Текст книги "Альтернативная история Жанны д’Арк"

Как видим, победа под Орлеаном произвела на всех ошеломляющее впечатление, и уже в 1429 году образ Жанны начал постепенно мифологизироваться. Рождался образ Жанны д’Арк, растиражированный затем в тысячах книг, баллад, пьес и фильмов, и в таком виде дошедший до наших дней. Право же, это оказалось одним из наиболее успешных PR-проектов в истории.

Череда побед французов

На следующий день после победы под Орлеаном Жанна и ее сводный брат Орлеанский Бастард уехали в замок Лош, где в это время находился дофин Карл со своим двором. Там Жанна имела с дофином несколько весьма продолжительных встреч с глазу на глаз.

О чем они говорили? На эту тему есть свидетельство президента Королевской счетной палаты Симона Шарля, который в 1456 году рассказывал следующее:

«Карл, испытывая к ней жалость из-за выпавших на ее долю тяжких трудов, приказал ей отдохнуть».

Историк Анри Гийемен прокомментировал это свидетельство так:

«Когда Жанна прибыла к королю в Лош, где она оставалась с 11 по 23 мая, государь активно порекомендовал ей «отдохнуть». Другими словами, он порекомендовал ей помолчать, отойти в сторону, чтобы о ней немного подзабыли. Никакой инициативы с ее стороны. И пусть она будет любезна ни во что не вмешиваться. Если в ней возникнет необходимость, ее позовут».

Сказано весьма иронично и жестко, но верно.

Историк В.И. Райцес более деликатен по отношению к Жанне:

«Мы имеем здесь дело с попыткой если не отстранить Жанну от участия в государственных делах, то, по крайней мере, сократить степень ее влияния».

Как говорил Франсуа де Ларошфуко, «свет придает большее значение не самим заслугам, а их внешним атрибутам». Словно следуя этому принципу, дофин Карл грамотой от 2 июня 1429 года наделил Жанну гербом с изображением золотого меча, золотой короны и двух золотых лилий на синем фоне. По этому поводу Робер Амбелен восклицает:

«Как видим, Жанне официально не присваивали дворянского звания, но герб, которым ее наделили, говорит сам за себя – в глазах Карла и его окружения она и так была дамой самого благородного происхождения».

Итак, несмотря на восторги общественности, Жанне «приказали отдохнуть», а французские войска возглавил герцог Алансонский.

В следующие 2 месяца последовало несколько блестящих побед французов, завершивших разгром англичан в долине Луары. За это время имя Жанны в официальных документах практически не фигурировало, что дало Анри Гийемену право заявить, что было «невозможно проследовать за Жанной шаг за шагом».

Герцог Алансонский убедил Карла, что нужно «ковать железо, пока оно горячо». Англичане отступают, они деморализованы, и этим нужно воспользоваться. Но он предложил атаковать в направлении Нормандии (это и понятно, там находились его земли, он был заинтересован в том, чтобы быстрее вернуть их себе), а Карлу этого делать не хотелось. Дофин, по словам Анри Гийемена, рассуждал примерно так:

«Англичане потерпели поражение. Хорошо, но не более того. Они отступили в боевом порядке, и силы их еще значительны. Они не были раздавлены, как он сам, Карл VII, был раздавлен (какое воспоминание!) при Вернейе 5 лет назад. К тому же, подкрепления Фастольфа должны рано или поздно подойти и усилить ряды противника. В такой момент идти на Нормандию – это чистое безумие».

И французы не пошли на Нормандию. 11 июня они направились к крепости Жаржо, где находилась часть отступившей от Орлеана английской армии, и на следующий день город был взят штурмом. Под Жаржо французы захватили в плен многих англичан, в том числе их командира графа Саффолка и его брата.

Еще два английских отряда, ушедших из-под Орлеана, укрылись в стенах Менга и Божанси. Ими командовали Джон Тэлбот и Джон Фастольф (John Fastolf), недавно пришедший ему на подмогу. 15 июня пал Менг, а 17 июня французы появились у Божанси, и в тот же день гарнизон крепости последовал примеру своих товарищей из Менга и тоже капитулировал.

На следующий день англичане и французы сошлись для решительной битвы в открытом поле у деревни Патэ, расположенной чуть севернее Менга.

– Будем драться сегодня, как следует! – сказала Жанна герцогу Алансонскому. – Ладны ли у вас шпоры?

– Шпоры? Зачем? Разве мы собираемся бежать? – удивился юный герцог.

– Нет-нет, – рассмеялась Жанна. – Шпоры будут вам нужны для того, чтобы преследовать бегущих… Большую победу одержит сегодня благородный король!

В этом сражении, имевшем место 18 июня 1429 года, французы действительно одержали полную победу.

Их авангард во главе с Ля Гиром и Потоном де Ксентрайем внезапно атаковал отряд из 500 английских лучников, которые еще не успели приготовиться к бою, и за несколько минут смял их ряды. В это время основные силы французов под командованием герцога Алансонского и Орлеанского Бастарда двинулись в обход. В рядах английских рыцарей, которые за последнее время утратили свою былую самоуверенность, поднялась паника. Сигнал к отступлению подал Джон Фастольф, первым бежавший с поля боя. За ним последовали и другие всадники, оставившие пехоту без защиты, обрекая ее на полное уничтожение.

Победители захватили в плен около 200 человек. Среди пленных оказался и сэр Джон Тэлбот, один из самых выдающихся полководцев английской армии, одно имя которого наводило ужас на его противников. Говорили, что число убитых англичан чуть ли не в 10 раз превышало число пленных. Французы же, если верить их источникам, потеряли в сражении лишь три человека убитыми и несколько десятков человек ранеными.

Кстати сказать, после победы при Патэ, которая, по словам историка Робера Амбелена, «была приписана заслугам Жанны», произошло одно весьма примечательное событие: Жанна воспользовалась дарованным ей правом помилования в пользу попавшего в опалу бывшего коннетабля Франции Артура де Ришмона (Arthur de Richemont), единственным «грехом» которого, похоже, было то, что он женился на дочери Жана Бесстрашного, герцога Бургундского.

Коннетабль находился в немилости у короля в результате интриг и козней де ля Тремуйя и его сторонников. Он жаждал присоединиться к армии еще тогда, когда она только выступила на Орлеан, но король, этот, по словам Марка Твена, «послушный раб своих бездарных советников», отверг всякое примирение с ним. Но, несмотря на это, в сражении при Патэ Артур де Ришмон со своими людьми участие принял и здорово помог своим соотечественникам.

Можно ли сейчас без недоумения и содрогания представить себе такую картину: отважный 35-летний рыцарь, только что прекрасно проявивший себя в победоносном сражении, стоит на коленях перед 20-летней девчонкой и умоляет ее о помиловании, а принц крови Жан Алансонский активно поддерживает его в этом? Правильно говорится, нравы допускают такие вещи, один рассказ о которых был бы нестерпим…

Тем не менее, прошедший через подобное унижение Артур де Ришмон был помилован, одержал немало побед и под конец своей жизни даже официально наследовал титул герцога Бретонского. По владению военным искусством и по умению вести государственные дела он был одним из самых способных людей во Франции, а честность его находилась вне подозрений. Короче говоря, вернув Артура де Ришмона Франции, Жанна сделала большое дело.

О значении победы при Патэ Марк Твен написал следующее:

«Судя по результатам, битва при Патэ имеет такое же огромное значение, как и те битвы, которые принято считать наиболее важными, начиная с древнейших времен, когда люди для разрешения своих споров впервые прибегли к силе оружия. Пожалуй, битва при Патэ не имеет себе равных даже среди этих выдающихся битв. Ее необходимо выделить особо, как яркую вершину среди исторических бурь и конфликтов. Когда она началась, Франция лежала поверженной, еле живой; с точки зрения политических врачей, ее состояние было абсолютно безнадежным. Но когда 3 часа спустя битва закончилась – кризис миновал, и Франция была уже на пути к выздоровлению; для полного восстановления сил ей ничего не требовалось, кроме времени и обычного ухода. Самый плохой врач мог бы заметить это, и не нашлось бы ни одного, кто бы осмелился утверждать обратное. Многие нации, находившиеся при смерти, исцелялись, проходя через огонь многочисленных и длительных сражений, через постоянно встающие на их пути губительные препятствия. И только одна нация сумела оправиться от тяжелой болезни за один день, за одно сражение. Эта нация – французы, это сражение – битва при Патэ».

На самом деле, сражение при Патэ было настоящим триумфом. Развоевавшиеся французы взяли у англичан убедительный реванш за разгромы при Креси, Пуатье и Азинкуре.

А где при этом находилась наша Жанна? Наверное, впереди на боевом коне? Ничего подобного! Ответ на это вопрос мы находим у Анри Гийемена:

«Где ей отвели место во время сражения? В арьергарде, причем с большой неохотой. При этом должны были иметь место гром и молнии, крики и резкие слова: «Так или вообще никак»… А ведь это был день Патэ… На этот раз это было событие большой важности, по сравнению с которым дела последнего месяца выглядели незначительными. А Жанна, увы, к этой победе не имела никакого отношения».

Сказано опять жестко, но опять очень верно.

Правда, сама Жанна была обо всем этом совсем другого мнения. Найдено ее письмо от 25 июня 1429 года, в котором она писала:

«Дева доводит до вашего сведения, что за восемь дней она выгнала англичан из всех городов, которые они держали на Луаре».

Все тот же Анри Гийемен по этому поводу восклицает:

«Если бы герцог Алансонский и его командиры прочитали это послание, они должны были бы усмехнуться, чуть приподняв брови. Ну и девчонка! О себе она не забывает. Все лавры для нее; но ведь известно, что она их все дарит своему Богу».

После победы при Патэ вся долина средней Луары была очищена от врагов, и их план полного подчинения Франции был окончательно и бесповоротно сорван. В ходе Столетней войны наступил перелом, и дорога на Реймс, где планировалось «по-настоящему» короновать дофина Карла, оказалась практически открытой.

Причин, которые могли бы помешать коронации, больше не существовало. Коронация должна была стать завершением миссии, возложенной на Жанну.

Этот план был хорошо продуман. Коронация, в результате которой Карл стал бы законным государем Франции, должна была ликвидировать последствия договора в Труа, превратившего страну в вассальное владение Англии.

Традиционная торжественная церемония коронования, совершавшаяся еще со времен Меровингов в Реймсском соборе, лишила бы англичан той шаткой основы, которой они оправдывали оккупацию Франции. Ведь пока малолетний Генрих VI считался королем Англии и Франции, французы, боровшиеся с захватчиками, объявлялись бунтовщиками против «законной» власти. В подобных условиях коронация Карла в Реймсе фактически становилась бы актом провозглашения государственной независимости страны.

29 июня 1429 года французская армия, переформировавшись у Жьена, двинулась на северо-восток. Города Шампани, по которым проходили французы, немало натерпевшиеся от иноземцев, с радостью открывали ворота своим освободителям.

10 июля капитулировал Труа, 15 июля – Шалон, а 16 июля армия вошла в Реймс. Весь путь длиной в 210 км занял две с половиной недели.

О роли Жанны в этих последних успехах французской армии наглядно говорит, например, такой факт. Когда 8 июля перед штурмом Труа дофин Карл собрал военный совет, Жанну на него даже не пригласили. Она пришла сама и потребовала, чтобы французы продолжали осаду, заявив:

– Благородный король Франции, этот город – ваш. Если вы пробудете под его стенами еще 2-3 дня, он окажется в вашей власти по любви или насильно; не сомневайтесь в этом.

Когда Труа, Шалон и Реймс сдались на милость Карла, этот успех, по словам В.И. Райцеса, молва приписала «исключительно Жанне», уже ставшей для французов национальной героиней. Ну, правильно, ведь это она «обращает в бегство врагов и очищает от них Францию». Ведь это ей «никто не может сопротивляться». Ведь это она – «Божий ангел», она «обладает силой, какой не имели ни Гектор, ни Ахиллес». А то, что из ста отголосков молвы, как минимум десять бывают в услужении у клеветы, а остальные – у заблуждения и неведения, какая разница.

Коронация дофина Карла в Реймсе

В воскресенье, 17 июля, Карл был торжественно коронован в Кафедральном соборе столицы шампанских вин -города Реймса.

Иван Лесны по этому поводу отмечает:

«Сегодня, спустя определенное время, такая церемония может казаться нам хотя и торжественным, но все же формальным актом. В те времена все было совершенно иначе. Каждая подобная церемония имела свое, почти мистическое значение: коронованный в Реймсе французский король становился вторым по величине правителем западного мира -первым был император Священной Римской империи».

По мнению многих, церемония была организована несколько поспешно, но зато по всем правилам и с соблюдением всех необходимых процедур. Теперь еще совсем недавно «полудофин-полукороль» Карл, комплексовавший по поводу того, кто же в действительности был его отцом, стал полноправным королем Франции Карлом VII.

Какова при этом была роль Жанны? Ну, это знают все! Вот она в рыцарских доспехах с белым знаменем в левой руке и мечом в правой стоит в шаге от коленопреклоненного короля. Она не смотрит на Карла. Взгляд ее устремлен в небо и излучает божественный свет…

К сожалению, это не свидетельство очевидца, а всего лишь краткое описание фрески художника XIX века Жюля Леневе из парижского Пантеона. Известная картина, но не более того.

Все это очень напоминает не менее известную историю с Наполеоном на Аркольском мосту. Антуан Гро написал (заметим, по заказу самого Наполеона) картину, и все до сих пор уверены, что так все оно и было: Наполеон схватил упавшее знамя и увлек за собой отступающих солдат на Аркольский мост, обеспечив тем самым очередную блестящую победу французского оружия. На самом деле, все это лишь легенда, а сейчас можно сказать – удачный пиаровский ход. Наполеон все просчитал правильно: что было в реальности – через 10 лет никто и не вспомнит, а картина останется, заживет самостоятельной жизнью и постепенно заменит собой эту самую реальность. Так и получилось. «Подвиг» Наполеона на Аркольском мосту вошел в историю, а на самом деле он на этом мосту даже и не стоял (за двести шагов от моста он свалился в топкое болото, затем был вытащен оттуда адъютантами и увезен в тыл для смены одежды).

Так и упомянутая фреска Леневе. Изображенная на ней сцена точно так же заменила собой реальную действительность.

К сожалению, даже сама Жанна никогда не подтверждала ничего подобного. Когда на судебном процессе в Руане епископ Кошон спросил ее, что она делала во время коронации, Жанна ответила нечно невнятное, типа того, что «ей кажется, что ее знамя было где-то недалеко от алтаря».

А это значит, что сама она его в руках не держала и оно находилось где-то среди прочих знамен, совсем не на самом почетном месте.

Историк Анри Гийемен замечает:

«Карл VII не оказал ей знаков привилегированного внимания. Он ограничился помещением ее в свиту, следя за тем, чтобы она никак не выглядела звездой».

А кроме того, когда будущий король объявлял жителям Реймса о своем прибытии, в его послании о Жанне не было сказано ни слова.

Такая вот грустная история, отражающая, с одной стороны, степень человеческой неблагодарности, а с другой стороны, являющаяся свидетельством того, что функция Жанны была выполнена, и больше в ней никто особо не нуждался. Как говорится, «мавр сделал свое дело, мавр может уходить».

Кстати сказать, в тот же день, 17 июля 1429 года, Жанна написала письмо герцогу Бургундскому, в котором говорилось следующее:

«Высокочтимый и внушающий страх принц, герцог Бургундский!

Дева просит вас от имени царя небесного, моего справедливого и высочайшего господина, чтобы король Франции и вы заключили добрый прочный мир на долгие годы. Полностью простите друг друга от всего сердца, как подобает истинным христианам, а если вам нравится воевать, идите на сарацин. Принц Бургундский, я прошу вас так смиренно, как только можно просить, не воевать более со святым королевством Франции и отозвать немедленно своих людей, которые находятся в некоторых местах и крепостях названного святого королевства. Что же до славного короля Франции, он готов заключить мир с вами, сохраняя при этом достоинство, и все теперь зависит от вас. Сообщаю вам от имени Царя Небесного, моего справедливого и высочайшего господина, ради вашей пользы, вашей чести и вашей жизни, что вы не выиграете ни одного сражения против верных французов, и что все те, кто пойдут войной на святое королевство Францию, будут сражаться против Иисуса, Царя Небесного и всего мира, моего справедливого и высочайшего господина. Я прошу вас не затевать сражения и не воевать против нас ни вам, ни вашим людям, ни вашим подданным, и будьте совершенно уверены, что какое бы количество людей вы ни повели против нас, они не победят, и вам придется очень сожалеть о сражении и пролитой крови тех, кто пойдет против нас».

Глава четвертая
Жанна больше не нужна

Жанна становится опасна

Пока суть да дело, французские войска почти без боя овладели обширной областью между Реймсом и Парижем. В столице Франции в это время находился лишь двухтысячный гарнизон бургундцев и почти не было англичан.

23 июля 1429 года был взят Суассон (город в 90 км от Парижа), 29 июля – Шато-Тьерри (70 км от Парижа), и дорога на столицу оказалась практически открытой. Казалось, еще одно небольшое усилие, и Париж будет освобожден, но тут открылось одно обстоятельство: оказалось, что 25 июля туда прибыло подкрепление из Англии. Это был отряд, набранный Генри де Бофором (Henri de Beaufort), дядей герцога Бэдфорда.

К тому же, англичане передали герцогу Бургундскому 20 000 ливров для финансирования нового набора в армию. Но Филипп Бургундский, начавший сомневаться в правильности своего выбора, уже стал задумываться о том, стоит ли ему продолжать войну против короля Карла (кстати сказать, на церемонии в Реймсе присутствовала бургундская делегация).

Да и сам Карл, став полноправным королем, через своего ближайшего советника Жоржа де ля Тремуйя начал вести переговоры с Бургиньонами. Никакой поход на Париж в этих обстоятельствах ему был не нужен. Ему и без этого со всех сторон слали приветствия французские города и городишки, выражая готовность признать его власть.

Отовсюду неслись восторженные крики:

– Да здравствует Карл, король Франции!

Вот он предел мечтаний! Вот она слава! Чего еще можно хотеть?

Жанна с ее бесконечными призывами идти на Париж короля Карла стала, как бы это помягче выразиться, «напрягать». Вот неугомонная девчонка! Ну – с заданием справилась, ну – сестра, но не до такой же степени. 21 год тихо сидела в своем Домреми, а теперь хочет сразу и всего. С этим надо что-то делать…

И тут, как нельзя кстати, в среде королевских приближенных тоже началось недовольство активностью Жанны, мешавшей вести переговоры с герцогом Бургундским. Душой зреющего заговора были Жорж де ля Тремуй, ближайший советник короля, и архиепископ Реймсский Реньо де Шартр. Герцог Бургундский прислал своих послов для переговоров, это так важно для будущего Франции, а этот «символ национально-освободительного движения» с ее поспешностью и свойственной женщинам импульсивностью стал, как палка в колесах.

Жорж де ля Тремуй и Реньо де Шартр рассуждали примерно так: девушка явно чего-то недопонимает и ее следовало бы постепенно куда-нибудь убрать. Похоже, что и король стал с некоторых пор очень тяготиться своей зависимостью от нее, а ее необычайное влияние на армию просто испугало его. Вот и хорошо. Своей цели он добился, у нас тоже, вроде бы, все нормально, а эта своенравная дамочка никому из нас больше и не нужна.

Как видим, Жанна начала разочаровывать своих недавних покровителей. Она видела свою миссию в изгнании англичан из Франции, и ей были бесконечно чужды и придворные интриги, в которые ее пытались втянуть, и интересы «высокой» политики.

А без этого она переставала подходить для той роли, которую ей отводила верхушка французского духовенства, и чем явственнее убеждались в этом церковники из окружения Карла VII, тем быстрее остывал их первоначальный энтузиазм, уступая место подозрительности и страху. Особенно тревожило их распространение в различных районах Франции культа Орлеанской Девы.

История знает немало культов святых, «спущенных сверху» и навязанных народу. В отличие от них культ Жанны д’Арк зародился в самой народной среде. Восхищение ее подвигами, любовь, благодарность – все эти чувства естественным для XV века образом приняли форму религиозного почитания. Жанне и впрямь начали воздавать такие почести, какие могли адресоваться только святой. В ее честь возводили алтари и часовни, служили мессы и устраивали процессии. Скульпторы и художники придавали ликам святых черты девушки из Домреми.

Антонио Сикари в своих «Портретах святых» констатирует:

«Причиной осуждения Жанны стало не то, что многим не удалось поверить ей (то же самое произошло бы и сегодня!). Истинной подоплекой его было то, что Жанна, действуя по наитию, стала играть слишком важную роль: от того, что она сказала или сделала, зависело все влияние короля Франции».

По его мнению, уничтожение Жанны, в том числе и духовное, стало «исторической необходимостью, прискорбной, но неизбежной».

По словам историка Жюля Кишера, на юге страны, в Периге, толпы народа слушали проповедь о «великих чудесах, совершенных во Франции заступничеством Девы, посланной Богом»; на севере, в оккупированной бургундцами Пикардии, муниципалитет Аббвиля заключил в тюрьму двух горожан только за то, что они произносили в адрес Жанны «бранные речи». «Все укрепились во мнении, – писал один бургундский хронист, – что эта женщина была святым созданием». Короче говоря, народ уже видел в ней самую настоящую святую.

Вот это-то больше всего и беспокоило французских церковников. Живая святая, да еще взбалмошная, активная, истеричная! Посмотрите, ее действия практически невозможно контролировать! Церковь по собственному опыту знала, насколько опасен бывает такой народный святой: пример пражского «революционера» Яна Гуса, которого пришлось сжечь на костре в 1415 году, был еще слишком свеж в памяти.

Вывод из всего вышесказанного делает Д.С. Мережковский:

«Жанну все еще выставляют люди церкви и политики напоказ англичанам, как пугало, но сами втайне уже боятся ее или сомневаются в ней: «Что это за существо под видом женщины, Бог знает… А что, если и вправду ведьма? Какой позор – дьяволом восстановлены святые Лилии Франции!» -так, может быть, искренне думают почти все ближайшие сановники Карла и он сам иногда больше всех».

Какой еще поход на Париж?

А тем временем, пока Карл VII с упоением собирал стекающиеся отовсюду признания в верности, герцог Бэдфорд занимался укреплением Парижа.

4 августа 1429 года во главе мощной армии он выступил из Парижа в сторону Санлиса, оставив герцога Бургундского губернатором города.

15 августа английская и французская армии встали друг против друга неподалеку от замка Монтепийуа. Палило солнце, и в густой пыли, поднятой тысячами ног, отличить одних от других было почти невозможно.

Сражение казалось неизбежным. Однако войска весь день простояли в бездействии, а на следующий день обе стороны отступили, так и не решившись начать атаку. Англичане отошли к Парижу.

В тот же день, 16 августа, советник короля архиепископ Реймсский Реньо де Шартр вступил в Аррасе в переговоры с Филиппом Добрым, герцогом Бургундским, предлагая ему всевозможные блага в обмен на нейтралитет в борьбе французов против англичан.

В это время Жанна, находясь на волне популярности, продолжала открыто призывать всех к походу на Париж.

– У нас есть еще одна благоприятная возможность, – с жаром говорила она Карлу VII. – Если мы без промедления ударим по врагу, все будет хорошо. Вели мне идти на Париж! Через 20 дней он будет твоим, а через 6 месяцев -и вся Франция! Дела у нас не больше, чем на полгода, но если время будет упущено, нам не наверстать его и за 20 лет. Скажи свое слово, милостивый король, одно только слово!

– Позволь, – прервал ее король, – какой еще поход на Париж? Ты забываешь, что дорогу туда преграждают английские крепости!

– Когда мы наступали на Реймс, что мы встречали на своем пути? – возразила Жанна. – Английские крепости. Чьи они сейчас? Французские. Причем без всяких жертв и потерь. Каков же вывод? Крепости между нами и Парижем заняты теми же англичанами, с теми же сомнениями, с теми же слабостями и с тем же страхом перед гневом Всевышнего. Нам остается только идти вперед, и эти крепости – наши, Париж -наш, Франция – наша! Скажи свое решительное слово, милостивый король! Повелевай своей слуге…

– Но это нанесло бы оскорбление герцогу Бургундскому, -неуверенно начал король. – В силу договора, который, как мы надеемся, будет заключен с ним…

– Какой договор! – перебила его Жанна. – Герцог Бургундский всегда пренебрегал тобой. Что же сейчас склонило его к переговорам? Его убедила сила! Да, да! Таких людей можно в чем-то убедить лишь силой. Ты надеешься заключить с ним договор и с его помощью освободить Париж? Только слепой не видит, что все эти переговоры лишь дают возможность герцогу Бэдфорду подтянуть подкрепления и бросить их против нас. Милостивый король, очнись! Путь свободен, Париж зовет! Одно твое слово, и мы…

Никакого слова не последовало. 21 августа в Компьене Карл VII подписал договор о перемирии с бургундским посольством, которое возглавлял Жан Люксембургский. Срок перемирия составлял четыре месяца. В этот период никто не должен был захватывать чужие города или требовать от них повиновения. Кроме того, Карл VII обязался передать герцогу Бургундскому города Компьень, Санлис и Крей.

Это перемирие существенно укрепляло позиции Бургундии, лишало французскую армию многих преимуществ, которые были достигнуты предыдущими победами, и признавало за герцогом Бургундским право сохранять контроль над Парижем.

По мнению историка Марселена Дефурно, этот мир «положил конец противостоянию Карла VII и герцога Бургундского», а англичане «потеряли последнюю – и без того уже очень ненадежную – точку опоры, которая частично сохранялась у них в общественном мнении».

По словам летописца герцога Алансонского Персеваля де Каньи, Жанна «была сильно опечалена» такими переговорами короля Карла. Она рвалась в бой и несколько раз просила у короля войско, чтобы идти на Париж, но безрезультатно. Тогда она вместе с герцогом Алансонским и небольшим отрядом верных людей направилась к Парижу сама.

Фредди Ромм в своей книге о Жанне д’Арк констатирует:

«Коронация дофина Карла исчерпала миссию Жанны… Теперь «пророчество Мерлина» сбылось. Франция была спасена».

Это означало, что она не была больше нужна.