Текст книги "Rusкая чурка"

Часть седьмая – похищение

Алина давно хотела сходить в церковь. Сходить по-настоящему. Не просто поставить свечки и, перекрестившись, уйти с чувством физического и духовного облегчения, некоего выполненного долга, словно кто-то с тебя потребует отчета или галочки в персональной ведомости. Хотелось пообщаться с умным, серьезным, обязательно русским батюшкой, рассказать ему про свою сложную, запутанную, непутевую жизнь, про свой сексуальный магнит внутри, про толпы атакующих ее, думающих исключительно только одним местом мужиков. Хотя ответ: не носи короткое, не красься, не лезь на сцену, – если честно, не очень-то бы ее устроил. Все-таки она современная свободная женщина, она так долго этого добивалась в своем Чуркестане… Хотелось поговорить с вдумчивым, но современным священником, который бы помог ей распутать клубок ее запутанной жизни… Спросить его, как жить дальше… А может быть, просто поплакать. Хотелось, чтобы он ее пожалел, может быть, даже в чем-то оправдал… Требовалось облегчить душу. Ну, не Розке же рассказывать, она назовет ее дурой и скажет, что раз ей повезло с внешностью, то пусть и пользуется ею, пока пользуется… Да и не Саше, а тем более не Леше рассказывать про эти свои проблемы… Все они, мужики, солидарные…

И вот сейчас она шла по Комсомольскому проспекту и как-то восторженно любовалась красивым расписным, обсаженным пушистыми елочками храмом Николы в Хамовниках, с зеленой крышей и маленькими, слепящими глаза золотыми главками-луковками, завершающимися золочеными элегантными крестами. Она смотрела на белую шатровую колокольню с коричневым узорочьем вокруг резных, с зелеными козырьками, дивных оконец, и душа ее наполнялась неведомой ей до этого радостью. И такой он был красивый и уютный, такой домашний и доверительный, такая добрая сила исходила, струилась из его обвитых в каменные, какие-то сказочные рамы, окон, отливающих солнечными лучами, что Алина решилась… Почти…

А посоветовала ей сюда сходить одна странная одинокая женщина, еще не старушка, видимо, соседка по подъезду. Она знать не знала, как думала Алина, ни ее саму, ни ее проблемы, просто несколько раз видела ее то на улице, то в подъезде, то в соседнем магазине, но очень внимательно, с каким-то даже пониманием на нее смотрела. А потом вдруг молча, как-то незаметно подошла к ней и тихо так произнесла, что есть небольшой, но сильный храм на Комсомольском проспекте, у метро «Парк культуры». Храм, в котором обретается чудотворный образ иконы Божией Матери «Споручница грешных». Сказала: сходи, милая, помолись, легче станет…

– Тоска у тебя, доченька, на сердце, грусть и печаль… Видимо, забрела ты в такие дебри душевные… Иоанн Златоуст говорил, что ни для чего эта печаль не может годиться, как только для спасения души… Сходи, доченька, попроси Матерь Божию заступиться за тебя, утешить… – тихо так проговорила, спокойно, и так же тихо незаметно исчезла.

Больше Алина ее никогда и не видела…

Москву плавило лето. Июльское жаркое солнце высоко стояло над уставшим от зноя городом. Алина присела на крашеную деревянную скамейку в зеленом, засаженном деревьями дворе желтого трехэтажного дореволюционного дома, расположенного на противоположной от храма стороне проспекта. В тени тело просто отдыхало, нежилось, выпускало из себя пар, жар, накопленный, впитанный во время нахождения под раскаленным, почти как в Дагестане, будь он неладен, солнцем. В тени казалось, словно она нырнула в прохладные ласковые волны знакомого с самого детства моря, точнее, большого соленого озера. Счастливое далекое детство… Каспий она любила всегда. Он ей казался чем-то особенным. Каспий – это не Дагестан. В нем плавают рыбы, может быть, где-то на дне обитают диковинные морские животные, а может, даже таятся позеленевшие от времени пиратские клады… А на берегу уже тусуются обыкновенные, вдруг обнаглевшие чурки, слышится эта мерзкая гортанная речь, повсеместно демонстрируются эти понты с кинжалами, с пистолетами, эта показуха с набожностью, с женскими балахонами… Это уже Дагестан, их Дагестан… Детство… Как оно быстро кончилось. В общем, как говорится, мою Родину омывают три океана и двенадцать морей… Алина вспомнила махачкалинских одноклассниц, Аминат с этой, как ее… Патимат… Насильников… Старых злых теток, показывающих на нее пальцами. Смеющихся «джигитов» на ворованных иномарках. Продажных ментов… Постаралась переключиться на другое. Магомед Каримов… Тьфу ты! Хрен редьки не слаще. Тоже мне, муж будущий… Размечтался, баран. Еще письма пишет, звонит… Надо, кстати, номер поменять… Вспомнила Лешку. Лешка родной, но странный какой-то. Чем он сейчас занимается, о чем думает? Словно и не нужна ему совсем… Всё подвиги какие-то совершает. Могилы и леса спасает. Кому это надо? А живых людей не спасает, ее не спасает… Так ведь вся жизнь и пройдет. А он догеройствуется, досовершается… Тьфу-тьфу-тьфу. Прости меня, Господи! А его, Лешу, спаси и сохрани!.. И надо же, ирония судьбы. Тут же появился этот Стрекуленок долбаный. Леша его ненавидит, а он Лешу, похоже, боится. А Стрекуленок вон за ней ухлестывать стал. На нескольких концертах-корпоративах уже встречались, словно специально приходит. Цветы уже два раза присылал. Звонил. Она уже устала ему говорить, что не хочет с ним встречаться. Так он Сашу трамбовать начал. Сейчас группа на всех фимковских праздниках и корпоративах работает, всем дано указание их приглашать. Получается, что она этого «мэра-мэрика» вроде как использовать даже начала. Надолго ли? И чем все это закончится? И когда? А интересно, что будет, если ему про Лешу рассказать? Да пошел он, еще думать об этом.

Да, не исповедальное какое-то настроение стало…

Алина встала со скамейки, одернув платье, посмотрела на играющих в песочнице трех смешных карапузов и их бестолковых, пьющих пиво и беспечно болтающих друг с другом мамаш и вышла по засыпанным гравием и песком дорожкам на шумный Комсомольский проспект.

Прямо напротив нее, через проезжую часть, отделяющую ее от заветного места несущимися с шумом, скрежетом и неприятными запахами железными автомобилями, стоял так манящий ее, светлый недосягаемый храм небесной чистоты и силы. У нее только хватило воли посмотреть на него и перекреститься. И вдруг ручьи хлынули из ее глаз, покатились по горячим щекам. Слезы радости, умиления и слезы бессилия. Она стояла, плакала и почему-то улыбалась. Ревела, даже не пытаясь вытирать эти влажные полоски на скулах, губах, подбородке. А отчего и почему, сама толком не понимала… Богородица, Дева, прости меня грешную!..

Зазвонил телефон. Сашин голос заговорил о предстоящем концерте. Она очнулась. Встряхнулась. Потерла согнутой в локте рукой по лицу. И быстрым шагом пошла в сторону метро. Не судьба пока… Не судьба…

* * *

Приехав домой, Алина, не раздеваясь, легла в постель. Идти никуда не хотелось. Думать не могла физически: голова была тяжелой и мутной. Что делать дальше, не знала. Да, собственно, и не хотела знать. Полная апатия. И совершенно чугунное, вымотанное тело.

– Ладно, утро вечера мудренее, – подумала и с ехидцей, уже закрывая тяжелые веки, продолжила про себя девушка, – почему мудренее? Хрень это какая-то, то же самое, что сказать, что старая больная бабуся мудрее молодой, в расцвете сил, умной, работящей женщины… Ладно, все там будем…

Утро не задалось. Мозг прорезал звонок. Задорный, родной, одна из песен «Фейса». Но настолько он был не вовремя, разрушая, как ломящийся в квартиру пьяница-дебошир, обжитой теплый кокон спокойного домашнего уюта, что казался наглым, раздражающим, мерзким. Но настойчивость, как говорится, города и женщин берет. И женщина в городе-герое Москве не выдержала, пала, то есть встала и взяла трубку:

– Алло… Кто это? Я еще сплю…

– Жесть! Ты чё, прикалываешься? Богема… Подъем! Уже первый час. – Веселый бодрый голос Игорька развеял последние надежды даже на возможность продолжения утреннего сна.

– Зачем? Я еще хочу поспать, – уже слабо сопротивляясь наступившему новому дню, потягиваясь, сонно промурлыкала девушка.

– Жду тебя в три с копейками около «Вонючки», ну, моего института. Ленинский, шестьдесят пять, помнишь, где это?

– Помню, а зачем? – зевала и тупила никак не могущая открыть слипшиеся за ночь глаза Алина.

– Меня Андрон пригласил в гости. На шашлыки. К нему в дом. На озеро Круглое. На катере покатаемся. В сауну сходим. Тусняк будет клевый, – радостно прыгал, предвкушая классный оттяг, беззаботный голос. – По Ленинскому сразу на МКАД выскочим, а там на Ленинградку…

– Тебя пригласил, ты и езжай…

– Ладно, не придирайся. У меня для тебя подарок отпадный есть…

– Какой? – Тяжелые веки хоть и с трудом, но разлепились.

– Приедешь – увидишь… Ну, давай, жду. И возьми мотор, лавэ я дам… Стопудово!

– А почему во вторник-то? Какой-то странный сабантуй… – зевая, но уже внутренне согласившись, тормозила для порядка девушка.

– Родичи его уехали отдыхать, дом пустует… Чего ждать-то?

– Ладно, буду.

…Заказав такси, приняв бодрящий прохладный душ и быстро переодевшись, причесавшись и позавтракав половинкой брикета творога с кружкой зеленого чая, Алина неторопливо, но уверенно вышла из дома. Вышла, кстати, чуть не забыв положить в черную элегантную сумку «Prada», забитую всякой, ну, очень нужной на природе дрянью, типа пилочек, ножничек, кусачечек, помад и лаков для ногтей и волос, телефон и презервативы…

В четырнадцать пятьдесят она подъехала к металлическому решетчатому забору Губкинского института. Быстро глянула сквозь стекло на площадку перед зданием. Расплатилась. Неторопливо вышла из машины и оказалась в просторном пустом институтском дворе. Еще раз посмотрела на часы. Без восьми три. Подошла к главному входу в большой серый с розовыми вставками бетонный корпус, похожий на пристроенный к коробке института кинотеатр брежневских времен. Зачем-то сосчитала ступеньки. Одиннадцать. Топ-топ, топ-топ. Поднялась, посмотрев по сторонам, спустилась, прыгая на одной ноге. Постояла. И пошла на лавочку в красивую, хоть и небольшую сосновую, идущую вдоль всего корпуса аллею. Тут хорошо, чуть прохладнее, даже какие-то птички поют. Покрутила головой по сторонам, откинулась на лавочке. В голову пришла мысль: а что, если здесь прилечь. Лежать, смотреть в небо, слушать пение птиц и гудение проезжающих мимо машин. А если любовью заняться… Бред! Стряхнула глупые мысли. Увидела выходящего Игоря. Он не один, с друзьями. Поднялась, пошла навстречу, окликнула. Он заулыбался. Ребята, увидев ее, присвистнули, стали корчить друг другу рожи, явно завидуя Игорю.

– Вот так вот, цени, нефтяник, – приняв кокетливую позу, выставив вперед правую ножку и вытянув для поцелуя правую ручку, заявила Алина.

– А можно мне? – ввязался в игру непрошеный персонаж.

– И мне… – Персонажей становилось больше.

– Ладно, пацаны, пока… Ты что развыступалась? – Немного смутившийся Игорь недовольно прервал разбушевавшийся актерский выплеск девушки.

– Могу уйти. – Алина повернулась к Игорю другой своей актерской гранью, изображая обиду и даже легкое негодование.

– Ну, извини, но ты столько внимания всегда привлекаешь… Приветик, милая. Поехали, – пытался замять неприятный и какой-то глупый инцидент совсем не скандальный Игорь.

– Поехали, но только не обижай меня больше, – смилостивилась девушка, целуя его в щечку.

– Прости, не буду.

Они вышли из институтского двора и, не доходя несколько метров до ревущего автопотока, повернули направо на маленькую дорожку к припаркованному метрах в пятидесяти от выхода внедорожнику «Infiniti FX 50». Сели в роскошную машину, медленно тронулись. Игорь тут же включил громкую музыку и кондиционер. Алина, откинувшись на мягкое кожаное сиденье, прикрыла глаза, проваливаясь в полусонное, оторванное от ночи блаженство.

– Вот, кстати, твой подарок. Часы… – Молодой человек как-то небрежно, глядя на дорогу, протянул ей открытую синюю коробочку, из которой, сверкая на солнце, отсвечивали кварцевым стеклом и переливались удивительными маленькими кристалликами большие женские часы-хронометр на шикарном кожаном рифленом ремешке.

– Ух ты, кайф! Спасибо большое, кле-евые! – Много ли надо девушке, чтобы проснуться?!

Алина, выпрыгнув из сиденья, полезла целоваться. Несколько раз, взасос поцеловав юношу в губы, она уже застегивала на левом запястье лакированный ремешок.

– Сейчас развернемся – и на МКАД. Я так и домой всегда езжу. Надеюсь, за часик долетим. – Довольный происходящим водитель-профессионал, переключив передачу, надавил на педаль газа. – Пристегнитесь, мадам, взлетаем. На трассе иногда попадаются менты.

Джип, медленно выехав с парковки и развернувшись по сигналу светофора на ближайшем, разрешающем поворот знаке, взревел четырехсотсильным, пятилитровым, тридцатидвухклапанным движком и рванул по прямой, как дикий необузданный мустанг, вклиниваясь в спокойное течение машин и рассекая, разрывая плотный поток воздуха. Алина почувствовала, что начинает составлять с сиденьем единое целое.

– По-моему, ты накаркал. Вон они, – как-то спокойно, словно ждала их, констатировала пассажирка переднего сиденья, увидев выскакивающих из-за серого газетного киоска желто-синих человечков.

– Твою мать! Точно. – Игорь втопил по тормозам, но было уже поздно. Менты их видели. И один уже энергично так показывал им своим жезлом, куда припарковаться.

Врагов было двое. В желтых жилетах и синих формах. Один, стоя у припаркованной за киоском патрульной машины, держал в руках какой-то приборчик, видимо авторадар; другой приглашал Игоря к неприятному для него общению.

– Капитан Макаров, ваше водительское удостоверение. И техпаспорт, пожалуйста, – представился, с интересом оглядев кожаный салон и остановив свой взгляд на коленях девушки, молодой капитан.

– Командир, мы спешим с девушкой, может, договоримся?

– С какой это еще девушкой? – смотря на Алинину грудь, с вызовом заговорил гаишник.

– С моей… – тихо ответил водитель.

– А что, в правилах дорожного движения кроме регулировщиков, водителей и пассажиров есть еще и девушки? – Мент, нагло и алчно лыбясь в лицо водителю, расставлял точки над «i», поигрывая полосатой палкой.

Пауза зависла, как компьютер. Требовалась перезагрузка. Гаишники многозначительно переглянулись.

– Вы, водитель, пройдите, пожалуйста, в нашу машину для составления протокола… – сказал капитан и указал жезлом на стоящий в сторонке гаишный автомобиль, – сотрудник вам объяснит что и как… – Второй гаишник, лейтенант, в это время уже садился на водительское место служебной машины.

– Ну, что случилось-то? Давайте договоримся… – Игорь, пытаясь быть веселым, обходительным, но независимым, спокойно смотрел прямо в глаза «берущему» менту.

– Случилось превышение скорости на сорок пять километров. А так ничего особенного… – «Берущий» мент набивал себе цену.

– Договоримся, а? – не терял еще надежды упрямый водитель, унизительно скорчив уже просительную гримасу лица.

– Что, прямо на улице, при всех? Садитесь в машину и разберитесь с ситуацией, лейтенант профи, решит все вопросы. – Приятная доверительная улыбка скользнула по честному лицу капитана.

«Ну, слава богу, „берущий“ мент все-таки приятней „неберущего“, – подумал Игорь. – А, понял…» – услышал он со стороны свой собственный голос.

Нарушитель полез за документами, а инспектор, подойдя к патрульной машине, что-то тихо сказал напарнику. Потом Игорь неторопливо подошел и сел рядом с лейтенантом на переднее пассажирское место, который до этого держал в руках «засветивший» их автомобиль приборчик. А капитан сделал несколько неторопливых, действующих на нервы шагов к пассажирской двери внедорожника, за которой, еще надеясь на чудо и думая, что все как-нибудь обойдется, напряглась, как нашкодившая собака, ни в чем не виноватая Алина. Гаишник, постучав палкой по стеклу, попросил открыть дверь. Она нехотя открыла.

– Так, девушка, ваши документы, пожалуйста. Паспорт. Регистрация.

– У меня все в порядке. Документы я с собой не ношу. – Девушка держала себя в руках и все еще надеялась на счастливый исход.

– Тогда прошу тоже пройти в нашу машину. Для проверки. Не бойтесь, сейчас все пробьем. Если все нормально, тут же поедете дальше… – Улыбка капитана у кого угодно, кроме Алины, не вызвала бы неприятных ощущений.

Девушка в нерешительности вышла из внедорожника, поймав на себе явно небесстрастный взгляд молодого мента, демонстративно, с наглой улыбкой открывшего перед ней заднюю дверцу служебной машины. Алина, садясь в автомобиль, краем глаза заметила несколько неестественную позу Игоря и, не успев ничего сообразить, почувствовала, что ее заталкивает внутрь сильная мужская рука. В следующее мгновение она уже вдыхала нежную сладкую дрянь, которой была, видимо, пропитана салфетка, зажимающая ее рот и нос… Она проваливалась в сон, в тяжелую ватную дремоту. И отрубилась.

* * *

Гаишники привезли отключившихся Игоря и Алину на «базу», в подвал лыжного комплекса, теперь, естественно, пустующего, принадлежащего известному в прошлом криминальному авторитету Мордасю, ныне легальному бизнесмену Мордасову Виктору Петровичу. Но, как известно, бывших бандюков, как и ментов, не бывает…

Располагалась база в живописнейшем месте обжитого Подмосковья, между Дмитровом и Яхромой, на красивейшем лесистом холме. Вокруг рос смешанный, напоенный солнцем и ветром лес: вечнозеленые колючие елки, длинные голые, лишь в пушистых головных уборах сосны, кряжистые кривоватые раскидистые дубы и легкие, нежные печальные березы… Пели настоящие лесные птички. Неподалеку внизу шумела, извиваясь, отбрасывая блики и переливаясь серым и зеленым цветом с яркими вкраплениями неба и солнца, небольшая, но жизнестойкая речка. И попав туда, человек чувствовал себя, особенно в первый момент, пока не начинал трезвонить мобильный телефон, вне цивилизации, на островке живой первозданной природы. Летом это добро, правда, пустовало, так как вначале руки у Мордася до него не доходили: много других забот было. А потом додумался, просчитал, что можно это пустынное, тихое местечко использовать в совершенно других, не менее прибыльных целях.

И ведь чем только не занимался Виктор Петрович! И перепродажей машин, и торговлей водкой и сигаретами, и ресторанный бизнес имел с небольшим трафиком наркоты, а главное, был у него интерес к транспортировке нефтепродуктов. Там где-то и схлестнулся он с Лексуковым Андреем Андреевичем, папашей Игоря. Насолил ему Лексуков-старший, перекрыв какой-то выгодный заказ. И Мордасов, ничтоже сумняшеся, решил наказать его посредством Лексукова-младшего. Благо что до этого балбеса легко можно было дотянуться. И дотянулись. Вызвал он к себе своего начальника службы безопасности Петлякова Сергея Валентиновича, маленького, сухого, жилистого человечка, такого «железного дровосека», бывшего подполковника ФСБ, выгнанного оттуда за какие-то махинации с валютой и ныне не гнушающегося никакими стремными делишками, если от них бабками пахнет. И поручил ему найти исполнителей для этого дела. Тот вызвал Черного с его отморозками, и заказ на Игорька был принят. Но кто же знал, что гаишники идиотами окажутся. Им и поручили-то только остановить, принять, упаковать и привезти «пассажира». Кто их проверять-то будет, кого они там везут. А эти жадные кретины еще и его бабу с собой прихватили. Клевая, говорят, есть за что подержаться… Сгодится в хозяйстве. Привезли. Там трое охранников: Петя, Рустам и Артем. Стали сдавать им тела. Те спрашивают, че, мол, за дела, почему двое? А они и отвечают: а чем мы хуже Мордася? Давайте свой маленький бизнес сделаем. С Игорька мы от Мордася копейки поимеем, а с бабы все бабло наше. Один только Артем, бывший студент юрфака, напрягся. Мордась, говорит, узнает – замочит всех. Так он уже и так замочит, ему отвечают, баба-то здесь… Значит, надо сделать все так, чтобы он не узнал. Ну, сплюнул «недоюрист», назвал капитана и лейтенанта дебилами и с тяжелым сердцем, предчувствуя неладное, согласился. Только заявил, почти приказал, чтоб, пока Черный не приедет, ничего не предпринимать. И еще сказал, надо их в разные помещения определить для надежности.

А Игорю потом популярно объяснили, когда он спросил, что Алину гаишники вырубили так же, как и его, и оставили в джипе. На хрен она кому нужна, кто за нее денег даст?! У нее-то нет папаши-олигарха. А ты, мол, заткнись и лучше озаботься своим собственным спасением.

У Черного

Алина открыла глаза. Голова немного болела. Чуть-чуть подташнивало. Не могла понять, где она. Дошло, что лежит на какой-то подстилке в темном, но, слава богу, сухом помещении. Свет пробивался в двух местах из-под потолка. Хотела встать, дернулась. Что-то больно сдавило руку. Посмотрела, матово блеснули два железных кольца на очень короткой цепочке. Через несколько секунд дошло – это наручники. Она их только в кино видела. Носить не приходилось. Ее приковали за правую руку к какой-то трубе. Вспомнила про гаишников.

– Что за шутки, эй, кто тут! Менты поганые! Не имеете права. Отстегните. Эй, кто-нибудь… Помогите! – Ее глаза уже стали привыкать к полутьме и хорошо видеть окружающие предметы. Вокруг было много коробок, старых и новых лыж, блестящих металлических палок, другого барахла. Рядом нависал, чернея в темноте, массивный письменный стол.

В ту же секунду открылась дверь в дальнем торце стены. Молча вошел Рустам в черной, с дырочками для глаз, то ли шапочке, то ли маске, надвинутой на лицо до самого подбородка. Молча подошел и хлестко ударил Алину по лицу открытой ладонью правой руки. Она упала на матрас. Из носа и губы потекла теплая, соленая кровь.

– Заткнись, сука, еще раз вякнешь, убью, – с чрезмерно сильным, может быть, даже инспирированным акцентом, как показалось вдруг девушке, проговорил мужчина, – молчать, поняла? К тебе скоро придут, тогда и поговоришь. Ты в тюрьме. В туалет будешь ходить в это ведро. Вечером вынесу. – Он пнул, ударившееся о стенку рядом с ней и противно загремевшее зеленое, сильно воняющее эмалированное ведро. – Да, еще… – Он исчез на несколько секунд, потом вернулся с двухлитровой пластиковой бутылкой, подчеркнуто небрежно бросил ей в ноги: – Ввот тебе вода. Хватит, я думаю. Ты сюда не пить приехала…

Охранник, ехидно хмыкнув, удалился, аккуратно прикрыв за собой дверь. Щелкнул замок. Шаги еле слышно удалились. От поднятой им пыли она расчихалась. И грязно выругалась ему вслед.

Вдруг в бетонную стенку над ее ухом постучали условным стуком. Та-та, та-та-та! Таким, каким обычно стучат все поголовно, желая показать, что это именно они… Так иногда стучал Игорь, когда она в ванной по инерции запирала дверь или когда у нее дома как-то накрылся звонок, еще как-то раз… Она, встрепенувшись и прижавшись щекой к стене, ответила. Оттуда опять стук. С радостью поняла, она не одна, Игорь жив, за стенкой, в соседнем помещении… Хотелось крикнуть, я здесь, здесь, но, почувствовав боль в губе и носу, одумалась, промолчала… Только еще раз стукнула по стене уже кулаком. Со всей дури!

* * *

– Ты сюда попала случайно, гаишники – идиоты. Ты нам не была нужна. Но уж коли попала, два выхода. Или тебя убить, или пусть за тебя заплатят… Ты ментов видела, нас, в курсах всего… Так что, сама понимаешь… Их надо будет куда-то деть. А это тоже денег стоит. Как говорят в американских боевиках, ничего личного, только бизнес… – Черный, как и все в маске с прорезями для глаз, самодовольно оглядел помещение и, наклонившись, внимательно посмотрел на Алину. – А ты, телка, ничего так…

– Но я никому ничего не скажу… Отпустите меня…

– С юмором девка… – Черный хохотнул, вертя головой в стороны охранников. – Ладно, слушай сюда! Игорешин папа уже бабки почти собрал, молодец. Как будто всю жизнь к этому готовился. Но сказал, что выкупает только сына. А за всяких его блядей платить не намерен. Мало ли, сколько их у него, так и сказал, скряга жирная. Ну, в общем-то, он прав. Каждый за себя. Так что думай, красавица, кому мы можем позвонить? Думай, кому ты нужна. И думай быстро. Игорешу с папаней можешь вычеркнуть… Ха-ха-ха! – Бандюки весело рассмеялись (естественно, Лексуков-старший и слыхом не слыхивал о девушке).

– Но у меня нет телефона… Сумку забрали… – Алина попыталась, заревев, вызвать к себе какое-то подобие сочувствия.

– А тебе, сучка, – Черный тут же грубо отбросил все ее надежды на снисхождение и понимание, – он и не нужен, мы сами позвоним. И смотри, как бы не случилось так, что он тебе больше уже никогда не пригодится. Бывает и такое… Если что задумаешь плохое или будешь долго думать. Два с половиной лимона, как за нефтяного сынка, мы за тебя, конечно, просить не будем. А вот пол-лимончика, вполне… – расфантазировался бандюк, скребя скрюченной ладонью зачесавшуюся под маской щетину.

– Да вы что, дяденьки? Откуда?

– Не сотрясай воздух, шмара… Нашла дяденек. Он у тебя, небось, тоже не единственный был. С такими-то сиськами-письками. Или тебе задницу прочистить, чтобы лучше вспоминалось? Это мои ребята быстро и с удовольствием сделают. Так что думай. Сроку тебе до вечера. То есть четыре часа. Да, вот, кстати, твои часы, чтобы лучше думалось. И за временем следи. Они, кстати, фуфло, подделка. Экономят на тебе твои олигархи… Все, время пошло, думай, вспоминай.

Дверь закрылась, Алина осталась одна. Дала волю чувствам. Расслабилась. Зарыдала:

– За что, почему? Кому я что плохое сделала?

Но это настроение быстро прошло. Сильно болела, зудела губа. Из носа еще не перестала сочиться кровь, хоть она и откинула голову назад, прижимая ноздрю указательным пальцем.

– С этими скотами не договориться. Они не шутят. Замочат – и всё! И никто ничего не узнает. Так, кому позвонить-то? Маме? Ну, во-первых, у нее нет ничего, во-вторых, она до конца не дослушает, в обморок грохнется, в лучшем случае. Или сердечный приступ получит. Нет, ей нельзя. Саше? Но он, в сущности, посторонний человек, у него семья, дети. Да и он тоже, мягко говоря, не олигарх. О, олигарх! Арнольд Каримович. Этот смог бы. Этот, конечно, смог бы… ручку поцеловать… или что другое… Как в анекдоте: съесть-то он съест, да кто ж ему даст. На кой хрен ему это надо! Ввязываться и такими деньгами раскидываться… Это не храм поставить, чтобы все видели… И который, кстати, все равно при нем и остался… И поклоны при всех потом отбивать… Тут реально жертвовать надо, от себя отрывать. И не абстрактно, а на самом деле. Может, Абрамовичу или Вексельбергу письма написать, пусть один яхту продаст, другой… Что я хуже яиц Фаберже?.. Нет, это когда я рядом, у них яйца напрягаются и перестают быть золотыми… Ладно, посмеялась, значит, в себя пришла. Один человек остается… Хотя, по сути, я ему ведь тоже никто, ни жена, ни сестра… Ну, пожили вместе… Даже виделись не часто… Но он хо-ороший… – Вдруг Алина поймала себя на мысли, что не произносит его имени. – Почему? Боюсь сглазить? Да нет. А что тогда? А хрен его знает… Леша, Леша… Леша! – чуть не закричала девушка, – Он, конечно, тоже денег не сможет найти, но хотя бы узнает, что я не уехала, не попрощавшись. Не сбежала куда-нибудь с кем-нибудь типа Игорька. Пусть хоть узнает, что меня прибили ни за что ни про что… Как это ни за что? А что, блядство уже не грех? Но ведь ему никто про Игорька не скажет, они же не идиоты. Игорек тоже… Ну да, ну да… Да нет, неудобно как-то звонить… Что? Ты что, охренела, подруга? Неудобно… Неудобно кое-что делать в гамаке… и еще, когда сын на Медведева похож… Ну, вот и проверка чувств. Любовь-морковь. Леша-Леша…

Приняв решение, которое пусть явно ни к чему и не приведет, Алина как-то даже успокоилась. Ну, а что дергаться, сделала теперь все, что могла… Дальше судьба не судьба. Как говорится, на Бога надейся, а хлебушек-то сей. Алина свой посеяла. А будут ли всходы? Посмотрим. Она поправила на руке и на батарейной трубе наручник и откинулась, закрыв глаза, на своей, не очень мягкой и, может быть, последней в жизни импровизированной кровати.

Ровно через полтора часа Черный с Рустамом и Петей заявились снова. Нервные, подтянутые, дерзкие.

– Ну что? – Короткий, как выстрел в голову, вопрос Черного.

– Я не знаю, конечно, но можно попробовать позвонить Леше? – замямлила сомневающаяся, хотя уже и не такая перепуганная, но все еще очень желающая жить Алина.

– Пробовать, причем в разных позах, ты будешь, если вый дешь отсюда, сучка, а здесь мы тебя в одной отхреначим… Все вместе… Конкретно! Что за Леша, откуда? – Черному нравилось быть злым следователем, повелителем, вершителем судеб.

– Паримбетов Алексей Владимирович. Писатель. Редактор газеты. Телефон, номер 8-926-…

– Я уже нашел… – осклабился главный бандос, внимательно просматривая «Контакты» в «меню» ее телефона и продолжил: – Ну, что ж, молодец. Получишь сегодня добавку на ужин. И уберите это говно, воняет же… Быстро! – повернулся главный к Рустаму шестерившему около него.

Рустам быстро схватил ведро и выбежал с ним из помещения. Черный подошел, похлопал Алину по щеке, она еле-еле сдержалась, чтобы не укусить его за руку. Похлопал, посмотрел на ее грудь и голые ноги, прицокнув языком, подмигнул Артему. Потом поправил маску на лице, и они оба вышли.

* * *

Они торопливо, с надеждой набрали Лешин номер на ее телефоне. Черный с самодовольной наглой улыбкой распорядителя жизни стал ждать, налив себе в пузатый стакан вискаря, как это делали все крутые бандюки в западных криминальных фильмах.

– Алло, Алиночка, здравствуй, радость моя. Куда ты пропала? Третий день не могу тебе дозвониться… – Счастливый голос Алексея, как козленок, скакал по телефонной трубке.

– Это не Алиночка, это Алик… Но все равно приятно. Теперь я уверен, что мы не ошиблись. Вы тот человек, кто нам с Алиночкой нужен. – Черный старался быть вежливым – так всегда общаются в американских боевиках. Он с улыбкой отхлебнул из пузатого стакана и, посмотрев на свои ногти, подмигнул соучастникам.

– В смысле? Кто звонит? Где Алина? – Леша в первый момент даже немного растерялся. Голос прозвучал неуверенно, глухо, сорвавшись на крик в самом конце.

– Алина у нас, это похищение. Подробности, как говорится, при встрече. Теперь слушай и не базарь! Если хочешь ее увидеть, гони пол-лимона зеленью… – Долго быть вежливым не входило в планы отечественного киднеппингера. Он уже чувствовал, видел, как из этой трубки вылетают, кружась в воздухе, хрустящие зеленые бумажки.

– Но у меня нет таких денег. И я не знаю, где взять… – Леша не мог прийти в себя от такого тяжелого, внезапного известия. Хотя еще с юности, со спортивных боксерских времен, привык стойко держать удар. И не падать.

– Подумай, поищи, друзьям позвони… А у тебя, кстати, хороший вкус. Сиськи, письки, ножки, жопочка… Все класс! Знаешь, скажу тебе приватно, на ней почти ничего нет, только платьице и трусики, такие маленькие-маленькие, тоненькие-тоненькие… – Похититель противно, провокационно захихикал.