Текст книги "Сила басурманская"

Неслух медленно терял сознание. Он смог приподнять голову и поглядеть на чудесную бумагу, которая одолела упыря. Это была тонкая книжица, сделанная очевидным умельцем. «Не из нашей Яви, – мелькнула мысль в гаснущем разуме мужичка. – Как же я ее раньше не встречал?.. И буквы такие ровные, ох, не человеком писанные…»

Силы оставили мозгвича. Он выронил проткнутую двумя клыками реликвию. Она упала на пол. Свет разгорающегося пожара осветил алыми всполохами обложку дешевого издания середины девяностых: «Библия для детей».

Как она попала в этот совершенно нехристианский мир? Наверное, так же, как и радиоприемник, компьютер Ерепентиум и масса других вещей. Могла ли она изменить его? Конечно, но сейчас она погибала в огне вместе с наследием мозговского книгохранилища и Неслухом-летописцем.

Глава четвертая,
в коей Егор дерется как лев, а Тандыр-хан капризничает как ребенок

Читатель, представь себе, что ты идиот; а теперь представь себе, что ты конгрессмен; впрочем, я повторяюсь.

Марк Твен

Мангало-тартары встали под белоснежными стенами Тянитолкаева. Море кочевников волновалось, пестрели меховые шапки, блестело оружие, вдалеке виднелся остров – ханский помост.

Тянитолкаевцы молча взирали на степное воинство. Вот и пришла война в княжество.

Егор Емельянов тоже взошел на стену, присвистнул:

– Типа, как на рок-фестивале.

В вечернем воздухе носилось предчувствие очередной грозы, каких за последние дни пролилось немало. Кочевники разбивали лагерь. Вскоре запылали огни костров, в тяжелое небо стали подниматься струйки сизого дыма. Многотысячная орда непрерывно шумела: ржание коней, окрики, лязг доспехов смешались в бесконечную шумовую завесу. Передовые дозоры хозяйски объезжали город по периметру, изредка постреливая из луков в защитников Тянитолкаева.

Настроение ефрейтора мгновенно упало. Тандыр-хан привел большую орду, и, по мнению дембеля, у защитников города шансов не было.

Спустившись по костяным ступенькам, Егор прошел между домами и старой городской стеной. Здесь тоже толпились ратники. Древние строители Тянитолкаева не рассчитывали на такую загрузку.

«Это еще повезло, – усмехнулся дембель. – А если бы, как у нас, каждый третий приобрел по автомобилю? Тут бы война началась гражданская».

Внимание ефрейтора привлекла группа очень похожих друг на друга парней. Все русоволосые, с открытыми лицами, носы картошками. Можно было бы по-пушкински сказать, мол, равны, как на подбор, только подвела комплекция: от стройного до плотного и от щуплого до мощного. Ребята, сразу видно, тянитолкаевские, из самодеятельного ополчения. Оружия на всех не хватило, лат тоже, и эти хлопцы в крестьянской одежде запаслись дубьем. Емельянов-младший невольно вспомнил фразу графа Толстого и капитана Барсукова о дубине народной войны

– Братья, что ли? – спросил дембель парней.

– Они самые, Симеона-пекаря сыны, – ответил самый скорый парубок. – Я Неждан, а это Незван, Неподгадыш, Невсрок, Недогляд, Невытерпешко и Непредохронька.

– Да, батька у вас действительно пекарь, – засмеялся Егор. – И честный к тому же. Что умеете?

– А все. Я быстро бегаю – скороход, стало быть. Незван кричит, аж птицы мрут на лету. Неподгадыш ловкие пакости горазд сочинять, хитроумию обучен. Невсрок везде успевает в самый последний миг – такая в нем везучесть. Недогляд зрит на многие версты, дай только дерево или башню повыше. Невытерпешко умеет лютый мороз и страшную жару пережидать, а Непредохронька ловкий да сильный борец, его приемов не предугадаешь.

Парняга шпарил, будто продавец подержанных автомобилей, а дембель гадал: врет он или нет?

– Ну-ка, кто тут Непредохронька? – спросил ефрейтор. – Быстро нападай, побори меня.

Из нестройного ряда Симеоновичей выступил коренастый малый, раза в полтора меньше Егора.

– Готов? – спросил Непредохронька.

– Давай!

Разрекламированный братом борец сделал пару шагов, стремительно качнулся влево, заставляя воронежца сместить центр тяжести, потом резко изменил направление движения, прихватил руку противника за запястье, заломил. Дембель непроизвольно припал на колено, а Непредохронька уже вовсю намечал удары: свободной рукой в гортань и глаза, а ногой в то место, куда бить вроде бы нечестно, зато весьма эффективно.

Отбарабанив раз по пять в каждую точку, Симеонович отступил, выпустив болевой захват.

– Довольно?

Обескураженный Егор кивнул. Непредохронька был чертовски быстр. И быстрота его базировалась не столько на каком-то чуде, сколько на точном попадании в моменты расслабленности, несобранности и удивления соперника. Увалень-дембель рассчитывал на потешную борьбу, а малый четко предугадал успешную атаку. «Отрыв башки, – подумал Емельянов-младший. – Я все равно его сильнее, но он по-любому ловчее».

– Молодец, – сказал он, поднимаясь. – Ну а ты, Неждан, раз такой быстрый, сгоняй за водичкой. Пить хочется.

Чудеса продолжились. Такое Егор видел только в кино: фигура скорохода как бы растаяла, от нее мгновенно пронесся полупрозрачный шлейф, и через пару секунд многократно размножившийся Неждан «собрался» напротив дембеля, протягивая ему утицу.

Приняв ковш, ефрейтор Емеля заглянул внутрь. Там было пусто.

– Ой, по пути расплескалась, – стушевался Неждан.

– Да и ладно. Перехотелось, – сказал воронежец. – Чьей дружины будете?

– Под боялином Драндулецким ходим, – невесело ответил скороход.

– А чего же это он при ваших талантах вас тут, у стены, маринует?

– Э…

Встрял Неподгадыш:

– Знаешь, богатырь, у нас в Эрэфии даровитых людей – хоть коси. Только почему-то не нужны бываем.

Симеоновичи активно закивали, тряся русыми чубами. Ненужность порядком их достала.

– А со мной пойдете? – спросил Егор. – Я бы от таких друзей-дружинников не отказался. Вместе любого врага одолеем.

– А и пойдем! – воскликнул Неждан.

– Да! Айда! Доколе? Ага! – заговорили разом братья.

– Точно!!! – раздался оглушительный крик, и один из Симеоновичей смущенно закрыл ладонью рот.

– Незван, что ли? – Ефрейтор Емеля поморщился, прочищая пальцами заложенные уши, будто это могло помочь от акустического удара.

Кто-то пихнул крикуна локтем в бок.

– Он самый, – извиняющимся тоном сказал скороход. – А с боялином неурядицы не будет?

– Решим, – заверил дембель.

В импровизированную ставку легендоградского войска он вернулся с пополнением.

Ближе к полуночи Егора позвали на военный совет. В княжьем тереме собрались лидеры боял, воевода и командиры помельче, а также Егор, Дон Жу и сам Световар.

Все сидели, лишь Станислав Драндулецкий курсировал размашистым шагом от окна до своей лавки. Наклоненное вперед длинное тело, острый нос и привычная расфуфыренность делали его похожим на беспокойную птицу.

– Сядь, боялин! – сказал князь.

Драндулецкий фыркнул, но все же внял просьбе Световара. Да, князь отнюдь не велел.

Зашевелился Полкан Люлякин-Бабский:

– Ты, Станислав, это… Брось народ мутить. Нам бы сейчас единым кулаком быть, а получается скверное. Твои люди опричь всех держатся, в городе слух идет, что вы перебежать хотите…

– Что?! – оборвал речи своего вечного соперника Драндулецкий. – Напротив! Моя дружина рвется в бой, а не желает отсиживаться за невесть откуда взявшейся стеной!

– Дружина у нас одна, – тихо, но твердо промолвил Световар. – И подчиняется она князю, то есть мне. А ты своих хоробрых напрасно с толку сбил. Отрезвись, боялин.

– Сами проспитесь, неразумные! – воскликнул Станислав и поднялся, чтобы уйти.

– Погоди, – покачал головой владетель Тянитолкаева. – Нам вместе надо держаться.

Лидер партии слонов молча удалился.

– Зря ты его отпустил, князь, – хмуро изрек Полкан.

– Льзя ли внутреннюю усобицу начинать? – с болью спросил Световар. – Пусть думает. А ты чего молчал, Егорий?

– Ну, а я че? – смутился дембель, не зная, как объяснить свое неприятие Драндулецкого. Не рассказывать же, как боялин шантажировал их с братом, когда возле Тянитолкаева завелся дракон.

Князь встряхнулся:

– Полно уж, давайте еще раз обсудим оборону…

Отчитался воевода, пару слов промычал Емельянов-младший, дал несколько советов Дон Жу. По его словам получалось, что утром кочевники начнут полномасштабный приступ. Но дружина была готова.

Под конец военного совета князь признался, что попробует перед боем договориться с Тандыр-ханом о мире. Никто не поверил в успех этой затеи. Затем командиры разошлись.

Глубокой ночью Егора разбудил Неждан:

– Наш боялин вышел за ворота!

Ефрейтор Емеля вскочил спросонья на ноги и чуть не пришиб скорохода:

– Что?! Вышел и вышел, я-то тут при чем?

– Я говорю, Драндулецкий вывел на степняков войско! – почти прокричал испуганный Неждан.

– Какое войско? – Дембель никак не мог прийти в себя.

– Ну, пару тысяч своих бойцов.

Быстро одевшись, Емельянов-младший поспешил к городским воротам. Там выяснилось, что Станислав действительно выдвинул полки на супостата и даже ошеломил не ожидавших такой наглости дозорных, смял передние ряды шатров, где и завязалась битва.

Егор залез на стену. Отсюда было видно, как добившегося небольшого успеха боялина теснит темная масса кочевников. Рассвет только собирался, поэтому в туманной мгле можно было разобрать лишь мельтешение огней да сотни криков: боевых кличей, воплей боли, резких команд. Лязг, звон и топот. Все это приближалось, и голоса тянитолкаевцев становились все обреченнее.

«Придурок самонадеянный, – оценил боялина Драндулецкого дембель. – На что надеялся? Прорваться в ставку хана? Пробить кольцо и сбежать? Ничего не понимаю».

На самом деле Станислав хотел достичь именно ханского шатра. Чреда неудач подтолкнула боялина к совершенно мальчишеским поступкам. Сначала остался один, потом и вовсе погубил и себя, и своих дружинников.

Город быстро охватила паника. К воротам спешили в беспорядке бойцы из разных сотен. Командиры пытались навести порядок, однако накал всеобщей растерянности лишь возрастал.

– Наших бьют!.. За князя-батюшку!.. Куда лезешь, твою матушку!.. Ату басурманина! Ворог в городе!!!

Возле Егора появился Полкан Люлякин-Бабский.

– Где твои легендоградские?

– Где разместили, там и стоят, – ответил ефрейтор.

– Добро. – Боялин обратился к толпе: – Одумайтесь, черти! По местам! Ворота закрыли?

Его голос увяз в остальных звуках.

Тем временем дружина Драндулецкого дрогнула и побежала под защиту костяной стены. В потемках рассеяне смешивались со степняками, ржали раненые лошади, там и тут раздавался бешеный смех мангало-тартар.

– Ворота закрыли? – повторил Полкан и стал спускаться к толпе.

Емельянов-младший поспешил за боялином, но панически отступавшие люди Драндулецкого уже навалились на закрытые ворота и принялись молотить, мол, открывайте!

Кто-то стал поднимать засов, другие не давали, давка стала нестерпимой, и дембель с Люлякиным-Бабским завязли в плотной человеческой массе. Ворота с трудом открылись, и в расширяющуюся щель ринулись остатки двухтысячного войска, внося на себе обезумевших от крови кочевников.

У входа началась резня. Бегущие люди падали под ноги друг другу, увлекая товарищей под копыта степных лошадок.

– Ворог в городе! – теперь уже не врал истошный крик.

Егор продирался к воротам, а Полкан буквально висел у него на плече, упираясь:

– Стой! Себя погубишь! Иди за бойцами Василисы!

Кто-то стрелял в мангало-тартар, кто-то отчаянно рубился, не давая пройти дальше, большинство же неслось в глубь Тянитолкаева. Люлякин тянул ефрейтора к стене.

Парень понял, что это начало падения. Покидая площадь перед воротами, он, кажется, увидел высокого широкоплечего Уминай-багатура, разящего рассеян направо и налево.

Следующие часы слились для Егора в одну вязкую битву. Он отдал распоряжение легендоградской дружине выбить врага за ворота, но ордынцы хлынули на улицы Тянитолкаева, как вода. Вооруженные толпы стремительно растекались по направлению к княжьему терему. Ближе к центру мангало-тартары, сломившие сопротивление у ворот, схлестнулись с легендоградцами.

Емельянов-младший рубился неистово. То и дело он словно вгрызался в ряды степняков, оставляя позади основные силы. Долго драться со всеми сразу ефрейтор не мог, поэтому он дожидался своих на месте. Однажды Егор попробовал вернуться, но бойцы расценили это как сигнал к отступлению, дрогнули и сдали несколько отвоеванных шагов. Рядом с ним неизменно оставались лишь семь Симеоновичей. Новые хоробры демонстрировали необыкновенную сплоченность и отвагу.

Где-то справа держали оборону тянитолкаевцы во главе с князем. Две тысячи легендоградцев остались на стенах. И не зря. С рассветом кочевники не только усилили напор, входя в город через ворота. Собранные загодя осадные устройства заработали на полную мощность. Сначала катапульты метали камни, но на костяной твердыне не появилось ни царапинки. Потом в ход пошли башни с лестницами. Шедевры кидайской военной мысли катились на больших деревянных колесах, а на площадках стояли бойцы. Оборонявшиеся видели, что башни толкают пленные рассеяне. Пленными же прикрывались и передовые отряды степняков. Как противостоять такому заслону?

На стену явился Дон Жу Ан. Он достал флейту и вдохновенно заиграл. Мелодия была одновременно грустной и светлой. Кто-то из ратников подступил к кидайцу:

– Ты-то хоть душу не вынимай!

Но на критика зашикали. Люди видели, что бревна, из которых были сколочены осадные орудия, стали рассыпаться. Башни оседали прямо на ходу. Колеса подворачивались, приставные лестницы развязывались. Атакующие валились на головы кочевников.

Тандыр-хан получил доклад от тысяцких, ведь глазастые воины рассмотрели, кто играет на флейте. Взревел:

– Как?! Кидаец на чужой стороне?! А ведь обещал поднести мне эрэфийские города без боя. Убейте изменника!

В Дона Жу полетели стрелы, кидайца принялись закрывать щитами, но чуть-чуть опоздали – одна впилась под левую ключицу волшебника-музыканта. Его бережно снесли вниз и переправили ко дворцу. Там были входы в два секретных лаза. Через них женщины, старики и дети покидали Тянитолкаев. Длинные подземные ходы заканчивались севернее города, за холмом, заросшим деревьями. Здесь кочевников не было, и люди не останавливаясь брали курс на Мозгву.

А тем временем защитники сдавали врагу переулочек за переулочком. Степняки теряли сотни людей, но напирали с возрастающей мощью. Несколько осадных башен остались целы, и бои закипели на костяной стене, потом случилась жесточайшая сеча на втором, старом ограждении. Эрэфийцы проигрывали. К вечеру кольцо мангало-тартар сомкнулось вокруг княжьего дворца.

Внутри оказалось слишком мало бойцов. Несколько сотен ушли через тайные ходы вслед за мирным населением. Эвакуация продолжалась под прикрытием лучников из легендоградского резерва.

Последним к дворцу спешил Егор со своими семерыми помощниками. Если точнее, то они несли израненного богатыря на себе. Симеоновичам тоже немало досталось, но они всю битву провели как бы под защитой неистового ефрейтора. Емельянов младший повергал степняков в трепет, рубясь, словно машина смерти. В конце концов о «шайтан-багатуре» доложили темнику Уминаю. Он прибыл на улочку, где отступавший воронежец оставил после себя горы поверженных тел, но было поздно: парень обессилел и упал на руки семерых братьев.

Несмотря на то что лицо Егора заливала кровь, Уминай-багатур узнал побратима. Вороной жеребец темника рвался в погоню, но витязь укротил его нрав. Конечно, догнать маленький отряд, несущий богатыря, не составляло труда, значительно сложнее переступить через клятву.

Уминай проводил ефрейтора взглядом и поскакал в сторону большого дома, стоявшего недалеко от дворца. Там давал свой последний бой князь Световар. С ним оставалось десятка три дружинников.

Мангало-тартарский лук – величайшее оружие. Он сделан из нескольких частей, каждая из своей породы дерева, кости и рога, и все это намертво скреплено животным клеем. У лучшего темника Тандыр-хана был самый хороший лук, пробивающий кольчугу с двух сотен шагов.

Во всяком случае, кольчуга князя Световара хозяина не спасла.

Защитники дворца также скрылись в подземных туннелях, взорвав его специальным серым порошком, выданным им накануне Доном Жу.

Древний град, основанный легендарными полководцами, пал. Правда, Тандыр-хан, ждавший исхода сечи в шатре, испытал крайнее разочарование, узнав, что пленных практически не оказалось.

* * *

Иван сидел на дне каменного колодца. Сверху, оттуда, где виднелся мутный круг отверстия, капала вода. Капли разбивались о холодный пол тюрьмы, и гулкий стук отдавался в больной голове парня.

На затылке запеклась кровь, а волосы свалялись в сухие сосульки. Коварный удар персиянского стража рассек кожу. Было холодно. Хотелось пить. Узник собрался в комок, и как-то даже потеплело.

– Где ж перо? – бормотал он. – Вроде бы они не отбирали…

Пошарив по груди и пузу, Емельянов-старший ничего не почувствовал. Потерял?

Пальцы никак не могли расстегнуть китель, но дембель справился. Из-за пазухи пробился свет. Отлично, перо наличествовало. Застегнувшись, Иван провалился в небытие. Изредка он просыпался, глядел наверх. Круглое пятно стало светлей, потом засияло вовсе нестерпимо, затем потускнело.

Иногда парня посещала мысль: вот-вот придет визирь или еще кто-нибудь, и его освободят. А может, казнят. Но никто не тревожил пленника, лишь однажды Старшому показалось, что на краю его колодца сидит ворон. «Вот, уже падальщики собираются», – вяло подумал дембель и вновь отключился.

В какой-то момент ему спустили воду в кувшине и черствую лепешку. Воду Иван выпил, а хлеб не лез в горло.

Когда пятно наверху стало черным, воронежец догадался, что жернова персиянского правосудия вертятся медленно и сегодня он останется в этом каменном мешке. «А ведь долго здесь протянуть нереально», – с затаенным ужасом констатировал парень.

Потом протянулись еще одни вязкие сутки.

Он не чувствовал времени. Сквозь дрему пробивались далекие звуки: карканье, чей-то свист, гортанные неразборчивые реплики охранников. Вдруг что-то заставило Старшого скинуть апатию. Он очнулся и скорей почувствовал, нежели увидел спущенную веревку.

– Это я, Вятка, – раздался сверху глухой бас. – Обвяжись, богатырь.

Через пять минут Иван очутился наверху. Два охранника лежали ничком, на дворе, еле освещенном двумя факелами, было тихо. Волк терпеливо ждал, пока дембель не выпутается из импровизированной перевязи.

– Ну и видок. Краше в гроб кладут, – оценил оборотень. – С вами, витязями, всегда так, как с дитятями. Вечная история. Говорил тебе: клетку не тронь? Эх… Насилу нашел тебя, горемыку. Садись на спину, неча тут…

Старшой кулем улегся на Вятку, вцепился в серые лохмы, и волк потрусил, оставаясь в тени, к выходу из шахского дворцового комплекса.

– Кто здесь? – раздался возглас охранника.

– Держись, – скомандовал оборотень и припустил.

Для Ивана так и осталось загадкой, как он не слетел со спины хищника, ни пока тот петлял меж деревьев, ни в момент, когда волк разбежался, рысью промчался по ступеням и сиганул с высокой стены, куда с таким трудом забрался вчера дембель. Не брякнулся парень и при приземлении.

В саду, уже ставшем своеобразной базой для Старшого и Вятки, зверь сбавил бег и внес вконец ослабевшего богатыря в пышные заросли розовых кустов.

– Видал глаза стражника, мимо которого мы проскочили по лестнице? – осклабился оборотень.

– Я только твою холку и видел, – ответил Иван и мгновенно заснул.

Ранним утром дембеля разбудило пение птиц. В саду было прохладно, но солнце быстро нагревало благословенные земли Персиянии. Рядом со сладко потягивающимся парнем чихнул волк:

– Гадкая пыльца. Пора бы отсюда сматываться, пока стража не начала прочесывать округу.

– Думаешь, будут?

– Чудак-человек! Если в шахстве случается побег, то виноватых люто наказывают и ищут преступника. Вор должен понести кару. Закон неотвратим, иначе как уважать власть?

– Ладно, еще пять минуток, и валим. – Млевшему Старшому хотелось продлить восхитительное чувство ничегонеделания.

В мелодичный щебет экзотических птиц вмешался родной до боли раскатистый возглас:

– Кар-р-р!

Распахнув глаза, Иван увидел над собой крупного ворона, качавшегося на ветке яблони.

– Царствуй, лежа на боку, – сказал птах. – Кар-р-рачун шлет привет. Говорит, коли добыл живой воды, езжай к лукоморью – Баюну помощь нужна.

– Нет, ну ловко старик распорядился! – рассерженно воскликнул дембель. – Я ему что, паровоз игрушечный – кругами болтаться?

Ворона этот бунт не удивил:

– Карачун велел напомнить, что за путь домой витязям гоже сделать кое-что и для нашего мира.

– Так и сказал? – нарушил молчание оборотень.

– А, Вятка, здрав будь. Нет, он выразился короче: «Пусть поработает, лентяй».

– Прямо даже не знаю, кто из вас умнее – ты или Карачун, – проворчал Старшой. – Что еще?

– Просил поторопиться и говорящую диковину, которая с тобой была, обязательно с собой иметь, – ответил ворон. – Ради всего святого, сказал, поспеши, ибо мир в опасности. Вот… Встретитесь с братом в Москве.

Он оттолкнулся от ветки и улетел.

– Зашибись. – Иван поднялся на ноги. – Сидит в своем Торчке-на-Дыму, командует.

– Полно те, вещий старец Карачун просто так ничего не делает. Мне вот в последние дни как-то по-особенному тяжко на сердце. Чую, происходит страшное.

Оценив подавленный вид волка, парень решил промолчать. Сходил к арыку, умылся.

– Я вот что хотел спросить, – сказал он Вятке, вернувшись. – А ты откуда старца знаешь и птицу его?

– Когда я от Кощея ушел, пытался найти волшебника, который снял бы волчьи чары. Так и познакомились.

– Не помог, значит…

– Есть запретная ворожба, – промолвил серый хищник. – Поехали, а то я уже чувствую приближение стражи.

Емельянов-старший выглянул из кустов. Из ворот Хусейнобада рядами выходили воины. Дембель достал из зарослей мешок и ларец-городец. Спохватился:

– Слушай, Вятка, а как ты потащишь меня, сундук этот, да еще и перо? Гребешок-то тяжелым оказался.

– Ларец не очень легок, я проверил, пока тебя не было. Но унесу. А с пером сейчас выясним. Грузись и садись.

К счастью, перо жар-птицы было невесомым, и волк легко набрал скорость.

Вновь перед глазами Ивана все замелькало, вытягиваясь в бесконечный пестрый туннель. Правда, чуть медленней, чем раньше.

Потом было несколько часов пути, а в лесах Задолья Вятка сбавил бег, остановился, пропыхтел:

– Все, богатырь, отдыхаем. И я был бы тебе век благодарен, если бы ты уже избавился от этого ларца. Сил нету его тащить.

Старший сержант Емельянов слез с Вятки, снял злополучный ящик, и взмыленный оборотень удалился в чащу – спать.

«Если визирь не соврал, то следует подыскать место и просто открыть вещицу. Что ж, пришло время», – рассудил Иван.

Через час он сидел на холме, глядя на речку, текущую внизу, и на дремучие леса, обступившие ее берег.

Сзади тоже толпились высокие сосны, справа раскинулись поля, а слева зеленели заливные луга, изрезанные многочисленными старыми руслами, превратившимися в продолговатые озера.

– Как там было? «Здесь будет город заложен». – Старшой похлопал ларец-городец по резной крыше.

Известно, что, когда Екатерина Вторая путешествовала по России, ее подданные, желая показать, что все хорошо, строили целые деревни из картонных домиков. Теперь, когда по стране ездит президент, эти домики ремонтируют и подкрашивают.

Но ни одна потемкинская деревня не сравнилась бы с подарком Исмаил-шаха.

Стоило приоткрыть ларец, как он ожил и стал раскладываться, словно какой-нибудь заокеанский киношный трансформер. Обалдевший дембель успевал лишь отступать вниз по склону, а деревянная диковина разрасталась, извлекая из себя все большие детали. Одновременно конструкция поднималась и расширялась, словно на дрожжах.

Внутри ритмично щелкало, стукало, поскрипывало и шуршало.

Древняя поделка вызывала подлинное восхищение, и, невзирая на грандиозность этого живого конструктора, Иван почувствовал себя мальчишкой.

Минут через двадцать на холме стоял волшебной красоты город. Дома, исполненные из дерева, имели резные наличники, затейливые коньки да ажурные ограды. Главный терем – многоэтажный дворец – устремился острыми шатровыми крышами к небу. Последней воздвиглась высокая мощная стена. Бревно к бревну. Загляденье.

– Сгорит к чертям, – с сожалением промолвил Старшой, только сейчас осознав, что стоит у подножья холма.

Зачарованный процессом, парень не заметил, как оказался в самом низу.

Высокие ворота отворились, и к дембелю вышли люди: красивые девки, статные парни, ладные мужики, бабы, пышущие здоровьем. Все держались с достоинством, всяк был опрятен, русоволос и голубоглаз. Они выходили и выходили – десять, сто, тысяча таких разных и в чем-то одинаковых.

Не дойдя до Ивана пяти шагов, толпа остановилась. Передние поклонились в пояс. Мужик с пышными усами протянул Старшому деревянный ключ:

– Земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет, приди княжить и володеть нами.

Речь мужика была округлой и внушающей доверие, голос глубокий, только Ивану показалось, будто здесь мало жизни. Ну, словно провинциальным театром немножко потянуло. С другой стороны, разве торжественные мероприятия когда-нибудь отличались полной искренностью?

Приняв ключ, дембель повертел его в руках, соображая, что делать дальше. Толпа заволновалась. Усатый спросил тихонечко:

– Согласен ли?

– Согласен, конечно! – отмер Старшой.

– Имя-то твое как, княже?

– Иван. – Он протянул ладонь мужику, тот не понял, чего от него ждут.

Возникла очередная неловкая пауза.

– Слава князю Ивану! – провозгласил усач.

– Ура! – подхватили новоиспеченные задольцы.

Кричали красиво, на три хоровых голоса. Иван озадачился: «Репетировали, что ли?»

Приветственный крик смолк, снова воцарилась тишина. Ноябрь ноябрем, а стало слышно, как жужжит пчела. Бедная труженица проснулась не в срок и теперь летала над молодой травой, ища цветы. Старшой глянул под ноги, покачал головой: одуванчики только собирались цвести.

Народ снова стал нервно топтаться.

– Так мы, может, работать станем? – неуверенно поинтересовался усатый.

– Точно! Познакомились и славно, – согласился парень. – А я пока город осмотрю. Ты останься.

В компании мужика дембель обошел свои владенья и выяснил, что стены и дома не сгорят.

– Видишь ли, княже, дерево можно подготовить к строительству тремя способами, – как по писанному докладывал усатый. – Вымачивать несколько десятков лет в реке – это раз. Пропитывать нарочным составом – это два. Ну, и третий способ – заклинание. В нашем случае применен четвертый.

– Какой? – поторопил обстоятельного рассказчика Иван, шагая к главному терему.

– Совокупный, то бишь все три способа вместе. Сей град ни спалить, ни разрушить.

– Во, а как тебя зовут?

– Куда?

Дембель круто развернулся, всмотрелся в лицо провожатого. Странно, не шутит!

– Имя, говорю, у тебя есть?

– Имя? А что это? – Мужичок выглядел сдержанно-озадаченным.

«Раскладной сумасшедший дом», – подумал Старшой и терпеливо переформулировал вопрос:

– Когда ты общаешься с соседями, они тебя как-нибудь называют?

– Ах, вот ты про что! Безусловно. – Усатый кротко улыбнулся. – Уважаемый.

– А ты их как величаешь?

– Вестимо как – уважаемыми.

– Значит, вы все уважаемые, – подытожил парень, возобновляя ходьбу.

– Иных у нас не держат, – гордо сказал мужик.

– Хорошо. А у города название есть?

– Чудными вещами ты себе головушку светлую забиваешь, княже, – участливо произнес усатый. – Город, он и есть город, чего тут еще городить?

– Живете в такой красоте, – Иван обвел рукой резные дома, – а воображения ни грамма! Значит, так, уважаемый. Будешь моим помощником. Приказываю довести до моих подданных, что отныне наш город наречен… наречен… Ларцом!

Старшому стало стыдновато, ведь его воображение ушло не так уж и далеко.

Взойдя на высокое крыльцо княжьего терема, воронежец по-хозяйски осмотрел округу и остался доволен. Внутри его ждала отменная трапеза. Служанка-красавица была чутка, предупредительна, но как-то по-особенному холодна.

Сытому дембелю пришла в голову мысль, что девизом местных могло бы быть единственное слово: сдержанность. Они будто не испытывали эмоций, а лишь обозначали их. Это настораживало.

Тем не менее Ивану здесь положительно нравилось. За время прогулки по Ларцу он не встретил ни одного праздного горожанина. Все работали, причем с максимальным старанием. С такими подданными можно горы свернуть.

* * *

– Я возвысил тебя в глазах нашего народа! – неистовствовал Тандыр-хан, и его слова увязали в плотных стенах шатра.

Уминай-багатур понуро стоял, слушая несправедливые упреки властителя.

– Где пленные, где жертвы Вечному Небу? Не этого же приносить. – Тандыр кивнул в сторону связанного и валяющегося у входа боялина Драндулецкого. – Где тело изменника Дона Жу? А почему ты, лично ты упустил их главного багатура?

«Уже донесли», – подумал темник.

– Хан-опора, их главный багатур – мой анда-побратим.

– Что?! – Рука Тандыр-хана, сжимавшая кнут, поднялась, и Уминай с неожиданной для себя прохладой решил: если помолодевший повелитель степи осмелится его ударить, придется сломать ему хребет.

Тандыр, видимо, прочитал что-то такое в потемневших глазах друга, опустил кнут.

– Когда ты успел связаться с белым шайтаном?

– Когда добывал тебе яблоки. Если бы не он, ты бы сейчас по-прежнему был на пороге старости.

– Вот как? Рассказывай.

Хан уселся на ковры, и Уминай-багатур поведал ему историю знакомства с Егором.

– Его все равно убьют, – заключил главный кочевник. – Ты прощен.

Темник удалился, а Тандыр сжал в руках кнут и сломал его о колено. Уминай хороший воин, славный багатур, любимец мангало-тартарского войска, но он должен умереть. Что же сотворится со степным государством, если его лучшие люди станут брататься с врагом? Разочаровал, крепко разочаровал хана бывший друг.

Ордынцы метались по захваченному городу, вывозили награбленное, ведь жители убежали, все побросав. Горели обломки княжьего дворца, полыхали деревянные кварталы. Ночные, залитые кровью улицы постепенно пустели. Кочевники грабили столь же стремительно, сколь и воевали.

Первое эрэфийское княжество пало к ногам великого хана, только он отчего-то не испытывал радости. Черный шайтан из снившейся Тандыру комнаты будет недоволен.