Текст книги "Сила басурманская"

– Не спеши, Абдур, – сказал он помощнику. – Сегодня начнем чуть позже. Я поведаю тебе о неприятном сновидении, кое встревожило мою душу.

Учетчик, уже одетый и готовый к торгам, поклонился и приготовился слушать.

Торгаши неторопливо умылся, накинул любимый, расшитый золотом халат, натянул атласные шальвары, обулся в сафьяновые сапоги. Затем персиянцы сели на ковре и выпили чаю.

Пухлые щеки и мясистый нос купца раскраснелись. На лбу выступил пот. Сказывалась полнота – Торгаши-Керим страдал одышкой.

Седоголовый Абдур следил за купцом черными хитрющими глазами, на лице учетчика отразилась тревога. Впрочем, Торгаши не был уверен, что чувства помощника искренни.

– Знай же, единственный мой друг и соплеменник, – торжественно начал купец, – нынче мне привиделся тяжелый сон из тех, в которые веришь, словно в явь. Я нашел себя в самом темном месте этого мира. Чернота была осязаемой, вязкой и втягивающей. Я понял, что тону в этом бесконечном мраке, хотя в то же время ощущал близкое присутствие стен. Ко всему все мое существо пробирал зной, будто за стеной бушевала геенна огненная. Удивительно, но мои глаза могли различать оттенки черноты, и я узрел перед собой дверь. «Открой!» – приказал мне глас, звучащий без звука. Я убоялся и помотал головой. Думается, хозяин гласа не привык к непослушанию. Меня обдало волной нового жара, и от воспоминания о предыдущем зное повеяло прохладой. Выйди из оазиса в полуденную пустыню, и ты поймешь мои ощущения.

Купец дождался кивка Абдура-ибн-Калыма и продолжил:

– Голос гремел все сильней: «Встань на мой путь! Я – тот, кому подвластна смешная ворожба, заклявшая твое узилище! Стань моим верным слугой, и я сделаю тебя повелителем тысяч!» На мгновение в чистые воды моих помыслов заплыла хищная рыба гордыни. Я шагнул к двери, коснулся ее рукой, но сейчас же отдернул, ибо тьму, сгустившуюся над моей душой, вспорол яркий луч совести. «Прости, неведомый и всесильный дэв, – сказал я, не открывая рта. – Видит небо, я далеко не праведник, только все же стараюсь водить свой караван дорогами истины». Ярость и пыл ответа чуть не сжег мое существо: «Ты жестоко раскаешься, раб! Изыди!» В тот же миг я очнулся в страшном смятении чувств, потный, будто работал в горячей шахте, и силился уснуть час или два. Сердце стучало, словно кузнечный молот, слезы текли из глаз. Я скорбел о милом Хусейнобаде и корил себя за страсть наживы…

Персиянцы смотрели друг на друга, потом Торгаши-Керим спросил:

– Правильно ли я отверг посулы и угрозы злобного дэва?

– Это просто сон, – улыбнулся тонколицый Абдур-ибн-Калым и уставился на свои ладони, покоящиеся на коленях. – Но ты поступил верно, хозяин.

Глава вторая,
в коей младший брат попадает в опасную трясину, а старшему достается куда круче

Наезжал Егорий на стадо звериное,

На стадо звериное, на рыскучее:

Нельзя было Егорию проехати,

Нельзя было подумати.

Апокрифическая былина «Егорий Храбрый»

Демобилизованный ефрейтор Егор Васильевич Емельянов невзирая на исполинскую силищу и многочисленные победы над супостатами, все же был еще пацан пацаном. Настоящий мужчина, если уж признаться откровенно, в душе остается мальчиком до самой пенсии.

До расставания Егор плыл, куда потянет Иван, сейчас настало время самостоятельных решений. Ефрейтор отнюдь не был безмозглым хвостом Старшого, просто именно в этом мире брат ориентировался и поступал значительно успешнее, чем он.

Двигаясь на юго-восток, Егор миновал пару деревень, перебрался вброд через несколько речушек. На дорогу до Отрезанского княжества парень потратил три дня. Погода была по-прежнему жаркой, но по ночам ефрейтору, как и Старшому, добрую службу служил плащ из куницы. В отличие от Ивана Емельянов-младший не боялся спать в лесу, потому что его охранял неутомимый Колобок, готовый разбудить при первых признаках опасности.

От Хлеборобота вообще была сплошная радость: он и сигнализацией служил, и скуку развеивал разговорами да побасенками.

В Отрезанском княжестве сначала царило лиственное редколесье, потом начался густой бор, соответствующий российской Мещере. Впрочем, Егор этой подробности не знал. Наткнувшись на затерянную в лесах охотничью деревеньку, жители которой ходили на пушного зверя, оленя и дичь, ефрейтор уточнил дорогу к болотам. Мужики-добытчики посмотрели на гостя как на слабоумного, но промолчали.

– Я Ерепня ищу, – виновато пояснил Егор, прочитав в глазах охотников свой диагноз.

– Чур меня, чур! – призвали в помощь пращуров мужики и поспешили скрыться в домах.

Пожав здоровенными плечами, дембель поехал дальше.

Углубившись в дебри, он чуть не переломал ноги кобылке-тяжеловозу. Здесь же встретил медведя.

Зверь сидел совсем как человек, сгорбившись и положив переднюю лапу на колено задней. Вид у него был удрученный и растерянный, будто он думал: «Ну что за осень такая? Где зима-то?»

Увидев конника, медведь нехотя поднялся.

Егор не заробел. Он полностью восстановил силы после болезни, в чем убеждался каждое утро, занимаясь гимнастикой. Фактически парень был абсолютно уверен, что поборет огромного медведя и не вспотеет. Лошадь прянула ушами, но, почуяв спокойствие наездника, решила не дергаться.

Несколько секунд ефрейтор и зверь глядели друг другу в глаза. Потом мишка махнул лапой, дескать, а ну тебя, и ушел куда-то за бурелом.

– И почему это животные разумнее человека? – Емельянов-младший усмехнулся, вспомнив, что в похожей ситуации многие люди почему-то норовили втянуть его в драку.

К вечеру четвертого дня начались болота. Егор объезжал озерца и камышовые заросли, гадая, где можно найти пресловутого Ерепня.

Воображение рисовало этакого замшелого лешего, похожего на обрубок дубового ствола, с ветками-руками да корнями-ножищами. Настораживало имя. Видимо, Ерепень слыл любителем повыпендриваться и посвоевольничать. С таким не забалуешь. Лешие ведь способны и заморочить, заблудить путника.

– На самом деле лешака можно вызвать, – поделился знаниями Колобок. – Покричи его, только повежливее.

Дембель принялся орать, все яснее понимая, что ищет иголку в стоге сена. Не дожидаясь темноты, разбил лагерь в сухом пролеске.

Неестественное потепление, вызванное Злодием Худичем, свело природу с ума. Ноябрьские комары роились вокруг Егорова костра, в лицо лез наглый гнус, а в ближайшем затянутом тиной пруду квакали сотни лягушек, вошедшие в неурочный брачный период.

Флегматичная каурка обмахивалась длинным хвостом и жалась ближе к дыму, хотя и чихала. Колобок рекомендовал найти полыни и бросить в костер. Дембель осмотрел окрестности. Полыни не было. Зато перед самым закатом подул ветер, и мошкару с комарьем прибило к траве.

Егор отправился к озерцу умыться и случайно услышал голос. Кто-то рассказывал сказку:

– Жила-была принцесса-лягушка в грязном болоте. И захотела она замуж. Вышла в чисто поле, выстрелила из лука. Попала стрела к Ивану-царевичу. «Женись на мне, Иван-царевич! – И прыг ему на руки. – Дай-ка я тебя поцелую». Поцеловались, закрутило их, ударился Иван-царевич оземь и обернулся царевичем-лягухом. И жили они недолго и несчастливо, зато быстро отмучались в один день. Жаба задавила.

Аккуратно раздвинув сухостой, парень увидел большую лягушку, сидевшую на камне. Перед ней из мутной воды торчали мордашки головастиков. Мелюзга заметила дембеля и ринулась на глубину. Рассказчица повернулась к Егору, возмущенно квакнула: «Подслушивать нехорошо!» – и бултыхнулась в воду.

Наверное, она долго тренировалась, потому что поднятые ею обильные брызги прилетели точно в лицо воронежца. Оставалось лишь утереться.

– Отрыв башки, – прокомментировал Егор.

Утром парню повезло. За следующим прудом обнаружилась старая дорога. На высохшем дереве висел полуистлевший указатель: «До Ерепня рукой подать».

Через полчаса дорога исчезла, уступив место болоту. Ефрейтор направил тяжеловоза в воду. Было неглубоко. Добравшись до ряда криво торчащих деревьев-гнилушек, Егор очутился на большой почти сухой поляне, в центре которой было круглое озерцо, где цвели поразительной красоты лилии. Здоровенные, пахучие, они качались без всякого ветра. Ефрейтор спрыгнул с лошади, дотянулся до ближайшего бутона, тот ответил тихим звоном. С фиолетовых лепестков поднялась какая-то пудра и осела на воду.

Аромат успокаивал, захотелось посидеть на бережку, но парень решил не терять времени даром и двинулся вперед. Он продрался сквозь старый камыш, ведя тяжеловоза под уздцы, и попал на затопленное пространство. Было по щиколотку. Не желая топтаться по воде, Егор раздраженно проговорил:

– И где же искать этого Ерепня?

На поверхности болотной жижи появился пузырек воздуха, стал расти, вымахав до полусферы метрового радиуса. Ефрейтор Емеля увидел в мутной пленке свое расплывчатое отражение, а затем пузырь лопнул, забрызгав форму и лицо Егора.

Стерев торфяную грязь рукавом, дембель узрел на поверхности болота компьютер. Простой, бытовой. Монитор на десктопе. Ни клавиатуры, ни мыши. Коричневая жижа стекала с него вязкими волнами. Из всех щелей сочилась рыжая вода.

Когда монитор мигнул и на нем проступила картинка, Емельянов-младший ошалел полностью. Брови, глаза, острый нос, рот… Схематичный лик, похожий на смайлик или детский рисунок.

Лик ожил – демонически нахмурил брови, прищурился, уголки черточки-рта загнулись вниз.

– Гмык-гмык, буль-буль! – услышал Егор.

Потом из решеток, находящихся на передней панели монитора, выплеснулась вода, еще раз булькнуло, и зазвучал скрипучий механический голос, не скрывающий раздражения:

– Чего тебе, человече? Почто потревожил?

– Ерепня ищу. – Обалдевший дембель не сразу понял, насколько абсурдно выглядит со стороны разговор с болотным компьютером.

– На кой он тебе?

– Помощь требуется.

– Нажми эф-один, – сказал компьютер, и смайлик на мониторе заулыбался.

– Очень смешно, – буркнул Егор.

– Ладно, не дуйся, здоровяк. Я и есть Ерепень. А если совсем правильно, то Ерепентиум Первый.

Ефрейтор чуть не сел в камыш:

– Так ты что, из России?! Ну, из нашего мира, да? Как же ты тут очутился?

– Меня лешак похитил, – проскрипел Ерепентиум. – Они большие мастера красть были, лешие эти.

Егор принялся оглядываться:

– А сейчас они где?

– Извели их. За всякие опасные вещи из нашего мира. Мой-то до последнего меня прятал. Я тогда еще неразумный был. Камень на сто шестьдесят шесть мегагерц, винт на двадцать гигов. Монитор семнадцать дюймов, как видишь.

Емельянов-младший оценил некогда серый, а ныне грязного зеленого цвета ящик, показывающий «лицо» Ерепентиума. «Как эта рухлядь работает?» – в который раз удивился дембель.

– Люди добрались до лешего на этой поляне, – продолжил компьютер. – Три предательские заговоренные стрелы в спину. Он накрыл меня своим телом и утопил. Трудно поверить, но его живительная сила передалась мне. Я обрел волю.

«Полный дурдом, – постановил Егор. – Он не заржавел, где-то берет энергию и болтает как живой… Наверное, цветочки с предыдущей поляны все-таки галлюциногенные».

– Цветочки ни при чем, – заверил Ерепентиум, заставив дембеля содрогнуться. – Тор-р-р-р-р-р-р-р-р-р…

– Завис, – разочарованно констатировал парень.

Компьютер погасил монитор, крякнул, потом пикнул динамиком и пошла загрузка. Через три минуты, за которые дембель успел помолиться всем компьютерным богам о спасении души болотного ЭВМ, вновь зажглась схематичная мордашка.

– Кхе, бывает. Потому и Ерепентиум. На чем я остановился?.. – Здесь отчетливо похрустел жесткий диск. – Вот. История событий… Да, цветочки ни при чем. Меня торф от ржавчины спас, недаром после войны через многие десятки лет в болотах находят идеально сохранившееся оружие. А я-то и вовсе магическая сущность. Из природы энергию беру, так и существую. Вон, как твой сфероидный спутник.

– Ты и мысли читаешь? – прошептал ефрейтор Емеля, подумав: «Песец мозгам, я сбрендил».

Монитор подмигнул, и вместо большого лица-смайлика появилась надпись: «Песец мозгам, я сбрендил».

Колобок захихикал, Егор внутренне запаниковал: кому хочется, чтобы копались в его мыслях? – а Ерепентиум строго произнес:

– Нет, непечатные мысли я показывать не буду. Да и не мысли это были. Так, вопли.

Экран снова улыбнулся. Дембель постарался успокоиться, но в голове постоянно вспыхивали гениальные вопросы «Как же это?!» и «Ну, ни хрена же себе, а?».

– Природа, мужичок, – штука уникальная. Вокруг нас с тобой сплошные живительные токи, соки и прочие потоки. Все в этой жизни соткано из информации. На мне скончался один из последних леших. Матрица его знаний волшебным образом прописалась в моей памяти. Я осознал себя личностью. Мне стало тесно, я научился запасать информацию в корнях деревьев, в системах, которые образуются дерном, во льду, когда он есть. Я даже в торфе могу формировать ячейки.

– Одиноко, поди? – предположил ефрейтор.

– Как писал поэт, не ржавею, не скриплю, не плачу, – ответил Ерепентиум, заметно смягчаясь.

Воронежец вдруг загорелся надеждой:

– А связи с домом нету?

– У меня, представь себе, со всем миром связь. Не сразу, конечно, установилась. Как-никак, встроенный модем, только с оборванными проводами. Я про него и забыл, а через тридцать лет и три года вдруг, чу! – знание ко мне стало поступать извне. По проводу, в болотную тину опущенному. Стали мне весточки небумажные, а электронные слетаться со всех концов неведомого мира. Писали много. Люди разные, интересные: Дион, Ларссон, Круз, Джон Дик, Арабелла Админ, Клавдия Почечуйгород. Чаще неведому виагру предлагали, кто-то звал изучать американский английский язык, покупать жилье в Москве, а то и самому рассылками заняться. Ну, я всем отвечал честь по чести, благодарил, вежливо отказывался… Общение, оно ж и железяке приятственно. Потом пришла анонимная аглицкая депеша «Прочитай меня», а в ней хворь поганая!

«Вирус», – смекнул Егор.

– Проболел я год, не меньше. Вызвал бобра, он отгрыз провод. Осталась мне связь внутри Эрэфии и иногда за ее пределами. С Бояндексом беседуем. Он как бы мой антипод. Я ожившая машина, а он омашиненный живчик.

Увальню-ефрейтору подумалось, что всякий одинокий человек и даже прибор, если его посетят, болтает без умолку, ибо накопилось.

– Ты прав, извини, – осекся Ерепентиум, и парню сделалось стыдно.

– Это ты прости. Я не догоняю, как можно вызвать бобра и прочее…

– Ну, ты меня умиляешь! – В скрипе голосового генератора послышалась усмешка. – Вам, людям, свойственна иррациональная вера в чудеса и гибкость психологической подстройки. Прими правила игры. Ты в волшебном мире. Здесь все живое связано незримыми каналами. Слыхал когда-нибудь об амазонском лесе?

– Ну, есть такой.

– «Ну, есть такой», – передразнил компьютер. – Амазонский лес, по некоторым исследованиям, является единым сверхорганизмом. Так это или нет, я не знаю. Но то, что вокруг нас с тобой, – точно единый сверхорганизм. Я это изучил изнутри. Здесь все взаимосвязано – от жука, который сейчас ползет по твоей левой штанине, до Рарожича, разговаривающего с княгиней Василисой.

Егор оторвал взгляд от черного усача, деловито взбирающегося по его ноге, и выдохнул:

– Так ты и про Рарожича знаешь?!

– Я много о чем знаю. И на твой мысленный вопрос о брате тоже могу ответить: все у него хорошо. Он повидался с Баюном, теперь скачет на юг. Теперь давай обсудим то, за чем ты пришел.

– Мне эти… молодильные яблоки надо.

– Молотильные?

– Угу, холодильные, блин, – съязвил дембель. – Молодильные. С омолаживающим эффектом.

– Есть и такие под луной, – поэтично ответил компьютер. – А почему я тебе должен пособлять?

– Я пытаюсь домой вернуться, – жалобно сказал Егор.

– Это туда, где моих братьев используют в качестве бездушных счетных машинок?

«Ну вот, ерепениться начинает, – подумал парень. – Чем бы его пронять?»

– Ничем ты меня не проймешь, бугай, – продолжил брюзжать компьютер, и дембель треснул себя по голове за неудачные мысли.

Последний жест Емельянова-младшего рассмешил Ерепентиума.

– Помогло?

– Был бы ты живым, я бы тебе в дыню врезал, – ровным голосом заявил воронежец.

– А я и есть живой, невежа! – Нейтрально-грязный экран покраснел, приняв разъяренное выражение смайлика. Из скобочки-рта выросли зубки. Десктоп затрясло.

Из сырой земли выскользнула пара корней и ловко оплела ноги Егора. Еще несколько плетей вылезли и замерли, словно кобры, готовящиеся к смертельному броску. Дембель порядком сдрейфил: это не с человеком или чудищем бороться. Лошадка почувствовала боязнь хозяина и отступила от кромки воды. Чтобы не сесть на мокрый мшаник, пришлось отпустить уздцы. Каурка скрылась за камышами, увозя молчуна Хлеборобота.

Тем временем Ерепентиум распалялся, доказывая, что лешие были ребятами поганенькими:

– Неблагодарный белковый юзер! Чтоб тебе пусто было! Чтоб у тебя FAT слетел! Был бы ты вежливым, я бы тебе запросто поведал бы, мол, растет у нас, в Отрезанском княжестве, на самом его юге, чудесный яблоневый сад. Так нет же, мы царь зверей, венец интеллектуального развития, растудыть тебя в com-порт! И неважно, что сад охраняет женщина-богатырша. Ты ее все равно никогда не увидишь, ибо тут, в торфяничке, и останешься! Прощайся с ж-ж-ж-ж-ж-ж…

Стоило Ерепентиуму зависнуть, и корни, которые уже начали тянуть сопротивлявшегося Егора в мягкую землю, остановились, замерли, словно испугавшиеся змеи. Ефрейтор рванул что есть силы ногу, обрывая обвившее ее древесное щупальце, потом высвободил вторую.

Выскочив из камыша, парень запрыгнул на тяжеловоза сзади, как на гимнастического коня, чуть не превратив Колобка в оладышек. Стукнул каблуками в крутые лошадиные бока:

– Выноси, каурая!

Тяжеловоз стартанул с энтузиазмом скаковой кобылы. Комья торфа и брызги подлетали выше головы Егора, он свистел, то и дело оглядываясь, не опомнился ли злобный Ерепентиум.

Через две минуты начался кромешный ад. Ветви редких деревьев норовили зацепить и сбросить седока. Корневища, угрями выныривавшие из жижи, ловили мохнатые ноги лошади. Живность – от птиц до последних гадюк да ужей – кинулась наперехват.

– Твою ма-а-ать!!! – вопил ефрейтор Емеля, Колобок тоже верещал нечто некультурное.

Отмахиваясь саблей от бесстрашно кидающихся на голову сычей и куликов, Емельянов-младший ухитрялся отхватывать особо толстые корни, тянувшиеся к ногам тяжеловоза.

Потом лошадь провалилась по шею в воду, но, на счастье ефрейтора, это была не трясина. Здесь пришлось отбиваться от назойливых змей. Одна куснула-таки парня в бок. По желтому «воротнику» на шее Егор понял, что это был уж.

Каурка выбралась на твердый участок, гонка возобновилась. Несколько раз воронежец чуть не вылетел из седла, однако сегодня ему чертовски везло.

Через полкилометра болотные атаки на улепетывавшего дембеля ослабли, еще через сотню метров ад прекратился вовсе. Емельянов-младший предпочел не останавливаться.

Когда же, проскакав мокрым и грязным около часа, он сделал привал, то первым делом нащупал золотой ключ в нагрудном кармане и прошептал:

– А ведь пруха!

Потом были костер, растирания, бег, приведение лошади в порядок и обильная трапеза, подчистившая почти весь запас.

Каравай, к которому грязь, похоже, не липла в принципе, задумчиво катался окрест, потом нарисовался к костру и глубокомысленно изрек:

– И почему это все мерзавцы сначала расскажут, что делать, а уже после приступают к убиению врага?

– А ты чего это при Ерепентиуме как в рот воды набрал? – поинтересовался Егор.

– Мы с ним без слов общались, – пояснил Колобок. – Потрясающая сущность! Он укоренился в Яви, пронизав все ее слои. Этим Ерепень напоминает легендарное Мировое Дерево, коему поклоняются или поклонялись раньше все народы. Что бы ни произошло – он обязательный свидетель. Вот чего я действительно не понимаю, так это того, как он запоминает все подряд в таких объемах. Считай, он получает ежемгновенные слепки всего мира. Где он их хранит? Загадка!

– Ну, архивирует, наверное. – Ефрейтора не слишком занимал информационный парадокс Ерепентиума.

– Хорошо, что он может бузить только у себя дома, – разглагольствовал Хлеборобот. – Иначе не ушли бы.

Тут каравай, естественно, был прав.

* * *

Старший сержант Иван Васильевич Емельянов четко следовал инструкциям Баюна и держал курс на юго-запад. Пару дней он ехал абсолютно без приключений, благо кругом был дремучий лес. Ни зверье, ни люди не докучали витязю, лишь погодка слегка испортилась – небо стало заволакивать облачной пеленой.

Дембель прикинул, и у него получилось, что погода меняется вполне логично. Неестественная жара привела к большим испарениям речных и озерных вод, влага стала скапливаться над землей, вот тебе и дымка. Если Иван что-то понимал в природоведении, то вскоре следовало ожидать дождей.

Пока же стало чуть прохладнее, но температура стояла воистину летняя.

Скучавший Старшой то и дело включал радио. Правда, он не мог долго выдерживать напор маразма, исторгавшегося из громкоговорителя.

– В эфире – программа «Скандалы недели», – провопил противный голос, то ли мужской, то ли женский. – Слушайте в сегодняшней передаче. Дед Мазай и зайцы. Интервью с самым пожилым рязанским кондуктором. – Здесь коротко бабахнула музыка. – Роман Чукчелович натер кровавые мозоли, пересчитывая свое состояние для журнала «Форбс». – Снова жахнула фанфарная отбивка. – Смех сквозь слезы. Проблемы сидения на канцелярской кнопке. – Врезало очередное «Па-бам!!!». – И, наконец, согласно опросам, большинство секретарш до сих пор путают понятия IQ и ICQ.

Слушать этот бред в подробностях Ивану не захотелось.

Иной раз в неведомой студии случалось интервью:

– У нас в гостях Петр Иванович Бабло… Знали бы вы, дорогие слушатели, сколько ему пришлось отстегнуть нам своих тезок, чтобы попасть в эфир!.. Петр Иванович, скажите…

Дембель выключал приемник, не дожидаясь разговора.

Но чаще всего радио транслировало песни. Их было много, одна глупей другой, и Старшой с ужасом заметил, что некоторые особо навязчивые мелодии и слова принялись крутиться в его голове, как их ни прогоняй.

Верхом маразма стал услышанный парнем кусок концерта по заявкам:

– Егор Емельянов передает близнецу Ивану пламенный привет и в знак того, что у него все нормально, просит нас поставить песню «Ништяк, браток».

Ни Старшой, ни ефрейтор не являлись фанатами шансона, и Иван серьезно обеспокоился: не попал ли младший в очередную каталажку? Впрочем, песня оказалась оптимистической.

Удручало полнейшее непопадание откровений радио в ход событий. Дембель постоянно вспоминал о сожженной газете, которая помогала ему пророчествами. «Альпинист» упорно не шел на сотрудничество. Воронежец почти уверился в бесполезности приемника, но не торопился выкидывать сумасшедший прибор.

Если в начале путешествия Иван спал вполглаза, опасаясь ночного нападения, то день ото дня он проявлял все большую беспечность. Да и можно ли все время быть начеку? Свежайший ароматный воздух способствовал здоровому глубокому сну.

Однажды ночью такой сон был нарушен громким сообщением:

– Экстренная новость! Криминальный беспредел продолжается. Наскоро спрятанное жирное тело обнаружено в утесах! Повторяем…

Старшой вскочил на ноги раньше, чем проснулся. Откуда вещает тревожный баритон?! Ответ обескураживал: из-за походного мешка, где вечером Иван оставил радио.

Оно работало! Оно предупреждало об опасности!

– Буря? – пробормотал дембель. – Скоро грянет буря?

Кругом было тихо, пламя костра поднималось строго вверх. Никаких порывов. Небо темное, но без предчувствия дождя.

Жеребец, привязанный чуть в стороне от стоянки, всхрапнул и затопал копытами. Старшой наклонился, вынул из-под мехового плаща прихваченную из Мозгвы сабельку. Она была не такая богатая, как подаренная Торгаши-Керимом Егору, так ведь не на конкурс красоты выбиралась…

– Положь оружие, витязь, – донесся из темноты твердый негромкий голос, делая долгие паузы между словами. – У нас тут лук.

«Не один, значит. Черт, маячу тут, как дурак, на свету», – с досадой подумал Иван, бросая саблю на плащ.

– Ты к костру-то присаживайся, да чтоб руки видать было, – продолжал командовать голос, и в долгой расстановке фраз чудился некий акцент.

– Да ладно, выходи, я мирный, – хмуро сказал Старшой, опускаясь перед огнем.

– Ага, сей же час, ищи юродивого. – В ночи раздалось хихиканье. – Где второй-то?

– Какой второй? – не понял дембель, он был подавлен тем, что его застали врасплох.

– Ну, громкий такой. Явно не ты. Про утесы что-то.

Честно признаться, Иван находился в глубочайшем ступоре. Воронежец перепугался. Пожалуй, он впервые осознал, насколько он уязвим без Егора. Урок выдался жестоким – невидимый лучник мог запросто остановить путешествие Старшого на полдороги. Навсегда. А мы, как известно, все слишком молоды, чтобы умирать. Тем более столь бесславно, по беспечности.

– Это конь говорил, – на автомате соврал Иван.

– Издеваешься? – в вопросе прозвучало раздражение.

Парень почти ощутил, как в грудь впивается каленая стрела. В кровь попала солидная порция адреналина, и дембель очнулся:

– А что? Типичный богатырский скакун. Верный друг и советчик.

– Пусть что-нибудь скажет.

– Он тебе не попугай просто так болтать, – огрызнулся Старшой.

– Эй, конь! Будешь молчать, я твоего хозяина застрелю.

Жеребец вновь всхрапнул, чувствуя на себе внимание чужака. Тот истолковал реакцию скакуна по-своему:

– Не очень-то вы дружны, как я посмотрю.

– Случается, что ссоримся, – пожал плечами Иван.

– Ты кто таков есть-то?

– А ты?

– Хм, у кого лук?

– А у кого доблесть в глаза врага глядеть? – произнес дембель и удивленно подумал: «Во я отмочил!»

– Борзо, но справедливо, – согласился голос.

На свет костра выступили трое: человек с луком, одетый побогаче пары детин, стоявших по сторонам. Лучнику было лет тридцать. Одевался он в кожаные штаны да рубаху с нашитыми медными пластинами. На покрытом затейливым узором поясе висел меч. Лицо незнакомца было угловатым, тонким, белобрысые волосы беспорядочно топорщились.

Здоровяки помахивали топорами и буквально пожирали Ивана черными бешеными глазами. Одежда была похожа на боевые шмотки лучника, но пластины выглядели хуже. Ни чеканки, ни узорочья. На головах – рогатые шлемы. Из-под них вились темные лохмы.

«Викинги?!» – обалдел Старшой.

Визитеры тоже оценили воронежца. Дембельская форма произвела должное впечатление.

– Так кто ты? – переспросил белобрысый.

Вдохновленный страхом парень среагировал мгновенно:

– Я – князь Иван… Задольский.

Очень кстати на ум пришел заброшенный край, откуда начались здешние мытарства Емельяновых. Там сроду не было княжеств, потому что место считалось диким, а то и гиблым.

После объявления титула во взглядах викингов существенно добавилось уважения. Белобрысый глянул на спутников, повернувшись к Старшому в профиль. Дембель засек странную форму уха – оно чуть заострялось в верхней части. «Эльф?!» – мысленно воскликнул Иван.

– Отчего же высокородный конунг путешествует в одиночестве? – поинтересовался настырный лучник.

– Охотился и заблудился, – не моргнув глазом, выдал распространенную сказочную версию парень.

Как ни странно, эта глупость вполне удовлетворила северян.

– Я – Эльфенсон Патлатый, младший конунг всех кочеврягов. Как ты понимаешь, предок моего рода – сам Слондр Стриженый.

Старшой припомнил, что Слондр являлся одним из двух легендарных основателей Тянитолкаева. Тамошняя Партия слонов назвалась тоже в честь Стриженого конунга. Кочевряги слыли суровыми воинами и жестокими морскими грабителями. Свидание с остроухим потомком Слондра ничего приятного не сулило.

Эльфенсон подтвердил худшие опасения Ивана:

– Раз ты один, конунг далекого Задолья, а нас трое, то, по законам вольных кочеврягов, твое скудное имущество переходит к нам. Ты можешь оказать нам сопротивление, тогда мне все-таки придется поупражняться в стрельбе из лука. Выбирай: глупая доблесть или мудрая трусость?

Здоровяки лыбились, демонстрируя щербатые оскалы. Белобрысый тоже был доволен собой.

– А сами-то вы что тут делаете? – спросил Старшой, чтобы потянуть время.

– Охотимся. Неподалеку река, где нас ждет струг. Хочешь стать нашим гостем? Клянусь Иггдрасилем[7]7
  Иггдрасиль – Мировое Древо скандинавов, мифический ясень, являющийся основой мира.


[Закрыть], за тебя щедро заплатят на невольничьем рынке.

Троица расхохоталась.

– Ты поступаешь несправедливо, – промолвил дембель, ощущая несвойственную ему ярость. В эти мгновения Эльфенсон Патлатый стал первейшим врагом Ивана.

– Эх, людишки Эрэфии, – покровительственно протянул конунг. – Привыкли взывать к своей Правде. А Правда проста: тот прав, кто сильнее. Саблю тоже отдашь.

– Забирайте, – сказал дембель, отступая от костра.

Один из громил собрал его вещи, второй взвалил седло на гнедка, белобрысый плюнул себе под ноги:

– Ты плохой конунг. За говорящего коня я бы дрался до смерти.

Грабители скрылись в темноте.

Воронежец осмотрел полянку. Ни коня, ни плаща, ни сабли, ни мешка с припасами, картой да деньгами. Лишь сумасшедший «Альпинист», не замеченный кочеврягом-верзилой.

– Да я богач, – пробормотал опозоренный парень.

В следующий миг им овладела нечеловеческая ярость. Блондинчик обязательно будет наказан. Позже, конечно. Сейчас важно закончить миссию по сбору ингредиентов.

Как же легко три дикаря-северянина грабанули посрамителя Злодия Худича, победителя Соловья-разбойника, грозу всех дев! Стыд, конечно, не дым, но глаза почему-то слезились.

Самопровозглашенный князь Иван Задольский просидел до утра, подкладывая в костер ветки. Когда небо начало светлеть, Старшой подхватил ненавистное радио и отправился в Дверь.

* * *

Несколько дней из головы Абдур-ибн-Калыма не шел рассказ хозяина о сновидении.

Учетчик и советник купца не меньше Торгаши-Керима хотел освободиться из коварного Крупного Оптовища. Хотя, казалось бы, зачем?

К неполным шестидесяти у него не было семьи. В юности, когда он поступил на службу к отцу Торгаши, учетчик женился, но вскоре прогнал жену, ибо ее женский разум пребывал в садах беспечности, а ненасытные щупальца праздных желаний выуживали динарии из кошелька Абдура с непростительной скоростью.

Он призвал супругу обуть скромные туфли рачительности, на что получил ответ: «Я выходила за помощника купца не для того, чтобы вести быт дервиша». Учетчик вспыхнул: «Отправляйся в дом отца!»

С тех пор Абдур-ибн-Калым не искал спутниц жизни, предпочитая изредка наведываться к порочным женщинам. К тем, что подешевле.

В родном Хусейнобаде помощника купца ждал большой богатый дом и немаленькое богатство, за которым следовало присматривать. Абдур испытывал подлинные страдания, когда оставлял столицу Персиянии на несколько месяцев, ведь с накопленным состоянием могло произойти недоброе.

Интересно, что учетчик не стремился отделиться от Торгаши и начать свое дело. Во-первых, лучше синица в руках, тем более весьма жирная синица. Во-вторых, ему не нравились риск и необходимость совершать затраты. Когда ты работаешь на хозяина, все расходы несет он.