Текст книги "Лагос"

16. Саботаж

На мою просьбу зайти в порт Такоради (Ганна) хотя бы для пополнения запасов воды и продуктов греки ответили отказом, но экипаж без моего вмешательства решил проблему захода по-своему. В ночь, когда мы были недалеко от порта Такоради, кто-то из мотористов или механиков сбросил всю оставшуюся питьевую воду в льяла машинного отделения. Утром стармех доложил мне, что по непонятным причинам танк с 15 тоннами питьевой воды оказался практически пустым. Надо сказать, что это были последние наши запасы пресной воды, не считая пары тонн грязной жижи, напоминающей жидкий кофе в другом таком же танке. Я лично обследовал всё на месте и нашёл следы вскрытия люка, который находился в нижней части танка и использовался для доступа вовнутрь для ремонта и мойки. Люк, который не открывался последнюю тысячу лет, крепился 30 заржавевшими болтами, и надо было приложить немало усилий, чтобы их открутить. Налицо был саботаж, и наверняка я был единственным человеком, который не был посвящён в происходящее. У меня не оставалось никакого выбора как зайти в ближайший порт для пополнения запасов воды. Экипаж, конечно, надеялся, что заодно будут закуплены продукты и особенно кофе, отсутствие которого особенно раздражало моих поляков. То, что произошло, в общем-то не было для меня чем-то новым и даже помогло мне решить проблему с заходом в порт. Наиболее часто сброс питьевой воды практиковали моряки черноморского пароходства во время подхода к порту Сингапур, если существовала угроза, что судно проследует мимо без захода. Закупка дешёвых товаров в порту Сингапур и последующая продажа их в Советском Союзе в то время приносила существенные дополнительные доходы морякам и, конечно, с лихвой компенсировали мизерные заработные платы. Были и другие варианты вынудить капитана зайти в порт, если не было возможности скрытно и безнаказанно слить питьевую воду. Один из способов был весьма экзотический. На секретном собрании заинтересованные моряки решали, кому лечь под нож на операцию по поводу острого аппендицита. На подходе к Сингапуру моряк, на которого пал жребий, начинал симулировать приступы этой болезни, и капитану ничего не оставалось, как зайти в порт для оказания срочной помощи члену экипажа. Моряк-жертва, постанывая и держась за живот, ехал в госпиталь на операцию аппендицита, а остальной экипаж, получив законно заработанную валюту у капитана, ехал на местные рынки для массовой закупки «колониальных товаров».

Я доложил грекам ситуацию с водой на борту моего судна и ещё раз попросил ускорить перевод денег семьям моряков, что, кстати, было очень важно для улучшения морального климата в экипаже, и, не дожидаясь подтверждения на заход, последовал в порт Такоради.

Вскоре я получил ответ, что перевод денег под судозаход агенту порта Такоради займёт не меньше 5 дней и во избежание простоя мне рекомендуется занять у экипажа недостающую для оплаты воды и портовых сборов сумму, о выплате заработной платы ничего не упоминалось. Всё выглядело по шуточной поговорке: «письмо, в котором вы просили денег, мы не получали», но мне, честно говоря, было не до шуток. Снабжение водой планировалось на внешнем рейде без захода в порт и без оформления властями, и в принципе составляло всего 2 тысячи долларов США, так что мне нужно было найти только 1200 долларов, восемьсот у меня оставалось в кассе. Проблему с закупкой продуктов предлагалось решить таким же образом.

Когда я собрал весь экипаж в столовой и озвучил просьбу греков, то чуть не оглох от воплей негодования. Особенно усердствовал боцман.

– Глупые греки, – кричал Дон Кихот, – за кого они нас держат? Жрать нечего, зарплату не платят уже два месяца, воды нет, кофе нет, главный двигатель дышит на ладан, до Лас-Пальмаса как до луны с таким ходом, а они ещё и деньги с экипажа собирают на оплату портовых сборов. Вот им от нас, – и он сложил пальцы обеих рук в два кукиша под одобрительный гул команды.

«Да, неудачная была затея с моей стороны собирать их всех вместе, лучше бы было поговорить поодиночке с теми, у кого предположительно остались хоть какие-то наличные», – раздражённо думал я, покидая бурлящую от негодования толпу моряков.

Последней и скорее всего единственной надеждой оставался старший механик. Когда я зашёл в его каюту, он даже подпрыгнул со своего кресла.

– Не дам ни цента грекам, пусть ищут дураков в другом месте, – почти кричал он.

– Я хочу занять у тебя денег как частное лицо, – говорю я, подождав, пока он успокоится.

– Чем ты будешь расплачиваться со мной, если греки не заплатят нам вообще ни копейки, – уже более спокойно спросил стармех. На что я достал из кармана заранее приготовленный банковский отчёт по моему счёту в польском банке в Гдыне. Стармех долго рассматривал официальную бумагу, затем, обречённо вздохнув, поплёлся в свою спальню и, вернувшись, вручил мне аккуратно свёрнутые в рулончик 1200 долларов США.

Через сутки в 2 часа ночи мы вышли из порта Такоради, имея запас пресной воды почти в 120 тонн, на закупку продуктов не было ни денег, ни времени. Экипаж в течение двух последующих дней отмывался в душевых и занимался стиркой и сушкой постельного белья, за время безводья и ужасающей жары и влажности превратившегося в серые, влажные и дурно пахнущие большие тряпки. Напряжение немного спало, но ненадолго, чёрная Африка ещё не сказала своего последнего слова.

17. А если это лихорадка Эбола?

– Капитан, у нас проблема, – слышу я в телефонной трубке до крайности взволнованный голос второго помощника капитана, – прошу вас подняться наверх. Часы показывают три ночи, на палубе ходового мостика лежит вахтенный матрос, огромный детина по имени Пётр с неестественно подвёрнутой левой ногой и запрокинутой головой, над ним склонилась фигура второго помощника, пытающегося привести матроса в чувство.

Я беру за запястье левую руку матроса, чтобы прощупать пульс, и ощущаю липкий пот на своей ладони и непроизвольно отдёргиваю руку.

Стоял на руле и ни с того ни с сего потерял сознание и упал, – растерянно говорит второй помощник капитана. – Он, правда, уже дня три жаловался на слабость и озноб. И вот теперь, – и он беспомощно развёл руками. Вызванные на помощь моряки перенесли матроса в его каюту, где он пришёл в сознание и даже порывался встать, но не смог этого сделать самостоятельно и откинулся обессиленно на подушку, и в его глазах я прочёл смятение и страх. Самый сильный и здоровый 28– летний парень беспомощно лежал и от слабости не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. На второй день Петру стало хуже. Приступы лихорадочного состояния повторялись два-три раза в день, и после каждого он всё больше терял силы и становился всё более безразличным. Судовладелец после моего сообщения о болезни члена экипажа переслал мне по телексу телефон медицинского центра в Европе, специализирующегося на консультациях по телефону.

– Есть ли доктор на борту судна? – доносится до меня хриплый мужской голос, искажённый радиопомехами.

– Доктора нет, – отвечаю я.

– Кратко опишите симптомы болезни.

Я как мог объяснил, что происходит с больным.

– Температура до приступа и после приступа?

– Не знаю, к сожалению, на борту нет даже градусника, впрочем, и никаких лекарств, кроме обычной аптечки первой помощи.

Следует длительная пауза.

– Страны и порты заходов за последние два месяца? – продолжает консультант.

– Нигерия (порт Лагос).

– Экваториальная Гвинея (порт Бата).

– Ганна (порт Такоради).

После минутной паузы врач-консультант говорит мне:

– Капитан, на основе вашей весьма скудной информации о пациенте, учитывая порты захода за последний период времени, с большой долей уверенности можно предположить, что у вашего матроса тропическая малярия. Рекомендуем зайти в ближайший порт для оказания срочной помощи больному. Удачи, капитан.

Это точно, удача мне не помешает в этом чёрном рейсе, чтобы не свихнуться от всех этих проблем.

Греки, скрепя сердце, дают добро на заход в порт Дакар (Синегал) для оказания помощи больному матросу. До Дакара 4 дня полным ходом, но мы не идём, мы даже не ползём, мы просто плетёмся урывками малыми и иногда средним ходом между полусуточными остановками на ремонт главного двигателя. На первый взгляд не всё так казалось плохо, поскольку между приступами у Петра ненадолго наблюдались улучшения, и я полагал, что мы всё-таки дотянем его до Дакара.

Дотянуть до Дакара не удалось.

Матрос впал в полубессознательное состояние, бредил по ночам, и в придачу белки его глаз и кожные покровы начали стремительно желтеть, стало ясно, что у него уже поражена печень.

Такие яркие признаки острых проблем с печенью я, к сожалению, знаю очень хорошо, познакомился персонально много лет тому назад с гепатитом А, поэтому мне не составило труда элементарной пальпацией определить её значительное увеличение. Да какое там увеличение, честно говоря, она просто вываливалась из-под нижнего ребра. На лице Петра вскоре появились множественные гнойнички, и я с ужасом тогда подумал, а если это лихорадка Эбола?

«Не сходи с ума», – взял я себя с трудом в руки.

Тем не менее, все эти неприятные признаки подтолкнули меня на более активные действия.

Прежде всего, имело смысл попробовать получить помощь с проходящих российских торговых судов или рыболовных судов, работающих в этом районе. Движение вдоль западного берега Африки в Атлантическом океане в обоих направлениях на север и юг весьма оживлённое, да и рыболовных судов тут хватает.

Сканирование каналов УКВ-радиостанции принесло почти немедленный результат. Мне удалось вклиниться в разговор на 67 канале между двумя российскими рыболовными сейнерами, ведущими лов рыбы недалеко от берегов Сьера Леоне в 15 милях от моего судна.

Один из капитанов дал мне радиочастоту, на которой они работают с российской рыболовной базой. Врач рыболовной базы выслушал меня, не перебивая, потом задал несколько уточняющих вопросов и спокойным голосом заявил.

– Капитан! У твоего парня тропическая малярия в самой что ни есть тяжёлой форме, судя по всему тому, что ты только что мне озвучил. Без оказания помощи он долго не протянет, так что иди на всех парах в ближайший порт, если не хочешь справлять по нему поминки. Кстати, опроси свой экипаж на предмет сходных симптомов, думаю, что ты не отделаешься одним этим случаем.

– Сколько времени у меня есть, – слышу свой осевший и мгновенно охрипший голос.

– Считай, что его нет совсем или очень мало, а я не бог, это он всё знает. Если хочешь точно узнать, тогда иди на Дакар, как советуют тебе твои греки, может, и довезёшь, а может, и нет.

В эфире повисает пауза.

– Ну, ты так сильно не переживай, – добавил он на прощание, – все под богом ходим.

Час от часу не легче, все предыдущие проблемы сразу потускнели перед угрозой смерти матроса. Само по себе нахождение на борту тяжело больного члена экипажа, которому практически невозможно оказать какой-либо существенной помощи, угнетающе действует на остальных, ибо каждый начинает примерять эту ситуацию на себя. Я гоню от себя мысль о возможном покойнике в холодильной провизионной судовой камере, ибо совершенно ясно и чётко представляю все последствия смерти человека на борту судна. Всё это в моей морской жизни уже было и, к сожалению, не один раз.

18. Литр белого и литр красного

Особенно ломать голову, в какой порт нужно заходить, необходимости нет.

Самый ближайший порт на данный момент Фритаун, что в Сьерра-Леоне. Это далеко не самое лучшее место в мире, если не сказать больше, поскольку в стране полыхает гражданская война, но другого варианта у меня на данный момент просто нет.

– Идём во Фритаун, – говорю я вахтенному старшему помощнику капитана, – ложитесь на новый курс, я его уже проложил на карте.

– Так там?.. – он удивлённо смотрит на меня.

– Да знаю я, – почти кричу ему в ответ, – может, у вас есть лучшее решение?

– Нет.

– Тогда распорядитесь подготовить матроса к эвакуации. Документы, вещи, деньги и всё прочее.

Старпом обиженно поджимает губы. «Зря я так резко», – запоздало мелькает мысль. Приходится с сожалением констатировать тот факт, что мне всё труднее сдерживать раздражение в последнее время и сохранять спокойствие. Бодрый припев любимой с детства романтической песенки про пиратов: «Мы спина к спине у мачты против тысячи вдвоем» можно смело перефразировать в: «Я один спиной у мачты против тысячи проблем». Удел капитана – принимать окончательные решения единолично, даже если перед этим он с кем-то советовался, и нести за эти решения полную персональную ответственность вплоть до посадки на нары, если всё пойдёт по худшему сценарию.

Греки категорически воспротивились заходу судна во Фритаун, мотивируя сложной ситуацией в стране, и продолжали настаивать на заходе в порт Дакар, на что требовалось значительно больше времени, а учитывая состояние главного двигателя, то вообще трудно было сказать что-то определённое. Всё это сводило шансы несчастного матроса выжить к нулю.

Заход в Дакар, более безопасный и развитый город и порт при всех других обстоятельствах, не связанных с критическим состоянием здоровья члена экипажа, был бы вполне разумным решением, но не сейчас, когда задержка с приходом могла стоить матросу жизни. Поэтому я продолжал держать курс на Фритаун вопреки воле судовладельца, предварительно сделав запись в судовом журнале, подробно указав все обстоятельства моего решения.

Капитану нередко приходится принимать меры юридической защиты от последствий собственных действий или бездействий. Например, при отказе в оказании помощи бедствующему судну ему придётся впоследствии доказать следствию, если таковое будет, или в суде, что его собственное судно и экипаж при выполнении спасательных операций могло быть подвергнуто неминуемой опасности. Также капитану грозит расследование и уголовное преследование за неоказание помощи больному члену экипажа на борту собственного судна, например, как в моём случае. Впрочем, в конечном итоге смертельно больному человеку всё равно по каким соображениям вы его спасаете: из чувства сострадания или из-за боязни ответственности за непринятие мер для его спасения или и за то, и другое вместе взятое.

Сразу же после принятия мною решения следовать в порт Фритаун выяснилось, что на борту моего судна нет карты крупного масштаба необходимой для безопасного захода в порт. На генеральной карте, имеющейся в наличии, всё побережье Сьерра-Леоне, да и сама страна могли уместиться на моей ладони, между тем как в лоции были указания на опасные рифы на подходе к порту. Помощь пришла от тех же российских рыболовных судов, ведущих переговоры в эфире.

Оказалось, что они иногда заходят в порт Фритаун для сдачи рыбы.

– А как же гражданская война? – спрашиваю я капитана рыболовного судна.

– Постреливают там, конечно, не без того, – соглашается капитан, но работать можно, коммерческих судов там почти нет, экономика страны развалена, но рыболовная индустрия ещё работает. Все крупные города в основном под контролем правительственных войск и международный аэропорт работает исправно, так что не думаю, что будут проблемы. Хотя гарантий безопасности, естественно, никто не даст. Продукты только за наличку, по баснословным ценам, да и не советовал бы покупать, качество дрянь, и сам знаешь можно подцепить какую-нибудь кишечную инфекцию. Африка есть Африка. Воду питьевую брать тоже не вздумай, тяни до Лас-Пальмаса по той же причине. Если с водой прижало и решишь брать, то разводи пятьдесят на пятьдесят с хлоркой, – заразительно смеётся он. – Тебе сейчас мой третий помощник передаст координаты точек поворотов и контрольные расстояния до мысов. Заходить без карты на якорную стоянку между рифами, конечно, мало приятного, тем более с большой осадкой, но проход достаточно широкий и, кстати, вода чистая и рифы хорошо видны.

– Не знаю, как и отблагодарить за помощь, – говорю я на прощание капитану сейнера.

– Литр белого и литр красного, – смеется он в ответ, – но это при встрече на берегу. Рад был помочь.

19. Успели

Напряжение последних дней несколько ослабло, хотя тревожная мысль: «успеем-не успеем» продолжала сверлить моё сознание до самого прихода на рейд Фритауна. Да и оброненная капитаном сейнера фраза: «Постреливают там, не без того, но работать можно» меня хоть и несколько успокоила, но осадок, как говорится, остался.

Успели.

Грохот якорной цепи, главный двигатель, отработав на задний ход и пустив напоследок огромный клуб чёрного дыма несгоревшего топлива, чахоточно кашлянул в последний раз и затих.

Всё, приехали.

В лучах заходящего солнца я в бинокль рассматриваю порт и близлежащий район города, прилегающий прямо к береговой черте. Убогие лачуги, построенные из всяких отходов, свисают с невысоких осклизлых, из красной глины обрывов; речка, протекающая по городу и впадающая в залив, до невозможности загрязнена и замусорена всяким хламом, чёрные фигурки полуобнажённых людей копошатся на обоих берегах в этой грязи и вони сточных вод.

Позднее время, портовое радио на вызовы не отвечает, никто не приезжает на борт, греки молчат.

«Скорее всего до утра никто так и не появится», – решаю я и собираюсь уходить с ходового мостика, как из наступившей темноты выныривает хищный силуэт военного катера с потушенными ходовыми огнями. На палубе видны вооружённые люди в униформе защитного цвета, чёрный парень в каске на носу катера вцепился в ручки крупнокалиберного пулемёта на турели и держит под прицелом ходовой мостик судна. Весьма неприятно смотреть в дуло смертельного оружия, и я интуитивно делаю несколько шагов назад.

Минутами позже, гремя автоматами Калашникова, на борт высаживаются около двадцати человек и разбегаются по всему судну.

«Похоже на вооружённый захват или вооружённый грабёж», – мелькает у меня вялая, безрадостная мысль. Неужели я допустил ошибку и только усугубил положение заходом во Фритаун.

К счастью, это оказалось патрульное правительственное судно, и вооружённые люди после беглого осмотра судовых помещений так же по команде загрузились на катер и исчезли во мгле тропической ночи.

На рассвете к борту подошёл ещё один катер, и ко мне в каюту поднялось порядка десяти вооружённых людей во главе с командиром и его помощником. Гремя оружием, они расселись за большим столом и в упор рассматривали меня, не говоря ни слова и не предъявляя никаких требований.

Я пытался на английском объяснить цель захода и положил перед командиром судовую роль, судовые и грузовые документы, но он не проявил к документам никакого интереса, и тогда я догадался об истинной цели их визита.

Через полчаса, сметя со стола несколько блоков сигарет и десяток банок кока-колы, которые выставил мой стюард, военные покинули борт судна. По всему было видно, что они остались довольны результатами «боевой» операции.

Утро началось с обнадёживающих новостей: судовладелец сообщил по телексу название агентирующей фирмы в порту Фритаун и попросил меня срочно без задержек сниматься в рейс на Лас-Пальмас после доставки в местный госпиталь больного матроса. Крюинговое агентство в Гдыне сообщило о поступлении денег от греков – это была долгожданная заработная плата экипажа за два последних месяца.

Вскоре к борту подошёл портовый катер с судовым агентом, врачом и двумя дюжими санитарами с носилками. Врач осмотрел Петра, покачал головой и кивнул санитарам. Вскоре накрепко привязанный к носилкам Пётр уже лежал на палубе катера, безучастно смотря в небо. На прощание врач достал из кармана небольшой пакетик с несколькими значительных размеров пилюлями ярко-красного цвета и протянул мне одну из них, а потом, немного подумав, добавил ещё одну.

– Капитан, ваш матрос в тяжёлом состоянии, но через неделю максимум мы поставим его на ноги, чтобы он смог перенести перелёт на родину в Польшу. У него тропическая малярия в весьма запущенной форме, что может даже после излечения основательно подпортить ему дальнейшую жизнь.

Эти две таблетки я даю вам на случай, если до прихода судна в Европу кто-то ещё заболеет, не дай бог. Это сильно действующий противомалярийный препарат, я, кстати, очень удивлен, что у вас на борту нет таких необходимых лекарств.

«Много чего у нас нет», – подумал я тогда, но только развёл руками.

Катер отваливает от борта под подбадривающие крики польской команды, практически в полном составе собравшейся у трапа, чтобы проводить Петра.

Я поднимаюсь на мостик, настроение прекрасное, несмотря на колоссальное напряжение двух последних дней.

– Старпом! Готовьте судно к съёмке с якоря, через полчаса снимаемся в рейс на Лас-Пальмас, там предстоит буккеровка топливом, закупка продуктов, приедет специалист компании по ремонту главного двигателя, потом короткий переход в Испанию и Францию. Все, кто захочет, могут списаться с судна в европейских портах.

Кстати, сообщите экипажу, что заработная плата за два последних месяца переведена на счёт крюингового агентства в Гдыне. Жизнь налаживается, не правда ли, старпом, и я в радостном возбуждении хлопаю его по плечу.