Текст книги "Rusкая чурка"

И вот эти ДВА летчика рано или поздно тебя, читающего этот пост, равно как и самих себя, угробят. Угробят, если ты россиянин. А вот если американец, – живи спокойно, ты счастливый человек. Тебя даже ДНЁМ в родную тебе Америку повезет российский экипаж из ТРЁХ пилотов, поскольку Америка НЕ ПРИЗНАЁТ плоды идиотского законотворчества шариковых из российского Минтранса. И шариковы это знают. Знают и боятся. И правильно делают, что боятся. Почему опьяненные собственной безнаказанностью шаромыжники от Минтранса России далекую Америку боятся больше находящегося в шаговой от них доступности ТАНДЕМА, я не знаю. Вернее, знаю, но не скажу, поскольку это уже совершенно другая тема.

Мне бы очень хотелось, чтобы ВОРЫ всех мастей прочитали эти строки (ведь именно ВОЗМОЖНОСТИ СВОРОВАТЬ приносится в жертву безопасность НАШИХ полетов)».

– Да, кошмар полный! Стас, это что, все правда? Так все на самом деле и обстоит? – спросил, точнее, почти воскликнул Саша.

– Да. Если еще не хуже, – исчерпывающе ответил спокойный летчик.

– Может, мы назад на поезде поедем? – с сарказмом спросила Алина. – Через горы и аулы. Будем в окно чуркам ручками махать… Но даже это лучше, чем быть в этом… в пронумерованном списке…

– Военной авиации этот приказ не касается, – немного успокоил Стас.

Все, потрясенные, молчали. Только гудела непонятно откуда взявшаяся живая муха. Потом села на стекло, стала по нему ползать. Глынин подошел, полностью открыл окно. Муха отлетела, села на противоположной стене и ни за какие коврижки не хотела вылетать в холодную темень. Александр вначале махал рукой, потом взял полотенце. Муха уклонялась, летала по комнате, пролетала мимо открытого окна, но не вылетала. Все как-то сразу развеселились. Стали подбадривать кто муху, кто продюсера. Алина даже предложила делать ставки на победу. Кто победит, кто сдастся. Муха сдаваться не собиралась, Саша тоже. В конце концов Глынин, изловчившись, прихлопнул муху, оторвал кусок газеты, подобрал им маленький черный трупик с крыльями и хотел выбросить его в ночь. Но спохватился, вспомнив, где он находится. И кинул этот белый саван со всем содержимым в помойное ведро. Народ в некотором разочаровании вернулся к компьютеру.

– Долеталась, – констатировала Алина.

– Муха – это тоже самолет, – то ли вспомнил, то ли только что придумал Саша, наконец-то наливая себе, Стасу и Марине.

– Ну, за упокой. – Стаканы сдвинулись, издав характерный глухой звук.

Водка обожгла три глотки. Стало прохладно. Алина закрыла окно.

– Вот так и мы все долетаемся, – сумничала Анька.

Марина посмотрела на нее, как недавно смотрела на муху, и стала вычитывать некоторые комментарии к этому неприятному документу.

– «„Введение поправок, согласно которым дневные экипажи должны комплектоваться двумя пилотами вместо трех, негативно повлияет на безопасность полетов“, – уверен член правления Всемирного фонда безопасности полетов, гражданский летчик с сорокалетним стажем Валерий Шелковников».

Или вот еще. «Альфред Малиновский, президент профсоюза летного состава гражданской авиации России, пилот первого класса, отметив острейший дефицит летного состава при возрастающем спросе на авиаперевозки в стране, рассказал нашему корреспонденту, что „коварные поправки в сто тридцать девятый приказ увеличивают количество часов, проведенных пилотом в воздухе, с восьмидесяти до девяноста в месяц и с восьмисот до девятисот в год при норме не больше восьмидесяти и восьмисот соответственно“. Правда, с оговоркой: с согласия экипажа. То есть „по просьбам трудящихся и с их согласия“. Однако всем известно, как акционеры и администрация этого добиваются. Жаль, у пассажиров никто не спросил, согласны ли они, чтобы их самолет пилотировал усталый летчик, согласный работать в таком режиме… По словам Альфреда Малиновского, более семидесяти пилотов „Аэрофлота“ письменно заявили о том, что не успевают восстанавливать силы и при подобной нагрузке не могут обеспечить безопасность полетов».

– Слушайте, может, хватит, давайте споем или выпьем, – снова не в тему вмешалась Анька.

– Заткнись, сделай милость, хоть ненадолго, – не отрываясь от монитора, проговорила Марина. – Вот еще нашла… «Недавно Генпрокуратура назвала главную причину авиакатастроф в России. Восемьдесят процентов происшествий, по данным начальника Управления по надзору за исполнением законов на транспорте и в таможенной сфере Генеральной прокуратуры Российской Федерации Елены Глебовой, оказывается, связано с человеческим фактором, а не с техникой». Еще вот… «“Налицо не только желание чиновников сэкономить на пилотах, но и элементарное наплевательское отношение к людям“, – заявил корреспонденту „Законии“ депутат Государственной думы Александр Агеев, поскольку „эта экономия может обернуться страшными трагедиями, авиакатастрофами, цена которым – человеческие жизни“. По мнению депутата, ведомственные поправки „абсурдны, поскольку резко увеличивают физическую нагрузку на летчиков“. Подготовлен депутатский запрос в Министерство транспорта с требованием разобраться в ситуации и не сокращать экипажи».

– Вот такие вот пирожки с котятами, – немного отодвинувшись от ноутбука, невесело заключила Марина, – летайте самолетами военной авиации…

– И желательно в Америку, – поставил точку в разговоре Стас, – там хоть таких идиотизмов и нет.

– Ну да, там другие. Там хорошо, там самолеты скоро будут с форточками, – повеселела вдруг щелкающая по клавишам Марина.

– В смысле? – Стас понял, что разговор не закончен.

– А вот написано, что «кандидат в Президенты США от Республиканской партии Митт Ромни на встрече с потенциальными спонсорами возмутился тем, что пассажиры не могут открыть „окна“ в самолете, сообщает газета „The Telegraph“». «„Если в самолете пожар, и вам некуда идти… вы не можете дышать, ведь воздух извне не может попасть в салон, так как иллюминаторы не открываются. Я понятия не имею, почему они не открываются. Это реальная проблема. И это очень опасно“, – цитирует Ромни издание».

– Идиоты, причем все… Выключай шарманку, – резюмировал продюсер.

* * *

Утром, перед концертом, Саша пошел проведать девчонок, узнать, все ли у них нормально. В комнате была только Алина. Она сидела на кровати и надевала черные костюмные чулки. На Сашу никак не отреагировала. Была словно в прострации.

– Алина, привет, – громко сказал Саша.

– Привет, – словно очнувшись, отозвалась девушка.

– Ты почему одна, где девчонки, где Марина?

– Не знаю… А нет, они, кажется, уже вышли… Сказали, что подождут в машине, – в задумчивости проговорила, сидя в одном, надетом на левую ногу чулке, Алина.

– Что с тобой?

– Все нормально.

– Что нормально? Бежать уже надо! Подожди, ты какая-то отмороженная, неадекватная. Что случилось, Алин? Посмотри на меня…

Алина посмотрела Саше в глаза. Ее резкие, когда надо стальные, колючие глаза напоминали сейчас мутные подтаявшие льдинки, в которых гнездился страх, простой человеческий страх. Глаза еще не взывали о помощи, только готовились к этому, отображая идущую внутри девушки борьбу ее выстраданной гордой самостоятельности с ее простыми бабскими чувствами и эмоциями.

– Алиночка, успокойся. Ты же всегда была сильной, ты что, из-за какого-то там вчерашнего письма расстроилась… Может, еще все обойдется. Прокуратура вмешается, Госдума… Отменят все эти приказы-указы…

– Не отменят, – жестко отрезала Алина, – да и не из-за этого я. На то мне наплевать! Эти козлы стрекуленковские начали действовать. Леше гранату подкинули, машину взорвали. До этого несколько раз звонили, внаглую предупреждали. Но ты же его знаешь. Он их всех на хрен посылал. Видимо, думал, все шуточки. А я ему говорила, предчувствовала… Что я здесь делаю, зачем все это?! Надо же что-то делать… – начала плакать Алина. Плотина, державшаяся до самого последнего, рухнула, и копившиеся долгое время в ее душе боль, отчаяние, страх, любовь хлынули из ее больших темных омутных глаз мутными, еще не очень понятными для нее слезами.

– Откуда ты узнала? Он уже несколько дней трубку не берет, – обняв ее за плечи, спросил не на шутку встревоженный Александр.

– Я тоже не могла дозвониться… Мне его друзья-соседи сказали. Людмилу знаешь? Я ей дозвонилась… – сквозь рыданья прорывались Алинины слова.

– А он-то как, не пострадал? – перепугался Саша.

– Это в полпятого утра было, он спал. С другой стороны дома. Гранату во двор бросили и убежали. Никто никого не видел. – Рыданья захлестнули ее голос.

– Значит, и не хотели никого убивать. Опять просто предупреждают… Поэтому успокойся, все будет хорошо, – как мог успокаивал девушку и себя заодно Александр.

– Люда сказала, телевидение понаехало, во всех новостях показали. Менты примчались, фотографируют, бумажки пишут. Деятельность изображают… – всхлипывала уже понемногу берущая себя в руки Алина.

– Ну вот, наш Лешка знаменитым стал, а ты плачешь. А на знаменитых не нападают! – Продюсер, уже смотря на часы, выдавил из себя глупую улыбку. – Ладно, соберись, едем на концерт. Надо выступать. И хорошо выглядеть, даже если тебе плохо. Есть такой неписаный закон для артиста. Да и для любого сильного человека. Соберись, а я все выясню. Ты и Леше сейчас сильная нужна, а не размазня… Он тобой дорожит очень.

– Я тоже…

* * *

С Алиной что-то происходило, что – она и сама понять не могла. Ее тянуло к Леше, он такой хороший, добрый. Но при этом немного странный, резковатый немного, даже грубоватый иногда… Такой закоренелый холостяк, бирюк, в котором порой просыпаются нежность и заботливая участливость… Но ведь и цветы иногда, говорят, цветут зимой. И листья на деревьях распускаются в момент резкого потепления. А опять похолодает, и они все погибают… Надолго ли это все? Да и лет Леше в два раза больше, чем ей… И есть у Леши все, кроме любимой женщины. Зато куча любовниц была, шлюх всяких отвратительных, проституток мерзких…

«Ладно, ладно, а я сама тогда кто? И нужна ли ему вообще любимая женщина, кроме утоления мужских потребностей? Нужна ли я ему, как таковая, я, такая как есть, с моими мыслями, заботами, я, Алина? – Эта мысль не давала ей покоя все последнее время, порой свербила, сверлила Алинину молодую головку, и так-то еще не очень определившуюся в смысле отношений с сильным полом. – Да, у него все уже есть, не стану ли я для него просто игрушкой, любимой постельной принадлежностью? Вон, еще в войны всякие ввязывается от скуки, какие-то памятники защищает. И с кем воюет-то, с русскими? Это же не чурки, чтоб с ними воевать насмерть. Это же свои, православные… Хоть и воры… Не понимаю… Что он творит, зачем?! Еще этот Магомед Каримов опять нарисовался, позвонил. И откуда телефон узнал? Опять надо номер менять! Раньше, говорит, письма писал. Спасибо маме, видимо, выкидывала, ничего мне не говоря. А теперь ведь звонит уже. И говорит-то ведь теперь почти без акцента: «Буду в Москве, заберу тебя с собой. Ты моя жизнь. Готовься… Все за тебя отдам». Хорошо еще не сказал, что сто баранов за меня отдаст. Баран! И откуда взялся урод? Хотя убил, говорят, моих обидчиков, достал ведь. Ну, и пусть достает кого угодно, я не просила. А меня вот он достал! Хотя он мужик, конечно! Хоть и черножопый… С чурками бороться надо, баранами, а не с русскими.

Ладно, с этим вопросов нет. Вопросы есть просто, вообще… По жизни. Что мне вообще делать? Леша влетел в мою уже привычную, может, и не совсем правильную, но размеренную жизнь. В мою жизнь. Все в ней перевернул. Какая-то ответственность появилась, забота о ближнем. У меня никогда этого не было. Ну, кроме мамы, конечно… И что мне теперь делать с Игорем? С Петей и Сашей я рассталась, хотя Петю жалко, он помогал мне, а Саша, можно сказать, спас в свое время, первым приютил… С Сережей расстанусь не сегодня завтра… А Игорь мне нравится, прикольный. Молодой, ровесник. С ним, с Игорем, мне интересно. Да и в постели он классный, впрочем, и Саша ничего был, когда трезвый… Тоже мог, когда очень хотел… Я веду свободный образ жизни, делаю уже практически все, что хочу. Разве не к этому стремится каждый нормальный человек?! Я не отчитываюсь ни перед кем в каждом своем шаге. Иду, куда хочу. Сплю, с кем хочу. Говорю тоже, что хочу. Ну почти… Я, конечно, не могу послать Игоря. Иначе на какие шиши я буду снимать квартиру? С хозяином я спать не буду. Пусть со своей женой удовлетворяет свои сексуальные фантазии, которых у него, судя по всему, немало… А все-таки с Лешей как-то теплее всех. Он родной какой-то… Но с ним я становлюсь слабой, неспособной уже постоять за себя. И должна жить его интересами, исповедовать его веру, общаться с его друзьями. И варить борщ с котлетами. Тьфу ты! Представляю себя в фартуке и с половником. Розка бы от хохота подохла. Хотя, если на голое тело, это даже сексуально. Представляю, в фартуке и с голой попочкой. И так выйти к гостям. И повертеться. Туда-сюда, влево-вправо… И спокойно уйти. Вот все охренеют! Саша рассказывал, что так делала одна известная поэтесса до революции. Не помню фамилию… Приходила на сборище поэтов, скидывала с себя шубу и оставалась абсолютно без всего. И что потом, а ничего… Я даже ее фамилию не запомнила. Ну ладно, так я ничего и не решила. Ну, почему я из-за каких-то вдруг появившихся чувств должна бросать свою, так долго строившуюся мной, уже привычную жизнь? Ладно, поживем – увидим. Как говорится, тушите свет, завтра утром разберемся…

Интересно, а что сейчас Леша делает?

Надо позвонить Игорю…»

Часть шестая – Москва-любовники-онлайн

В Москве бушевала весна.

Мрачные, бледно-серые, похожие на выдоенное вымя коровы, обвислые грустные тучи, прорванные тяжелыми затяжными дождями, вдруг потянулись, подгоняемые нетерпеливым ветром, к северу, отчего стали похожи на ряды рваного, развешанного на невидимых веревках стираного-перестираного белья. Но сквозь дыры уже начало просвечивать достаточно сильное, набирающее жгучие силы апрельское солнце. Стали распускаться нежные почки на усталых, измотанных вьюгами и обглоданных метелями ветвях. Деревья распрямляли спины и ветви-руки, еще недавно пригнутые к земле тающими шапками серого в черную крапинку снега. По вычищенным от жидких сугробов мокрым тротуарам текли морозные ручьи, берущие начало в кучах сваленного на газоны отжившего свое серого снега. Опять заполонили Москву кучки разноцветных гастарбайтеров, усиленно машущих лопатами перед приходом «началника». Из людской серой массы, как из маленьких сжатых, охлажденных, замороженных бутонов под теплыми живительными лучами, начали распускаться удивительные цветы – свежие весенние улыбающиеся лица. Словно из каких-то непонятных набухших волшебных почек стали прорастать ноги, руки. Опять звонко застучали, зацокали по тротуарам легкие, словно снявшие тяжелые оковы, каблучки. В общем, все оживало. И было все так же, как и десять, и двадцать, и тридцать лет назад.

Веселая, похожая на молодую, своенравную, еще никем по-настоящему не оседланную и не объезженную кобылицу, Алина, тряхнув гривой черных, пахнущих шампунем и вольным ветром волос, выскочила из дома и, радуясь солнцу, направилась в сторону метро «Новогиреево», размахивая новенькой черной сумкой. Но чем ближе она приближалась к станции, тем серьезнее становилось ее лицо, тем медленнее движения и грустнее глаза. Ей недавно позвонил Сергей (дней десять она собиралась позвонить ему сама, но не могла, трусила, откладывала этот звонок!) и предложил встретиться, сходить куда-нибудь – «посидеть», оторваться. И она, почувствовав нутром, что больше откладывать разговор уже некуда, согласилась. Тяжело улыбнувшись пробивающимся солнечным лучам, решила пройтись пешком по такой хорошей бархатной погоде, подумать, проветрить мозги. Назначила встречу в дешевой и, главное, многолюдной кафешке на Таганке, возле метро «Марксистская». Сергей, не старавшийся скрыть своего удивления, еще раз, с демонстративной брезгливостью переспросил где. Она еще раз твердо ответила и добавила, что пусть считает это ее женской прихотью.

До встречи оставалось хронически мало времени. Алина старалась не думать о Леше, загружая голову предстоящим разговором с Сергеем. Итак, думало юное создание, вспоминая старый анекдот, он будет третьим. Почему третьим, а потому, что я уже двоих на хрен послала. Связь с этим очень состоятельным, но довольно жадным и самодуристым человеком надо прерывать. Хватит. А то он меня уже за свою собственность почти считает. Хватит одного Игоря, не считая Леши, конечно. Надо постепенно привыкать к моногамной жизни. Ну, двое в крайнем случае… А если серьезно, грех это, хотя я и не очень понимаю, что это такое. В книжке читала. Хотя кому какое дело, с кем я живу и как. Живу-то правильно, можно сказать, почти по-христиански. Я не ворую, не убиваю, не насилую, что там еще? Не укради, а… не лжесвидетельствуй… Кстати, надо бы и в церковь начать ходить. А то крестилась уже много лет назад, крестик ношу, а в церкви не бываю. Ладно, это успеется. Надо срочные, земные дела доделать, а Бог, надеюсь, простит и подождет. Да, и не со зла я это, жить надо было. Выживать попросту. Легко быть святошей, когда в Москве живешь, мама с папой есть, которые хорошо зарабатывают. И тебе ни пробиваться не надо, ни воровать. Ни собой торговать. А вот на моем месте как бы эти святоши поступили? В Махачкалу возвращаться? К этим уродам черножопым, которые готовы тебя то на куски порезать, то изнасиловать, то за сколько-нибудь баранов тебя купить или продать. Лучше повеситься… Да, кстати, на то, чтобы вернуться, и денег-то даже не было. Вот и кинулась, можно сказать, в объятия первого встречного. Хотя Саша, впрочем, оказался не самым плохим встречным… Да, и что я, виновата, что на меня и здесь все внимание обращают… Буду женой или монашкой, тогда стану скромнее одеваться, дома сидеть с детьми. С детьми… Так хочется к кому-нибудь прижаться… Маленький теплый комочек, такой родной-родной. И только мой. Ручками, ножками болтает, за нос хватает… Никому не отдам. Загрызу за него любого. Даже мужа? Даже мужа! Да и не нужен мне никакой муж, пожалуй! Ладно, до этого еще дожить надо.

А сегодня главное порвать с Сережей. И все ему объяснить, а можно и не объяснять. Он все равно не захочет понимать. И не щадить ни свое, ни его самолюбие. У него есть жена, деньги, много-много машин и всякой другой дряни. Не пропадет. Ну да, он-то не пропадет, а я? И я, надеюсь, тоже. «Все, – как говорил капитан Жеглов. – Я сказал!..»

…Она приехала в кафешку за пятнадцать минут до положенного времени, чего с ней практически никогда не бывало. Она всегда соблюдала неписаный закон поведения красивых женщин – если хочешь, чтобы тебя ценили, всегда снисходи до партнера. Снисходи по-королевски. Пусть для него будет счастьем уже то, что ты пришла, соизволила явиться. Пусть ждет, и тогда, может быть, будет вознагражден. Она даст ему свое тело. А душой своей она и сама не владеет…

Но сейчас Алине было не до игр, она волновалась. Села за дальний столик в углу напротив входа, прямо рядом с окном, из которого хорошо были видны улица с проезжающими и паркующимися машинами и вход в метро. Ну, последнее, конечно, лишнее. Сережа – крупный бизнесмен и на метро не приедет, если, понятно, не поспорит на миллион долларов. Или на чью-нибудь красивую женщину. Было и такое, он ей рассказывал. Хвалился, что выиграл. Правда, тогда он не на метро катался, а, вырядившись бомжом, собирал бутылки на площади трех вокзалов. Зато потом, говорил, о-о-ч-ч-ень оторвался…

Бизнесмен опоздал на восемь минут. Ее уже потрясывать стало. Как начать, что сказать? Все слова нужные позабыла. Сидела, пила кофе, и ни одна мысль не удерживалась в ее кудрявой головке.

– Привет, скучаешь без меня?! – Взрослый, солидный мужчина в блестящем сером, очень дорогом костюме (в каком-нибудь там «Bottega Veneta» тысяч за сто пятьдесят) неторопливо и самодовольно отодвинул стул и, садясь, махнул официантке, с вопросительно-утвердительной улыбкой посмотрев ей в глаза.

– Нет, – вдруг с какой-то уверенной силой и спокойствием легко выдохнула Алина, – наоборот, отдыхаю.

Она откинулась на стуле и закинула ножку на ножку, так что из-под немного задравшегося светлого платья стал заметен край кружевного белого чулка. Она сидела и внешне весело помахивала ножкой, той, которая, естественно, сверху. Тело стало проявлять характер.

Повисла неловкая пауза. Алина смотрела Сергею в глаза с наглой улыбкой и чувствовала, что получает от этого бешеное удовольствие.

– Хамишь, милая? – Веселые зеленые глаза продавца машин медленно стали темнеть.

– Да, милый, – соединив губки, словно для поцелуя, ответило невинное, выходящее из подчинения кудрявое создание.

– Что? Слушай, какого хрена мы здесь? Ты еще выеживаешься… – Сергей попытался выправить положение и сделать, как говорится, хорошую мину при плохой игре. Он пододвинулся к ней и попытался ладонью и пальцами взять ее за подбородок. – Ладно, прекращай. Сядь нормально, не привлекай внимание. И давай поехали в более цивильное место, – несколько раз меняясь в лице и вращая круглыми, теряющими цвет и размеры рыбьими глазами, снижая тон, уже нейтрально проговорило существо в дорогой упаковке.

– Сижу я нормально, ехать никуда не собираюсь. И вообще, нам не надо больше встречаться. Я хочу уйти. – Алина резко вырвалась из его жестких рук, сбив локтем чашечку с остатками кофе.

Подошедшая рыженькая молоденька официантка, готовая принять заказ, ойкнув, тут же присела подбирать разлетевшиеся осколки.

– Ты что охренела, сучка? Ты что, хочешь сказать, что пытаешься меня бросить? – Резко поднявшись и растопырив руки, акула автомобильного бизнеса всей своей массой навис над ней, как разъяренный медведь над жертвой, чем, естественно, привлек внимание многочисленной публики и официантов. Они, кто с ужасом, кто с неподдельным интересом, замерев, смотрели на происходящее.

Официантка что-то попыталась ему сказать насчет обращения с девушками, но, услышав в ответ: «Цыц, дура!» – тут же убежала в сторону мойки.

– Нет. Я просто не хочу больше встречаться, не хочу быть твоей вещью. Не хочу перед траханьем ползать голой на корячках, изображая маленькую покорную собачонку. И ждать, пока ты от этого возбудишься. У тебя вон есть часы «Breguet Classique 5707BA» за сорок тысяч баксов, на них смотри и возбуждайся. Видишь, какая у меня память хорошая… А я хочу свободно, нормально жить. Ты что, думаешь меня заставить тебя любить? – С веселым, дерзким вызовом, вдруг ставшая абсолютной спокойной и абсолютно свободной, Алина снизу вверх посмотрела в красно-вишневые, налившиеся гневом и яростью глаза рабовладельца.

Вдруг на секунду она даже обомлела: глаза Сергея внезапно сделались желто-карими, готовыми взорваться в любую минуту, глазами белого медведя.

– И бабло будешь сама зарабатывать? – выговорил медведь, словно нехотя, с трудом, но снова пробуя превратиться хоть и не в доброго, но все же человекоподобного гомосапиенса.

– Да, я уже немного зарабатываю. Дальше будет больше.

– Проституткой, что ли, устроилась? – Глаза из желто-карих медвежьих постепенно стали желтыми волчьими.

– Теперь ты хамишь, тебе это не идет. Особенно твоему почтенному возрасту… – Девушка демонстративно стала салфеткой старательно стирать кофейное пятно с груди на своем светлом платье.

– Заказывать что-нибудь будете? – Около их столика вновь стояла маленькая, рыженькая улыбающаяся официантка в белой кофточке, в белом смешном передничке с блокнотом и ручкой. – Или только чашки бить…

– Уйди, коза, сгинь! Не до тебя… – чуть повернув к ней голову, процедил Сергей и вновь повернулся к Алине: – Хочешь сказать, что молодого нашла? Да хватит сиськи натирать! – Глаза потухли и словно исчезли совсем, только маленькие красненькие искорки, как габаритные огни улетающего самолета, появившись, ритмично вспыхивали и гасли в глубокой темноте.

– А если и так… Я хочу любить и быть любимой, – нараспев проговорила вошедшая в раж девушка и тихо-тихо добавила: – Хочу семью… настоящую.

– Ты? Не смеши… Кто он?

– Сын Путина.

– У него дочери. Кто?

– Значит, Медведева, я их путаю…

– Ладно, Алина, последний раз спрашиваю: что случилось? – Мужчина тяжело опустился на присевший и просевший под ним стул.

– Пусть я дрянь, но я ухожу. Или ты считаешь, что я должна еще отработать за доброту твою и щедрость?! – чуть истерично напоследок решила подлить бензина с керосином в огонь неугомонная и достаточно злопамятная Алина.

– Ну, я тебе подарки, кстати, дарил… – Беспомощные слова мужчины, сопровождаемые презрительной улыбкой девушки, были захлестнуты и потоплены, словно в бурлящих морских волнах, вдруг налетевшим с улицы шумным ветром. Грозная страшная акула, будто к чему-то прислушиваясь, перестала по-идиотски шевелить плавниками и хвостом автобизнеса.

Алина, уже готовая к такому повороту событий и предвидевшая его, тут же сняла со спинки стула и раскрыла на столе модную кожаную сумку, по-детски зло демонстрируя серебряную фурнитуру с надписью «Prada», купленную, кстати, на собственные заработанные деньги. Это на самом деле почему-то произвело на бизнесмена впечатление, его аж передернуло и перекосило в так легко меняющемся лице.

– Вот, браслет Swarovski, кожаный, широкий, золотое кольцо Bulgari с белым жемчугом и тройное кольцо Cartier из комбинированного золота… Ничего не забыла? А еще… вот… Белье ношеное тоже вернуть? Могу прямо сейчас, здесь трусы снять? – Вначале браслет, а потом и два золотых кругляшочка, словно запинаясь о грязную скатерть, с глухим стуком поехали, покатились, закувыркались по столу и были пойманы цепкой лапой оживающего динозавра. Алина даже проимитировала попытку снять трусики, но ее рука была поймана и сжата тяжелой волосатой лапой… бизнесмена. – Не хочешь сейчас, ну, тогда я тебе могу их по почте отправить… И еще, Сержик, не смотри на меня так, словно это я создала все твои проблемы… Я же не виновата, что у тебя маленький пенис. И что ты весь во фрейдистских комплексах. И что воображения у тебя хватает только на… траханье… с собачкой. Придумай что-нибудь еще… Поставь, например, посреди комнаты пару золотых унитазов, как Толя Абрамович, начни туда…

– Ах ты тварь недотраханная, да я тебя урою вместе с твоим новым хмырем. И твои трусы ему в жопу засуну. Ты меня знаешь… Ты… Да я… А-а-а. У-у-у! – Оживший левиафан прямобегущий, выпрямившись во весь свой реликтовый убойный рост, с грохотом опрокинул в сторону маленький пластмассовый столик. И вдруг внезапно перешел на утробный рык, более соответствующий его ступени развития. Надо ли говорить, что все это сопровождалось трубными звуками и мезозойскими громами и молниями. Липкая слюна, лопаясь, капала с желтых высунувшихся в углах пасти клыков. На Алину это словно уже и не производило никакого впечатления.

– Знаю, поэтому и ухожу. А насчет «урыть», попробуй. Я, кстати, данные и телефон твоей жены достала, Елены Андреевны Милявской, 1975 года рождения, зарегистрированной… Так, город Москва, Кутузовский проспект, дом… Отпустить меня тебе дешевле выйдет. – Алина потрясла в воздухе подготовленной заранее бумажкой, которую по Сашиной просьбе сделали для нее знакомые менты из внутренних войск, с которыми группа гастролировала по Чеченской республике.

Левиафан, извивающийся, как подстреленный огромным двухтонным булыжником, тяжело опустился на грешную библейскую землю.

– Откуда взяла? – Животное задохнулось от возмущения и медленно подкравшегося бессилия, более известного любителям нашей флоры и фауны под названием «писец обыкновенный».

– Знакомые фээсбэшники помогли. И телефон ее папы тоже нашли, я ведь теперь многих знаю, имя ее родителя, конечно, узнать было несложно, но вот телефон найти значительно труднее… Шифровался человек. – Алина просто брала мужика на понт, так как хорошо помнила, как удачливый продавец машин хвастался, будучи в умат пьяным, что папашка его жены – крупный бизнесмен-бандюк, имеющий связи в даже Кремле, – крышует его бизнес, и потому у него все в шоколаде. И еще папа очень печется о судьбе дочери, особенно после зверского убийства ее матери. – Так что или отпусти меня спокойно, или Леночка и Ленин папочка узнают о твоих похождениях и развлечениях с моей киской. И о том, как ты любишь и почитаешь его дочь. Выслать тебе фотографии, где ты пьяный и голый? И имей в виду, они есть не только у меня… на всякий случай… Забудь про меня, и все. А я про тебя уже забыла. – Алина продолжала гнать понты и уже, как Иоанн Грозный под Казанью, могла праздновать полную и безоговорочную победу.

– Вот ведь тварь, – выдохнул уничтоженный продавец машин. Встал, издавая гортанные звуки, и, раскачиваясь и смешно переваливаясь на негнущихся задних лапах, как все ручные цирковые медведи, косолапо пошкандыбал из стеклянной, улыбающейся ему вслед кафешки.

Алина глубоко вздохнула. Он был третьим.

* * *

Через пару дней, вернувшись с очередных гастролей, Алина набрала номер мобильного телефона Игоря:

– Здравствуй, Игорек, я прилетела. Все хорошо. Звоню, как обещала. Хорошо, перезвони. Жду. И я тебя.

Девушка нажала красную кнопку на панели телефона. Задумалась. Много раз повторяемые ей мужчинам слова на этот раз немного царапнули сердце. Ничего она его не ждет и не целует. Просто он прикольный, веселый, богатый. Не дурак. Трахается хорошо. Не изгаляется. Ровесник. Нормальный молодой парень, с которым ненапряжно и весело. Но, подчеркнула сама себе Алина, не более того. Не более!

Прошло еще минут десять. Трубка зазвонила.

– Алинка, привет. Не мог говорить – занят был. Давай сегодня встретимся, куда-нибудь сходим. Легкая музыка, легкие наркотики… А может, go-go girls…

– Как говорится, вау! а куда? Опять клубиться в «Крышу мира» или в «Ванильного ниндзю». Надоел этот отгороженный от всех пафос, все эти рожи дебильные, все эти твои Собчачки, Тимати и прочая золотая, но говнистая молодежь… Кстати, уже и не такая молодая… Несут вечно бред какой-то…

– Обана, девочка, видимо, с коммунистом Зюзюкиным переобщалась, и ей больше зеленые деньги не нужны… А хочешь в «PartiZen», там сегодня дедушка Мазаев и в качестве зайцев – братья Чадовы?..

– Да нет, милый, деньги мне, конечно, нужны, я ведь еще живая. И мне пофиг, баксы не баксы. Просто достало смотреть на их понты поганые. И я лучше к зайцам в зоопарк поеду, чем к твоему Мазаю… У меня уже на них на всех аллергия. И кстати, шампанское по десять тысяч в глотку не лезет. К тому же по вкусу-то оно довольно поганенькое, кисло-горькое, типа советского «брюта» по сто рублей. И вообще, я полусладкое люблю. А в последнее время стала больше водку уважать…

– Класс! Это уже диагноз… – уважительно хихикнула трубка.