нашел. Спинка водительского сиденья была целой, без пулевых отверстий. Не видно было повреждений и в панели приборов. Очки Глеба нигде не валялись. Я заглянул в багажник: запаска, домкрат, пара ключей и компрессор для подкачки колес.

Закурил, стал ждать, пока профессионал закончит осматривать труп. Его дотошность меня раздражала. В любую минуту могут появиться менты, и хотя ничего серьезного они нам предъявить не сумеют, объясняться с ними мне не хотелось. Тем более, что через какое-то время они докопаются, где Глеб работал, увяжут его убийство с гибелью Кушнера, и тогда нового вызова на допрос не миновать.

Сдирая с рук перчатки, Цыганков выпрямился и подошел ко мне.

– Так и оставим? – Я кивнул на труп.

– Да, не волохать же его обратно. Пусть головы поломают…

– Злой ты, Валентиныч, не любишь своих бывших коллег. Пошли? – Я протянул ему плащ.

Цыганков перебросил плащ через левую руку, а в правой понес использованные перчатки.

– Картина примерно ясна. Его или газом вырубили, или под стволом заставили куда-то поехать. А может, вообще какой-то хитростью заманили. На щиколотках и запястьях следы клея – значит, скотчем связывали. В вене след от инъекции – сыворотку правды кололи. А потом, когда стал не нужен, завернули куртку на голову, наклонили и пристрелили. Хватило бы одного выстрела, в сердце, но решили поиздеваться, козлы!

– У тебя, кажется, есть предположения, кто это сделал.

– Не предположения – уверенность. Кроме Татарина – некому! Помнишь, что сказал Плакса? Вчера вечером Рамис точно знал, что звонил именно Глеб. То есть он уже просмотрел сим-карту и увидел, какие были звонки.

– Это не совсем доказательство. – Я был согласен с Цыганковым, но хотел, чтобы он высказался до конца.

– Если бы Глеба похитили посторонние, то на фига им было его убивать? Выпотрошили и выбросили. Накололи бы какой-нибудь дрянью, чтобы он вообще ничего вспомнить не смог. Какой смысл мочить, если он понятия не имеет, кто допрос вел и не сможет никого опознать?

Я продемонстрировал два загнутых пальца:

– Есть еще доказательства?

– Есть! Мы почему здесь стали искать? В пяти километрах отсюда, за Красным Бором, у Татарина есть один хитрый дом, который как раз для таких целей используют. Сейчас там никого, мои ребята проверили, но с вечера до утра кто-то был. Соседи видели свет и три машины заметили. Джип и две легковушки. Одна из них была белого цвета. И последнее – Татарин исчез.

– Я же его видел утром.

– Он пробыл в офисе ровно десять минут. Забрал что-то в своем кабинете и сдернул, никому ни слова не сказав. Трубка выключена.

– Вот сука!

– Я ему за Глеба лично глотку перегрызу!

Цыганков смачно плюнул. Заметив, что до сих пор несет в руке использованные перчатки, широко размахнулся и запулил резиновый комок в придорожные кусты.

Мы остановились, чтобы закончить разговор без посторонних ушей.

– Зачем он это сделал? – спросил я.

– Поймаем – спросим! Очканул, когда узнал, что Плаксе с Пучковским звонили. Нас ему было не тронуть, вот он и прихватил Глеба.

– Все равно ерунда получается. Ну, застрелил он парня – что мешало закопать труп и делать морду кирпичом, с понтом «Ничего знать не знаю»? Зачем подаваться в бега? И потом, чем его наша провокация так напугала?

Я нарочно употребил тот же термин, который использовал сам Цыганков, когда агитировал меня на телефонную авантюру. Пусть попереживает немного: если бы не его гениальная комбинация, которая, по сути, не так уж много пользы дала, Глеб был бы жив.

Я попал в цель. Лицо Цыганкова закаменело.

– Константин Андреич! Я все силы бросаю на поимку Татарина. Разрешаете?

– Разрешаю, Лев Валентинович. Ловите этого оборотня. Сколько времени надо?

– Если он в городе – не больше четырех дней.

– Только мне бы хотелось его живым увидать. А то мертвые как-то все больше молчат… Вызывай сюда ментов, пусть оформляют находку. И в морге договорись, чтобы результат вскрытия нам сообщили раньше, чем следователю. Когда жена Глеба вернуться должна?

– В конце лета. Она ведь к родственникам поехала.

– Значит, не будем тянуть. Надо сейчас сообщить, пусть похоронит мужа по-человечески. Все расходы, естественно, за наш счет. Лучше не по телефону. Адрес есть? Пусть кто-нибудь слетает и сюда ее привезет. Только продумай вопрос, чтобы нам не подставиться перед ментами. А то будем потом объясняться, как мы про труп узнали раньше них. Кстати, документы там были?

– Водительское…

– Тем лучше, не будет проблем с опознанием, как с Ольгой получилось. Слушай, а почему они Глеба просто не закопали? А тачку могли бы бросить на любой трассе. До утра от нее бы даже винтиков не осталось.

– Все совершают ошибки. Им показалось проще поступить таким способом. Может, рассчитывали, что все сгорит дотла и никакая экспертиза не разберет, застрелен был человек или при пожаре погиб. А ливень спутал все планы. Или просто не знают, как надо со спичками обращаться.

Мы сели по машинам и разъехались в разные стороны. Я достал трубку и набрал номер Рамиса. Оказалось, что его аппарат не просто выключен – временно снят с обслуживания.

Да, дела…

Я вспомнил, что не спросил Цыганкова про «эмтээсовскую» распечатку. Ее до сих пор нет? Как-то мне это не нравится…

И еще я подумал: если Рамис организовал убийство Кушнера и похищение моего сына, то что он с этого выиграл? Сто тысяч, которые одолжил мне для повторного выкупа?

А ведь эту сотку, похоже, мне возвращать не придется…

* * *

Я лежал рядом со спящей Кариной и думал, что, наверное, больше к ней не приду.

У меня такое и раньше бывало. Неоднократно. Раз – и все чувства перегорели! Точно отрезало. Смотришь и понимаешь: нас ничто больше не связывает. Кроме воспоминаний. И чем быстрее расстанемся, тем безболезненнее это произойдет.

Правда, почти всегда в таких случаях у меня уже была на примете какая-нибудь замена надоевшей любовнице.

На место Карины кандидатур не было.

А может, и не надо пока?

Слишком много вокруг меня непоняток. Разобраться бы в отношениях с теми людьми, которые меня уже окружают, а не искать новые проблемы!

Решено! Утром объявлю Карине об отставке. В таких делах лучше не затягивать объяснения, не рубить хвост по кусочкам…

До которого числа квартира оплачена? До первого, кажется. Проплачу еще на полгода, то есть до конца осени. Шести месяцев будет достаточно, чтобы Карина нашла нового спонсора. Даже трех месяцев хватит, а то и одного. С такой внешностью и мозгами девчонка не пропадет. Но – пусть не торопится, отдохнет, позагорает где-нибудь в Испании или на Кипре. Поездку я, разумеется, оплачу. Как и выдам еще какую-то сумму, чтобы она могла спокойно продержаться до декабря, и даже отложить что-нибудь про запас.

Что еще ей останется? Машина и всякие побрякушки, которые я подарил. По-моему, не так плохо. Через год она обо мне и не вспомнит.

А я? Я буду ее вспоминать?

Наверное, буду. Если останусь в живых. Уж больно горячо вокруг меня стало. Почти как десять лет назад, когда мы умели только отнимать и делить. Когда мы кулаками отвоевывали свое место под солнцем.

Я думал, те времена безвозвратно канули в прошлое. А оказывается, прав был какой-то философ, который сказал, что мир развивается по спирали.

На том витке я был готов потерять. Потому что терять было нечего. А сейчас страшно. Сейчас хочется не участвовать в драке, а наблюдать, как дерутся другие. Сидеть в зрительном зале, твердо зная, что как бы на ринге ни сложились дела, а исход боя меня не коснется. Вне зависимости от результата я сяду в машину и поеду домой, и там будет тепло, вкусный ужин, внимательная жена, а в холодильнике найдется пиво любимого сорта.

Я встал, накинул подвернувшийся под руку Каринин халат и прошел в кухню. По дороге остановился и достал из висевшего в прихожей пиджака фотографии.

Инга и Берестнев…

За день они изрядно помялись. Я имею в виду – на фотографиях.

Я включил свет, плотно закрыл дверь и сел за стол.

После того как я ушел из «Монголии», моим первым желанием было ринуться домой. Проводить экспертизу компрометирующих снимков я не собирался. И не только из-за того, что пришлось бы их отдавать в руки Цыгана, который не преминул бы снять копии. Я был уверен, что и без экспертиз узнаю всю правду. Достаточно предъявить снимки Инге, а уж лицо ее выдаст. Чтобы там ни говорили об умении женщин врать, но собственную жену я как-нибудь расколю.

Первым желанием было ринуться и расколоть, но я это желание подавил. Если рога уже выросли, то один день на их длину не повлияет. А пороть горячку не стоит.

Цыганков, который слушал всю мою беседу с Пучковским и Плаксой, предпочел сделать вид, что ничего особенного не заметил. А ведь, можно поспорить, догадался, в чем дело…

* * *

…Маленький кургузый пистолетик почти полностью скрывался в кулаке Плаксы.

Впервые в меня целился тот, кого я привык называть своим другом.

Это не значит, что меня не предавали. Нет! Предавали, и еще как! Но каждый раз это случалось, так скажем, заочно. И человек, предательство совершивший, как правило, не стремился к встрече со мной. Сейчас же нас разделяло не больше двух метров, и мы смотрели друг другу в глаза.

Страха не было. Скорее мне стало смешно.

Не знаю, откуда взялась эта фраза, но я ее произнес:

– И ты, Брут, продался большевикам?

Плакса дернул кадыком и моргнул. Но не отвел руку.

– Если ты выстрелишь, мои ребята это услышат. Придут сюда и, для начала, засунут эту волыну тебе в жопу.

– Я не буду стрелять, если ты не сделаешь глупостей.

– А что ты понимаешь под глупостью?

– Бери фотки и уходи. Дома рассмотришь, как следует, и подумаешь, какую змею ты пригрел на груди.

Я ухмыльнулся и стал медленно подниматься.

Сначала вооруженная рука Плаксы не двигалась. Но потом он, словно выйдя из оцепенения, резко вздернул ее, и теперь черный зрачок кургузого дула смотрел в мою грудь.

– Не доводи до греха…

– Друг, а как ты собрался мой труп убирать? Раздербанишь и подашь в ресторане?

– Хватит, чего вы! – неожиданно встрял Пучковский, и голос у него был такой, точно целились не в меня, а в него. – Нет, ну вы че?

– Заткнись! – рявкнули мы одновременно с Плаксой, и Лёха, вздрогнув, заткнулся.

Я, не глядя на стол, сгреб фотографии Инги, запихнул в боковой карман пиджака. Сделал шаг. Другой, третий, и оказался от Плаксы на расстоянии вытянутой руки. Он продолжал целиться мне в грудину.

Как правило, всегда чувствуешь, готов человек выстрелить или только угрожает оружием, втайне надеясь, что применять его не придется. И еще я знал одно правило: если взялся за пушку, то надо стрелять. По мере того как ты ее просто держишь в руке и ведешь разговоры, становится все труднее хладнокровно произвести выстрел. Тем более – в хорошо знакомого человека. В того, которого называл близким другом. Друзей надо убивать сразу, предпочтительнее – из-за угла. А еще лучше – чужими руками…

Так вот, как правило, чувствуешь, готов оппонент тебя продырявить или только понтуется, а если готов, то станет он бить в жизненный орган или дрогнет и отведет ствол, чтобы только поцарапать конечность. По крайней мере, я лично всегда мог это почувствовать.

Но сейчас я не чувствовал ничего. Сейчас я пребывал в неуверенности. В такой ситуации: день, кабак, куча свидетелей, – спустить курок мог только полный кретин, а Плакса, при всех его сволочных недостатках, кретинизмом не отличался. Казалось бы, можно было спокойно выбить у него пистолет и разукрасить физиономию.

Однако что-то меня удерживало от резких движений.

Я не стал проверять, выстрелит он или нет.

Лет десять назад проверил бы, а сейчас воздержался.

Медленно протянул руку и, глядя Плаксе в глаза, подобрал лежавшие перед ним фотографии, на которых он обнимался с Гасановым.

Мою руку и пистолет разделяло сантиметров пятнадцать.

– Дурак ты, Юрок! Змею пригрел, весь город узнает… Смешно! В моей ситуации почти каждый бывал. Все поймут, а если кто и похихикает за спиной, то – плевать. Про себя лучше подумай! Мало того что деньги скрысятничал, так еще и со мной начал дешево торговаться. Да с тобой на одной поляне никто срать рядом не сядет! Сам офаршмачился, так еще и это чучело, – я небрежно кивнул на Леху Пучковского, – с собой прихватил! Короче, мое условие в силе. Завтра расплатишься с Мишкиной матерью. Я проверю. Нет – начнем драться всерьез. Так что лучше тебе меня прямо сейчас застрелить.

Я демонстративно повернулся к Плаксе спиной, неторопливо убрал фотоснимки и направился к выходу. Когда услышал характерный металлический щелчок, едва не подпрыгнул. Но смог лицо сохранить: замедлил шаг и через плечо задал вопрос:

– Кстати, откуда эти карточки взялись?

– По почте пришли. Вот ему их прислали!

– Угу, – подтвердил Леха.

– Прям так по почте?

– Тебе конверт показать?

– Сунь его себе в задницу!

Я так и не смог разглядеть, что Плакса проделал со своим пистолетом. Взвел курок? То есть собирался стрелять? А не выстрелил потому, что я обернулся? Черт его знает!

Я покинул «звезду». Меня никто не провожал. И никто не пытался пырнуть заточкой из-за угла. Складывалось ощущение, что все попрятались. Даже в гардеробе вроде никого не было. Только на стоянке тусовался охранник. Когда я проходил мимо, он отвернулся.

Я сел в машину, чувствуя, что обливаюсь потом так, как если бы целый час проторчал в сауне в валенках и тулупе. А в колени и локти мне вместо костей вставили разболтанные металлические шарниры, и управлять своими конечностями у меня получалось с трудом. Они так и норовили согнуться в ненужную сторону… Ничего не попишешь, отходная реакция!

– Похоже, мы нашли Глеба, – сказал Цыганков.

* * *

…Фотографий было восемь штук. Первая отличалась от остальных. Это была «полароидная» карточка, и запечатленная на ней сцена выглядела наиболее безобидно. Берестнев, широченную спину которого обтягивал серебристый пиджак, обнимал Ингу за талию и пытался поцеловать. Она как будто уворачивалась, но при этом улыбалась, и не было заметно, чтобы она пыталась его оттолкнуть. На Инге было вечернее платье, в руке – бокал шампанского. На темном заднем плане я разглядел спины и ноги каких-то людей. В целом снимок напоминал кадры, нащелканные папарацци для бульварных газет.

За последний год я раз двадцать, или больше, выводил Ингу, так сказать, в свет. Несколько презентаций, дни рождения, одна свадьба, просто вечеринки без особого повода. Иногда там присутствовал и Берестнев. Более того, я вдруг сообразил, что Вадим, раньше игнорировавший всякие «протокольные» мероприятия, на которых приходилось любезничать с теми, кому в другой ситуации с удовольствием бы расквасил хлебальник, в последнее время проявлял к ним интерес…

Семь других карточек не были столь целомудренны. Более того, разнообразию поз и сюжетов позавидовали бы как составители «Камасутры», так и авторы каких-нибудь «Дневников Красной туфельки». В комнате. На природе, в траве. На природе среди березок. В бане. В загородном доме. Неизвестно где на бильярдном столе. И в каком-то, видимо, офисе: белые стены и стандартная черная мебель.

Снимки были отпечатаны не на фотобумаге с маркировкой «Кодак» или «Фуджи» на обороте, а на другой, мне незнакомой, менее глянцевой и не такой плотной. Видимо, компьютерная обработка. И что это значит? Подделка? Или по каким-то соображениям не решились отдать в ателье и распечатали сами?

В пользу версии о фальшивке говорил и временной фактор: если судить по оказавшимся в кадрах загородным пейзажам, связь Инги и Берестнева началась, как минимум, прошлым летом. Почти год они меня водят за нос, а я не замечаю? И Цыганков ничего не разнюхал? И Рамис не просек? И другие? Да ерунда это полная!

Может быть, снимкам уже много лет? Нет, Инга и Берестнев на них выглядели в точности так же, как смотрелись сейчас. Допустим, Инга мало изменилась за прошедшие десять лет. Но Берестнев-то на себя молодого совсем не похож!

В то же время два обстоятельства не позволяли мне прийти к однозначному выводу, что передо мной голимая залипуха, второпях состряпанная Пучковским и Плаксой.

Я вспомнил мероприятие, на котором Инга была в вишневом платье с большими разрезами, а Вадим – в клоунском, на мой вкус, пиджаке из серебристой ткани с черными блестками. День рождения главврача одной крупной больницы. Отмечали в загородном ночном клубе, специально арендованном под торжество. Собралось человек пятьдесят, в основном – медики, но также кое-кто из администрации города, бизнесмены типа меня, и Берестнев, у которого с этой больницей были свои отношения, по линии общества инвалидов-афганцев. Все довольно основательно назюзюкались, в том числе Инга, которая редко когда выпивает больше двух бокалов шампанского или сухого вина. Одной из изюминок культурной программы стало выступление стриптизерш, изображавших медицинских сестер. Как водится, они не только оттанцевали на сцене, но и пробежались по залу. Одна села ко мне на колени. Я наугад выудил из лопатника какие-то деньги и отдал ей. Инга устроила дикий скандал: мало того что я при ней погладил по заднице какую-то девку, так еще и подарил ей сто пятьдесят долларов. А я ведь и не посмотрел, сколько дал! Короче, Инга стала скандалить, я нагрубил, и она убежала. Зная о бдительности местной охраны, я не переживал. Ничего не случится. Успокоится и вернется. Она действительно явилась минут через тридцать. Села на свое место и выглядела немного пришибленной. Я списал это на стыд за громкую сцену, а на следующее утро и думать забыл о случившемся.

Выходит, в течение этого получаса, последовавшего за нашим скандалом, ее где-то перехватил Берестнев?

В принципе такой маневр был в его духе. Только странно, что он не побоялся применить его по отношению ко мне.

Холостяк Берестнев, ни разу не запятнавший свой паспорт штампом о регистрации брака, предпочитал либо ярких и глупеньких малолеток, которых достаточно свозить на джипе в китайский ресторан, или скучающих замужних женщин. Представляю, скольких он осчастливил в своем комитете по защите призывников!

Товарищеские отношения не всегда удерживали Берестнева от того, чтобы превратить чужих жен в своих краткосрочных любовниц. Но на друзей он вроде бы до сих пор не замахивался…

Что ж, я стал первым?

На одной из фотографий Инга и Берестнев предавались… Хм, пусть будет – предавались разврату, – в комнате сына. Моего сына, Артема.

Я попытался представить, с какой точки была произведена фотосъемка. Получалось, что откуда-то от окна. Что это значит? В подоконник всобачили «глаз»? Или современная техника развилась настолько, что тройной стеклопакет для качества не помеха? Впрочем, эта фотка отличалась от остальных. Была помутнее, и не такой четкой. Сыграли роль дистанция и пыльное стекло?

Берестнев проживал за чертой города. Единственный, кстати, из всей нашей компании. Рядом, всего в десяти минутах езды, но – за чертой. Прикупил красивый кирпичный коттедж в поселке с непритязательным названием Мистолово. Мы обмывали его новоселье, и я напряг память, чтобы вспомнить интерьер дома. Положил перед собой карточку, на которой Берестнев развалился на широкой кровати, а Инга трудилась над ним, склонив голову. Мебель, стены, вид из окна… Совпадает? Не вспомнить. Кажется, что не очень. Но я был тогда слишком пьян, чтобы фиксировать в памяти мелочи обстановки.

Я сложил фотографии стопкой.

Подлинные или фальшивые? Если подлинные, кто снимал? С какой целью? Вопросов набирались десятки. Мозги накроются, если просто сидеть и пытаться в них разобраться. Надо действовать.

Я выкурил сигарету и пошел спать…

Когда я проснулся, Карины рядом не было.

Она была в коридоре. С кем-то ругалась, не пуская в квартиру.

Я прислушался.

– Пошла вон, кому говорят!

– Пропустите меня, я знаю, он здесь…

Это был голос Инги.