Текст книги "Rusкая чурка"

Ужин с замминистра (москвич, а не дурак)

За ломящимся от напитков и блюд столом разместились группа «Фейс», Саша и девять милицейских генералов, съехавшихся со всего Северного Кавказа в эту часть благодаря пребыванию в оной заместителя министра, генерал-полковника Акиншина. Были один генерал-полковник, два генерал-лейтенанта и, соответственно, шесть генерал-майоров. Все они были одеты абсолютно одинаково, в серо-синие с разводами камуфляжи, отличаясь друг от друга только ростом, толщиной живота и количеством звездочек на погонах. Одна или две серо-синие звездочки на серо-синих же матовых, с треугольным рисуночком погонах. Один замминистра почему-то был в грязно-зеленом армейском камуфляже, имел самый большой живот и самую добродушную лопоухую физиономию. И три серо-зеленые звездочки на зелено-серых погонах. Еду и питье, надо сказать, к большому и даже злорадному удовольствию Саши, разносил ментовской полковник, с удовольствием исполняющий в такой компании роль официанта. Шампанское пенилось, коньяк лился, водка до поры злокозненно молчала. Девчонки по просьбе замминистра пели свои и не свои песни, романсы и даже арии. Особенно старалась коротко стриженная Татьяна, выводя полупьяные соловьиные трели и, если честно, не очень-то попадая в ноты, что, естественно, очень злило и нервировало продюсера. В разгар веселой, уже неформальной пьянки Глынин, неловко повернувшись, уронил на пол мельхиоровую вилку. Она упала почему-то с каким-то пронзительным металлическим грохотом. И все лежала на паркетном полу и, как казалось Алексадру, звенела. Официант-полковник тут же метнулся к Саше и, изогнувшись, как ловкий джигит с доброго горячего скакуна, подбирающий на скаку тушу барана, лихо подхватил и положил на стол злополучную вилку.

– Надо же, – обратился Саша к проявляющему активную жизненную позицию, машущему руками и ногами соседу-генералу, то подпевающему девчонкам, то пытающемуся накричать Глынину в ухо веселый похабный анекдот, – в Москве рассказать, никто не поверит… Еду разносит и вилки подбирает ментовской полковник…

– Угу, точно, – в восторге воскликнул генерал.

Похоже, что эта мысль так поразила его пьяное воображение, что он уже представлял, как он, бегая по Москве, всем рассказывает, а ему никто не верит. И тогда он залихватски, в отчаянии размахнувшись, бросил свою вилку, с надетой на нее семгой, прямо в проход между столом и стеной. Через несколько секунд появился отмуштрованный галантный полковник официантских войск. С голливудской улыбкой поднял «случайно упавшую семгу с вилкой» и ненавязчиво заменил ее новым прибором, еще лучше и мельхиоровей.

Через несколько минут вездесущий волшебник-официант появился снова, неся на отлете на чуть согнутой руке большой серебряный поднос с нежно-розовым дымящимся, сладко пахнущим мясом. И тут же поставил его на расчищенное перед Акиншиным место.

– Друзья, – торжественно провозгласил замминистра, – обязательно попробуйте, советую. Страусиное мясо. – И пододвинул свою хрустальную рюмку под золотую струю ванильного «Камю», своевременно подливаемого в царскую посуду вышколенным полковником. Очередная бутылка французского коньяка, сделав несколько персональных отлитий, благополучно опустела.

– А что, в Чечне страусы водятся? – немного бестактно и желчно поинтересовался Глынин, почему-то вспомнив грустный взгляд молоденького «спеца» в бандане.

– Ха, ха, ха. Нет, это у нас полковник везде водится. И со всеми, – со смехом ответил явно не голодающий замминистра.

Вдруг Глынин ощутил на своем лице резкий, неприязненный, одностольный взгляд, продирающийся сквозь толпу радостного, обессмысленного пьянством кратковременного братства и несущий в себе почти кровавый отпечаток непроходящей, непрощаемой обиды. Излучали, вырабатывали, фокусировали его глаза добродушного внешне генерала Пузенко, крупного, большеголового, пятиподбородочного московского начальника, обладателя двух серых звездочек на погонах и одного, но высокого стула в Министерстве внутренних дел. К нему (к стулу или к начальнику?) как-то и привели Александра знакомые и представили как известного талантливого поэта, автора многих современных песен. К слову сказать, у Саши в этот день был день рождения, и генерал, узнав об этом, хлебосольно достал из шкафчика бутылку коньяка и самолично разлил по маленьким пузырчатым рюмкам золотистый, развязывающий глупые языки напиток. А потом даже подарил ему часы на цепочке с откидывающейся блестящей крышечкой, с обратной стороны которой на пунктуального обладателя строго смотрел неподкупными глазами президент, ставший премьером, а затем и наоборот, словно говорящий: служи, брат, хорошо, а я буду всегда с тобой… Следом появилась вторая бутылка. А потом высокопоставленный чиновник признался, что собирает песни о милиции, написанные современными авторами, так как хочет, чтобы у органов появился свой новый гимн взамен устаревшей «Нашей службы», что, как помнится, «и опасна, и трудна». Ненавязчиво поинтересовался, может ли Саша создать такую песню.

– Могу, – ответил подвыпивший поэт.

– А, ну тогда послушай уже написанную. – И палец высокого начальника нажимает кнопку на компе. Звучит бодрая, веселая песенка-мелодийка, в припеве которой рефреном многократно повторяются слова «ноль два, ноль два, ноль два» в качестве телефонных позывных нашей доблестной, опасной и трудной… А генерал хитровато-выжидательно смотрит на Глынина:

– Ну, как тебе?

– Так себе… – отзывается поэт, цитируя коллегу тридцатых годов: – «Я б запретил Декретом Совнаркома писать о Родине бездарные стихи!» Понимаете, тут в припеве многократно повторяется «ноль два», словно кто-то звонит и не может дозвониться… Тоже мне хит-строка. Это же первое, что приходит в голову, когда думаешь о милиции. Я тут недавно конкурс пожарной песни выиграл, так местный генерал на банкете рассказывал, что, когда они отслушивали конкурсные материалы о пожарных, в припевах в основном было «ноль один». В девяноста процентах случаях. Они, как только эти опознавательные сигналы слышали, сразу песню выключали, так как уже заранее знали, что там дальше будет, ведь это явный признак графомании. Это первое, что приходит в голову. Надо работать, искать интересную, смыслополагающую строчку, а не хватать то, что лежит на поверхности. Так же и тут. Что же, нельзя разве поднапрячься и найти другие слова, настоящие, достойные славных сынов… нашей доблестной… и… прочее, прочее, прочее.

Ну, не мог же знать расслабившийся поэт, что двухзвездный генерал вместо того, чтоб отдыхать после трудового дня, самоотверженно набрякивает патриотическую музыку, сражаясь с двумя классами своей детской музыкальной школы, самовыражаясь даже здесь, на ниве, так сказать, отечественной культуры. Не почувствовал, не унюхал «невольник чести» генеральскую песню, его гордость, его, можно сказать, выпестованное любимое дитя. Не мог он предвидеть и того, что объективный службист здесь начисто терял объективность и становился субъектом того самого сообщества, которое запросто зовется в профессиональной среде «графоманами», непрофессионалами, «доставалами» и так далее… Не ведал ни сном ни духом Саша и того, что чиновник даже создал собственную вокальную группу для выступлений на сцене Кремлевского дворца на День милиции и поездок по отдаленным частям и гарнизонам… И именно его поп-группа и спела эту песню… Ну, и обиделся федерал, и дальше дружба совсем не пошла. А пошел Саша, пошел… куда глаза глядят, пошел «солнцем палимый»… Ну, и так далее. А тут вдруг такая встреча, да еще и за столом у замминистра… Да еще и со своей группой, в честь которой это застолье… Кошмар!

…Девчонки все пели. На этот раз расстаралась Анька, подогретая коньяком и подбадриваемая горячими, маслянистыми взглядами вертлявого, совсем не настоящего полковника и самых что ни на есть настоящих генералов внутренних дел, ведущих в Чеченской республике, как говорится, бой не на живот, а на смерть…

Вдруг за окном что-то громыхнуло и затихло. Генералы и ухом не повели, девчонки просто не заметили. Один Саша встрепенулся и напрягся.

Вездесущий полковник тут же выскочил за дверь и вернулся минут через десять – пятнадцать.

– Товарищ генерал-майор, разрешите обратиться к товарищу генерал-лейтенанту, – обратился он к командиру то ли части, то ли соединения, уже найдя взглядом руководителя временной оперативной группировки МВД на Северном Кавказе.

– Обращайтесь!

– Товарищ генерал-лейтенант, разрешите обратиться к товарищу заместителю министра.

– Обращайтесь!

– Товарищ заместитель министра, это были коровы…

– Все. Спасибо. Свободен.

Внутреннее напряжение, чувствовавшееся во время этого своеобразного доклада, спало, и все опять, как страусы, вытащив головы из песка, с аппетитом принялись поедать доставляемые полковником деликатесы. Только Глынину не сиделось, он посмотрел на часы, был час ночи. Он ткнул бойким локтем сидящего справа веселого генерала и спросил:

– Я не понял, что это за доклад такой заместителю министра: «Это были коровы». И что там за грохот был?

– Ну, ты же видел, каждая воинская часть ограждена бетонным забором с колючей проволокой… – издалека начал веселый генерал. – Дальше по распаханному полю идут три кольца минных полей. И всегда только одна извивающаяся и перегороженная в шахматном порядке бетонными блоками узкая дорога, заканчивающаяся блок-постом. Только так можно попасть в часть.

– Ну, а при чем тут коровы-то? – перебил нетерпеливый Глынин.

– Ну, вот, они и взорвались на минном поле, – радостно констатировал генерал, которому все казалось абсолютно ясным.

– Простите, а что коровы делали на минном поле, как они туда вообще попали? К тому же в час ночи… – не соглашался с дебильным объяснением девчачий продюсер.

– Надо же, москвич, а не дурак, – опять очень радостным голосом, словно разговор на тему московских дураков был для него приятней всего на свете, заключил генерал, в ответ с размаху ткнув любознательного Глынина в бок остреньким локтем. – Ладно, это мы мирное население «коровами» называем.

– А что мирное население делает в час ночи на минном поле? Или оно про мины не знает, вы таблички не поставили? – не сдавался упрямый, а с виду такой симпатичный Саша.

– Ну как тебе сказать? Таблички есть, конечно. Но это они днем «мирное население», а по ночам они боевиками становятся… – раскрывший по пьяни страшную военную тайну генерал обессиленно замолчал.

Замолчал и Саша, пытаясь переварить и понять только что сказанное предателем-генералом.

– То есть вы хотите сказать, что, пока мы тут сидели и выпивали, пели песни, к нам шел отряд боевиков. То есть, проще говоря, меня хотели убить?! – спросил Александр, просто обалдевший от услышанного.

– Да брось, кому ты на хрен нужен… Убить хотели заместителя министра, узнав, что он сейчас здесь…

– Но простите, мы же с ним за одним столом сидим. Или вы думаете, что они хотели убить его одного, а нам бы всем по букету белых роз подарили? – осторожно, с трудом подбирая нужные слова, чтоб не покрыть генерала матом вместе со всеми его и не его погонами, поэтически закончил свою просветленную мысль Александр.

– Вот за что я люблю артистов, красиво говорят, собаки! Нет, нас, конечно, за компанию тоже бы… Ну, что, тогда с днем рождения! – закончил жизнерадостный генерал и полез со всеми чокаться.

Жизнь вовсю продолжалась. А девчонки все пели, так и оставаясь в счастливом блаженном неведении. Когда банкет закончился, замкомандующего вручил Саше и всем девчонкам наградные спецназовские ножи на память.

– Только по Москве с ними не ходите, а то менты отберут, – напутствовал счастливых и гордящихся подарками артистов заместитель министра внутренних дел России.

Потом добрый генерал обнимал раскрасневшихся и счастливых от внимания девчонок, жал руки другим генералам, поменьше. Глынин подошел к батарее оставшихся не тронутыми спиртных боеприпасов и взял по бутылке водки и коньяка, положив их в походную черную сумку, туда же, куда и «фейсовские» фонограммы и спецназовский наградной нож. Веселый генерал прикрывал его от всевидящих нескромных очей вездесущего полковника и, подмигивая, повторял:

– Нормальненько, нормальненько, с девками выпьешь перед сном. Или во время… Ха-ха-ха…

Утром, выезжая из части на концерт, девчонки увидели большую круглую воронку, вокруг которой суетились военнослужащие, и им объяснили, что ночью корова забрела на минное поле. И сегодня им приготовят из нее вкусные свежие котлеты…

Вечером после третьего концерта Саша зашел к «спецам». Там был только Игорь, лежащий на железной, скрипящей кровати и читающий газету.

– Ой, здравствуйте, а мы не очень верили, что вы придете… Ребят пока нет, на службе они. Пойдемте к вертолетчикам, у них всегда спирт есть и жратва какая-нибудь.

Саше было все очень интересно, и он пошел вслед за Игорем. Комната вертолетчиков была как две капли воды похожа на комнату «спецов». Четыре металлические кровати, коричневый деревянный стол между ними и маленький переносной телевизорик на ободранной тумбочке, с трудом ловящий одну или две программы, в зависимости от того, в какую сторону подует ветер. Еще два встроенных малюсеньких шкафа при входе, в которые ничего не умещалось, поэтому свои личные вещи офицеры хранили в чемоданах под кроватями. Ребята обрадовались столичному гостю, стали одеваться, суетиться, собирать на стол. Тут же появилась трехлитровая банка авиационного спирта, буханка хлеба и литровая банка соленых помидоров, то ли еще полная наполовину, то ли уже наполовину пустая. Сбегали по такому случаю за каким-то Васькой.

– Он богатый, у него жена есть, – сказал кто-то.

«Богатый» Васька пришел не один, а с батоном вареной колбасы и сказал:

– Мужики, только не все ешьте, надо и жене оставить…

Саша открыл сумку, достал бутылку «Русского стандарта» и десятилетней выдержки коньяк «Камю». В комнате воцарилось молчание.

– Я такого никогда и не пробовал, – грустно, философски проговорил хмурый, худой, примерно сорокалетний мужчина, оказавшийся майором, командиром экипажа. У него было очень крепкое мужское рукопожатие и громкий хрипловатый голос. Звали его Олег. Здороваясь, прощаясь, а иногда и просто ради веселья посередине разговора, он говорил: «Дай краба» – и сдавливал своей клешней ладонь не знающего его собеседника так, что тот хоть раком, хоть крабом, но быстрее от него отползал. – У меня на такое, наверное, ползарплаты уйдет, – закончил он, от потрясения даже забыв «дать краба» гостю, и как-то слишком неприязненно рассматривая бутылку.

– А у меня вся, – весело подмигнул Игорь.

О чем они в тот вечер говорили, Саша уже не помнил, память очень избирательна, врезался только такой диалог:

– У меня ведь это уже четвертый экипаж, я здесь с самого начала, с первой чеченской. Нас сюда пригнали сразу после грачевского штурма Грозного, когда всех наших ребят чечи в танках пожгли… Ну, мы им тогда тоже дали, херачили, не разбирая, как говорится, полов и званий.

– А почему экипаж четвертый? – предчувствуя ответ, глухо спросил Глынин.

– А остальных всех поубивало, а я, как заговоренный, живу, душу эту мразь. Мы же тут не за Эльцина-Путина херачимся. Мы за убитых друзей воюем, – как-то безучастно, глядя куда-то сквозь черное окно, обреченно ответил майор, – я и на Большую землю не хочу ехать, жена от меня ушла, мой дом теперь здесь…

– И долго ты будешь здесь? – по-дурацки сформулировал вопрос Глынин.

– А пока меня не убьют или пока мы последнего чеча с кровавым говном не смешаем. – Он отвернулся к окну и замолчал.

Через несколько минут майор уже спал, крепко сжимая в задеревеневшей мужской ладони пустой граненый стакан.

– Он с полета только что, не отдыхал еще, не обращай внимания, – сказал капитан Серега, тридцатилетний сибиряк с пронзительными голубыми глазами. Сказал и залпом, как воду, выпил стакан чистого спирта, закусив кусочком хлеба и занюхав рукавом синей фланелевой рубашки.

К дорогому коньяку никто из ребят даже не притронулся… «Где они все сейчас? Где Игорь, где Серега? Где майор? Отомстил ли за своих друзей? Или сам лежит в земле, отправленный как «груз двести» в цинковом гробу на Большую, отказавшуюся от своего сына землю? А может, примирили его с действительностью наши, ко всему приспосабливающиеся генералы-хамелеоны? Шесть лет прошло, как-никак… – промелькнули в Сашиной голове подленькие вопросики, надо сказать, тут же пущенные в расход на месте по законам военного времени за трусость и предательство. – Нет, подобных не примирить, на них земля Русская держится! Таких людей победить нельзя, их можно только предать… Как предали наш народ и нашу страну… Да, и еще! Стрелять-то надо было в первую очередь не пресловутых чечей (а реально – арабов-наёмников, оборзевшую западэнскую хохлядь и прочую вскормленную спецслужбами шваль со всего мира), – резюмировала и осталась на постоянное место жительства в глынинской черепной коробке спокойная, рассудительная мысль, – а временных обитателей что ни на есть самого русского Кремля…»

Вторая поездка в Чечню (продолжение)

Двести сорок шестая дробь восемнадцать отдельная бригада оперативного назначения внутренних войск МВД России… Показательная, или показушная, как ее именуют недоброжелатели. Девчонок с директоршей, Сашу, парочку обходительных во всех отношениях фотографинь и рядовых фэсэпэровцев расселили в левом крыле малонаселенной солдатской кирпичной казармы (генералов и руководство фонда поселили, естественно, отдельно).

После концерта, прошедшего, как всегда, на ура, в комнату к Саше зашел Стас – хотел отметить встречу. Давно не виделись. Через пару минут ворвались Анька с Алиной, раскрасневшиеся, растрепанные, возбужденные.

– Слушай, Саш, Ксюха куда-то пропала, нет ни в комнате, ни на улице, что делать-то?

– Как пропала? Когда и где вы ее в последний раз ви дели?

– Как где, здесь, в ДК на концерте. Правда, она там все с каким-то мужиком, ну, с офицером болтала, глазки строила. Говорила, что клевый. Потом мы пошли переодеваться, она раньше всех переоделась. И убежала. Даже Марина ее не успела поймать. Больше не видели, – тараторили девчонки, перебивая и перекрикивая друг дружку.

– Ну, и успокойся, Саня, куда она на фиг из танка денется? Погуляет и придет. Здесь закрытая территория, чужих нет, – разумно успокоил Стас и достал две бутылки водки.

– Садитесь с нами, девчонки, будем ждать вашу Ксюшу. – Стас уже расставлял стоящие на столе граненые стаканы.

– Нет, нет, им нельзя, тем более что завтра концерты опять. Закон! Они и так в последнее время разболтались. Пьют, гуляют, теряются вот уже… Кыш, девчонки, давайте по комнатам и спать, – резюмировал строгий продюсер.

– Ну, Сашечка, ну, чуть-чуть. Спать не хочется. И Ксюху надо дождаться. А вдруг что… – хитро запищали Алина с Анькой, обладающие довольно низкими, сильными голосами.

– Ну конечно, а вдруг что… Пусть останутся, – так же хитро, подмигивая и улыбаясь от уха до уха, попросил подполковник Стас, – ну, вдруг водки не хватит… например.

– Ну тебя в жо… – даже как-то ласково проговорил Саша, что означало, что его уговорили.

– А что хоть за офицер-то, с которым Ксюха… – не успел договорить немного еще волнующийся Саша.

– Командир дивизии, он два месяца без жены живет, она у него на Большой земле… – В проеме открывшейся двери стояла Марина, директорша, высокая, под метр восемьдесят пять, стильно одетая, умная тридцатилетняя крупная баба в синей бейсболке, кожаной куртке и рваных джинсах.

Марина была мастером спорта по биатлону, хорошо бегала на лыжах и отлично стреляла, чем всегда располагала к себе ментов, военных и бандюков, с которыми группе приходилось общаться на концертах. Была она, по слухам, лесбиянкой, но, слава богу, это никак пока не проявлялось по отношению к девчонкам. А может, слухи и врали, как всегда… Это, собственно, единственное, что тревожило Сашу, в остальном он Мариной был доволен и, если надо, мог положиться на нее на все сто процентов.

– Вот его и тянет. Ну, и Ксюха все-таки красотка… – проговорила Марина.

– Да и сама не против… – как-то зло сказала Алина.

– Откуда ты знаешь? – еще не веря, спросил Глынин Марину.

– Так вон они, голубки, посмотрите. – Марина показала рукой в окно.

Все, подскочив, прижались носами к холодному прозрачному стеклу.

По вычищенным от мокрого снега серым дорожкам, вдоль бело-черных, пустых клумб, обложенных крашеными бетонными тротуарными бордюрами, под самыми уже включенными фонарями неторопливо прогуливались полковник Игорь Федорович Бородай в военной камуфлированной форме и девушка Ксюша в белом с черными отлетами кожаном плаще с букетом белых роз. Она держала его под руку и о чем-то оживленно спрашивала. Он живо отвечал ей, что-то показывал, немного нагнувшись и заглядывая ей прямо в глаза.

– Гусар, твою мать, – процедила директорша.

– Интересно, какое он присвоит ей звание, ефрейтор или старшина? – ехидно съязвила Алина.

– Ага, подъесаул, блин, чеченских танковых войск. И даст ей седло и саблю, чтобы отстреливалась, – добавила Анька и заржала, как сивый конь из легендарной конницы Буденного.

– Девчонки, не будьте такими злыми, – проговорил Стас, – может, они свое счастье нашли? А откуда вы, Мариночка, про жену взяли?

– Ну, об этом вся дивизия знает и тихонько болтает, просто надо уметь слышать – улыбнулась Марина, показывая всем своим видом, что она-то слушать и слышать умеет.

– Достала, блин, убью сучку, – вырвалось у обычно спокойного Александра, – ну, нельзя же клеиться ко всему, что шевелится…

Эти невольные стихи вызвали всеобщую улыбку, одну на всех, и немного сняли напряжение, тоже одно на всех.

– Как бы она нам концерты не сорвала, – проговорила Марина и села за стол, – а то у нас везде заявлено, что выступающих трое. Матов будет докапываться.

– Обалдела, что ли, Матов его друг, он же нас к нему и привез… – начал Саша.

– И Ксюху с Бородаем познакомил, я видела, только значения не придала. Он сам ее к нему и подвел еще задолго до концерта. Я думала, так, поболтают, разойдутся, – выпалила все сразу вспомнившая Алина.

– Саш, а Матов уже деньги дал? – с улыбкой уставилась на продюсера Анька, ставшая сразу умной и серьезной.

– Ну, ты же знаешь, выездные концерты оплачиваются еще в Москве. Или вообще не оплачиваются, если это воинская часть…

– Не поняла?! – хором с наездом спросили Аня, Алина и Марина.

– Ну, обычно за такие поездки не платят, – начал Саша. – Но успокойтесь, в этот раз заплатили. И неплохо. А будете на продюсера, как на врага глядеть, убью! И все деньги пропью… со Стасом, а то он что-то загрустил.

– Вот, вспомнили наконец о бедном родственнике. – Стас пододвинул Саше и Марине стаканы.

– Ну, давайте, за встречу! За вас, непьющие и пьющие девчонки. – Стас оглядел Марину, Аньку и Алину с ног до головы, остался, видимо, доволен, и продолжил: – За тебя, Саша, рад, что встретились. В Москве встретиться не можем, в Монино ко мне ты не приезжаешь… Встречаемся только в небе или в Чечне. В общем, за вас, ребята!

– Ура-а-а-а!

Девчонки поставили найденный в шкафу электрочайник, Анька притащила откуда-то печенье и конфеты. У Саши в холодильнике, непонятно как очутившемся в казарме, были колбаса, сыр и хлеб.

– Гуляем, братва и сестерва, до утра, – пропела Анька.

– За тебя, Стас! Хоть мы и редко видимся, но я всегда о тебе помню. И всегда тебе рад. За мужскую дружбу! – торжественно закончил Александр.

– Вообще-то с этого тоста начинать надо было.

За дружбу – первый,

За женщин – второй,

А третий – за тех, кто погиб, как герой.

Четвертый, молча,

Нальем про запас,

Чтоб третий подольше не пили за нас! —

хором пропели Стас с Мариной, у которой оказались хороший слух и приятный сильный голос.

Эту Сашину песню уже несколько лет исполнял на всех военных концертах в Кремле и во всех «горячих точках» по всей России Александр Буйнович. Все дружно чокнулись, кто водкой, кто чаем. Выпили.

– Стас, расскажи хоть, как живешь. Когда генералом станешь? – начал разговор Саша.

– Отвечаю, генералом не стану никогда, полковником, видимо, тоже. В американскую армию не пойду. В израильскую меня по национальному признаку и половому призраку не возьмут. Русские офицеры обрезами не пользуются… А в Российских военно-воздушных силах скоро либо один останусь, либо уйду куда-нибудь на хрен! Этот Зенин хренов, командующий ВВС, всю авиацию русскую развалил с министром Бандюковым на пару.

– Ну, министр-то бывший хозяин мебельного магазина, – вставил Саша.

– Ну да, скоро на табуретках летать будем или на помеле. Академии Гагарина и Жуковского, где готовили квалифицированных летчиков, разогнали, значит, перспектив никаких. Учебный центр в Воронеже – смешная пародия на академии. Армия деградирует. Летают только энтузиасты, такие как я… Все умные ушли в гражданскую авиацию или сменили профессию…

– А почему в гражданскую? – удивился Глынин.

– Потому что она коммерческая. Сравни зарплаты сорок тысяч и двести сорок тысяч… То, что болтали, будто военным летчикам зарплаты в два, два с половиной раза подняли, полное вранье. Никому ничего не поднимали. Кроме министра, разумеется… – Стас заглянул в пустой стакан.

– А двести сорок – это что, у гражданских, что ли? – Саша аж екнул. – Такая огромная зарплата?

– Двести сорок – двести пятьдесят, это средняя зарплата. Там у них зарплаты до полумиллиона доходят… У командира корабля, например, летающего на дальние расстояния. На Кубу или там в Америку. Единственно, там нужен четвертый уровень английского языка. То есть владение почти в совершенстве… У меня его еще нет. А то бы давно ушел. Не могу смотреть на развал армии, на унижение русских пилотов… Хотя все равно, видимо, уйду. Весной рапорт подам об отставке. И на гражданку…

– А такой английский зачем? – спросила Алина.

– Международный язык. Язык коммерции. Свою-то авиацию практически угробили. Авиапром почти не развивается. Большинство самолетов закупаем в Штатах, меньше во Франции. Документация вся на английском. Обучение на английском.

– Да, даже якобы наш «Сухой Супер-Джет» и тот разрабатывается в Швейцарии группой проходимцев… Ну, и название соответствующее, – вставил Саша.

– Правильно. Дошли до такого маразма, что два летчика, находящиеся в одной кабине, должны разговаривать с диспетчером и, главное, между собой на английском языке. Команды «Топливо в норме», «Рулевые в норме» и так далее – надо произносить только по-английски. В «Аэрофлоте» этого еще вроде нет. А вот компания «Сибирь» и другие уже ввели это как закон. И ладно бы еще, если б это было на международных рейсах, но этот бред ввели уже и на внутренних линиях. Даже командир корабля должен перед полетом обратиться к пассажирам вначале по-русски, а потом обязательно по-английски.

– А эти пассажиры не только английский, они и русский-то язык часто не знают, чурки гребаные, – начала вставать на свой любимый конек Алина.

– Да хватит, Алина, про своих чурок любимых, – влезла Анька.

– А китайцы молодцы, умницы просто, всех на хрен послали. Документацию на свой язык перевели. И заявили, что, если все эти международные ассоциации, америкосы и прочие евреи будут настаивать на этом, они обяжут всех летающих в Китай говорить по-китайски, – улыбнулся Стас. – Те подумали и заткнулись. Себе дороже настаивать.

– Понятно… То есть сейчас все за длинным рублем в гражданскую авиацию ломанулись и от пилотов нет отбоя? – Александр вспомнил, что и он в детстве хотел летать, даже проходил медкомиссию в военкомате после школы…

– В том-то и дело, что нет. Пилотов катастрофически не хватает. Учить-то перестали. В гражданских вузах та же история, что и в военных. К тому же нужны профи, квалифицированные пилоты. И еще в совершенстве знающие английский. Но зато тех, кого взяли, постоянно заставляют перерабатывать, накидывают лишние полетные часы, с их согласия, разумеется… А попробуешь отказаться, сам понимаешь… – Стас вновь многозначительно посмотрел на стакан.

– Да, и вместо трех пилотов два рулят. Я читала… – опять успела вставить слово заскучавшая было Анька.

– Да, я тоже про это читал. Весь Интернет до сих пор гудит, – в задумчивости проговорил Саша.

– А я даже письмо пилотов и заявления депутата и профсоюзов скачала. Хотя их можно без проблем в Сети найти в любой момент, просто так, – сказала никогда не расстающаяся с ноутбуком директорша, выполняющая в группе еще и роль звукорежиссера. Марина открыла новенький маленький, очень удобный в поездках антивандальный ноутбук «Тошиба», зарядки батареи которого хватает аж на восемь часов, куда у нее были закачаны все «Фейсовские» фонограммы. Нашла нужную папку, щелкнула и открыла пресловутое письмо: – Ну, вот, смотрите.

Все примкнули к компу и стали вслух наперебой читать так называемое «Письмо пилотов». Получился гвалт и неразбериха. Саша попросил всех замолчать и читать одной Марине. Она начала:

«Завтра мы начнем убивать вас, россияне. Кто начнет первым – не знаю. Может „Сибирь“, может „Трансаэро“, а может быть, и „Аэрофлот“. И ты, читающий сейчас эти строки, – потенциальный претендент на пронумерованную строчку в скорбном списке, который несколько дней будут крутить по всем новостным каналам страны. Аннушка уже разлила подсолнечное масло. Остается только ждать. В том, что на исходе четырнадцатичасовой полетной смены экипаж рано или поздно ошибется, сомнений нет ни у кого. Предельно переутомленный летчик в критической ситуации не боец, и известно мне это не понаслышке. Когда за спиной ДВУХ пилотов десятичасовой ночной перелет, досадно завершившийся посадкой на запасом аэродроме и последующим через полтора часа томительного ожидания часовым перелетом на аэродром назначения, состояние заходящего на посадку экипажа сильно напоминает поведение боксера, пропустившего нокаутирующий удар. Вроде боксер еще держится на ногах, но достаточно малейшего тычка, чтоб он грохнулся наземь. Для экипажа этим тычком может стать любая причина – отказ матчасти, ошибка диспетчера, любой каприз матушки-природы с ее сюрпризами в виде укутанных туманом гор, прячущихся в кучево-дождевых облаках гроз или коварного сдвига ветра.

Есть ли возможность избежать столь печальной участи? Конечно есть! Просто нужен третий. Третий летчик, который возьмет на себя часть рутинной работы ночного перелета, дав тем самым возможность двум основным пилотам немного отдохнуть перед предстоящим снижением и заходом на посадку. Но для того, чтобы усилить так называемый двухчленный экипаж третьим летчиком-помощником, необходимо аннулировать изменения, внесенные недавно в 139-й приказ Минтранса и сделавшие этот документ апофеозом законотворчества этого ПРЕЗИРАЕМОГО всеми профессионалами отрасли ведомства. Не вдаваясь в ненужные подробности, „оглашу“ конечный результат. Минтрансовские наперсточники „сумели обосновать“, что, вылетая вечером в Токио, Гонконг или Бангкок, вы, проткнув насквозь ночь и приземляясь там утром следующего дня, совершили ДНЕВНОЙ полет. И вылетающий через полтора часа возвратный рейс в Москву тоже будет ДНЕВНЫМ. А коль скоро полет признается дневным, то и выполняют его ДВА, а не ТРИ летчика.