Текст книги "Петроград на переломе эпох. Город и его жители в годы революции и Гражданской войны"

Осознание никчемности контроля и его экономической бесполезности имело два последствия. С одной стороны, очень быстро на предприятиях от увлечения рабочим контролем переходили к просьбам о национализации фабрик и заводов[843]843
  Кулышев Ю.С., Носач В.И. Партийная организация и рабочие Петрограда в годы Гражданской войны (1918–1920 гг.). Л., 1971. С. 89.


[Закрыть]. По сути дела, это явилось лишь обнажением того «патерналистского» духа, для которого существенным была не передача фабрик и заводов в руки пролетариев, а требование стабильности и гарантированных заработков, независимо от того, кто это обеспечивал.

С другой стороны, в рабочей среде получали поддержку предложения о ликвидации контроля и возвращении к прежней системе управления. Несомненно, это в значительной мере оформлялось политическими доктринами социалистов. Последнее обстоятельство иногда смущает историка, который видит здесь скорее инициативу верхов, чем желание низов. Дело было сложнее. Отмена контроля тут все же побочное требование. Определяющим стало общее тяготение к прежнему бытовому укладу, к той сытости и достатку, которые, даже будучи скромными, разительно отличались от всего, с чем столкнулись рабочие в 1918 г. И это настроение охватило многих, отсюда и та терпимость, с которой выслушивались рабочими возражения против контроля. В полемике по этому вопросу оппозиция избегала обсуждения политических аспектов. Спор имел несколько «технократический» оттенок. «Заберут фабрики, исковеркают и оставят рабочих голодными», «когда у нас велась эвакуация, все было бестолково, а когда сдали буржую или подрядчику, дело пошло великолепно», «рабочему контролю мы в значительной мере обязаны тем, что в промышленности анархия, что разрушены многие предприятия» – подобным простым и «доходчивым» языком объясняли свое неприятие контроля ораторы на рабочих собраниях и конференциях[844]844
  Володарка. Л., 1932. С. 85; Первая конференция рабочих и красноармейских депутатов 1-го Городского района: (Стенографические отчеты 25 мая – 5 июня). Пг., 1918. С. 118; ЦГА СПб. Ф. 3390. Оп. 1. Д. 13. Л. 31.


[Закрыть]. Памятуя об «антибуржуазном» синдроме у рабочих и не только у них, социалисты предложили заменить рабочий контроль государственным – этим, помимо другого, отметались и слухи о передаче предприятий их бывшим хозяевам. На заседании Чрезвычайного собрания уполномоченных фабрик и заводов Петрограда 22 марта 1918 года было даже заявлено, что «рабочий контроль, кроме всего прочего, воспитывает собственнические инстинкты в рабочей среде»[845]845
  ЦГА СПб. Ф. 3390. Оп. 1. Д. 13. Л. 35.


[Закрыть].

Выступления против контроля охватили лишь небольшую часть рабочих. Но они показательны. Они означали эрозию того «классового» сознания масс, для которого было привычно тяготение к радикальным решениям и которое было пронизано антибуржуазным, эгалитарным духом. Настрой 1917 года постепенно уходил, оставляя после себя озлобленность, вспышки протеста и, разумеется, забастовки.

Чрезвычайное собрание уполномоченных фабрик и заводов Петрограда – один из наиболее ярких символов послереволюционного времени. Идея собрания возникла как естественное следствие двух тенденций, наиболее явно обозначившихся к марту 1918 г. Первая – это усиление «беспартийных» настроений, обычных для рабочей среды, но именно к весне 1918 г. приобретших отчетливую антибольшевистскую окраску. «Мы привыкли слышать на петроградских заводах много беспартийных, которые разно объясняют свою беспартийность», – это явление, отмеченное на 5-м Губернском съезде Советов[846]846
  Стенографический отчет о работах пятого съезда Советов рабочих и крестьянских депутатов Петербургской губернии. Пб., 1918. С. 105.


[Закрыть], в те дни было особенно заметным, оно наблюдалось даже в прокоммунистических общественных союзах[847]847
  Леске Э. Как мы организовывали Союз социалистической рабочей молодежи: (Воспоминания) // Ленинское поколение. Л., 1925. Вып. 1: 1916–1918 гг. С. 112.


[Закрыть]. Мемуаристу В. Мещерскому запомнились разговоры на Путиловском заводе о том, что «мы против всяких партий», «должна быть одна партия, объединяющая рабочих»[848]848
  Немеркнущие годы: Очерки и воспоминания о Красном Петрограде. 1917–1919. Л., 1957. С. 306.


[Закрыть]. И это подтверждается протоколом общезаводского собрания 6 марта 1918 г., на котором один из ораторов призвал создать Петроградский Совет «исключительно из самих рабочих»[849]849
  ЦГА СПб. Ф. 4591. Оп.1. Д. 91. Л. 10 об.


[Закрыть].

Вторая тенденция – это растущее разочарование рабочих в Советах и их попытки создать независимые профессиональные организации, противостоящие как Советам, так и профсоюзам, – некую параллель городским структурам власти. Несомненно, инициатива здесь принадлежала социалистам[850]850
  Там же. Ф. 3390. Оп. 1. Д. 13. Л. 1 об.


[Закрыть], но это встретило живейшее сочувствие и у многих рабочих. Совмещение этих двух тенденций – тяги к беспартийности, оппозиционной в своей основе, и стремления к профессиональной независимости, и породило политический феномен весны 1918 г. – беспартийные конференции. Одна из них была тогда проведена по инициативе социалистов в Рождественском районе[851]851
  Шелавин К.И. Указ. соч. С. 161.


[Закрыть]. Большевикам с трудом удалось повернуть ее русло в нужную сторону, и это в дальнейшем определило их тактику по отношению к «беспартийным» экспериментам.

Уже первые заседания Собрания Уполномоченных представляют значительный интерес для анализа политической психологии петроградских рабочих. Политические оценки достаточно однообразны: «…из-за расчетов и вычетов добавочных сумм среди рабочих царит бурное противобольшевистское настроение» (Трубочный завод), «…рабочие кричат: „Долой большевиков!“» («Старый Лесснер»), «…на заводе заметен перелом в настроении рабочих <…> рабочим кажется, что все гибнет» (завод Речкина), «…к большевикам настроение явно враждебное», «…рабочие разуверились в партиях» (Невский судостроительный завод), «… политическое настроение резко изменилось», «…большевиков бойкотируют, о социалистической республике больше не говорят» (паровозные мастерские Николаевской железной дороги), «…рабочие интересуются, почему комиссары уехали, а они не могут. Говорили даже о взрыве поездов» (Ижорский завод), «… настроение против большевиков растет» (Обуховский завод)[852]852
  ЦГА СПб. Ф. 3390. Оп. 1. Д. 13. Л. 2, 3, 4 об., 10, 11.


[Закрыть].

Сообщения с мест о настроениях масс, конечно же, нуждаются в поправках – они принадлежали партийным ораторам, в речах которых нетрудно уловить политическую пристрастность. Найти коррективы к ним, однако, очень сложно. Ни отсутствие оппозиционных массовых действий, ни даже одобрение «советских» резолюций – привычные в прошлом аргументы в споре pro et contra – еще сами по себе не могут служить критерием истинности всего того, о чем говорилось на Собрании. Но все же отметим ряд особенностей дошедших до нас сведений. Заметна, прежде всего, их абстрактность и особенно краткость – она вряд ли объяснима лишь техникой протоколирования записей. Это верное указание на аморфность антибольшевистских настроений – улавливались лишь общий «дух», направленность протеста. Неудивительны поэтому жалобы ораторов на равнодушие, малую активность рабочих масс. На том же заводе Речкина, несмотря на общую неприязнь к властям, из-за апатии рабочих не смогли сразу избрать уполномоченных на Собрание[853]853
  Там же. Л. 2 об.


[Закрыть]. «Ощущение безысходности и апатии вследствие этого» наблюдалось и на Невском судостроительном заводе[854]854
  Там же. Л. 3.


[Закрыть].

Очень отчетливо этот настрой сказался и в конце апреля, когда Собрание уполномоченных решило провести первомайскую демонстрацию своих сторонников. Казалось бы, все способствовало этому замыслу. В середине апреля город остался без хлеба. К нехватке продовольствия уже привыкли, но теперь увидели нечто новое – полное отсутствие продуктов. «Надо знать: в городе абсолютный голод», – записывает 14 апреля 1918 г. в дневнике З. Гиппиус[855]855
  Гиппиус З. Петербургские дневники. 1914–1919 // Живые лица. Т. 2. С. 363.


[Закрыть]. Ситуация стала критической в конце апреля. «Вот он, голод, – читаем дневниковую запись другого очевидца тех дней, архивиста Г. Князева, относящуюся к 1 мая 1918 г. – Выдают по % ф. хлеба на день. На рынках ничего нет… В трамваях даже незнакомые [люди] начинают разговаривать друг с другом о голоде… Не выдерживают. Сказать вслух, что наболело у всех, стало вдруг потребностью.

– Вот вам и Советская власть. Сами того хотели.

– А обманули нас большевики.

– Ленин говорит, что через 10 лет все хорошо будет.

– А нам что до этого. Умрем до тех пор с голоду или от черной смерти»[856]856
  Князев Г.А. Из записной книжки русского интеллигента за время войны и революции 1914–1922 гг. 1918 год // Русское прошлое: Ист. – документ. альманах. 1993. № 4. С. 52.


[Закрыть].

И все ждут, что кто-то первым бросит вызов властям. «Многие уже предрекают, что пришли последние дни для большевиков», – пишет 28 апреля Г. Князев[857]857
  Князев Г.А. Из записной книжки русского интеллигента за время войны и революции 1914–1922 гг. 1918 год // Русское прошлое: Ист. – документ. альманах. 1993. № 4. С. 51.


[Закрыть], но никто не выступает, лишь кое-где, по замечанию З. Гиппиус, «вяло волнуются». «Завтра, кажется, ничего не произойдет. Для всех «„акций“ все слишком голодны», «волнения на заводах, вероятно, будут подавлены, ибо разрешены опять мешочники», – эти записи З. Гиппиус сделаны соответственно 17 и 29 апреля[858]858
  Гиппиус З. Петербургские дневники. Т. 2. С. 364, 368.


[Закрыть], как раз в самый пик хлебного кризиса.

Лучше, чем З. Гиппиус, о настроениях на предприятиях были осведомлены в Собрании Уполномоченных. Первомайский «смотр» здесь решили предварить обзором политического самочувствия рабочих. Сведения с мест были неутешительны. «Надеяться, что масса пойдет за нами – нечего, даже при желании пойти она не пойдет, побоится, что ее расстреляют, как 5-го января» (делегат от безработных), «настроение подавленное, под влиянием голода, отчасти застращивания» (Обуховский завод), «настроение инертное, 1-м мая никто не интересуется» (Путиловский завод), «настроение подавленное» (Пригородная Невская железная дорога, Гильзовый отдел Патронного завода), «откликов кругом нет и царит уныние, только 5 человек высказываются за участие [в демонстрации. – С. Я.]» (типография газеты «Копейка»), «настроение очень апатичное. Не хотят слушать никого» (завод Сименс-Шуккерт), «настроение подавленное. Рабочие не уверены, что не будут расстреливать» (Новый Арсенал), – таковы были сообщения уполномоченных на заседаниях Собрания 24 и 29 апреля 1918 г.[859]859
  ЦГА СПб. Ф. 3390. Оп. 1. Д. 13. Л. 99, 105–107.


[Закрыть] И в то же время на заводах охотно клеймили большевиков и Советы, принимали резолюции социалистов. «Во время прений резко критиковали Советскую власть. Рабочие внимательно слушали. Готовности к выступлению не обнаруживалось», – этот отчет представителя Городской электростанции[860]860
  Там же. Л. 107.


[Закрыть] в целом рисует типичную для тех дней картину.

Последней попыткой Собрания Уполномоченных побудить рабочих к активным действиям была организация политической забастовки в июне. Однако к ней присоединились лишь немногие[861]861
  Там же. Д. 17. Л. 32.


[Закрыть]. Майские и июньские заседания Собрания позволяют хорошо ощутить ту атмосферу бессильного протеста, который повсеместно наблюдался в рабочей среде. «Не далее как колпинские и сестрорецкие события[862]862
  Весной 1918 г. в Колпине и Сестрорецке произошли столкновения рабочих с властями.


[Закрыть] вызвали массу резолюций, которые, однако, не дали существенных результатов, не заставили говорить о себе всех и каждого. Все попытки протеста и волнения умерли. Комиссары имеют полное право говорить, что не выявилась воля петроградского пролетариата… Закрытие печати также не отозвалось в массах. Со скрежетом зубовным воспринимали мы закрытие „Луча“, „Дела народа“, „Дня“, но широкая рабочая масса этого не замечала», – упоминалось на заседании Собрания 23 мая 1918 г.[863]863
  ЦГА СПб. Ф. 3390. Оп. 1. Д. 13. Л. 143.


[Закрыть] С тревогой активисты Собрания уполномоченных воспринимают быстрые перепады настроений рабочих, слишком уж тесно увязанных с выдачей хлеба и других продуктов, – это видно из протокола заседания 29 мая: «Недели полторы назад положение было такое же. Некоторые заводы не работали, волновались, но прошло два дня, пришел хлеб, волнение улеглось, о восстании перестали говорить»[864]864
  Там же. Л. 164.


[Закрыть].

За что голосовали рабочие-оппозиционеры в эти дни? За свободу печати, амнистию социалистам, отмену смертной казни, прекращение Гражданской войны. Эти требования были всеобщими. Кое-где протестовали против Брестского мира. Лозунг отставки Совнаркома иногда выдвигался открыто, иногда заменялся пожеланием, как это было в резолюции обуховцев 17 июня 1918 г., «создания общесоциалистической – демократической временной власти»[865]865
  Там же. Д. 18. Л. 53.


[Закрыть]. Сложным было отношение к Учредительному Собранию. Нередко, как на заводе Сименс-Шуккерт, выступали за «оздоровление Советов рабочих и солдатских депутатов путем перевыборов»[866]866
  Там же. Л. 31.


[Закрыть]. Примечательно, что антибольшевистская резолюция Путиловского завода 6 августа 1918 г. кончалась призывами «Да здравствуют Советы Рабочих, красноармейских и крестьянских депутатов», «Да здравствует Красная Армия»[867]867
  Там же. Л. 41.


[Закрыть]. В других местах (например, на фабриках б. Паль и Варгунина, Обуховском заводе) лозунг Учредительного Собрания одобрялся без всяких оговорок[868]868
  Там же. Д.13. Л. 157–158; Д. 18. Л. 53.


[Закрыть]. В целом резолюции почти не выходили за пределы эсеро-меньшевистских программ, но говорить об унификации их вряд ли правомерно. Мы видим заметное, хотя в чем-то и ограниченное «низовое» участие в их составлении. Так, на Путиловском заводе во время обсуждения одной из резолюций – об этом сообщалось на Собрании уполномоченных 29 мая – «председатель… вычеркнул было пункт об Учредительном Собрании, но большинство настояло на том, чтобы он был внесен»[869]869
  Там же. Д. 13. Л. 168.


[Закрыть]. И о собрании в типографии газеты «Копейка» говорилось, что «оно приняло лозунги Собрания Уполномоченных и прибавило еще лозунг о свободе печати»[870]870
  Там же. Л. 106.


[Закрыть]. Если присмотреться к самим резолюциям, здесь зачастую нетрудно обнаружить и местные импровизации; одно из них – постановление путиловцев 6 августа 1918 г.: «Мы требуем немедленного разоружения всех вооруженных банд, поселившихся на железных дорогах, прикрывающихся флагом Красной Армии, производя[щих] разгромы и расстрелы рабочих и крестьян»[871]871
  ЦГА СПб. Ф. 3390. Оп. 1. Д. 18. Л. 41.


[Закрыть]. И примеры эти можно продолжить.

Политические настроения масс в 1917–1921 гг. отчетливее и рельефнее для историка обозначались лишь во время наиболее значимых общественных акций. Особенно это справедливо по отношению к 1919–1920 гг., когда нередко только кампания по выборам в Советы позволяла хоть что-то узнать именно о политических чувствах людей. Они словно вызывались на политический диспут, и уже по их первичной реакции, даже молчаливой, можно было догадаться о преобладающих настроениях. Выборы Петроградского Совета летом 1918 г. в целом подтвердили ту расстановку сил, которая еще раньше была обнаружена Собранием Уполномоченных. Примем во внимание все: политическую апатию, избирательную систему, дававшую много преимуществ для властей, устранение инакомыслящих и даже целых партий, интенсивную идеологическую «обработку» горожан в условиях фактического запрета свободной печати[872]872
  Разрешенный в июне на краткое время выпуск эсеро-меньшевистских газет был ограниченным и вряд ли имел какое-либо значение.


[Закрыть]. Но все это лишь отчасти способно объяснить весомую коммунистическую победу на выборах[873]873
  Гоголевский А.В. Петроградский Совет в годы Гражданской войны. Л., 1982. С. 61.


[Закрыть]. Важнейший ее фактор – все еще сохраняющаяся «большевизация» части рабочих. Этот политико-психологический феномен в свое время обсуждало и Собрание Уполномоченных, на одном из заседаний которого прямо говорили: «Вырвать рабочих из-под большевистской опеки – задача почти непосильная. Здесь много говорили о подавленном настроении, но ничего другого и представить себе нельзя. Массы еще не вполне отошли от большевиков и не вполне разочаровались»[874]874
  ЦГА СПб. Ф. 3390. Оп. 1. Д. 13. Л. 111.


[Закрыть].

Это явление очень сложное, оно не всегда означало сознательное усвоение коммунистических лозунгов. Это – скорее даже элемент общего социального поведения, во многом определяемого и конформистскими стереотипами. Тут сказались и традиции идеологизации русского общества, делавшие зачастую понятное, «правильное» слово более весомым аргументом, чем «правильное» дело. С одной стороны, мы видим забастовки на фабриках и заводах, знаем об уличных впечатлениях интеллигентов. Стачки летом 1918 г. не были редки. Правда, они возникали на крупных предприятиях, среди наиболее организованных рабочих – на Путиловском, Обуховском, Невском судостроительном заводах[875]875
  Там же. Ф. 4591. Оп. 2. Д. 175. Л. 4, 8; Бастионы революции: Страницы истории ленингр. заводов. Л., 1959. Вып. 2. С. 19; Красная газета. 1918. 11 авг.


[Закрыть]. На Обуховском заводе дело кончилось даже локаутом, разгоном завкома и прекращением работ в цехах на два месяца[876]876
  Национализация промышленности и организация социалистического производства в Петрограде. 1917–1920 гг. Л., 1960. Т. 2. С. 32.


[Закрыть]. С другой стороны, типичным можно считать и протокол предвыборного собрания Выборгской бумагопрядильной фабрики 19 июня 1918 г., в котором читаем: «Подавляющим большинством избран тов[арищ], сочувствующий партии большевиков. Общим собранием единогласно принят наказ Петроградской коммунистической партии большевиков»[877]877
  ЦГА СПб. Ф. 6255. Оп. 17. Д. 7О. Л. 16.


[Закрыть]. Подобного рода документов появлялось в те дни немало – именно так, без споров и прений, не глядя, словно впопыхах, и создавалась большевистская фракция в городском Совете.

И неслучайно мы видим во второй половине лета 1918 г. лавинообразный рост проявлений политического фундаментализма – настроений, охвативших не только партийных и советских чиновников, но и значительные слои низов. Основные элементы его достаточно выкристаллизовались за несколько месяцев после переворота, быстро теряя чуждое им послефевральское обличье. Это четкий дуализм мира, деление его на своих и чужих, идеализация первых и однозначное (идеологическое либо политическое) отторжение вторых. Это прочное убеждение в существовании одной и единственно верной политической программы, при том, что прочие отвергались безоговорочно, без какого-либо обсуждения. Это ориентация даже не на программы, а на определенный круг лиц. Это полный разрыв с прежними юридическими ритуалами или, вернее, с нормами традиционного правового мышления, поскольку насилие незамедлительно облекалось в юридические формы. Это тотальное неприятие политических противников, доходящее до оправдания их убийств.

Ленина вряд ли вводили в заблуждение, когда сообщали о желании местных рабочих ответить на убийство Володарского массовым террором[878]878
  Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 50. С. 106.


[Закрыть]. Разумеется, это не все рабочие, а лишь «сочувствующие», как назвали бы их в то время, но ведь были и такие. «Мы, безусловно, пошлем на Урал своих товарищей, – говорил некто Сергеев на общем собрании Василеостровской организации РКП 9 августа 1918 г., – но мы говорим о том, что дайте нам только несколько дней для расправы с здешними, внутренними врагами, с петроградскими белогвард. офицерами, которых имеется зарегистрированных только 18.000 чел[овек]»[879]879
  ЦГАИПД. Ф. 4. Оп. 1. Д. 2. Л. 14.


[Закрыть]. Общий дух нетерпимости, царивший в городе, удивлял иногородних. «Рассказы о терроре, который здесь царит, поражали москвичей. В Москве ничего этого нет», – сообщала делегация Собрания Уполномоченных, побывавшая в столице[880]880
  ЦГА СПб. Ф. 3390. Оп. 1. Д. 13. Л. 72.


[Закрыть]. Петроградский делегат Зорин даже вступил на 5-м Всероссийском съезде Советов в июле 1918 г. в полемику с Лениным – ему не понравились слова российского вождя о том, что он доверяет искренности левых эсеров. «Товарищ Ленин, сидя здесь, в Совнаркоме, может быть, не видит всей работы левых с. р. Я говорю, что искренности нет», – так он излагал свои взгляды на возможность «социалистического единения»[881]881
  Пятый Всероссийский съезд Советов рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов: Стеногр. отчет. М., 1918. С. 88.


[Закрыть].

Красный террор оформлялся исподволь, в течение всего лета 1918 г.: «погромной», как тогда говорили, агитацией «Красной газеты», расправой с левыми эсерами, августовскими арестами офицеров – следствием Ярославского мятежа, наконец, Декретом Совета Комиссаров Союза Коммун Северной области 18 августа 1918 г., где обозначен целый перечень провинностей, караемых расстрелом: «за контрреволюционную агитацию, за призыв красноармейцев не подчиняться Советской власти, за тайную или явную поддержку того или иного иностранного правительства, за вербовку сил для чехословацких и англо-французских банд, за шпионство, за взяточничество, за спекуляцию, за грабежи и налеты, за погромы, за саботаж и т. п. преступления»[882]882
  Сборник декретов и постановлений по Союзу Коммун Северной области.


[Закрыть]. Террор порождал слухи, со слухами боролись террором. Слухи особенно стали множиться с первых чисел августа, когда началось повсеместное закрытие «буржуазных» газет и аресты офицеров. Говорили о занятии чехословаками Нижнего Новгорода, Рязани, даже Подмосковья, о немецком ультиматуме. Много было разговоров о расстрелах и потоплении офицеров[883]883
  Красная газета. 1918. 8 августа.


[Закрыть]. Слухи о предстоящей отправке хлеба из голодающего города в Германию вызвали даже специальное Обращение Петросовета «К рабочим Петрограда»[884]884
  Там же. 10 августа.


[Закрыть] – опасались попыток захвата поезда с посылками для русских военнопленных.

Сентябрьский красный террор не был поэтому каким-то экстраординарным событием в жизни города – к нему уже были готовы, он стал логическим завершением того процесса, который обозначился давно. Ни политические покушения августа 1918 г., ни сам сентябрьский террор не вызвали каких-либо беспорядков в городе. Террор коснулся по преимуществу бывших офицеров – их боялись больше всего, «помещиков и капиталистов», бывших царских чиновников. Разумеется, он отразился новой волной слухов в Петрограде: говорили о застенках, и перлюстратор международной корреспонденции в своем отчете за октябрь 1918 г., отметив «подавленность общества», объяснил ее «необходимым применением „красного террора“»[885]885
  ЦГА СПб. Ф. 43. Оп. 1. Д. 68. Л. 168.


[Закрыть]. Волна митингов и резолюций в те дни почти не затронула заводы. Когда читаешь документы, запечатлевшие отклики на августовские события, обращаешь внимание на их авторов – это по преимуществу коммунисты, профсоюзная верхушка (изредка завкомы) и в подавляющем большинстве военные – красноармейцы, матросы, служащие внутренней охраны[886]886
  Петроградская правда. 1918. 4, 6, 7, 8 сентября; Красная газета. 1918. 11 сентября.


[Закрыть]. Были и несомненно фальсифицированные документы, в частности, «Резолюция детей Петергофского района»[887]887
  Петроградская правда. 1918. 5 сентября.


[Закрыть]. Она написана уже явно «взрослым» языком, очень витиеватым, а сложная лексическая конструкция предложений (одно из них насчитывало более 120 слов) делало ее чтение трудным не только для детей. Но рабочих резолюций мало. Протокол собрания Пушечного Округа Путиловского завода, призывавшего к насилию, видимо, был такой редкостью, что его поместили в «Петроградской правде» полностью, без сокращений; но и из него видно, что 20 человек воздержались при голосовании[888]888
  Там же.


[Закрыть].

И все же, несмотря на террористические лозунги, аресты заложников, расстрелы, настроение «улицы» не менялось. Словно существовало два города: один, дисциплинированный коллективными ритуалами, молчащий или молча голосующий, другой – вне заводских стен и учреждений, без наблюдающего ока, раскованный и непредсказуемый. Очевидцы, видевшие только этот, другой город, удивлялись устойчивости нового режима. «Но на ком же, в сущности, держатся большевики? – писал уже упомянутый ранее Г. Князев 8 сентября. – Ведь только и слышно, как поносят большевиков. Царское правительство так не ругали. В трамваях, на улицах, особенно женщины, кричат, что хуже стало, чем при царе»[889]889
  Князев Г.А. Из записной книжки русского интеллигента… 1918 год. С. 94.


[Закрыть]. Но равновесие режима и поддерживалось «зазором» между этими двумя городами – поведение первого из них жестко регулировалось большевистскими регламентами, организационными и идеологическими, и нейтрализовало анархическую оппозиционность второго – стихийного, слабо управляемого, разобщенного.

Настроения в Петрограде в конце 1918 г. не были оптимистичными – об этом можно судить даже по коммунистической листовке, выпущенной в связи с годовщиной Октябрьского переворота. «Некоторые рабочие, – читаем в ней, – говорят что это – голодная годовщина, многие из рабочих говорят теперь, что революция не дала никаких улучшений, не изменила будто бы условий их труда»[890]890
  Листовки петроградских большевиков. С. 227, 229.


[Закрыть]. Но именно тогда закрываются последние «буржуазные» газеты – и безо всякого массового протеста, изгоняются со своих постов последние независимые профсоюзные лидеры[891]891
  Назаров А.И. Октябрь и книга. Создание советских издательств и формирование массового читателя. 1917–1923. М., 1968. С. 67.


[Закрыть]. Даже столь известный в 1918 г. своей оппозицией Путиловский завод принимает 18 декабря по докладу Г. Зиновьева резолюцию с характерными формулировками: «Путь к социализму лежит только через единственные органы государственной власти – Советы, заявляем, что ни за какую парламентскую чечевицу не продадим своего права на жизнь и труд»[892]892
  ЦГА СПб. Ф. 4591. Оп. 1. Д. 91. Л. 23.


[Закрыть]. «Все словно очумевшие, – замечает в тот же день в своем дневнике Г. Князев. – И вид какой-то приниженный, озлобленный. Никто не осмеливается громко и смело заявить протест. Только злобно шепчутся»[893]893
  Князев Г.А. Из записной книжки русского интеллигента… 1918 год. С. 129.


[Закрыть]. Безо всяких споров одобряются на фабриках и заводах предложения о том, что только коммунистов следует избирать в руководящие органы[894]894
  ЦГА СПб. Ф. 4804. Оп. 2. Д. 6. Л. 32; Ф. 6261. Оп. 3. Д. 30. Л. 31, 33.


[Закрыть] – и это при очевидном «беспартийном» настрое масс. Пресловутый цензор-перлюстратор писем в отчете за декабрь 1918 г. отмечает «иной тон писем беспартийного петроградского обывателя, который жалуется на недостаток продовольствия и топлива… вследствие чего и настроение этой части общества подавленное»[895]895
  Там же. Ф. 143. Оп. 3. Д. 20. Л. 5.


[Закрыть], упоминает «циркулирующие слухи о наступлении англо-французов»[896]896
  Там же.


[Закрыть], – но и он не склонен преувеличивать реальной политической угрозы Советам.

Происходило медленное, еще мало заметное, ежедневное, зачастую бессознательное приспособление к новому режиму. Усваивались его речь, терминология, коды поведения. Исчезновение открытой оппозиции неминуемо изменяло политическое мышление масс. Новый идеологический порядок еще не был прочным, но он уже существовал, он отчасти определял и мысли, и поступки людей и становился более обязательным.