Текст книги "Бизнесмен"

Глава одиннадцатая
Подробности

Серый мне так и не объяснил, какое он имеет отношение к моргу.

Но рассказал много всякого куда более интересного.

Труп Ольги до сих пор числился как неопознанный. Мне это представлялось загадочным, но факт остался фактом: как свидетеля по делу об убийстве Кушнера менты ее в розыск не объявляли. А родственники об исчезновении заявить не могли, она давно порвала всякие связи с родителями и жила собственной жизнью.

Серый сам ее опознал, когда-то ему довелось видеть Кушнера с Ольгой. И решил поковыряться в этой истории.

Менты обыскали квартиру, в которой был прописан Гасанов, но вычислить адрес подружки – той самой, что на фотографии, не смогли. Это сделал Серый по своим каналам. Как выяснилось, Гасанов в основном у нее дох, а домой, к законной жене-мусульманке и трем дочерям, наведывался только время от времени, белье в стирку отдать и денег на хозяйство подкинуть.

Я оказался прав в предположениях. Пышнотелая блондинка тоже имела ребенка от Физули, мальчика полутора лет. Нигде не работала. Смогла это себе позволить, когда Физули связался с «серьезными пацанами» и стал приносить реальные деньги.

Телку взяли за вымя, и она вспомнила то, чего поначалу якобы не знала. В частности, вспомнила, что «пацаны», которые предоставили заработок ее благоверному, имеют несколько кабаков. Продиктовала номера некоторых их телефонов и выдала фотографии, с гордостью пояснив, что ходила со своим кавалером в «Сладкую Жизнь» и видела, как с ним там все здороваются, и лично хозяин не побрезговал руку пожать, даже бутылку шампанского на их столик заслал.

Однажды Физули, переночевав у любовницы, ушел и не вернулся. Собираясь, вел себя нервно, ругался не по-русски и говорил, что предстоит важное дело. С тех пор она его не видала. Звонила на трубку – постоянно отключено. Проливала горячие слезы, думала, что милый ее бросил, и надеялась, что он непременно вернется.

Номера телефонов, которые она выдала, соответствовали конспиративным номерам Плаксина и Пучковского. Конспиративным – потому что зарегистрированы они были на подставных лиц и использовались для ведения переговоров по нехорошим делам, не имеющим ничего общего с их официальным родом занятий. Периодически сим-карты менялись, и нужным лицам сообщались новые номера. Исходя из того, что блондинка смогла продиктовать по три пары таких номеров, сотрудничество Физули с моими друзьями началось по крайней мере до Нового года.

Помимо ресторана «Сладкая Жизнь», имевшего репутацию заведения почти респектабельного, предназначенного для людей с кошельком, Пучковский и Плакса владели клубом, основной контингент посетителей которого составляли студенты и работающая молодежь. Соответственно, без наркотиков там было не обойтись. Как выяснил Серый, Физули занимал в иерархии этой системы пост одного из менеджеров среднего звена по героину и «коке». Его подельник, которого ранил мент, – некто Асад Зия-оглы Аскеров – имел должность пониже, но в той же опере.

Странно, конечно, что две столь невеликие сошки имели прямой выход на Плаксу с Пучковским, но и ничего сверхъестественного в этом не было. Существовало не меньше десятка причин, которые могли обусловить подобное развитие отношений, и зацикливаться на них я смысла не видел.

В отличие от Гасанова Аскеров не был женат, постоянной любовницы не имел и жил в строительном общежитии, откуда все интересное менты выгребли задолго до появления Серого, да еще и засаду там оставили.

По слухам, Аскеров, с пулей в плече, доложил боссам, что «все пропало, гипс снимают, клиент уезжает!», после чего был пущен в расход, как слабое звено. Подтвердить достоверность услышанного Серый не брался, но с точки зрения логики подобный исход представлялся естественным.

Ольгу убили ножом под лопатку. Один удар, сделанный профи. Перед смертью били и связывали – на запястьях и щиколотках сохранились следы от веревок, – и заклеивали скотчем рот и глаза. После убийства минимум двое суток труп где-то лежал, причем процесс разложения уже тогда шел активно. Ну а авария с холодильником окончательно все испортила…

– Надо было сразу фотки смотреть, – вздохнул Серый, завершая рассказ. – Держи, это тебе!

Он передал мне весь комплект фотографий и вдобавок набранную на компьютере справку по личностям Гасанова и Аскерова. Среди прочих подвигов у последнего в послужном списке значились две судимости. Одна – по азербайджанскому кодексу, три года за кражу, и одна – уже наша, два года условно за хранение наркоты.

– Спасибо! – Я принял подарок. – Только…

– Удивляешься, с чего бы это я стал тебе помогать?

– Удивляюсь.

– В память о старой дружбе. Тем более, для меня это было нетрудно, а обстановочка вокруг тебя сложилась хреновая…

Еще раз просмотрев фотографии, я спросил про негативы. Серый вздохнул: в квартире любовницы Физули пленок не было. Может, их забрали менты? Кто его знает, что они там на обыске накопали…

Я почувствовал фальш. Скорее всего, негативы нашли, но Серый решил их попридержать. Чем все обернется? Лучше иметь что-то в загашнике. Я его понимал…

Мы распрощались. Серый не стал нас провожать, остался в кабинете. По дороге встретилась Жанна. Вид у нее был неприветливый. Пролетела мимо, чуть не раздавив. С уборки, что ли, спешила? Я подумал, не дать ли ей сколько-то денег за эти труды, но отвлек телефонный звонок.

– Константин Андреич! – я услышал взволнованный голос Цыгана. – У вас все в порядке?

– У нас все в порядке. А у вас как с порядком? Нормально? Ну, тогда спите. Гуд бай!

За дверью на улицу никто не присматривал. Степа отодвинул засов, и мы вышли. Пусть закрываются, как хотят.

– Ты домой? – Он отключил сигнализацию джипа.

Я с задумчивым видом погладил себя по голове «против шерсти»:

– Давай в баню завалимся?

– В баню?

– Вот именно, в сауну. Или в русскую, мне до балды. Заодно и помоемся. Не чувствуешь, как мы шмоним?

– Ладно, поехали…

Нам повезло, по пути подвернулся магазин, в котором мы прикупили два спортивных костюма, дерьмового качества, но неплохо сидящих и, главное, чистых, без запаха мертвечины, которым, как мне казалось, пропитан весь сегодняшний вечер. Купили кроссовки, купили белье и банные причиндалы, а буквально через квартал увидели маленькую сауну, в которой нашлось свободное место.

– На два часа. – Я отстегнул деньги, жестом предлагая Степану не суетиться, но он все-таки запихал мне в карман свою долю.

Банщик деликатно заикнулся о девочках, которых он мог бы нам предложить. Я перебил его:

– В другой раз. А сейчас принеси нам бутылку «Рэд лэйбл», ноль пять. Четыре стаканчика одноразовых. «Пепси» большую.

– Апельсиновый сок, – подсказал Степа.

Парень, с трудом скрывая недовольство – наш отказ от услуг проституток оставил его без процента за сводничество, – пообещал доставить заказ через пару минут.

Мы со Степаном пошли по коридору, в конце которого, с правой стороны, находилась дверь в наши апартаменты. Напротив нее, по левую от нас руку, располагался еще один люкс, и в нем зажигали по полной программе. Мы слышали женские визги, шлепки рук по воде, скрежет стульев по кафелю пола, пьяную ругань мужчин.

– Не боишься, что нас за голубых примут? – слегка усмехнулся Степан.

– Пусть принимают, будет повод подраться.

В раздевалке мы с облегчением избавились от грязных вещей, а потом полчаса усиленно парились и купались, вытравливая из памяти запахи морга. В перерывах между забегами в сауну я прикладывался к бутылке, так что, в очередной раз повалившись в шезлонг, почувствовал, что алкоголь бодро ударил по голове, а сердцу, так сказать, стало тревожно в груди. Настолько тревожно, что оно, то и гляди, выскочить может.

Я налил полный стакан холодного сока, которым баловался трезвый Степан, выпил его мелкими глотками и взял сигареты.

Степан выбрался из бассейна и, похлопывая себя по вислому животу, скрылся в душевой.

Я отметил, что его разнесло больше, чем я предполагал. Не будь мы половину жизни знакомы и не приведись мне столько раз наблюдать его в деле, я мог бы подумать, что он никогда спортом не занимался.

Все началось с той цыганки…

Нет, его не сглазили, и не напророчили ему раннюю смерть от неизлечимой болезни.

Получилось наоборот.

Признайтесь, вы не испытывали желания, хотя бы раз в жизни, пристрелить этих гадалок?

У Степана тогда в очередной раз было обострение отношений с его супругой-гимнасткой. Ну, той самой, которую чуть зверье в общежитии Лесгафта не изнасиловало. Когда такое случалось, он обращался не к нам, а перся в питейное заведение, желательно подальше от дома и незнакомое, и набирался там в одиночестве. Мог девочку какую-нибудь подцепить, но до интима, как мне представляется, ни разу не доходило. Верность супруге Степан хранил свято, и большее, на что он был способен, – это излить случайной подруге обиду и просадить на нее все карманные деньги. Мы за Степаном такую особенность знали и, когда успевали, перехватывали его, увозили в надежное место.

Однако успевали мы не всегда…

Они снимали квартиру на Комендантском, а занесло его на Ветеранов. Кабак рано закрылся, часов, что ли, в десять, и Степан, разумеется, потопал искать продолжения. Чтобы не умереть в дороге от жажды, взял в ларьке пива. Одну бутылочку сразу выпил, не отходя от окошка, вторую с собой прихватил. Шел дворами, никого не трогал.

Тут к нему и подвалила цыганка.

Чего она там ошивалась одна в полумраке дворов спального микрорайона? Я всегда думал, что цыганки работают в людных местах численностью не менее взвода и сворачивают свой бизнес с наступлением сумерек…

Хрен знает, чего она говорила! Степа помнил урывками. Сначала как будто бы ничего обидного не звучало. Обычное ихнее приставалово. Даже прикольно было послушать. Но потом Степа заметил, что на спине у нее не ребенок висит, а муляж, причем свернутый возмутительно грубо. Как будто она слепых собралась разводить! Это открытие его так разозлило, что он оттолкнул побирушку и вознамерился гордо уйти. Не тут-то и было! За руку она его не схватила, предпочла словами воздействовать.

И добилась своего, ведьма чертова!

Выпад про молодого, но жадного можно было стерпеть. Плюнул он и на прогноз о пребывании в доме казенном, которого не избежать. И на обещание бедности лишь усмехнулся. Но когда она поклялась, что детей у них с женой родиться не сможет, а жена его бросит, как только он загремит за решетку, Степа вернулся и врезал ей по лбу.

Она заткнулась и отлетела назад. Будь на дворе лето – может быть, устояла бы. Хотя вряд ли. Но под ногами был голый лед, и она грохнулась навзничь, приложившись затылком об высокий поребрик. Фальшивый ребенок на спине не помог…

Он наклонился, хотел ее растормошить и поднять, но испачкался в крови, которая вытекала из раны. Сомнений не оставалось, ведьма была мертва. Во времена инквизиции его ждала бы награда. Сейчас же по всему выходило, что начинают сбываться обещанные проклятия. Только не совсем в том порядке, как их перед смертью озвучила камикадзе-гадалка…

Впервые в жизни Степан врезал женщине. И сразу убил наповал.

Свидетелей вроде бы не было. Степан рванул прочь, и, только отмахав несколько километров, сообразил, что оставил около трупа пивную бутылку, сверху донизу залапанную его пальцами.

Позвонил нам. Плакса и Берестнев рванули на Ветеранов, мы же с Пучковским выловили Степана и отвезли в надежное место за город.

До утра втроем пили водку, ждали новостей от товарищей. Степа переживал. Я успокаивал его, как мог. Но Степан все больше погружался в себя. Я не ожидал, что он может так скоро размякнуть. Будто и не было в его жизни тюрьмы, словно не приходилось ему участвовать в наших разборках.

Новости поступили хорошие. Настолько хорошие, что поверить им было трудно.

Они нашли труп в том же виде, в каком его оставил Степан. Бутылки поблизости не было. Или прихватил случайный прохожий с железными нервами, или Степа все перепутал и избавился от нее много позже, когда нарезал круги по району, заметая следы.

Берестнев с Плаксой погрузили тело в багажник и вывезли за город, где и бросили на второстепенной неосвещенной дороге. Может, менты спишут труп на дорожно-транспортное происшествие со смертельным исходом. А может быть, кто-нибудь, наскочив на него в темноте колесами своей тачки, испугается и поспешит опустить тело в прорубь, сжечь или закопать на обочине.

Все вроде бы кончилось хорошо, но на Степана эта история оказала самое пагубное воздействие. Иногда мне начинало казаться, что цыганка его все-таки сглазила. И без того державшийся в нашей команде особняком, он отдалился от всех еще больше. Забросил тренировки, забросил дела. Бизнес, который он вел отдельно от нас, пришлось забрать в, так сказать, доверительное управление – иначе бы все развалилось. С гимнасткой у него начался полный раздрай, и нам всем пришлось приложить немало усилий, чтобы их помирить. Когда это почти получилось, он примазался к какой-то новоявленной секте, и они высосали из него кучу денег быстрее, чем мы прочухали ситуацию и разнесли к чертовой матери их богадельню.

Прошло несколько лет, и все вроде бы устаканилось. Семья сохранилась, хотя с детьми дело не ладилось, и никакие врачи помочь не могли, только деньги вытягивали, которых у Степана и без того было негусто. Отлученный от прямого участия в бизнесе, он получал от Пучковского с Плаксиным нечто вроде ежемесячной ренты в размере трех – восьми тысяч зеленых. Для работника бюджетного предприятия деньги немыслимые, но мы, то есть все остальные, с кем он начинал, эту сумму давно не считали серьезной. Тем более, что она постепенно снижалась: Юрка и Леха, занятые развитием своего успешного дела, на бизнес Степана обращали все меньше внимания. Я как-то предложил вернуть его в работу, но они только с досадой морщились:

– Да он все испортит! Кость, ты разве не замечаешь, что у него крыша уехала?

– По-моему, не хуже, чем была.

– Ты с ним мало общаешься.

– А вы что, много?

– Уж побольше тебя. Ладно, вот у нас наклевывается один мелкий проектик, можно будет попробовать его к делу пристроить. Если справится – хорошо, а завалит – невелики убытки, покроем с его отчислений…

Последняя фраза мне не понравилась, и Пучковский, заметив мою реакцию, поспешил рассмеяться, типа, это он так пошутил…

Степа вышел из душевой. Подхватил с вешалки на стене полотенце, обернул его вокруг бедер. Сел к столу напротив меня, взял стакан сока.

– Я тут выпил немного. – Я потряс полупустой коробкой. – Заказать еще?

– Не надо, мне хватит.

Я принял порцию виски. Посидел, опустив голову. Хрустнул пальцами, закурил и спросил, разглядывая столешницу, покрытую многочисленными пятнами от пролитых напитков и оброненной еды:

– Как у тебя с женой?

– Все нормально сейчас. Она в одной фирме директорствует, и я там тоже вроде как при деле. Продаем спортивные тренажеры.

– Ну и чудненько! – Я посмотрел Степану в глаза. – Расскажи мне, пожалуйста, как все было на самом деле.

Он отозвался после долгой заминки:

– Ты про что это?

– Я – про это. Ты понимаешь. Никто не мог найти Ольгу, а ты взял и нашел. Как это так?

– Потому что искал.

– Ну, опиши технологию поиска! Мне интересно. Вдруг пригодится когда? И специалистов своих научу, они уже месяц сопли жуют, завтраками меня пичкают.

Степа кивнул, но говорить не спешил. Цедил сквозь зубы апельсиновый сок, часто моргал, переводил взгляд с меня на свои лопатообразные клешни.

Наконец он заговорил:

– Я сидел дома в тот день, когда Кушнера застрелили. Ольга мне позвонила…

– Тебе? Почему – тебе?

– А кому она еще могла позвонить? – Степан пожал плечами и, странное дело, меня такой неконкретный ответ вполне устроил.

Действительно, а кому еще она могла позвонить? Среди нас, друзей Михаила, не было никого, с кем она могла быть откровенной. Мы все относились к ней в большей или меньшей степени отрицательно. Она всем нам не нравилась и терпели мы ее лишь потому, что наш друг в ней что-то нашел. Боюсь, что если бы они успели расстаться до смерти Михаила, на следующий день никто бы из нас с ней и не поздоровался.

Что касается подруг и всех прочих, то Лев Валентинович меня уверял, что она ни с кем не поддерживала доверительных отношений. Целиком сконцентрировалась на Мишке, всю себя посвятила ему.

Может, именно это качество и привлекло Кушнера к ней?

Так что ее звонок Степе мне представлялся логичным. Он был единственным из нашего круга, кто относился к ней нейтрально-доброжелательно. И кто остановил бы машину, чтобы выйти и разобраться, если б увидел, как на следующий день после расставания с Кушнером к ней пристает хулиган на автобусной остановке.

Впрочем, я бы тоже остановился и вышел…

– Она рассказала мне про странный звонок, – продолжал Степа. – Молодой мужской голос. Он не представился. Сообщил, что Кушнера застрелили. Сообщил где и когда. Насколько я понимаю, перечислил ей те подробности, которые мог знать только стрелок. Сообщил, что это сделали мы…

– Мы?!

– Он сказал – коллеги по бизнесу. И предупредил, что она будет следующей.

Я сидел, переваривая услышанное. Пожалуй, эта новость была не слабее, чем фотография черномазого с Юркой и Лехой.

Впрочем, фотография могла быть поддельной, а Степан… Можно ли ему верить?

Я налил себе добрую дозу «Рэд лэйбла». Выпил, взял сигарету. В голове уже ощутимо шумело, но пока что я мог воспринимать ситуацию адекватно.

– Она спросила у меня: это правда?

– Ты сказал «Да»?

– Я сказал, что не знаю. Пообещал разузнать. Сначала позвонил Мишке на трубку, она была выключена…

Я кивнул. Телефон Кушнера, видимо, отрубился при падении тела.

– …Потом – ему домой. Мать все рассказала.

Наверное, в дальнейшем Мишкина мать от стресса забыла про этот звонок, потому что ничего о нем не рассказывала ни Цыганкову, ни мне. Или намеренно утаила? Я вдруг припомнил, что из всей нашей бригады она особо выделяла меня и Степана. Мы ей нравились больше других. И, скорее всего, Степа ей импонировал больше, чем я. Может быть, из-за того, что он не был начальником ее сына. Или же видела в нем нечто такое, что мужской глаз пропускает. Ведь и Инге моей Степа нравился больше, чем Пучковский, Плакса и Берестнев вместе взятые. Можно и Ольгу, с ее последним звонком, сюда приплести. Может, это просто вечная бабская жалость ко всем аутсайдерам? Надо будет Карину спросить, как ей нравится Степа. Или они ни разу не виделись? Черт, голова поплыла…

Я взял себя в руки:

– Ты перезвонил Ольге?

– Она сама позвонила, как только я положил трубку.

– И ты ей все рассказал?

– Сказал, что его застрелили на лестнице.

– А она?

– Спросила меня: «Это точно?» Я ответил, что точней не бывает. Тогда она бросила трубку.

– И ты с ней больше не разговаривал?

– Нет.

Очередная порция виски стимулировала мое воображение.

…Маленькая женщина мечется в пустой квартире. То, что недавно представлялось ей крепостью, теперь видится западней. Она боролась за свое счастье и почти добилась его. Не хватило немного, чтобы любимый мужчина бросил ради нее все дела и улетел с ней в другую страну, где деньги, солнце и доброжелательное окружение помогут начать новую жизнь. Арабские террористы пугали ее куда меньше, чем друзья Михаила. Она всегда им не верила. И они отвечали ей взаимностью.

Наверное, друзья что-то пронюхали об их планах. Может быть, сам Михаил рассказал. Он ведь всегда был доверчивым, всегда превратно понимал чувство дружбы! Они выезжали на нем, смеясь за спиной. Если б не его финансовый гений – кем бы они были? Третьеразрядными рэкетирами, которых, к концу девяностых, почти всех пересажали-перестреляли. Он оттащил их от края обрыва, они же, неблагодарные, продолжали эксплуатировать Мишку, набивая карманы за его счет и живя в свое удовольствие.

Он дал им все, а взамен не получил ничего.

Все должно было перемениться.

Все должно было скоро перемениться, но они что-то пронюхали – может, Кушнер сам проболтался, а может, следили, – и решили поставить точку в сотрудничестве путем контрольного выстрела.

Наверное, испугались, что он слишком много знает про них. Или просто не могли допустить, чтобы он начал жить отдельно от них, поскольку привыкли считать его своей собственностью. Рабом. Курицей, несущей золотые слитки.

Его застрелили, а скоро придут и за ней. Они надеются загрести все. Но Михаил успел вовремя вывести свои основные средства за границу. Остались карманные деньги – вот они, лежат в потайном отделении «стенки», – и небольшая заначка в индивидуальной ячейке «Банка геологического развития» на Петроградской. Михаил выбрал этот банк неслучайно. В правлении у него есть несколько старых знакомых, а через кредитный отдел под его руководством прокручивались финансовые махинации. В «Геобанке» считаются с ним. Арендованная ячейка всегда будет в полной сохранности, и о надвигающихся катаклизмах предупредят заблаговременно.

Выход один. Добиваться здесь справедливости – бесполезно. Пока не пришли, надо мчаться на Петроградскую и забирать деньги из сейфа. Там хватит, чтобы обустроиться на новом месте. Пройдет время, и так называемые друзья Кушнера о ней позабудут. Погрязнут в текущих делах, а то и перегрызут глотки друг другу…

…Я очень четко представил эту картину.

Но что же случилось потом? В банк она добралась, это известно. И сейф свой открыла. Либо в нем ничего не было, либо она выгребла все подчистую. Скорее второе. Как выяснил Цыганков, в банке она провела почти час. Заминка была вызвана какими-то техническими причинами. Непосредственно в хранилище провела минут пять. Как раз достаточно времени, чтобы убедиться, что сейф пуст, или распихать его содержимое по карманам и сумкам. Но если б в сейфе не было денег или брильянтов, – или что они там хранили? – она бы устроила в банке скандал. Этого не произошло. Следовательно, из банка, – кстати, уже после его официального закрытия, – она вышла удовлетворенная.

Что же случилось потом?

– Между прочим, – Степа сжал хрустнувший пластиковый стаканчик, – через «Геологический» Юрок с Алексеем прокручивали операции по обналичке. Их к этой схеме Кушнер пристроил. Поначалу имел с этих денег процент, а потом они сами скорешились с кем надо и работали без него.

Я кивнул. Все в жилу! Если Плакса с Пучковским обзавелись связями в банке, то им могли цинкануть, когда Ольга прибежала за бабками. К этому времени они уже знали о гибели Кушнера. Вот и решили прибрать к рукам чужое наследство. Потому-то Ольга и проторчала в банке так долго – ее специально задерживали, ожидая, пока подтянутся Гасанов со вторым азером, или кто там непосредственно исполнял похищение…

Я представил ужас маленькой женщины, которую насильно усаживают в машину. Куда ее запихнули, на заднее сиденье или в багажник? Ударили по голове или просто воспользовались физическим преимуществом, не обращая внимания на сопротивление, которое она пыталась им оказать?

Что она могла сделать? Расцарапать лицо похитителю, да звать на помощь прохожих, которые испугаются не только вступиться, но хотя бы пригрозить, что запомнят номер машины! Это может остановить уличного наглеца или начинающего маньяка, но не двух обезьян, которые получили четкие указания и знают, каковым окажется наказание, если они провалят мероприятие.

Итак, Ольгу запихнули в машину. Я представил, как она смотрит в тонированное окно и понимает, что лучшее, во что она может верить, это групповое изнасилование со всеми извращенными формами.

Я вдруг осознал, что рассуждаю, как мент. Не в плане реконструкции событий, а в плане своего отношения к ним. Нападающие – вонючие обезьяны, свидетели – ссунки без гражданской позиции и пролетарского самосознания. Раздражает меня, видите ли, что они номер машины боятся запомнить! А сколько раз я сам этим пользовался и благодарил небо, что люди нелюбопытны и безынициативны?

Я осознал это, но отторжения такая позиция не вызвала. Рассуждаю, как мент? Что ж, пусть как мент! Мое отношение к происшедшему соответствует ситуации и моим личным понятиям, и мне абсолютно по барабану, понравится это окружающим или нет. Кто выкажет недовольство – тот в грызло получит!

В квадратной бутылке осталось не более трети. Это сколько же я вылил в себя? Сразу и не подсчитать! Ладно, еще чуточку не помешает. Я нетрезв в самую меру, так что рюмка-другая вполне допустимы.

Я набулькал половину пластмассового стаканчика и проглотил одним махом. Кажется, Степан посмотрел на меня осуждающе. Наплевать! Тоже мне, ревнитель морали! Лучше бы со своими цыганками вовремя разбирался и трупы их не разбрасывал, где попало.

При мыслях о гадалке я слегка отрезвел и перестал улыбаться. Может?.. Нет, нельзя сейчас говорить. Если это и делать, то только по трезвости. Так что пропустим…

В следующий момент мои мысли приняли другое направление. Я чуть не застонал от собственной глупости. И, с ненавистью посмотрев на бутылку, смахнул ее стола. Это все она, проклятущая! Затуманила мне все мозги – вот я и не разглядел лес за деревьями…

– Успокойся, Костя!

– Помолчи!

Раньше я думал, что расстрел Кушнера, исчезновение Ольги и похищение сына – это звенья общей цепочки. Но в ходе общения с Серым я, незаметно для себя, начал считать, что Ольга выпадает из этого ряда. Застрелили Мишку и украли Артема – одни, а расправились с девушкой и прикарманили деньги – другие, то есть Пучковский и Плакса. Просто воспользовались ситуацией и поправили свое финансовое положение. Они всегда были ушлыми и отличались хорошей реакцией, и эти качества увеличились многократно, когда наша бригада потихонечку рассосалась, а они стали ближайшими компаньонами. Возможности они не упустят, это все знали. И – не люблю эту поговорку, но в данном случае она верная – пальца им в рот не клади, оттяпают до каблуков, только заколку от галстука выплюнут.

Ольгу они всегда не любили, так что ничего удивительного, что они решили наложить лапу на деньги и избавиться от девчонки. Наверняка в сейфе хранилось не менее тридцати тысяч. Этого более чем хватало, чтобы закончить строительство второго крыла ресторана, или открыть третий этаж в их молодежном гадюшнике.

Я задумчиво посмотрел на Степана. Он не такой простачок, каким мы его привыкли воспринимать после истории с мертвой цыганкой. Вся волна вокруг Пучковского и Плаксы пошла с его подачи. А он имел все основания их ненавидеть. Дружба – дружбой, но с бизнесом они его по большому счету прокинули. Как только у них заработали собственные проекты, они забросили его дело, взятое в «доверительное управление», и сейчас оно хиреет день ото дня. Вряд ли его можно реанимировать, поздно уже, поезд ушел. И Степан, наверное, это понимает. Не такой уж он простачок…

– Почему ты мне в первый же день не сказал про звонок Ольги?

– Сам догадайся! Что я должен был думать, когда она потерялась?

– И что же ты думал, философ?

Оскорблять Степу я не собирался, «философ» соскочило с языка непреднамеренно, сам не пойму, с чего я решил его так обозвать. Но слово – не воробей, вылетело, и надо жить дальше. Повисла тяжелая пауза. Потом Степа поскреб щетинистый подбородок и закончил все очень быстро.

– Я подумал, что или она смоталась с деньгами, или вы ее грохнули. Если грохнули, то труп или окажется в морге, или его не найдут никогда. Вот и начал проверять морги по мере возможности. Повезло, что Серый там отирается. Он со мной и связался, рассказал все, что выяснил.

– Ты ему веришь?

Степа неопределенно качнул головой:

– Сам решай, кому можно верить…

После этого мы еще посидели, думая каждый о своем, и начали собираться. Вонючую одежду я решил бросить. Штаны было жаль, они еще и месяца не прослужили, да черт с ними. А Степа свое барахло тщательно упаковал в мешок, за которым не поленился прогуляться в машину. Хорошо еще, что положил его не в кабину «тойоты», а на открытую грузовую площадку.

– Тебя подбросить куда?

– Не надо, сам доберусь. – Я внезапно решил, что не поеду домой. – Созвонимся.

– Давай…

Пока зеленый пикап не скрылся за поворотом, я стоял и курил. Думал, что сказать Инге. Раньше подобных вопросов не возникало. Если мне требовалось провести где-то ночь, а то и несколько дней, я просто ставил ее об этом в известность. Теперь же мне почему-то было неловко. Определенно, со мной что-то происходит. Рассуждаю, как мент, и переживаю, как примерный семьянин.

Я позвонил ей и сказал нарочито грубо:

– Привет, это я! Приду завтра днем.

– Ты где?

– По делам.

– Тебе все звонили.

– Кому надо, найдут.

– Я еще не ложилась…

– Ложись!

– Ты не хочешь знать, как у нас дела?

– Ну и как ваши дела?

– Артем тебя ждет.

– Передай ему, что папа занят работой. Пока!

Инга замешкалась с ответом, и я дал отбой.

Я и предположить не мог, что она уже знает про мои встречи с Кариной…