Текст книги "Rusкая чурка"

В Москве

Москва встретила нашу команду серым небом над головой, несмотря ни на что все-таки пропустившим к земле их самолет, и накрапывающим, нудным, холодным, таким же серым дождичком. Утренний Внуковский, освещенный изнутри, аэропорт напоминал собой большую мокрую стеклянную банку-аквариум с копошащимися внутри тараканами, с их подчиняющимся только их внутренней логике непредсказуемым броуновским, беспорядочным движением малых сих. Только происходящим под действием не молекул окружающей среды, а неведомых нам, смертным, ударов безжалостной и бесцеремонной судьбы.

Получив багаж, Саша с девчонками прошли на стоянку такси и, почмокавшись, стали разъезжаться кто куда. Марина с Юлькой и Анькой, сев в черный «мерседес», отъехали первыми. Им нужно было двигаться через центр и дальше в разные стороны. Кому на ВДНХ и в Королев, кому вообще в Железнодорожный. Ну, там по дороге разберутся… Саша поймал серый «форд» и отправился с Алиной, только позвонил жене, сказав, что задержится, объяснил ситуацию. Машина, медленно проехав между различными строениями и турникетами, прокатилась по небольшой портовой дорожке и, вывернув, выскочила на Калужское шоссе и понеслась по влажной трассе к кольцевой автодороге. Антирадар, установленный на торпеде, периодически заливался разудалым подмосковным соловьем. Шофер снижал скорость, недобро смотря на развешанные по столбам радары «Стрелка», крыл матом гаишников, Путина и заодно почему-то Пугачеву с Галкиным. Ближе к кольцу и на самой окружной попали в пробку и двигались почти ощупью, еле-еле. Ехали молча, разглядывая соседей по несчастью, терпеливо перенося свалившиеся на них трудности, частью коих сами и являлись. Саша впервые не знал, о чем говорить с Алиной, и просто дремал или делал вид, что дремлет. Впрочем, Алине и самой не хотелось разговаривать, она молча, уставившись в окно, рассматривала окружающий мир, словно виденный ею впервые. Смотрела, практически не мигая, и на ее почти безжизненном, бледном лице иногда шевелились только губы. Может, она читала молитвы, может, обращалась к Богу с житейскими просьбами. Болтливый шофер пытался несколько раз заговорить с ней, но каждый раз натыкался на односложные ответы и через некоторое время прекратил бесполезные попытки завязать контакт, ограничившись разговорами с самим собой, виртуальным Путиным и такими же, слава богу, гаишниками.

Наконец через два с половиной часа авто доставило Александра с Алиной в поселок Старостино Фимковского района, прямо к закрытым воротам Лешиного дома.

Расплатившись, Саша помог Алине вытащить вещи. Нажал кнопку звонка на воротах. Никто не отозвался. Алина стояла молча, не зная, что делать. Потом, достав из кармана ключи, уставилась на них.

– Ну, и что ты смотришь, как баран на новые ворота, открывай, – изображая веселость, проговорил Глынин.

– У меня ключи только от дома, от ворот ни ключей, ни брелка нет, – как-то растерянно проговорила девушка.

– Ну, здорово! И что делать? – Александр подошел к металлическим, автоматически открывающимся воротам, подергал их. – Давай перелезать.

– Как это?

– Так. Я тебя подсажу. И следом за тобой полезу. Сумки легкие, стекла в них нет, можно перебросить. Ну, давай хватайся за верхний край забора.

Саша перебросил сумки. Алина подошла к забору, Александр двумя руками крепко взял ее за талию и, довольно легко подсадив, подтолкнул за правую ягодицу. И через несколько секунд она уже была на другой стороне.

– Ой, Сашенька, что это, смотри? – раздался испуганный, истошный голос девушки уже из внутреннего двора.

Глынин, рванувшись вверх, перемахнул, как пятнадцатилетний пацан, чуть не порвав по швам джинсы. Алина стояла перед входной дверью в дом, уставясь взглядом на небольшое красное пятно на асфальте. У Саши все екнуло внутри, он допускал такой вариант развития событий, но все же, естественно, надеялся, что ничего подобного произойти не может, потому что просто не может…

– Ну, и что ты встала, открывай дверь. Вымокнем же. Придет Леша, спросишь у него, что это такое. Может, краска, может, мясо свежее купил и уронил… Может, еще что-нибудь… Давай зайдем, а? – вталкивал Глызин остолбеневшую девушку в дом.

Алина наконец справилась с оторопью и открыла ключом дверь. Вбежала внутрь с криками: «Леша! Леша!» Бегом поднялась на второй этаж, спустилась. Пробежала по комнатам первого этажа. Саша в этот момент проверил гараж и баню. Леши, естественно, нигде не было. Вещи все находились на своих местах, все было как всегда. На плите стояла полная кастрюля с телятиной и отварной картошкой, внутри представляющая собой полузастывший студень.

– Смотри, Алина, Лешка тебя ждал, мясо с картошкой варил… А сейчас, видимо, просто ушел куда-нибудь или, как я предполагаю, в капэзэ попал. Надо у соседей узнать, когда они его видели. У этой, как ее, ну, симпатичная женщина с мужем приходила…

– Людмила…

– Вот-вот, надо было ей сразу позвонить.

– Она номер телефона сменила. У меня нового нет…

В этот момент заскрипели поднимающиеся железные въездные ворота.

– Ну, вот и Леша, а ты переживала…

Саша, оставив застывшую Алину, рванул во двор, но наткнулся на ту самую симпатичную Людмилу с мужем.

– Привет, что случилось, где Леша? – Александр старался выглядеть спокойным и даже приветливо-веселым.

Сзади подошла Алина и, смотря на красное пятно перед дверью, словно безучастно спросила:

– Это кровь? Лешина? Да?

– Да…

– Он мертв? – Слова вылетали тихо, спокойно, монотонно, словно печатались на компьютерной клавиатуре.

– Нет! Нет! Что ты! Он в больнице. – Людмила немного помолчала и твердо добавила: – Но он в коме. И сейчас ему очень важна наша поддержка.

– Я ведь чувствовала, говорила… Три дня трубку не брал. А ты меня успокаивал, зачем? – Алина без укора, скользнув взглядом по Саше, посмотрела куда-то вверх, в небо.

– А что бы ты сделала, напилась или стекло разбила? – Глынин старался вывести Алину из этого анабиозного состояния.

– Сюда бы приехала, к нему!

– Ну, вот сейчас к нему и поедем, – снова вступил в разговор ангел-хранитель, поселившийся сейчас в теле этой симпатичной, по сути чужой Леше женщины по имени Людмила. – Повторяю, ему сейчас наша помощь нужна. Особенно твоя, Алина. Так что не расслабляйся и приходи в себя. Переоденься. Попей чай и едем.

* * *

Когда Алина ушла переодеваться, Людмила стала шепотом, сбивающимся на крик, рассказывать:

– Мы вместе были на митинге. Вернулись в хорошем настроении. На следующий день я должна была уехать к матери, поэтому договорились созвониться завтра вечером и послезавтра в обед встретиться… Я звонила весь вечер, потом утро. Вчера днем приехала к нему. Ворота были закрыты. Пришлось перелезать так же, как вам. Ключи потом нашли на тумбочке, нетронутые были… А Леша лежал тут, около двери. Не шевелился, голова пробита. Ужас! Он, оказывается, пролежал тут на холодном асфальте, под дождем, более полутора суток. А ночью уже почти заморозки были. Лежит, не шевелится, в крови… Я чуть сознание не потеряла. Пришла в себя, вызвала «скорую». Приехали какие-то придурки. Без лекарств, без носилок. Грузите, говорят, сами. А вдруг у него позвоночник поврежден, вдруг его трогать нельзя? Я же не врач, не медсестра, да и муж тоже. Я стала снова звонить, ругаться, требовать. А муж в это время в милицию звонит… Им тоже ни хрена не надо, к тому же им, похоже, популярно объяснили, как себя вести. Улики не собирают, топчут тут все. Одна соседка, выходя вечером из дому, наткнулась – и как раз ориентировочно во время нападения – на стоящую тут темную «мицубиси» и бегающего вдоль забора мужичка. Пришла, рассказывает это ментам, а они от нее отворачиваются. Даже шутят, если, мол, это так, то вам, гражданочка, лучше скорее спрятаться где-нибудь, а то и вас замочат. На камеры наблюдения на соседних домах даже глядеть не хотят. Успокойтесь, говорят, ему ведь все равно каюк… Ну, в общем, пропущу я этот эпизод. Твари! Часа через полтора приехали нормальные врачи. Погрузили на носилки. Занесли в машину. В общем, с горем пополам отвезли в фимковскую городскую больницу номер один. Срочно ампутировали ногу. Чтобы гангрены не было. Дальше, говорят, надо трепанацию черепа делать, осколки удалять, но у нас нет таких специалистов, да и оборудование старое. На новое администрация не тратится… Сами-то они лечатся не здесь, за бугром. В общем, надо вести в Склиф. Ну, так везите, говорю. Отвечают, это не наша компетенция. А чья? Не знаем, говорят… А в это время звонки этих бандюков начались: зря, мол, трепыхаетесь, тут наша территория, мы вашего этого Паримбетова все равно замочим, раз уж начали. Да еще и тех, кто рядом окажется. Я кричу, что надо что-то делать, чтоб увезти его отсюда, стала гнать понты, называть разные известные фамилии, сама реву почти. Звонила всем, кого знаю. Деньги предлагала. Без толку. У нас он, врачи говорят, точно умрет. Хорошо, вмешался депутат Мосгордумы Петрухин, с кем-то созвонился, договорился, повезли в институт Склифосовского. Приехали. Врачи сразу заявили, что травмы, полученные Лешей, несовместимы с жизнью. Но врачи, похоже, хорошие, честные. Сейчас они просто борются за его жизнь. И о шансах ничего не говорят. Ему уже сегодня ночью сделали операцию на черепе. Удалили осколки. Но ситуация все равно на грани. Врачи ничего толком не объясняют, мы же не родственники. А эти козлы уже и туда несколько раз звонили. Все обещают его добить. Куда, говорят, его ни денете, везде найдем и добьем, его, мол, заказали… Но я Лешку не брошу, не дождутся!

– Вот суки! – только и смог выдохнуть Саша и опять замолчал, вопросительно глядя на Людмилу спасшую Лешу от почти наступившей смерти. – И что теперь?

– Что теперь… Теперь ждать и надеяться на Бога. – Людмила достала из пачки сигарету закурила и закашлялась. Бросила ее на асфальт, растоптала. – Вот ведь дерьмо! А говорят, нервы успокаивает… Первый врач в Склифе, который принимал Лешу, сказал, что при самом лучшем раскладе, если он вдруг чудом выживет, что, по его мнению, маловероятно, этих операций будет не один десяток. Но лучше не загадывать… Как Алинке об этом рассказать? Как она, бедняжка, отреагирует?

– Нормально отреагирую, – раздался сзади голос внезапно появившейся, уже успевшей переодеться Алины. – Знаешь, Люда, я почему-то была к этому готова. Давно ждала чего-то подобного. Будем бороться за Лешу… Поехали к нему.

На Алине были простые синие, без модных дырок, джинсы, просторная светло-голубая джинсовая же рубаха и белые кожаные кроссовки. Волосы она собрала и затянула сзади, на затылке, в строгий пучок. Косметики на лице почти не было, и оно производило теперь впечатление, с одной стороны, почти детской физиономии, с другой – было строгим и деловым.

– Не спеши, нас все равно сейчас к нему не пустят. Он в коме. В реанимации. Ему операцию сделали… – Люда нежно по-матерински положила руку на Алинино плечо, печально улыбнулась.

– Все равно поехали. Я хочу быть рядом. Я должна быть рядом! Я буду с ним разговаривать… Даже на расстоянии.

* * *

Люда посадила Сашу с Алиной в свой маленький уютный «ниссан микро», и машина, шумно рванув с места, резво поехала в Москву. Немного покружившись по Фимкову вывернули на Ленинградку, как всегда забитую транспортом в обе стороны, и уже неторопливо, толкаясь, сигналя и пытаясь обгонять мешающиеся грузовики и трейлеры, двинулись к центру.

Через час с небольшим показался красивый дореволюционный нежно голубого цвета главный корпус института Склифосовского. Машина, крутанувшись по Садовому кольцу, проспекту Мира и Грохольскому переулку, подъехала к приемному отделению института. В этот момент затрезвонил Людмилин телефон.

– Да, слушаю.

– Здравствуйте, Людмила Владимировна, это следователь Пустовалов, Иван Алексеевич, по делу Паримбетова.

– Я поняла. Слушаю вас внимательно.

– Мы возбуждаем уголовное дело по факту нападения. Вы не могли бы к нам подъехать? Вы пока главный свидетель.

– Да, конечно, когда?

– Сегодня, если можно… часиков до шести.

– Я в институте Склифосовского, это центр Москвы. Сейчас шестнадцать пятнадцать…

– Ну, что ж, я подожду. Приезжайте. И пожалуйста, побыстрее. Мы находимся….

– Я знаю. Скажите только какой кабинет?

– Двести восемнадцатый.

– Хорошо, еду.

– Вот и славненько! Жду.

Людмила отключила трубку, воткнула ее в специальный держатель для телефона. Задумалась. Посмотрела на себя в салонное зеркальце. Поправила челку на лбу. Повернулась к Алине и Саше:

– Ну, вы тут давайте без меня. Меня менты вызывают. Показания давать.

– Конечно, Людочка, давай езжай. Спасибо тебе огромное. – Саша открыл правую заднюю дверь иномарки.

– Да ладно, Лешка – мой друг. – Люда повернулась к Алине: – Держись, подруга, прорвемся. А Алексей сильный, он вытянет. И ты не сдавайся!

– Спасибо, Люда. – Алина, взявшись за протянутую Сашей руку, стала вылезать из машины.

– Бывай.

Оставшись одна, Людмила позвонила мужу:

– Георгий, ты где?

– Дома. На верхней палубе. Я макарошки по-флотски с курицей и соусом приготовил. Жду тебя.

– Понятно, я ребят отвезла в Склиф. И в этот момент мне следователь позвонил. Вызывает к шести часам. Так что я уже обратно еду. – Люда пристегнулась отстегнутым было ремнем безопасности.

– Мне тоже подойти? – с готовностью спросили в трубке.

– Да вроде нет… Он ничего про тебя не говорил. Я просто так звоню, чтобы держать тебя в курсе. Ну, пока. – Женщина посмотрела по сторонам, пропуская проезжающие автомобили.

– Пока. Целую. – Трубка отключилась.

Люда выжала первую передачу и нажала на педаль газа. Машина легко покатила по асфальту, взяв курс обратно, на город Фимков.

«Да, в область пробка будет вряд ли меньше, – подумала Людмила, – только бы успеть, только бы успеть…»

Она включила приемник, нашла «Радио-классик» и под успокаивающую классическую музыку выехала на проспект Мира. В это время музыка закончилась и какой-то артист, не называя автора, начал читать стихотворение Сергея Есенина «Сыпь, гармоника, скука, скука».

«Чушь какая-то, – что-то наподобие раздражения вихрем пронеслось по ее сердцу, всколыхнув уставшую, загруженную большими бытовыми проблемами душу. – Есенин – великий поэт, но он написал столько дряни! И вот не стало цензуры, и все, кому не лень, читают его стихи, поют песни. Причем почему-то чаще всего – всякую кабацкую пьяно-угарную ахинею, выдавая ее за выражение широкой русской души. Мало того что этот деятель просто читать стихи не умеет, ставя акценты и логические ударения совершенно не в тех местах, где нужно, он еще и стихи-то выбирает довольно примитивные, какие-то шансонные, потрафляющие, угождающие невзыскательным вкусам распальцованной, с восьмью классами образования, публики. А ведь Есенин в лучших своих проявлениях – это чистейший, девственный родник русской поэзии. А еще он в свои тридцать лет глубочайший мыслитель, а не ожившее лампадное масло, как юродствовал этот дуболом Маяковский…» Люда вспомнила «Ключи Марии», «Пугачёва», «Страну негодяев»… И, плюнув в сердцах, выключила приемник и дальнейший путь уже ехала в полной тишине.

Следователь Пустовалов

Она подошла к двести восемнадцатому кабинету с металлической табличкой на двери «Пустовалов И. А.» в восемнадцать ноль пять. Отдышалась. Постучалась:

– Здравствуйте, Иван Алексеевич, можно к вам? – Людмила решительно вошла в кабинет.

– Входите, Людмила Владимировна. Что-то не торопитесь вы к нам, а мы вас так ждем… – Тихий вкрадчивый голос сказочника из «Спокойной ночи, малыши» неприятно поразил Людмилу еще в разговоре по телефону, но она подумала, что, может, ей просто показалось… Но нет, не показалось. И сам следователь, похожий на часть кабинетного интерьера, со своими неторопливыми движениями и сладкой улыбочкой, абсолютно соответствовал своему голосу. Она даже как-то мысленно для себя сразу окрестила его прозвищем Чего Изволите? обращенным, естественно, к высшему, самому высшему начальству. Был он послепростатитного возраста и, видимо, очень хотел спокойно дожить до пенсии и достойно, во всеоружии, встретить выжившую из ума, послеклимактерическую старость.

– Присаживайтесь, пожалуйста. Вам там удобно, Людмила Владимировна? – словно очень радуясь долгожданной встрече, проговорил милейший Иван Алексеевич.

– Да, спасибо. – Людмила сделала движение телом навстречу следователю, давая понять, что готова к работе.

– Вот и славненько. Если не возражаете, вот вам повестка, распишитесь… И паспорт ваш, пожалуйста, дайте. Уж такой порядок, не обессудьте… Ну, думаю, разъяснять вам ваши права и обязанности не надо… – Иван Алексеевич старался быть просто самой любезностью.

– Я журналист, все знаю… – пресекла бесполезный словопоток Люда.

– Ну и хорошо… И все-таки предупреждаю вас об ответственности за отказ или уклонение от дачи показаний или дачу заведомо ложных показаний… – как бы нехотя – мол, сами понимаете, служба, – вынужденно проговорил добрый следователь.

– Все ясно…

– Ну и славненько. Тогда вот здесь распишитесь в протоколе… Как я уже вам сказал по телефону, мы возбуждаем уголовное дело по факту нападения по сто одиннадцатой статье УК РФ «Причинение тяжкого вреда здоровью»… – Пустовалов протянул ей блестящую золотую шариковую ручку, – я хотел бы…

– Простите, – встрепенулась, словно очнувшись от гипноза монотонного сладкого голоса Люда, – почему, «Причинение тяжкого вреда», а не «Покушение на убийство»?

– О, вы в статьях разбираетесь? – Казалось, счастью следователя просто не было предела, он, как солнце в гостях у Маяковского, лучился теплом и несказанной радостью. И почему-то потирал маленькие ручки.

– Я во многом разбираюсь.

– Ну, понимаете, уважаемая Людмила Владимировна, это же очевидно. Если бы преступники хотели убить Алексея Владимировича, они бы его убили… – Следователь с искренним блаженным всепониманием развел руками. – Это же так просто!

– А вы что, многих в своей жизни убили? – спокойно поинтересовалась женщина у словоохотливого мужчины.

– В смысле?

– Ну, вы говорите, что это просто, – без тени улыбки проговорила свидетельница, – я и спрашиваю: вы многих убили?

– Шутница вы, Людмила Владимировна… – с шумом выдохнув воздух, радостно захихикал мен в штатском.

– Мне-то как раз не до шуток. Мой близкий друг находится при смерти, а вы мне рассказываете сладким голосом, что добрые хулиганы просто не хотели его убивать, а пришли к нему чаю попить… – Люда в упор посмотрела на гуттаперчевое существо, ставшее под ее вопросительным взглядом раза в полтора меньше.

– Не передергивайте, – захорохорился выполняющий свой офицерский долг перед вышестоящим начальством маленький человечек.

– Я не передергиваю. Паримбетов – герой, вы хоть это понимаете? Он свое здоровье осознанно положил за нас с вами, за будущее наших детей и внуков. Стрекуленки всякие отсюда уедут, наворовав денег, а вот мы останемся… А вы не хотите даже попытаться найти напавших на Лешу и с самого начала пускаете следствие по заранее ложному пути! – Женщина с размаху положила золотую ручку на письменный стол.

– Ну, зачем вы так, я же хочу по-хорошему. С чего вы взяли, что его хотели убить, где доказательства, где свидетели? Давайте расскажите все, что вы знаете по этому делу… – как бы усаживал, оглаживал и успокаивал неугомонного посетителя сразу со всех сторон не желающий ни с кем ссориться добродушный психотерапевт с кобурой под клетчатым пиджаком.

– Это вы должны искать доказательства и отрабатывать различные версии, – не выдержала Людмила. – Опрашивать возможных свидетелей. Была женщина – свидетель, реальный свидетель, она возвращалась от наших соседей около одиннадцати часов вечера и видела темную иномарку, ориентировочно «мицубиси», рядом бегал мужик какой-то. Увидев ее, стал чересчур громко кашлять около Лешиных ворот. Врачи сказали, что предположительно в это время и было совершено нападение. Я уже говорила это прибывшим на место сотрудникам, но они даже не захотели общаться с ней, посоветовав ей подальше спрятаться от возможных преступников и не накликивать на себя беду. Это, кстати, можно расценить и как угрозу, и как преступное бездействие. А самих ментов как пособников…

– Милиционеров, а не ментов, – с ласковой все понимающей улыбочкой уточнил штатный Айболит.

– Не уверена…

– В чем? – искренне расплылся в недоумении и даже как-то расстроился ласковый дедушка.

– Во всем! Еще, кстати, вокруг находятся не лачуги бедноты, а современные коттеджи, – словно пыталась докричаться до одной сплошной улыбчивости живая женщина. – Почти у всех есть камеры видеонаблюдения. И на многих из них действия преступников и, может быть, их лица должны были бы быть записаны. И номера машины, кстати… Об этом я тоже, кстати, говорила вашим пинкертонам…

– Сотрудникам… органов внутренних дел…

– Но они это тоже проигнорировали. А это уже не халатность, это похоже на должностное преступление…

– Не передергивайте, не оскорбляйте сотрудников при исполнении…

– Видимо, им дали вполне конкретные указания. И они ехали не искать нападавших, а прикрывать их… – Журналистка перешла уже в явное нападение.

– Что вы себе позволяете, уважаемая, ведь вы ничего не знаете наверняка. И мы не знаем… – Улыбчивый следователь, словно превращаясь в сладкое приторное болото, еще испускал изнутри газированные пузыри.

– Я знаю, что он враждовал с главой вашей администрации, которой вы, уважаемый, напрямую подчиняетесь. Я знаю, что Алексей Владимирович выпустил двадцать девять номеров газеты, каждый из которых не выходил без расследования, в каждом из них, мягко говоря, критически Паримбетов отзывался о Стрекуленке и о его деятельности. И, кстати, поднял вопрос не только о вырубке леса и беспрецедентном строительстве невообразимой шестикилометровой в ширину дороги, где, естественно, планировалось строительство коммерческой инфраструктуры, но что, самое главное, о кредите, который администрация Фимкова взяла у банка «Возрождение России», для «заделывания дыр в бюджете»… При этом конкурс на лучшие кредитные условия между банками не проводился. Так что, как говорится, свои со своими проворачивают делишки…

– Но я….

– Еще вы, видимо, забыли, что после одной из публикаций, где Паримбетов, приведя подобные факты, предложил Стрекуленку уйти в отставку, мэр заявил, что в отношении Паримбетова возбуждено уголовное дело по статье 129 УК РФ (клевета). Потом его даже объявили в федеральный розыск, хотя он не только никуда не убегал, а даже не подозревал об этом, так как не получал никакой повестки… Скажите, вам всего этого мало, чтобы предположить, что честного и неподкупного журналиста хотели убить? – Людмила встала и посмотрела в упор на Ивана Алексеевича.

– Я не понимаю, к чему вы клоните? Вы что, намекаете, что его хотел убить наш мэр, этот честнейший человек, кавалер ордена Мужества?! Член партии «Еди…

После этих слов Пустовалова женщине показалось, что офицер в штатском сейчас вытянется по стойке «смирно». И так и будет стоять перед двумя висящими на стене прямо за спиной Пустовалова фотографиями (президента, ставшего премьером, и премьера, ставшего президентом) и невидимо витавшего между ними духа местного божка Стрекуленка. Люде даже показалось, что его губы зашевелились, словно запели Гимн России или отчитывались о проделанной работе перед самими (даже страшно подумать!)… В общем, «Двое в комнате – я и Ленин – фотографией на белой стене»…

– Именно с такими же лекциями о честности мэра вместо обхода потенциальных свидетелей, – вернула взлетевшего было Ивана Алексеевича с небес на землю Людмила, – обходили жильцов окрестных домов ваши доблестные менты… Ничего не узнали, записи камер видеонаблюдения не смотрели, но зато все всем рассказали, популярные лекции о честнейшем и мужественном мэре прочитали… А ведь о том, что его заказали люди из администрации, не раз заявлял сам Паримбетов, причем даже в эфире Центрального телевидения. И когда убили его собаку, кстати, одна из соседок видела, что это были люди в достаточно дорогих строгих костюмах. Ловцы собак и мелкие пакостники в таких не ходят. И когда взорвали его машину, Леша все это озвучил. Потом ему звонил заммэра, предлагал договориться. Я сама была свидетелем этого разговора. Пусть вы во все это не верите, но по долгу службы-то обязаны проверить подобные сигналы. Честь мундира, как-никак… Человек-то при смерти.

– Вот-вот…

– Что вот-вот? Не хороните его раньше времени, он выстоит, выдюжит. Весь народ фимковский за него, а мэра все ненавидят. Подумайте хотя бы о будущем. – Женщина не сдавалась, хотя и понимала, что, как говорится, мечет бисер…

– Так вот сами и подумайте, кому перед выборами было выгодно бросить тень на нашего мэра, показать его вором и убийцей… – многозначительно поднял к потолку палец с обкусанным ногтем сладкий сотрудник самых что ни на есть внутренних органов.

– Ну, и кому, по-вашему? – предвидя ответ, немного брезгливо произнесла взыскующая справедливости правдолюбка.

– Врагам, врагам, оппозиции этой, будь она неладна! Кто больше всех сейчас кричит о виновности нашего мэра, тот, видимо, и есть тот самый заказчик. Они ведь перед самыми выборами хотели дискредитировать главу администрации этим самым громким убийством…

«Уже похоронили, гады, – подумала Людмила, – не терпится им, торопятся, власть боятся потерять, сволочи!»

– Не радуйтесь раньше времени, Леша жив, – озвучила свой ответ мужественная женщина. – Он выкарабкается! А громче всех кричал, как вы сказали, о виновности мэра сам Паримбетов. Что ж вы думаете, что он сам себя и заказал?! Кстати, если уж вы сами заговорили об «убийстве», то не пора ли все-таки понять, что дело надо квалифицировать по другой статье, а именно «Покушение на убийство»?

Похоже, следователь не ожидал такой способности логически мыслить и такого жесткого отпора чиновничьему и ментовскому произволу и беспределу от простой, скромной женщины. Он даже изменился в лице. Из добродушного, почти сахарного, оно стало испуганным, дерганым. И раза в два уменьшилось в ширину.

– Ну, не знаю, вы меня совсем запутали. А не могли ли стать причиной покушения семейные разборки, у него, кстати, была жена, какие у них отношения? – Глазки офицера снова заблестели, но уже каким-то нездоровым, любопытным, гаденьким блеском.

– Была, но они развелись много лет назад, Алеша ей оставил квартиру. А дом построил уже позже, так что обид и претензий к нему у нее нет и быть не может.

– А его бизнес, вот тут надо покопать… – Иван Алексеевич хватался за последнюю соломинку, намереваясь впоследствии, размахнувшись ею во всю дурь, как дубиной, смести всех сомневающихся в его и, главное, в начальственной правоте.

– Копайте, я вам об этом и говорю. Все его ларьки давно под колпаком вашей любимой администрации. Ведь весь его так называемый бизнес находится в родном Фимкове. За последнее время он не заработал ни копейки. А только тратил на газету. А противником ее был только мэр Фимкова. Вот вам и ответ!

– Скажите, он пил? – Глаза неподкупного работника правоохранительных органов стали жалкими и просящими.

– В каком смысле?

– Ну, в обыкновенном… Вино, женщины… – В испуганных глазах появилось какое-то нездоровое, но плотское, человеческое выражение.

– А вы пьете? Или вас женщины совсем не интересуют?

– Ну, я имел в виду алкоголизм, злоупотребления…

– Скажите, мог бы, по-вашему, алкоголик, да еще взятый в тиски местной администрацией, в одиночку поднять такую газету, которую боится сам мэр и которая на свои акции собирала весь город? Алексей нормальный, трудолюбивый человек. Он был достаточно красивым мужчиной, крепким. Он служил в десанте. Конечно, у него должны были быть какие-то женщины, он же не был монахом. Да и трезвенником-язвенником тоже. Я ответила на ваш вопрос?

– Вполне. Спасибо вам, уважаемая, Людмила Владимировна, вы нам очень, очень помо…

– Простите, Иван Алексеевич, но я хотела бы все только что сказанное собственноручно записать в протокол, и сделайте, пожалуйста, об этом там же отметку…

– Ну, вы прямо фильмов разных насмотрелись… Дебет-кредит-протокол-допрос…

Но, увидев, что Людмила не намерена шутить, пододвинул к ней, вздохнув и крякнув, частично заполненный лист протокола. Людмила взяла со стола блестящую ручку и красивым профессиональным почерком начала писать. Пару раз она останавливалась, словно вспоминая что-то или ведя сама с собой какую-то внутреннюю борьбу, и потом снова продолжала.

Следователь, явно не ожидавший со стороны слабой женщины такого яростного напора, такой несговорчивости, был не на шутку озадачен и, не зная, что делать, сидел молча с достаточно глупой в данной ситуации улыбкой, как китайский болванчик, равномерно качая влево-вправо отяжелевшей головой. Людмила закончила писать. Подумала. Еще раз все прочитала. И, расписавшись, протянула протокол для подписи следователю.

Иван Алексеевич внимательно посмотрел ей в глаза и, словно говоря, ну, что с вами поделаешь, поставил внизу свою вымученную закорючку.

– Скажите, дело будет переквалифицировано на другую статью, а именно «Покушение на убийство»? – Людмила встала – и вдруг показалась сидящему следователю высокой-высокой, просто огромной.

– Мы подумаем. До свидания, Людмила Владимировна, – тихо и снова вкрадчиво проговорил чиновник.

– До свидания, Иван Алексеевич. – Людмила на всю ширину распахнула дверь в его кабинет. И вышла.