Текст книги "Сила басурманская"

 
У меня на топоре
Надпись: «Счастье детворе».
И еще он при ударе извлекает ноту «ре»…
 

Старшого, который и насмотрелся всякого, и сам мышью успел побывать, не слишком удивила адская смесь армейской реальности и явно средневекового персонажа. Палач смотрелся посреди зауральской базы словно Белоснежка в публичном доме. Это непостижимым образом успокоило дембеля. Ну, не может быть настоящей такая казнь!

Внимание Ивана притягивали сапоги на меху. Заплечных дел мастер чувствовал себя комфортно, и парень, чьи зубы уже начали колотить чечетку, ему позавидовал.

– Последнее желание есть? – спросил капитан Барсуков.

– Унты бы сейчас… – Приговоренный Емельянов показал на ноги палача дрожащим пальцем.

Капитан пожал плечами, дескать, воля казнимого закон. Здоровяк положил топор на заснеженный асфальт и снял сапоги. Старшой торопливо натянул их, избавившись от холодных ботинок.

Ногам стало тепло, Иван заулыбался, но тут некое чувство опасности вдруг выдернуло дембеля из сновидения, и он резко сел, одновременно осознавая себя на берегу реки Смородины, а не на военной базе.

Распахнув глаза, Старшой мгновенно понял, почему его ногам сделалось тепло. Дело в том, что они по колено лежали в раскрытой зубастой пасти.

Иван закричал и совершил беспрецедентный прыжок, которому позавидовал бы любой акробат. В ту же секунду верхняя челюсть неведомого хищника резко пошла вниз, и зубы громко клацнули.

– Ни хрена себе – крокодил, – прошептал дембель, каракатицей ползя в поле.

Поведя плоским вытянутым рылом, чем-то напоминавшим лик капитана Барсукова, пресмыкающееся обиженно заурчало и двинулось за Старшим. И проворно, надо признать, двинулось!

Короткие лапки разогнали длинное тело до леденящей кровь скорости. Шипящая крокодилья пасть раскрылась. Иван неуклюже перекувыркнулся и бросился от зверя. В миллиметре от дембельской задницы щелкнул захлопывающийся рот.

Припустив еще веселей и почувствовав, что хищник чуть отстал, воронежец принялся лихорадочно копаться в памяти, извлекая знания о крокодилах. Водное пресмыкающееся не особо славилось сухопутными подвигами. Вскоре зелено-коричневый убийца должен был устать. Но это в нашем мире! Здесь же, подле Мирового Древа, где действовали иные законы, крокодилы вполне могли оказаться чемпионами по бегу.

К счастью Емельянова-старшего, пресмыкающееся действительно выдохлось и остановилось. Притормозил и парень. Теперь, после испытанного ужаса, его взяла какая-то первобытная злость. «Сначала грабят, потом чуть ноги не сжирают… Тварь я дрожащая или кто? – закипал Иван. – Вон, по ящику была передача с мужиком из Австралии. Так он этих крокодилов и в хвост и в гриву! Все, чемодан, тебе кранты!»

Хищник глядел на него масляными глазками. Ножки притомились, аллигатор уложил брюхо на траву.

– Знаешь чего, морда крокодилья? – процедил Старшой. – А иди-ка ты в сопло!

На продолговатом рыле проступила сдержанная озабоченность. Иван увидел под глазом рептилии большую слезу. Это сильнее распалило гнев:

– Поздно плакать, бревно на ножках. Сейчас я тебя буду убивать.

Парень стал обходить крокодила полукругом справа, что встревожило хищника, но он предпочел подождать. «Метра четыре в длину. Редчайшая особь», – прикинул дембель, приближаясь к хвосту чудища.

Крокодил задергался, стал против часовой стрелки разворачиваться мордой к Ивану. Охотник ускорился, стараясь держаться возле хвоста. Хищник тоже подсуетился, и Старшой был вынужден отпрыгнуть подальше.

Замерли.

А потом дембель повторил обходной маневр. Сценарий проигрался еще раз. На третий Иван крепко схватил уставшее пресмыкающееся за хвост, и началась борьба. Крокодил постарался извернуться так, чтобы достать парня, но при всей своей гибкости потерпел анатомически обусловленную неудачу. Тогда хищник принялся вырываться. Старшой едва не упустил аллигатора, и только непонятно откуда взявшееся первобытное упрямство удесятеряло силы богатыря.

В эти секунды, растянутые в часы, Иван-крокодилоборец уподобился лермонтовскому Мцыри. Он пламенел, рычал, как рептилия, как будто сам он был рожден в семействе пресмыкающихся[9]9
  Разумеется, пресмыкающиеся – это класс, но ведь Михаил Юрьевич писал: «Как будто сам я был рожден / В семействе барсов и волков...», явно не имея в виду биологическую систематизацию.


[Закрыть].

Обозванный чемоданом хищник пополз к воде.

– Паникуешь, морда? – пропыхтел дембель, упираясь пятками в землю.

Аллигатор задергался из стороны в сторону, чуя, что его вполне успешно тащат от берега. Тут Старшому и удалось перевернуть противника на спину. Оказавшись на лопатках, крокодил тут же потерял всякие преимущества, да к тому же впал в оцепенение. Такова была реакция его – пресмыкающегося перед человеческой мощью – организма.

Одержав победу, Иван успокоился и даже слегка ужаснулся собственному азарту. Естественно, он не собирался вспарывать белесое брюхо речного гиганта. Но надо было что-то делать. Емельянов-старший стоял возле осоловело водящего лапами крокодила и решал, как поступить. Идей не возникало.

Как всегда в таких случаях, решение проблемы поступило со стороны.

– Эй! А ну не замай Музгарку! – донесся от реки какой-то булькающий крик.

В воде по колено стояло существо, которое Старшой сразу окрестил саламандрой. Была такая книжка писателя Чапека – «Война с саламандрами». Иван ее читал.

Абсолютно лысый чешуйчатый человек темно-бирюзового цвета был примерно того же роста, что и дембель. Шея у саламандры отсутствовала. Меж пальцами виднелись полупрозрачные перепонки, фигура была тонкая, но мускулистая. Лик с приплюснутым носом и рыбьими глазами был страшен по определению, только сейчас рассерженный саламандр еще и скалил поистине щучьи зубы.

Зловещую картину портила лишь сбившаяся набок ушанка наподобие той, что носил почтальон Печкин. С обвислой шапки стекала вода, усиливая комизм. Правда, смеяться как-то не тянуло.

Иван выпустил из рук крокодилий хвост и отступил:

– Он первый начал. Я дремал, а он мне ноги чуть не отхватил!

Чешуйчатый вышел на берег, зашлепал ластообразными ногами к питомцу. Склонился, напрягся, перевернул тушу в правильное положение. «Чемодан» отмер, зашевелился, приходя в сознание.

– Музгарушка, – ласково протянул ластоногий.

Крокодил по-собачьи прижался к ноге хозяина, как бы жалуясь на визитера. Коричнево-зеленый хвостище при этом ходил ходуном. Ну, просто не аллигатор, а вылитый пес!

Человек опять наклонился, потрепал зверя по голове:

– Беги, Музгарка, домой.

Рептилия прочапала к воде и скрылась, вильнув хвостом на прощание.

– See you later, alligator! Такого надо с поводком и в наморднике, – то ли схохмил, то ли серьезно заявил Старшой.

– Ну, сорвался с привязи, – виновато ответил чешуйчатый, но тут же сменил тон: – Ты кто таков? Чего в Посюсторони делаешь?

– В Потусторони, – исправил дембель.

– Это она для тебя Потусторонь. Кто таков, спрашиваю!

– Иван.

– Вот так просто – Иван? – разочарованно проговорил темно-бирюзовый.

– Богатырь.

Рыбьи глаза критически оценили парня.

– Хлипковат.

– Да удал, – тренькнул Старшой, затем быстро понял, что не хочет испытывать воинское мастерство чешуйчатого, и добавил: – Между прочим, князь Задолья.

– О! – незнакомец-ихтиандр тут же сменил тон на уважительный. – Так с того бы и начинал, князь Иван! А меня Саламандрием величают.

Емельянов еле сдержал усмешку – надо же, угадал с Чапеком!

– С чем пожаловал, княже? – почтительно спросил Саламандрий.

– Вот, водяного ищу.

– А на кой ляд я тебе сдался? У меня нету ничего. Моя заводь с краю.

Взгляды дембеля и чешуйчатого встретились, и Старшому стало ясно: быстрого решения по живой воде не светит.

* * *

Окончательно разочаровавшись в князе Световаре, Полкан Люлякин-Бабский затеял послать гонцов в Мозгву и Легендоград. Следовало заручиться поддержкой Юрия Близорукого и Василисы Велемудровны. Если в юной легендоградской княгине боялин не сомневался, то по поводу мозговского правителя имел серьезные опасения. Тороватый и осторожный князь мог и не дать дружину.

Биться с мангало-тартарами в одиночку, да еще с таким руководителем, как Световар, означало проиграть еще до начала сражения. Полкан побродил по городу, объехал его вокруг и понял с непередаваемой словами остротой, что Тянитолкаев, наполовину защищенный рвом и валом, а с другого края забранный деревянной крепостной стеной, не выдержит серьезной осады.

«Почему мы не едины в своих чаяньях? – вопрошал себя боялин. – Видно, прокляли нас всемогущие боги, даровав эту двойственность. Воистину, тянитолкаевцы не слоны и ослы, а просто большие дуралеи!» Потом гнев Люлякина-Бабского переметнулся на кочевников: «И чего им в степях своих не сидится? Мы же им и так исправно обозы с данью шлем ежегодно! Поганые алчные черти! Чтоб вам пусто было!»

Смирив бессильную злобу, боялин обрел трезвость мысли. До Мозгвы было дальше, чем до Легендограда, поэтому первым делом Полкан снарядил посла Юрию. Люлякин-Бабский вызвал к себе верного Малафея.

Юноша-посыльный прибыл, как всегда, вовремя.

– Слушай внимательно, Малафей, – произнес боялин, вертя в руках свиток. – Ты у меня самый ловкий да разумный, посему дело тебе поручаю огромной государственной важности.

Конопатый костлявый парень кивнул, проникаясь ответственностью.

– К тебе приставлю трех молодцов из охраны. Будешь за старшего. Это письмо доставишь лично князю мозговскому Юрию. Не помощнику. Не советнику. Не воеводе. Князю. Из рук в руки. Надо будет, кричи петухом, чтобы пропустили. Надо будет, бей челом об пол – до свадьбы зарастет. Надо будет, помри, но свиток сей вручи князю. Уразумел?

– Всецело.

– Не умничай, – поморщился Полкан. – Никому о моем поручении не говори. Сейчас выйдешь из терема и на коня. Но сам пойми: грядет война с кочевниками, и Тянитолкаеву позарез нужна помощь Мозгвы. Нельзя нам поодиночке орде поганой противостоять. Уразумел?

– Да, боялин. – В голосе Малафея звучали тревога и подлинный ужас.

– Не дрейфь, отроче, прорвемся.

Люлякин-Бабский потрепал парня по плечу, вручил письмо и благословил в путь.

Неспокойно было на сердце у Полкана, и не зря: через два дня раненный в плечо и ногу Малафей приполз к резному крыльцу терема.

– Передайте боялину: нас перехватили какие-то лихие люди в мешках, – пролепетал парень и лишился чувств.

Так бесславно закончилась попытка Люлякина-Бабского заручиться поддержкой сильного мозговского соседа.

У Станислава Драндулецкого, наоборот, дела пошли в гору. Он тоже снарядил караванчик к Юрию Близорукому, но, в отличие от Полкана, возглавил посольство сам. Кроме того, боялин-слон просчитал шаги своего заклятого конкурента и через доверенного человечка нанял разбойников. Они и перехватили Малафея. Парень успел уничтожить свиток и насилу убежал от лиходеев, благо было темно.

Станислав приготовил дары. Естественно, они не сравнились бы с сокровищами Персиянии, так никто и не требует от соседей слишком богатой взятки. Разве не в одной Эрэфии живем?

С точки зрения князя Световара, все было не так просто. Он, будучи единовластным правителем Тянитолкаева, не очень-то хотел попасть в зависимость от Мозгвы, зная, что подчиненная Юрию Отрезань платит не только мангало-тартарам, но и князю Близорукому.

Совсем недавно Световар встречался с другими князьями, были там и володетель Двери, и вождь Отрезани, не приехали лишь Юрий и Велемудр Ненапряжный из Легендограда, то есть представители двух самых сильных эрэфийских княжеств. Так ведь Велемудр погиб, оттого и не прибыл. А уж что творилось в те темные дни в Легендограде!

Чем помогут мелкие князья? Станут ли? Световар не ждал чудес. Кланяться Юрию тоже не хотелось. Была надежда на Василису Велемудровну. Уж она-то, недавно ничуть не сумняшеся снарядившая дружину аж до Торчка-на-Дыму, в стороне не останется. Только она привела из битвы со Злодием Худичем потрепанную рать.

Страшнее всего было то, что князь Тянитолкаева размышлял обо всех этих вещах как об отвлеченной проблеме, он-то не верил в близость кочевой орды. Именно поэтому весть о разоренной Малорассеянии ударила как гром среди ясного неба.

Оборванные люди прискакали на взмыленных конях, сбивчиво поведали о падении Киевца. Дескать, тьма тьмущая степняков, как смерч, смела всякое сопротивление. Лютый Тандыр-хан приказал мужчин-воинов истреблять, остальных гнать в полон.

Световар схватился за седеющую голову. Угроза набега мгновенно превратилась из умозрительной проблемы в реальную беду.

«Благо дружина два дня во всеоружии», – порадовался князь, но тут его тоже ждало легкое разочарование. Ратники, с присущим им отвращением к учениям, собирались крайне слабо, а о крестьянском ополчении никто и не позаботился. Меж тем Световар ждал больших учений и четко велел согнать все боеспособное население в отряды.

Кроме дружинников поднялись лишь четыре деревеньки, принадлежавшие Полкану.

Стоило людям узнать о надвигающемся полчище, и отношение к сбору изменилось. Теперь каждый стремился вооружиться и защитить семью, дом, ну и заодно князя с боялами.

Люлякин-Бабский всячески доказывал собственную готовность к боям. Он жестко руководил Партией ослов, за пару дней превратив партию в подобие армии. Каждый осел, как это смешно ни звучит, знал свой маневр.

В стане слонов все развивалось значительно медленнее. Станислав Драндулецкий уехал в Мозгву, и в отсутствие главы партии бояле погрязли в спорах. Когда к ним пришел Полкан с предложением объединиться, они отказались, ведь ходить под рукой осла претило любому слону.

По улицам каждый день бродила растрепанная Скипидарья. В тонкой руке гадалки по-прежнему горел светильник.

– Горе тебе, град незащищенный и расколотый! Одумайся, люд тянитолкаевский, встань под одно знамя!

* * *

Колобок-разумник отогнал тяжеловоза к ручью и начавшим по-весеннему зеленеть кустам, с большим трудом расседлал, а потом вернулся на берег огненного озера.

Через двое суток воды расступились и по скользкому донному илу в мир прибрел шатающийся Егор Васильевич Емельянов. Вид у него был, словно ему пришлось все это время физически работать. В каком-то смысле так оно и получилось.

Богатырь похудел, осунулся, под глазами залегли тени. Ремень болтался свободно, мешковато выглядел китель. За спиной на перевязи болтался немаленький меч. Неверные ноги вынесли дембеля на берег, озеро сомкнулось.

Ветер донес до каравая молодецкий перегар.

Хлеборобот хотел высказать спутнику все, что накипело, но ефрейтор Емеля остановил его, подняв руку ладонью вперед.

– Позже, – просипел парень. – И так еле отпустила.

Лошадка нашлась там, где ее оставил Колобок. Егор с третьей попытки закинул седло на крутую спину, кое-как затянул подпруги, влез, чмокнул каурку в шею и сказал:

– Шеф, гони в Тянитолкаев.

Презрительно фыркнув, кобылка потопала на запад.

Глава шестая,
в коей Старшой оказывается между Сциллой и Харибдой, а Егор принимает участие в ДТП

А теперь наберите полные легкие воздуха…

М. Задорнов

Водяной оказался товарищем крученым, скользким и попросту мутным. Очевидно, в нем боролось несколько желаний. Первое – сбежать поскорей от витязя, явившегося из мира живых, и не мучаться. Второе – поболтать хоть с кем-нибудь, посплетничать, а то и похвастаться. Все-таки быть главным по Смородине и почетно, и доходно, только куда этот доход девать-то? Третье – а вот любопытно, чего пришел? Ну, и еще желания были, конечно. Так, по мелочи.

Огорошив Ивана отповедью о «моей заводи с краю», Саламандрий шлепнул себя по лбу перепончатой рукой и стал зазывать Старшого в гости, на дно речное.

– Да ну тебя, – насторожился дембель. – Я больше полутора минут под водой не протяну, да и с крокодилом твоим на его территории встречаться не тянет. Вдруг он матч-реванш устроит?

– Музгарка-то? Не думай плохого! Он ученый у меня. Я ему: «Фу!» – он под корягу. А коли боишься, я его на цепь посажу. Пусть по цепи походит.

– …Кругом, – добавил Иван, глядя на Мировое Древо и вспоминая кота Баюна.

– Да хучь и кругом. А насчет воды тоже никаких препон не видится. Нешто ты не слыхал быль о купце Садко? По нашему приглашению любой воздуходышащий вполне вольготно себя на дне почувствует.

У Емельянова-старшего было мало вариантов. Живую-то воду надо добывать.

– Ладно, сажай крокодила на цепь, если не врешь.

Через пять минут Саламандрий вынырнул, сияющий, словно бирюзовый самовар, выжал ушанку, подмигнул Ивану рыбьим глазом:

– Айда, гостюшка дорогой, в чертоги подводные. Рыба свежую икру мечет, русалки баньку топят. Осьминога послал за элем кочевряжским, в утопших кораблях хранящимся.

– Подожди, – насторожился Старшой. – Откуда в реке осьминог? И откуда в Нави корабли?

– Вот ведь пескарь премудрый! – усмехнулся Саламандрий. – Смородина есть первоначальная река, всем рекам Яви жизнь дающая. Отсель можно в любой водоем попасть, был бы навык волшебный. А у домовитого водяного в услужении не только осьминоги состоят. А кого ж еще за элем послать, окромя восьмилапого холопа, чтоб два раза-то не бегати? Все, хватит вопросов, сам сейчас все узришь. Ныряй! Чего за пряжку ухватился? Прямо в одеже!

И дембель решился.

Сделав пару шагов, он изящно прыгнул к Саламандрию. Открыл глаза. Чистейшая прозрачная вода позволяла видеть дно и плавающих вдали рыбок. Управитель Смородины тоже полностью погрузился, и только сейчас парень заметил, что бурное течение словно обходит стороной его и водяного.

Хозяин выдохнул воздух, проводил пузыри задумчивым взором и сказал:

– Не задерживай дыхание, все будет хорошо.

Звук, конечно, исказился, но Иван не мог понять, как вообще возможно говорить под водой. Связки не должны колебаться! Меж тем запас кислорода подошел к концу. Все существо Емельянова-старшего противилось идее выдохнуть. Дембель попробовал вынырнуть, и тут его схватил за ноги ловкий Саламандрий. «Развели, как последнего лоха!» – с горечью подумал парень. После непродолжительной борьбы он сдался. Приготовившись захлебнуться, воронежец вдруг осознал, что дышит!

– То-то, а то – ишь! – попенял водяной и поплыл в глубь реки.

Иван последовал за ним.

Дно было устлано белым благородным песком. Длинные листья трепыхались, словно флаги на ветру. Разноцветные рыбки ходили кто поодиночке, кто пестрыми косяками. Старшой чувствовал: попади сюда какой-нибудь ученый-биолог, и у него случится инфаркт – настолько непохожими на привычных для нас речных обитателей были здешние особи. Впрочем, между большими ярко-розовыми телескопчиками и окрашенными во все цвета радуги барбусами курсировали и щуки с окуньками. Чуть позже мимо промчался желтый в оранжевый горошек сом.

– Такое даже наркоманам не приглючится, – прокомментировал дембель.

Дно Смородины резко ушло вниз, и Саламандрий устремился в этот «Марианский желоб». У парня не было выбора, он тоже направился во тьму. Почти сразу же зажглись десятки маленьких огоньков. Рыбки-светлячки проводили хозяина и гостя к подводному терему явно кораллового происхождения. Стоило к нему приблизиться, и он осветился волшебным голубоватым светом. Иван залюбовался. Из ворот выплыли две роскошные длинноволосые девушки правда, с рыбьими хвостами. Зеленый оттенок кожи не портил впечатления от прелестей русалок, симпатичные личики излучали радость и интерес.

– Пригоженький, – промолвила красноволосая.

– Кто бы спорил, – поддержала обладательница синей гривы.

Старшой решил, что здесь не обошлось без сумасшедшего визажиста.

– В баню, вертихвостки! – скомандовал Саламандрий, хлопая одну из русалок по тому месту, где у обычной девушки персияне находили джасмыгюль.

Обстановка терема была до неприличия роскошной. Правда, мебель справили из мраморного камня – дерево либо всплыло бы, либо сгнило. Мозаики заменяли полотна картин, на многочисленных полках покоились подводные сокровища. У хозяина был вкус: драгоценные предметы располагались по эпохам, без смешения стилей и стран происхождения. Впрочем, Иван не был ценителем древностей.

Миновав длинные коридоры терема, русалки и Саламандрий с дембелем выплыли на внутренний двор. Дорожки здесь были засыпаны крупным жемчугом. По краям, возле конур, сидели цепные лобстеры. В большой золотой клети лежал давешний знакомец – крокодил. Почуяв парня, хищник зарычал.

В центре двора высилась огромная стеклянная или хрустальная колба. Внутри нее неведомый архитектор организовал большую воздушную мансарду. Поднырнув под толстую стену, четверка попала в колбу через специальный лаз.

Здесь на мягкой траве стояли деревянная банька и уютная, увитая плющом беседка. Дневной свет падал из горлышка колбы. Старшой прикинул, что диаметр круглого островка составляет не меньше полутора сотен метров. Российским олигархам такое и не снилось.

Пахло тут будто в деревне – зеленью, нагретой землицей и чуть-чуть древесным дымком.

– Будь как дома, Ваня, – провозгласил Саламандрий. – Похожий колокол, говорят, был у самого Александра Македонского, только где он теперь?

Дембель оторвал взгляд от белесого дыма, вертикально поднимавшегося из банной трубы, посмотрел на русалок. На твердой земле девушки чудесным образом обзавелись стройными ногами вместо хвостов, только цвет кожи и волос остался радикальным.

Потом была подводная баня на березовых полешках. Водяной сказал, что ему присылают дрова из Яви. Иван уже ничему не удивлялся. Веники, жар, холодный эль, богатый стол, шаловливые и развеселые подружки-русалки. Что еще нужно для отличного отдыха в Потусторони?

Распаренный Иван с удовольствием уплетал икру, сушеную рыбу и запивал это все древним кочевряжским пивом. Парень уже рассказал Саламандрию свою запутанную историю и даже заикнулся про цель визита. Повелитель Смородины отмахнулся:

– Сперва примем дорогого гостя по всем правилам, а уж потом и о делах побулькаем.

– А сам-то ты как здесь оказался? – спросил Старшой.

Вопрос необыкновенно обрадовал водяного. Биография чешуйчатого была длинной и начиналась вообще не с него.

Чудесные существа возникают разными путями. Часть так называемой нежити была создана богами такой, какая она сейчас и есть. Да и не нежить тоже. Взять того же вещего кота Баюна или заповедную птицу Рарожича. Их природа никогда не менялась, они пришли в жизнь готовенькими.

Другие создания сделали себя сами. Ошибившийся в пропорциях зелий колдун, возгордившаяся ведьма, хотевшая сравняться с небожителями… Вот Баба Яга, к примеру.

Некоторым просто не повезло. Вот, к примеру, сказывают бабки, будто давным-давно случилась престранная оказия. Залезли парень с девкой в стог сена. Стали бороться да миловаться, и вдруг в самый ответственный миг парень как закричит! Подруга его испугалась: «Что с тобой, ненаглядный?» А он из того места, каким принято сидеть, вынимает большую швейную иглу. Сам чуть не плачет.

Девка-то ручками белыми всплеснула: «Ай да прелесть! Дай мне ее!» Парень отвечает, мол, в меня воткнулась, мне и принадлежит. Подруга будто белены объелась – кричит, дерется, душит ненаглядного. Так и порешила в беспамятстве. Схватила иглу и сбежала из деревни в глубокие пещеры.

А игла-то, говорят, непростая. Будто голос какой из нее слышится и надписи непотребственные проступают. Но девка-то безграмотная была, так что читать не умела.

Теперь стала хранительницей иглы, всю пещеру паутинной вышивкой забила.

Похожая судьба и у водяных. Конкретный Саламандрий отправился купаться по пьянке и утонул. Стал заштатным тритонишкой пруда, где смерть свою нашел. Покручинился, побесился да стал порядок в пруду наводить. Тамошний водяной заприметил толкового утопленничка, двинул по карьерной лестнице. Вскоре дали отдельную запруду, потом озерцо, там и реку пожаловали, дело добралось и до моря.

На всех постах Саламандрия поджидал успех. Везде его хозяйство процветало, порядок он создавал идеальный, учет налаживал точнейший.

За неполные три сотни лет водяной снискал уважение и зависть коллег. Но утопленники если и завидуют, то не пылко. Зато хладнокровное уважение трезвей слепого человечьего будет. Будучи весьма молодым водяным, Саламандрий достиг вершины карьеры – совет водяных представил его кандидатуру в новые хранители матушки-реки Смородины.

Как представил? Да убили повторно. В Навь же только усопшие попадают.

Нет, все-таки не из зависти, не надо!

Здесь, в Смородине, и трудится пару тысяч лет. Навел образцовый порядок: рыбы мечут икринка к икринке, водоросли растут специально оформленными рядами, воды текут в срок и в полном объеме (он даже огромный гроссбух показал, где все записывается!). Через это и в мировом океане Яви порядка больше стало. Так и существует.

– А чешуя и перепонки? – спросил Иван.

– Отросли. Человеческий организм ко всему адаптируется, особенно после смерти, – острозубо улыбнулся Саламандрий.

– Кем же ты при жизни был?

– Бухгалтером на большом шарикоподшипниковом заводе, – вздохнув, промолвил водяной. – Там у меня все в ажуре было. Каждая шайбочка на своем счету! Без наряд-заказа ни на миллиметр к складу! Согласуйте с директором! Процент переработки низок! План в срок! Дебет десятого счета перепроверить! Как недостача по шпонкам в размере четырехсот двадцати трех рублей шестидесяти семи копеек?! Все без премии, пока не найдется!!! Эх, разбередил ты, Ваня… Меня за принципиальный подход к бухучету и финконтролю коллеги Плюшкиным прозвали.

Отчего-то дембель подумал, что зануду-бухгалтера перед купанием подпоили тоже коллеги.

– В каком году утонул? – поинтересовался парень.

– В тысяча девятьсот семьдесят восьмом…

«Это хорошо, что он до перестройки не дожил, – подумал хмельной Иван. – Он, наверное, повесился бы, когда завод развалился».

– А как там, в Яви? Идеи Троцкого живут и побеждают?

– Троцкого?! – У дембеля даже икра изо рта посыпалась, и педантичный Саламандрий собрал ее на листок, служивший салфеткой.

– Ясен пень, Троцкого. Не Ленина же!

Несмотря на принятый алкоголь, голова Старшого заработала как часы: «Если водяной не прикалывается, то выходит, что реальностей, из которых люди попадают в этот сказочный бедлам, минимум две!»

– Да, не Ленина, – произнес дембель. – Давай хлопнем.

Саламандрий еще долго потчевал Ивана, они так и уснули за столом. Вышколенные водяным русалки да тритоны уложили их на мягкие постели. Старшого в воздушном колоколе, а начальника Смородины под водой.

Утром гостя и хозяина заботливо отпоили рассолом от морской капусточки. Парень морщился, но глотал йодистую жидкость.

– Заодно щитовидка будет в порядке, – приговаривала богатая бюстом русалка.

Потом был роскошный завтрак в беседке, грозивший перерасти в очередную попойку, но Иван мужественно отверг хитрые предложения Саламандрия «дернуть еще по кружечке кочевряжского эля».

– Там, – Старшой ткнул пальцем в потолок стеклянного колокола, – мой братишка. Он ждет. А дома – мамка. Я бы с тобой с удовольствием загудел на недельку-другую, только, сам понимаешь, нечестно это будет.

– Вот ты как, – вздохнул водяной, и его бирюзовая чешуя стала еще темнее. – Да ладно, я не деревяшка железная, все разумею. Мать – это святое. Давай о деле.

Зеленая рука отодвинула бочонок с элем в сторону, Иван приступил к главному:

– Я тебе уже говорил, что Карачун велел собрать несколько чудесных вещей, иначе домой не вернемся. Мы с Егором уже нашли золотой ключ, он должен отыскать молодильные яблоки, а на мне еще два пункта обязательной программы – перо жар-птицы и живая вода. Добрые люди подсказали, что если уж у кого она и есть, так это у тебя. Помоги, будь другом.

Старшой посмотрел на Саламандрия, внимательно разглядывающего межпальцевые перепонки, и добавил:

– Только такой влиятельный водяной, как начальник Смородины, способен раздобыть редчайший вид воды.

Темно-бирюзовый ихтиандр крякнул и налил-таки себе эля. Выпил, уставился на дембеля. Парню стало не по себе.

– Кто, если не ты, могущественный управитель главного… – начал было дембель, но его прервал поморщившийся Саламандрий:

– Хватит подлизываться, Ваня. Вот она течет. – Он махнул куда-то за спину.

Ничего, кроме прозрачной стеклянной стены, за которой сновали юркие рыбки, Старшой не увидел.

– Чего пялишься? – проворчал хозяин. – Бери, черпай хоть ведрами, мне не жалко. Смородина и есть живая вода. Корни Мирового Древа поит. Я то, старый карась, думал, тебе чего сложного подавай.

– Так если тут целая река живой воды, то этого бы на всех хватило… – прошептал пораженный простотой решения Иван.

Поскучневший Саламандрий вдруг рассмеялся:

– Если бы у бабушки была некая часть тела, она была бы дедушкой. Мы с тобой находимся в той части Нави, где бывают лишь боги. Как там у ромеев древних было? Кесарю кесарево…

– …А слесарю слесарево, – закончил воронежец расхожую присказку. – Мне ведра не надо. Мне бы пару пузырьков…

– Как знаешь. Ты, кстати, искупавшись в Смородине, зело здоровым стал. Некоторое время на тебе все зарастать будет, а уж хворь до самой старости не коснется.

«Прямо как вечная аптечка в компьютерной игре-стрелялке», – отметил Старшой, все еще не веря в удачное решение проблемы с живой водой.

– Пузырьки-то имеются? – небрежно бросил речной управитель.

– Не-а.

– Хреново! У меня тоже.

Иван озадачился, но просиял:

– Тогда бочонок из-под эля возьму!

– Хм, ты не подумай, что мне жалко. – Рыбьи глаза заморгали, чешуйчатое лицо приняло виноватое выражение. – Бочонок элем пропитался, а водица этого не любит. Мигом испортится.

Дембелем овладело беспокойство:

– Ну, а этот, осьминог твой, ничего не сможет раздобыть? Бутылку или флакончик…

– Нет, у него мелочи между щупалец вываливаются. – Водяной встал из-за стола и прошелся по беседке. – Знаю местечко. Тут недалеко. Но пойдешь один.

Тон и рубленая речь Саламандрия чертовски насторожили Старшого. Мутное создание что-то недоговаривало.

– Погоди-ка, – медленно произнес парень. – А в чем подрезка?

– Чего?! – Пучеглазый водяной заморгал.

– Где темнишь? – строго спросил Иван.

– Вот ведь приметливый, – с досадой сказал чешуйчатый, садясь на лавку. – Там у меня, значит, колода. Под колодой живет тварь. Муренией Ильиничной кличут. У нее пузырьков – что у дурака махорки. Она в прошлой жизни очень больная была, так ее в Навь прямо с лекарствиями и закинуло. Но она через это ядовитая.

– А говорил, что у тебя порядок, – подколол Емельянов-старший.

– Отдельные недостатки встречаются, – признал Саламандрий. – Работаем!

– Так она змея?

– Почему ты так решил?

– Ну, раз подколодная… – смутился дембель.

– В целом ты прав. Змея. Но жаба, – загадочно выразился водяной. – Каракатица, в общем, медузная. Ну что, поплыли?

Прислушавшись к своим ощущениям, воронежец констатировал, что похмелье миновало. Выбора не было – не с пустыми же руками возвращаться!

Второй переход на подводное дыхание дался Ивану значительно легче первого, Саламандрию даже не потребовалось его притапливать. Плыли долго, около часа. Движение замедлял неповоротливый дембель, а хозяин Смородины, оснащенный ластами и перепонками, терпеливо двигался в четверть силы.