Текст книги "Бизнесмен"

Глава семнадцатая
У мертвых не спросишь

Оказывается, нехилый домишко себе Татарин урвал! Вряд ли он тратился на постройку, скорее всего, оттянул у кого-то готовое.

Два этажа, нижний – кирпичный, второй – из здоровенных некрашеных бревен. Крыльцо в русском стиле, со всякими завитушками. Большая терраса. На коньке крыши – яркий флюгер в виде петуха. Хм, пожалуй, с этой птицей Татарин неосмотрительно поступил. Сразу понятно, что он здесь не друзей принимал, а только работал. Друзья непременно бы засмеяли. Петух на доме человека, топтавшего зону, – это, скажу я вам, несколько вызывающе…

Во дворе, бампер к бамперу, стояли две автомашины. Глазастый «мерин» Цыгана блокировал выезд черному джипу Татарина.

Я поднялся по деревянным, тонко скрипящим ступеням, и толкнул дверь. Она отворилась легко, я переступил порог и оказался в полутемной прихожей.

– Есть кто живой?!

Мне не ответили. Я прикрыл за собой дверь и начал обходить помещения, двигаясь против часовой стрелки.

Меня немного потряхивало. Ожидание казни мучительнее, чем сама казнь. Особенно если знаешь, каким способом она будет произведена.

Правда, в моем случае способ не мог отличаться экстравагантностью. Пуля в затылок или пуля в лицо – вариантов немного. Никакого сдирания кожи, четвертования или утопления в Финском заливе, со связанными руками и чугунной бадьей на ногах. Если я оплошаю, все произойдет быстро и не особенно больно.

Планировка первого этажа логикой не впечатляла. Множество комнатушек, в которых было не развернуться. Просто казарма какая-то!

А вот и спуск в пресловутый подвал… Широкий двустворчатый люк, бетонная лестница. Ступени вели в темноту. Уже начав спускаться, я заметил выключатель. Он был расположен необычно: чуть выше деревянного плинтуса. Татарин по нему ногой, что ли, пинал?

Я ткнул пальцем клавишу, и в подвале загорелся свет. Достаточно яркий для того, чтобы можно было сразу оценить всю картину.

Помещение представляло собой прямоугольник с гладкими бетонными стенами, метров десять в длину и пять в ширину. Справа и слева из металлической сетки и уголков были оборудованы клетки, в которых Татарин, надо полагать, держал своих пленников. На дверях висели замки. Внутри клеток ничего не было – ни лежака, ни столика, ни параши, только в стены, на разной высоте, вмурованы железные кольца. Если придут с обыском, то всегда можно сказать, что подвал предназначен исключительно для хранения корнеплодов и банок с соленьями.

В противоположном от меня углу, слева, за клетками, на полу что-то лежало.

Что-то?!

Почему – что-то? Я сразу понял, что это мертвец. Не было крови, не торчал топор из спины. Но одного взгляда хватило, чтобы понять: я вижу покойника.

Не первого в своей жизни. И, надо полагать, не последнего.

Он лежал лицом вниз, раскинув руки симметрично, под углом в сорок пять градусов к туловищу. Как будто перед смертью пытался изобразить самолетик. Я видел коричневые подошвы ботинок, и что-то странное на ноге: правая брючина задралась почти до колена, открывая темное кольцо, опоясывающее икру. В первый момент я подумал, что вижу протез, потом – что это какие-то кандалы, и лишь затем разглядел, что от кольца протянулись вниз две резинки. Подтяжки для носков? Точно! Такие штуковины я встречал только в магазинах. И никогда бы не надел их на себя. Стыдно представить, какие шутки станут отпускать в морге, раскладывая на столе клиента в этаких причиндалах… Вы бы думали о такой ерунде на моем месте? А я почему-то подумал.

Я подошел ближе. Оказалось, что в пол, верхними краями заподлицо с ним, была вмурована ванна. Обычная чугунная посудина, с драной эмалью, на две трети заполненная ржавой водой. Голова трупа почти свешивалась в нее.

Поверхность ржавой воды подрагивала, расходилась кругами. Наверное, дом вибрировал от проходившей мимо электрички – железнодорожная ветка пролегала всего в полусотне метров от границы участка, и я вроде бы слышал какой-то характерный для электропоезда шум.

А вот запах я слышал не «вроде бы» – он буквально шибанул в нос, стоило мне оказаться в полутора метрах от трупа. Характерный такой запашок…

Как это называется поприличнее? Непроизвольное опорожнение кишечника? Короче, в момент смерти, или непосредственно перед ней, покойник обделался.

Что тут сказать? Со многими это случалось, я знаю. Не все в наших руках, есть вещи, которые случаются неожиданно, каким бы ты ни был героем, пока не посмотрел в бездонный зрачок пистолета.

Но помочи для портянок он бы лучше не надевал.

Я присел рядом с трупом на корточки.

Его убили выстрелом в затылок. Пуля оставила небольшое входное отверстие, почти незаметное в густых завитках седоватых волос, но в лицевой части черепа пробила дырень размером с кулак. Так что вода была бурой не только от грязи и ржавчины…

А перед тем как застрелить, его жестоко избили, переломали на руках пальцы и душили удавкой. На шее осталась видна борозда от петли, и широкие царапины от ногтей – от ногтей его собственных переломанных пальцев, которыми он пытался эту петлю разорвать.

Она, кстати, валялась поблизости – удавка из грубой волосатой веревки. Целехонькая, – ничего он не разорвал, ему просто дали пожить лишние две минуты.

Наверное, исключительно для того, чтобы он смог позвонить…

В застенках подпольной тюрьмы, с полными штанами дерьма – вот, значит, как закончил свой жизненный путь продажный полковник милиции…

Мне не было его жаль!

Мне не было его жаль, хотя он и сделал для меня много полезного.

Как говорится, каждому свое…

Не думаю, чтоб Лев Валентиныч рассчитывал, что его похоронят на Серафимовском под залпы автоматного салюта, а вокруг гроба будут тесниться бывшие сослуживцы, сжимая пудовые кулаки и клянясь отомстить. Он давно стал чужим в той, ментовской, среде. И не стал своим в нашей. Конечно же он понимал, что его уход в мир иной мало кого озаботит. Даже жену. Но и к такому финалу себя не готовил…

– Засмотрелся?

Я, насколько мог неторопливо, повернул голову. И остался сидеть, как сидел – на корточках, опираясь предплечьями на колени.

Рамис, с пистолетом в руке, стоял на нижней ступени лестницы.

Улыбка у него была широкой и нервной.

Что-то слишком часто за последнее время в меня стали целиться те, кого я привык считать своими друзьями.

– Ты зачем убил моих людей, Саид?

Кажется, если бы я плеснул в Татарина кислотой, его реакция не была б такой острой, какую вызвала фраза из «Белого солнца…». Его лицо отобразило целую гамму чувств: торжество сменилось настороженностью, которую вытеснило удивление, а потом, надо отдать ему должное, он все очень быстро прочухал, и в его черных глазах мелькнуло разочарование:

– Так ты знал?..

Я опять-таки как мог равнодушнее пожал плечами:

– Конечно. Он меня предупредил, а ты этого не заметил.

– Как?

– У нас были оговорены кодовые слова…

Ничего у нас не было оговорено! Не шпионы, чтобы такой конспирацией заниматься. Просто я поверил своей интуиции. И не пропустил мимо ушей фразу Цыгана: «Кажется, я его кончил». В нормальном состоянии он бы так никогда не сказал. Под нормальным я подразумеваю и то состояние, в котором он мог находиться, прикончив Рамиса.

– Чё ж ты тогда пришел?

– А на тебя посмотреть!

– Ну и как я тебе, нравлюсь?

– Не очень.

Я медленно встал. Теперь мне удалось разглядеть, какую волыну Татарин держит в руке. Пистолет украинского производства, который мы подарили ему на день рождения два или три года назад. «Форт 12» в наградном исполнении – хромированный, с инкрустацией и золочением отдельных деталей. Мы добавили на затвор дарственную гравировку прикольного содержания. Пистолет обошелся недорого – продавец честно предупредил, что для серьезной работы оружие не годится, из-за особенностей конструкции пистолет регулярно заклинивает. Наверное, надо почаще его смазывать салом…

– Ты с пушкой?

Я отрицательно покачал головой. И даже похлопал себя по карманам, а потом слегка развел полы куртки:

– Ты бы тоже свою положил…

– Попозже. Если договоримся.

– А если не выйдет договориться? Будешь стрелять?

– Только когда не останется выхода. Дом окружен?

– Естественно!

– Скажи своим, чтоб убрались!

– Я-то скажу, мне нетрудно сказать. А ты уверен, что все уберутся? Не боишься, что один, самый меткий, останется и продырявит твою тупую башку?

– Ладно! – Он поставил «форт» на предохранитель и сунул за ремень. – Только ты стой, где стоишь.

– Как ты смог Цыгана заделать?

Рамис презрительно скривился:

– Думаешь, он приехал со мной разбираться за Глеба? Хрен там! Он приехал со мной торговаться. Поэтому и приехал один. Я знал, что так будет. Только заждался: думал, он быстрее появится.

– Что ж вы с ним не сторговались?

– О чем? Я на твоей стороне, и мне западло с ним базарить. Я просто ждал, чтобы расставить все точки.

– Красиво поешь…

– На, посмотри!

Он достал из кармана бумаги.

Мне сперва показалось, что Рамис вытащил конверт с фотографиями, и я мысленно чертыхнулся: если он предъявит очередную фотосессию компромата, это будет уже перебор. Слишком много в последнее время я рассматривал разных карточек, которые кого-то в чем-то уличали. Кого в этот раз?

Но оказалось, что никакими карточками и не пахнет. Татарин держал в руке листы обычной бумаги с компьютерными распечатками и напрягал мозги, как их мне передать для ознакомления. Подойти и отдать из рук в руки он опасался. Я бы на его месте положил бумаги на пол и отступил на безопасное расстояние, но он сделал по-своему. Просто скомкал их до размеров теннисного мячика и бросил:

– Держи!

Я поймал. Развернул. Сковырнул с уголка скрепку, разгладил. Ну и что это за хрень?

Оказалось, это именно то, чего я так долго добивался от Цыганкова. Распечатка звонков с «эмтээсовской» трубки девушки-«лошади».

– У Цыгана забрал? – спросил я, водя взглядом по строчкам; звонков оказалось неожиданно много.

– Сам раздобыл!

Внизу каждого листа была напечатана дата: пять дней назад.

Некоторые звонки, как исходящие, так и входящие, были криво подчеркнуты красной пастой. И везде фигурировал один и тот же, незнакомый мне, номер. «Лошадь» трепалась с ним и по двадцать секунд, и по четверти часа. Наибольшая активность проявилась в те дни, когда удерживали Артема. И всякий раз после звонка мне «лошадь» срочно отзванивалась на этот номер, тоже принадлежащий сети МТС.

На двух последних листах были сведения о регистрации телефонов. Те, что касались номера, которым пользовалась «лошадка», я уже видел. А вот те, которые относились к ее постоянному собеседнику, заставили меня крепче сжать зубы.

Телефон был зарегистрирован на Глеба, и произошло это за десять дней до того, как украли Артема.

– А теперь посмотри это! – Рамис бросил мне еще один бумажный шарик.

Это была еще одна распечатка звонков, теперь уже с глебовского «эмтээса». Трубкой пользовались не часто, хватило одного листа, чтобы поместились все сведения. Большинство номеров мне были знакомы. Офис, Цыган, «лошадь», домашний самого Глеба… За исключением «лошадиных», все остальные разговоры были короткими: пять секунд, десять, и только в одном случае – полминуты.

Что же, теперь понятно, почему Цыганков так тянул с этими документами!

Впрочем, ничего не понятно. Он мог состряпать на компьютере любую подделку, и я бы ее проглотил. Если б он заверил меня, что с «лошадиного» телефона никому, кроме как мне, не звонили, разве б я стал сомневаться? Наоборот, посчитал бы это совершенно логичным!

– Что еще?

– Этого мало? – Рамис, кажется, удивился.

– Не много. Что тебе Глеб рассказал?

– Он признался.

– Давай послушаем запись.

– У меня ее с собой нет.

– Что так?

Рамис пожал плечами:

– Если мы с тобой договоримся, пленка никуда не убежит.

– Ладно, хорошо, давай договариваться. Я тебя слушаю! Что он сказал?

– Говорю же, он признался во всем. Они с Цыганом все это задумали. Решили, что смогут управлять делами без тебя. И без Мишки. С Мишки и начали. А тебя сперва решили подоить. И перессорить с нами со всеми. Чтобы было легче потом фирму перевести под себя. А скоро должны были и нас с тобой грохнуть. У них уже все было готово.

– Что же не грохнули? Ладно – меня, я главный, меня в последнюю очередь надо мочить. А тебя-то кто пожалел?

– Никто меня не жалел! – Татарин ощерился. – Просто я этих сук ментовских опередил!

– Надо же, какой ты стремительный! Получается, ты мне жизнь спас?

Татарин выпятил небритый подбородок. Зная его повадки, это можно было расценить так: из скромности промолчу, но всем все понятно.

– Зачем ты Глеба прикончил?

– Он не оставил мне выбора.

– Плюнул в лицо?

– Пытался сбежать.

– Отсюда? Прикованный к стенке?

– Мы с ним не здесь разбирались.

Я медленно достал сигареты и прикурил от тяжелой бензиновой зажигалки. Незаметно примерился: если захерачить ей Татарину в лоб, то у меня появится шанс оказаться рядом с ним прежде, чем он выхватит пистолет. А уж в рукопашке я его одолею, можно не сомневаться. Все-таки Рамис больше налегал на тренажеры и анаболики, чем изучал боевые искусства.

– Значит, он пытался бежать…

Я вспомнил, как мы с Цыганковым стояли около «нексии». Свой плащ Лев Валентиныч перебросил через левую руку, а в правой держал резиновые перчатки, в которых осматривал труп:

– Картина примерно ясна… На щиколотках и запястьях следы клея – значит, его связывали скотчем. В вене след от инъекции – сыворотку правды кололи. А потом, когда стал не нужен, завернули куртку на голову, наклонили и пристрелили. Хватило бы одного выстрела, в сердце, но решили поиздеваться. Козлы!

– Врешь ты все, Татарин!

– Я?!

– Ну не я же! Все не так было. Ни в чем тебе Глеб не признался. Ни в чем! И грохнул ты его просто со злости, когда понял, какого косяка упорол. Ты ведь его химией накачал, так что, если бы было, в чем покаяться, – он бы все рассказал. И бежать он после этого вряд ли мог, тем более, со связанными ногами. Так что ничего у тебя, кроме этих бумажек, нет. Можешь ими свою жопу небритую подтереть! – я бросил на пол изжеванные распечатки звонков.

Лицо Татарина налилось кровью.

– А этого мало? Ты один только не видишь, что эти суки цветные нас под монастырь подвели! Пацаны на тебя давно стали коситься: не по понятиям живешь, совсем в барыгу превратился! Ментов вокруг тебя больше, чем нормальных ребят.

– Да пошел ты! Ты кого считаешь нормальным, себя?

– А хотя бы! – подбородок Татарина еще больше вылез вперед.

– Хотелось бы знать почему.

– Да потому, что я своих в жизни не предавал. И не метался между братвой и ментами. Кем родился, тем и подохну…

– Ты крыса, Рамис. Таким, как ты, место в крысином углу у параши. Обидно, что я этого раньше не понял. И как ты мне мог человеком казаться? Знаешь, как дело было? Ты всегда Цыгану завидовал. Считал, что должен занимать его место. Если б мог, ты бы Цыгана давно зафигачил. Но ты просто боялся. А еще ты понимал, что тебе его место в жизни не светит. Если тебя на это место поставить, ты всю работу просрешь. Что, не так? Потому что только и умеешь, что понты дешевые гнать, да крысятничать. Сколько ты из фирмы утянул? И ладно, если б ты эти деньги на что-то путевое использовал. Но ты же все просадил в карты!

– Я из фирмы лишней копейки не взял!

– Да ладно, чего передо мной-то лажу гнать? Если тебя за руку не прихватили, это не значит, что никто не догадывался. Кому надо – те знали! И Цыган мне много раз предлагал тебя за жопу схватить…

– Что ж не схватили-то?

– Так пожалели тебя, мудака. – Я бросил окурок и тут же достал новую сигарету; прикурив, не стал убирать зажигалку, вертел ее в руке, подбрасывал на ладони, щелкал откидной крышечкой – короче говоря, делал все для того, чтобы Рамис перестал на нее внимание обращать. – Просто закрыли каналы, через которые ты мог деньги крысить. Не замечал? Думал, случайно так получилось?

– Херня это все! Пожалели! Жалелка не отвалилась? Ты б с меня сразу спросил, если бы хоть малейшая непонятка возникла. По-твоему, я в денежных вопросах мог Мишку надрать?

Татарин говорил правду. Какие бы грехи за ним ни водились, но из бюджета нашей организации он лишнего не поимел. В первую очередь – благодаря Кушнеру, который наладил такую систему учета, при которой ни один доллар не мог испариться бесследно. Но мне требовалось Татарина основательно загрузить, и я чередовал правду с домыслами, скрупулезно фиксируя его реакцию на обвинения. Может, какой-нибудь домысел окажется близок к истине? Да и момент, когда придется использовать зажигалку, прозевать не хотелось. В таких ситуациях спешка может быть еще хуже, чем опоздание.

Рамис это, видимо, понял. Внезапно перестав возмущаться, он поправил торчащий из-за пояса пистолет и теперь мог дотянуться до него в долю секунды.

– Так вот, – продолжал я, – ты запустил руку в кассу, а потом, когда жила иссякла, начал сливать информацию.

– Да ты чо, ёкнулся? Ты меня в стукачестве обвиняешь?

– Я же не говорю, что ты к ментам бегал. Зачем? Ты нашел тех, кто готов заплатить.

– Ну и кого же, интересно мне знать?

– Например, Плаксу. Дурак ты, Татарин! Он же тебя сразу сдал, как только я конкретный вопрос ему задал! Даже не попытался тебя хоть как-то прикрыть!

– Чего ему меня прикрывать? Да, я разговаривал с ним… О разных вещах разговаривал! Потому что он – наш.

– А может, из-за того, что ты просто ему задолжал?

Я напомнил историю с Глебом. Про то, как Глеб звонил Плаксе и Лехе, как они, перепуганные, обратились к Рамису за консультацией и как он, захватив и выпотрошив паренька, дал им полный отчет.

Пока я говорил, в голове мелькнула догадка, и я ее тут же высказал:

– Ты с Глебом поторопился не потому, что получил эту чертову распечатку. Если бы Плакса не позвонил, ты бы просто показал мне эту бумагу и в очередной раз сказал, что Цыганков с Глебом – суки и с ними надо решать по понятиям. Но Плакса поставил задачу, и ты решил отработать должок. Прогнуться перед ним просто решил! Вот и прогнулся, заделал двух жмуров. На черта? Ни к Мишкиному убийству, ни к похищению моего сына они отношения не имеют. С Цыганом ты даже не разговаривал, правильно? Знал уже, после Глеба, что не о чем спрашивать. Просто оторвался на нем и заставил мне позвонить. Решил, что если свалишь все на них, то мне придется поверить. У мертвых не спросишь! И кандидатур, кроме твоей, на место Цыгана у меня вроде бы нет. Правильно? А, еще одну малость забыл: сто тысяч баксов! Хочется ведь их назад получить, да? А для этого надо со мной все вопросы решить… Слушай, Татарин, я все понимаю, но одного не пойму: тот мужик с «запорожцем» – твоя ведь работа? На хрена тебе это было надо? По камере заскучал?

Я видел, что сначала Рамис хотел все отрицать. Но что-то заставило его передумать. Он угрюмо кивнул:

– Моя. То есть меня-то там, конечно, и близко не было. Просто пацанам подкинул работенку, они совсем без денег сидели. Так им хоть что-то досталось…

– Крыса ты, Рамис. Самая настоящая крыса. Только от крыс хоть какая-то польза есть. Они с корабля бегут первыми, когда корабль тонет. А ты вместо того чтоб бежать, только под ногами мешаешься.

– Значит, у нас с тобой – все?

– Все, Рамис, все. На хера ты мне нужен?

Он прищурился:

– Надеешься эту сотню зажать?

– Думай как хочешь, мне наплевать.

– Ты, когда сюда шел, знал, что я здесь. И знал, что Цыгана заставил я позвонить. И насчет меня все решил заранее, правильно? Чего ж тогда приперся один и без пушки?

– А на фига мне статью с собой в кармане таскать? Может, ты для моей встречи ментов пригласил? А зачем я приперся… Не знаю! На тебя хотелось взглянуть. И послушать. Да и, честно сказать, была такая надежда, что Цыган еще жив.

– Что-о-о?! – У Татарина чуть зенки не выпрыгнули из орбит. – Ты хотел эту ментовскую шкуру спасти? Да ни в жизнь не поверю! Или ты действительно головой тронулся?

– Думай как хочешь, Татарин, я уже сказал, что мне наплевать. Только Цыган был мне нужен. – Я слегка повернулся в сторону трупа.

Рамис давно догадался, что я неспроста держу зажигалку в руке. И был готов к тому, что я метну зажигалку ему в голову. Именно так я и собирался сделать, но в последнюю секунду решение изменил.

Я решение изменил, а он изменение в моих планах почувствовать не успел.

Был готов к одному, но я его обманул.

Вместо того чтобы метнуть позолоченную вещицу, я просто ее уронил. Продолжая смотреть на труп Цыганкова, я разжал пальцы, и «зиппо» скользнула вниз, вдоль моей правой ноги.

На пол она не упала. Я поддел ее носком ботинка и в развороте зафутболил в стенку.

Рамис проследил взглядом траекторию полета до тех пор, пока блестящая тяжелая штуковина не шмякнулась о бетон.

Я рывком сократил разделявшее нас расстояние.

Мы оказались нос к носу. Еще бы чуть, и я успел бы ударить. Врезал бы так, что из подвала ему была бы только одна дорога – в реанимацию.

Но дурацкий позолоченный «форт» будто сам прыгнул в руку Рамиса. Еще повезло, что оружие стояло на предохранителе… Говорят, качество сборки похабное? Ну и на каком выстреле «форт» переклинит? На пятом? На третьем? Мне хватило бы и одного, при стрельбе в упор не промахиваются.

Я ушел с линии огня и захватил запястье вооруженной руки. Нанес расслабляющий удар ногой и одновременно дернул руку Татарина вниз, выгибая его кисть со шпалером от себя.

Он напряг мускулы, и мне показалось, что я пытаюсь согнуть водопроводную трубу.

Татарин попытался ударить меня свободной рукой, но, поскольку его тело было слишком напряжено, я легко защитился. Он ударил ногой, и я был вынужден подставить голень под его щиколотку. Кость на кость – боль была дикой, но знакомой, так что я лишь выдохнул и сжал зубы. Рамис же охнул и на секунду обмяк, чем я и воспользовался.

Вопреки всяким правилам я дернул его вооруженную руку на себя, присел и подставил голову под его кисть, одновременно пружиня ногами, чтобы усилить бьющий эффект.

Результат был достигнут. И превзошел мои ожидания. Я не просто выбил пистолет, я его отправил, как футболист мяч в ворота, в дальний угол подвала. Туда, где лежал труп Цыганкова. Вращаясь, «форт 12» пролетел над покойником и булькнул в ванне с ржавой водой.

Утеря оружия придала Татарину сил. Он освободился от захвата и атаковал, нанеся серию мощных, но недостаточно резких ударов руками. Я сумел защитить голову, но пропустил изрядный тычок в солнечное сплетение, невольно согнулся и, чтобы уйти от удара сверху по позвоночнику, был вынужден упасть на пол, перекатиться и занять позицию для обороны лежа.

Не самая выгодная ситуация, но в таком положении меня Татарину не одолеть, это лишь кажется, что лежачего бить легко. Меня хорошо обучали защите в таком положении. Как только Татарин, ободренный успехом, приблизился, я осыпал его градом ударов по нижнему уровню, пятками и подъемами стоп по коленям, по голеням и по бедрам. Такие удары, по одиночке, не могут вывести противника из строя, но имеют эффект накопления. Пропустив их в большом количестве, через какое-то время он если и сможет держаться на ногах, то будет не в состоянии полноценно перемещаться.

Тем не менее Татарин продолжал наступать, не обращая внимания на удары. Я отползал, сколько было возможно, и продолжал отбиваться, но в конце концов коснулся затылком стены и был вынужден остановиться. Рамис попытался захватить мою ногу, получил хороший пинок в низ живота, зарычал и бухнулся на меня сверху, стараясь подмять под себя.

Я ошарашил его ударом кулака в основание носа. Кровь брызнула, словно раздавили перезрелый помидор, но Рамис натиск не сбавил, и какое-то время мы занимались просто борьбой. Видимо, он забыл, что в молодости я был чемпионом по самбо… Я занял выгодное положение и ударил его в горло.

Все было кончено. Я встал и отошел. Сделал несколько взмахов руками, восстанавливая дыхание, провел ладонью по волосам, стряхивая пот. Да, ничего не скажешь, старею…

Достал сигареты – удивительно, но во время схватки пачка не пострадала, – и обшарил все карманы в поисках зажигалки, прежде чем вспомнил, что бросил ее. Пошел к стенке, к тому месту, где она должна была упасть Ну и куда же она запропастилась? Позолоченный корпус должен был быть заметен издалека на бетонном полу, но, черт возьми, ничего не блестело. Не в ванну же она тоже упала, ванна совсем в другой стороне…

Рамис лежал молча и без движения. Я присел возле него на корточки и обшарил карманы. Нашел одноразовый «крикет», от которого и прикурил. Пустил струю дыма в окровавленное лицо Татарина и встал. Несильно пнул его ногой в бок:

– Подымайся!

Убивать его я не собирался. Ни убивать, ни уродовать сверх необходимого. Мстить за Цыгана, за Глеба? Нет, это не для меня. В вопросах раздачи долгов я стараюсь придерживаться принципов экономической целесообразности. Разве что когда дело касается моих самых близких, я могу поступиться принципами. А Лев Валентиныч и Глеб, сколь бы ценными работниками я их ни считал, к моим самым не относились.

Так что закапывать Татарина в мои намерения не входило. Вся наша драка, по сути-то, случилась из-за того, что я не мог позволить ему закончить разговор с пистолетом в руке. Или за поясом – какая в принципе разница? Эта крыса должна слушать, что я скажу, а не диктовать мне условия. Как там Инга сказала? В истории с похищением меня волнует не то, что похитили сына, а то, что похитили моего сына. Чего там скрывать, она во многом права…

– Подымайся! – Я уже посильнее впечатал ботинок под ребра Рамису.

Он застонал.

Я пренебрежительно хмыкнул.

Я бросил окурок рядом с его головой, хотел раздавить – и передумал, не раздавил, отошел на пару шагов, сунув руки в карманы брюк:

– А знаешь, самое смешное, что я приехал один. Никаких снайперов вокруг нет. Неужели ты еще не догадался об этом?

Тут я, признаться, немного соврал. Я приехал со своей штатной охраной, но они сидели в машине достаточно далеко от дома и имели приказ вмешиваться только в том случае, если кто-нибудь, кроме меня, выйдет из дома и захочет уехать, а я не отвечу на телефонный звонок. Честно сказать, в этом не было какого-то особенного героизма. Просто я хорошо знал Рамиса и был уверен, что договориться со мной он попробует без посторонних, один на один. Хотя бы из-за тех ста тысяч долларов, которые я ему должен. А мне было интересно послушать, что же он скажет.

У Татарина теперь только два выхода. Или драпать из города, менять биографию и устраиваться на новом месте, или примкнуть к одной из диких бригад, промышляющих кражами и грабежами. Среди отмороженного молодняка он благодаря возрасту и понтам будет пользоваться авторитетом. Года два или три, пока не сдохнет, или не окажется за решеткой.

Рамис перевернулся на спину, согнул ноги в коленях.

– Я не верю, что ты пришел Цыгана спасти!

– Да не верь на здоровье! Если бы я точно знал, что он уже мертв, – тогда я бы, наверное, и не стал в одиночку соваться. Мы просто запалили бы дом и дождались, пока ты побежишь, чтоб тебя пристрелить! А так, раз был шанс – отчего не попробовать? Я не бросаю друзей… А ты крыса и трус, тебя бы надо прикончить, но противно мараться.

– Хочешь деньги зажать?

– Ты про сто тысяч? А почему бы и нет? Кому ты пожалуешься? Прокурору? Жалуйся на здоровье! А никто из серьезных людей тебя слушать не станет, я отвечаю. Я позабочусь о том, чтобы все реальные люди узнали, какая ты падаль.

Насладившись произведенным эффектом, я ухмыльнулся:

– Ладно, не переживай, получишь ты свои бабки обратно! Я долги всегда возвращаю. И тебе все верну, хотя ты этого и не заслуживаешь…

Мне показалось, что Рамис хочет что-то сказать, и я, ослепленный чувством победы, приблизился и наклонился к нему.

Сколько дураков уже попалось на эту удочку?

Я оказался очередным.

Он схватил меня под колени и дернул. Я упал, машинально выполнив страховку, так что сумел уберечь голову от удара. Как только спиной коснулся бетона, обеими ногами лягнул Татарина, но попал ему куда-то в плечи и руки, так что ущерба не причинил.

Мы снова сцепились.

Мне показалось, что теперь против меня борются сразу два Татарина. Я молотил одного, а второй в это время душил меня железными руками, колошматил затылком о бетон, рычал и брызгал слюной.

Я почувствовал, что начинаю вырубаться.

Я ударил его по глазам. Почти целиком засадил большой и указательный пальцы в глазницы. От крика Татарина содрогнулся фундамент. Я отдернул руку, решив, что ему достаточно.

Хрен там!

Он укусил меня в шею.

Он укусил меня в шею. Не меняя положения рук, которые почти сдавили мое горло до размеров молочной бутылки, Рамис наклонился и попытался оторвать мне кадык.

Даже не знаю, как мне удалось вывернуться. Адамово яблоко я защитил, но кожу на шее он таки здорово прихватил. Чуть не вырвал вместе с мясом.

Меня впервые пытались загрызть.

Честно скажу – страх, который я пережил, не идет ни в какое сравнение с теми чувствами, которые испытываешь под стволом пистолета. Пистолет – это все-таки что-то цивилизованное, современное. А вот впивающиеся в кожу клыки…

Перед глазами у меня замельтешили черные мушки и начали расплываться радужные круги. Верные симптомы недостатка кислорода. Еще миг – и я потерял бы сознание.

Я ударил.

Этот удар мне когда-то продемонстрировал Мастер. Нечто из арсенала ушу, наносимое тремя пальцами, сложенными хитрым образом. Я никогда его не отрабатывал. И никогда не применял в боевой ситуации.

А сейчас применил.

Я ударил Татарина почти в то же место, за которое он пытался меня укусить.

Своего рода «око за око».

Этот удар не требует большой силы, его может нанести и ребенок. Он требует точности. И внутренней концентрации.

Я выполнил все условия.

Татарин умер в ту же секунду. Умер, но рук не разжал. Мне самому их пришлось разжимать. А он просто тюкнулся лбом в мою голову и больше не двигался. Мне показалось, что в его теле не девяносто, а целых сто восемьдесят килограммов веса.

Я с трудом выбрался из-под него.

Сел, прислонившись к стене. И тут увидел свою зажигалку. Она лежала у моей ноги, сверкая позолоченными поверхностями.

С лестницы донесся голос охранника, и я крикнул в ответ:

– Все нормально!