Текст книги "Коронатор"

И, отдав своим латникам приказ спешиться и ожидать его, Стэнли направил коня под готическую арку монастырских ворот.

Анна удивленно смотрела на сэра Томаса. Только он мог позволить себе подобные выходки и выйти при этом сухим из воды. На глазах пораженных паломников барон легкой рысью проскакал по улицам Кентербери, а когда впереди зазеленели склоны кентских холмов, пустил коня ровной иноходью. Стэнли скакал, одной рукой поддерживая принцессу, другой правя конем. Вскоре Анна почувствовала, что ей неудобно в обнимающем ее кольце стали.

– Ради бога, довольно, сэр Томас. Остановитесь!

Барон сейчас же придержал коня.

– Видите вон ту увитую зеленью харчевню у ручья? Там подают отменное блюдо из лососины в лимонном соусе и великолепные маринованные грибы, посыпанные ранней зеленью. Всегда, когда я приезжаю в Кент, я обязательно заглядываю в «Дом скитальцев» и, смею заметить, ни разу еще не испытал разочарования. А сейчас я страшно хочу есть, хотя ничуть не меньше хочу поскорее сообщить вам все последние новости.

Он взглянул на принцессу так странно, что та забеспокоилась. Карие глаза барона глядели серьезно и печально. Они подъехали к харчевне, находившейся в стороне от дороги Паломников, однако туда вела проторенная тропа. Во дворе харчевни кудахтали куры, под навесом жевали сено два мула и ослик, на кустах сохло белье.

Стэнли спрыгнул с коня и бережно поставил на ноги принцессу.

– Эй, хозяин, гони всех прочь! Сегодня твою развалюху соблаговолила посетить сама наследница престола!

Он небрежно бросил подбежавшему слуге повод и, высыпав хозяину в подставленную ладонь щедрый задаток, потребовал, чтобы в зале не осталось никого, кроме них с принцессой. Он даже пнул под зад какого-то заупрямившегося сквайра, который не пожелал уходить и стал кричать, что он благородный человек и может сидеть за трапезой хоть в обществе самого короля. Избавившись таким образом от подвыпившего дворянина, Стэнли встал в дверях, приложил руку к груди и низко поклонился, пропуская принцессу.

Анна вдруг с глухим раздражением подумала, что Томас Стэнли властен и резок только с теми, кто ниже его, ибо в кругу равных себе он слывет человеком покладистым и уступчивым.

Принцесса осторожно присела на торопливо вытертый хозяйкой табурет. Служанки поставили перед ними большое глиняное блюдо, от которого исходил дразнящий запах лососины. Рядом, в горшочках, блестели, как мраморные, отборные шампиньоны. В кувшине плескалось душистое темное вино. Анна опасалась, что запах пищи может вновь вызвать у нее дурноту, однако вместо этого ощутила волчий голод и торопливо придвинула к себе тарелку.

– Что вы собирались мне сообщить, милорд? – спросила она, взглянув на Стэнли.

– О, ни слова, пока вы не отведаете этого божественного блюда. Несколько кусочков, принцесса, – и любая новость покажется вам не такой скверной.

– Неужто известия столь дурные?

Стэнли улыбнулся и поднял кружку:

– За дивные изумрудные очи прекраснейшей из принцесс! Выпейте немного, ваше высочество, вы что-то бледны.

Анна пригубила вино, но затем решительно заявила, что не проглотит ни крошки, пока барон не сообщит о цели своего визита. И хотя тот продолжал отшучиваться, Анна знала, что, несмотря на весь свой кураж, Томас Стэнли человек нестойкий и долго упрямиться не станет. Вскоре он и в самом деле повел речь о деле.

– Я приехал за вами и за королем, леди Анна. Необходимо как можно скорее возвращаться в Лондон.

– Кто это решил? Герцог Кларенс?

– Так постановил Совет.

– О да, но ведь, пока моего отца нет в Лондоне, Совет возглавляет его милость милорд второй протектор.

– Отнюдь нет. Ваш свояк, миледи, отправился в графство Глостер, а во главе Совета стоит ваш дядюшка, епископ Джордж Невиль. Ему-то, надеюсь, вы доверяете? Ибо, насколько я понял, к супругу своей сестры вы относитесь с опаской.

Анна отвела взгляд и, взяв ломтик лососины, с удовольствием отправила в рот.

– Очень вкусно, вы были правы, милорд. Однако в отношении милорда Кларенса вы несколько сгустили краски. Просто с известного времени у меня со свояком и сестрой несколько не ладятся отношения.

Стэнли неожиданно сказал:

– Однажды на Совете ваш отец неожиданно повторил слова Христа: «Один из вас меня предаст!» Время сейчас беспокойное, а измены за годы войны стали вещью обычной. Тем не менее с тех пор меня неотступно гложет мысль – кто же станет новоявленным Иудой?

Анна пристально вгляделась в карие глаза барона, но тот лишь лукаво подмигнул и отбросил со лба седую прядь. Обычно люди старше тридцати в глазах юной принцессы выглядели пожилыми и почтенными, но сэр Томас в его годы по-прежнему оставался мальчишкой. Его открытая улыбка и бесшабашность очаровывали Анну. Ей хотелось довериться ему, но в то же время она чего-то опасалась. Стэнли прав: сейчас нельзя доверять даже собственной тени. К тому же – Анна не забывала этого – родной брат барона Стэнли, Уильям, оставался преданным сторонником Белой Розы и всегда находился при Эдуарде.

Девушка снова обмакнула в соус ломтик лососины. Они были одни в харчевне. Их стол передвинули поближе к открытой двери, подальше от коптящего очага и залитых соусами и вином длинных столов, тянувшихся вдоль стен.

Повернувшись, Анна посмотрела на улицу. Солнечные блики искрились в воде ручья, темными пятнами выделялись крупные валуны, и крестьянские ребятишки, забавляясь, прыгали по ним, сталкивая друг друга в воду. Хозяйка со служанкой снимали с кустов просохшее белье, поглядывая в распахнутую дверь на принцессу и барона. Слышались нежный пересвист малиновок и отдаленный шум водяной мельницы. Все дышало миром и покоем, ничто не предвещало, что Англия вновь на пороге кровавой междоусобицы.

Анна обратилась к Стэнли:

– Сюда уже не раз приезжали гонцы, и в их числе даже духовник Джорджа Кларенса, с требованием нашего скорейшего возвращения. Однако король все еще никого не принимает, и мы по-прежнему остаемся в Кентербери, так же как Эдуард Йорк – в Йоркшире.

– Это не совсем так. Если еще недавно Эдуард уверял, что явился в Англию исключительно ради того, чтобы вступить во владение наследием своего отца, то теперь он уже не скрывает, что основная его цель – возвращение трона. Больше того – он собирает войска, скликает сторонников. Первым к нему прибыл сэр Джон Монтгомери со своими людьми, затем – Стаффорд и множество других. Силы Белой Розы растут с каждым днем, и не сегодня-завтра он двинется на юг, завоевывать столицу.

– Deus adjutor meis![62]62
  Боже, заступник мой! (лат.)


[Закрыть] – Анна испуганно перекрестилась. – А что же мой отец?

– Делатель Королей сейчас в Ковентри, где назначил сбор войск Алой Розы. Он не менее Эдуарда стремится увеличить численность своих войск, чтобы преградить Йоркам дорогу на юг. Соратники Уорвика со своими отрядами спешат в Ковентри. Граф Оксфорд ведет войска из Оксфордшира, Монтегю набирает отряды на юге королевства, со дня на день ожидают из Глостера Кларенса. Делатель Королей собирается, как и раньше, достойно проучить Эдуарда Йорка. Только на этот раз дело кончится не трепкой, а головой на пике у Лондонского моста. И королю Генриху в это время надлежит быть в своей столице. События назревают, и теперь я не поручусь за вашу с государем безопасность в Кентербери. Вас обоих могут схватить или попросту выкрасть люди Йорков, и тогда руки у Уорвика окажутся связанными. Поэтому я здесь. Разумеется, Кентербери – святое место, но следует помнить, что именно здесь раскроили череп епископу Томасу Бекету. К тому же Генриху надо спешить в Лондон еще и потому, что со времен Вильгельма I королем в Англии считается тот, кто владеет столицей и Вестминстером[63]63
  Вильгельм I Завоеватель стал королем Англии после того, как склонил лондонцев на свою сторону и короновался в этом городе.


[Закрыть].

Анна ничего не ответила. Склонясь над тарелкой, она напряженно размышляла, но не забывала отдать должное блюдам.

– Весьма похвально, что тревожные новости не лишили вас аппетита, моя принцесса, – заметил барон. – Вы, словно добрый воин перед схваткой, едите за троих.

Анна хмыкнула. «Уж за двоих-то – это точно!» Она выпила несколько глотков темного пенистого эля. Стэнли ел не спеша, стальные налокотники явно мешали ему, но, привыкнув к доспехам, он не обращал на это внимания. Под его сине-голубым табаром, когда он, перегибаясь через стол, наливал принцессе эль, блестели звенья кольчуги. На темные глаза барона спадала седая прядь волос.

– Сэр Томас, а отчего вы поведали обо всем мне прежде, чем его величеству?

Стэнли прищурился:

– Я мог бы ответить, что, как добрый христианин, чту обет, принесенный Генрихом Ланкастером. Но дело не только в этом. Хотя вы почти дитя, я считаю вас, принцесса, куда более рассудительной.

Анна отставила кружку и внезапно ощутила, насколько она устала. Да, она все еще слишком молода, чтобы нести столь тяжкий груз, слишком неопытна, чтобы разбираться в людях, слишком доверчива, чтобы помнить, что любой из приближенных может оказаться предателем и врагом. Ей так хотелось переложить хотя бы часть этого бремени на чьи-то сильные плечи. Взять хотя бы барона Стэнли… Но ведь и он всего год назад служил королю Эдуарду, а его родной брат по-прежнему ярый йоркист. Неожиданно ей пришло в голову, что Томас Стэнли – верный рыцарь Маргариты Бофор, с первого взгляда ясно, насколько увлечен барон этой знатной дамой из рода Ланкастеров. А значит, Стэнли заинтересован в ее возвышении при Алой Розе, к тому же прекрасная вдова графа Ричмонда более чем благосклонно относилась к его поклонению. И Анна решилась.

– Сэр Томас, вы оказались правы, обратившись ко мне, а не к королю. Ибо несчастный Генрих не уразумел бы из сказанного вами ни единого слова. Его разум снова в расстройстве!

Стэнли застыл с недонесенным до рта куском. Потом медленно отодвинул от себя тарелку.

– Дьявол!.. Простите, ваше высочество, но ничего не могло быть более некстати!

Он сокрушенно покачал головой, исподлобья глядя на принцессу.

– Дело в том, что я еще не все сказал, леди Анна. Лондон – эта вавилонская блудница Англии, – разочаровавшись в Ланкастерах, ждет Йорков.

– Как вас понимать?

Стэнли развел руками:

– Все просто. Когда люди бедствовали при Йорках, они хотели Ланкастеров и Делателя Королей. Теперь же они жаждут Йорков. Политика вашего отца привела к союзу с Францией и к охлаждению отношений с Бургундией, что, в свою очередь, закрыло для Англии бургундский рынок, а следовательно, подорвала престиж Уорвика в глазах лондонского купечества.

– Неправда! Отец сделал все возможное, чтобы эта торговля возобновилась.

– Так или иначе, именно с Эдуардом, зятем Карла Бургундского, связаны надежды торгового сословия. К тому же Эдуард IV столько задолжал лондонским банкирам, что вернуть свои денежки они могут только в том случае, если он вновь станет королем. Да, в Лондоне ждут его, и уже не раз королевские бейлифы разгоняли толпы, которые требуют показать им Эдуарда Йорка. И сейчас, когда вас так долго нет в столице, все больше народу бродит вокруг аббатства Вестминстера в надежде увидеть прекрасную королеву Элизабет с сыном и наследником Йорков на руках. В Лондоне хотят смены династий, однако немало и таких, кто считает Генриха VI святым. Если же распространится весть о том, что «святой» – обыкновенный безумец… – Взгляд Стэнли остановился. – Он очень плох?

– По сравнению с тем, как было вначале, ему уже лучше. И все же…

Барон покачал головой:

– И все же ехать необходимо. Мы усадим короля в закрытые носилки, а рядом будете скакать вы – принцесса Анна. Вы хороши собой, народ станет глазеть на вас, а не на Генриха. Вас чтут в Лондоне и как дочь Делателя Королей, и как жену полузабытого и оттого ставшего почти легендарным Эдуарда Уэльского. Одним своим присутствием вы сможете помочь Ланкастерам…

Анна отшатнулась и затрясла головой:

– Нет, нет! Король поедет в Лондон без меня. Он послушен, как дитя. А я… Уже сегодня вечером я собираюсь отправиться в Дувр, а оттуда – к супругу во Францию.

Стэнли загадочно взглянул на принцессу, и она вдруг залилась краской. «Он не может ничего знать об этом! Не может даже догадываться!..»

Но барон заговорил совсем о другом:

– Вольно же вам перелетать с одного берега Ла-Манша на другой. Особенно теперь, когда вы единственная из королевской семьи, кого можно показать англичанам, единственная, кто может исполнить хоть какие-то монаршии обязанности.

– О, это уж чересчур! Всего год назад я была никому не известной монастырской воспитанницей, а сегодня вы хотите…

– Не обольщайтесь, ваше высочество. Но обязанности короля Генриха сейчас ничтожны. Необходимо, чтобы его хоть изредка видели на людях, в храмах или на приемах. Все остальное взял на себя ваш отец. Он – истинный государь.

Хотел Стэнли этого или нет, но последние его слова прозвучали жестко.

Анна плотно сжала губы. «Видит бог, тебе хотелось бы находиться на его месте. Но ни ты, ни кто другой, сколько бы раз вы ни меняли цвета роз на своих шляпах, никогда не смогли бы стать им, никогда не сумели бы подняться выше интересов партий и родовых распрей!»

– Если эти обязанности, как вы изволили заметить, столь ничтожны, то не лучше ли мне все-таки постараться ускорить прибытие в Англию принца и королевы с войсками?

Стэнли печально улыбнулся.

– Клянусь раем и адом, миледи, даже ваш отец уже не верит в то, что Маргарита Анжуйская поспешит на помощь королю.

– Как прикажете вас понимать? Королева Маргарита собрала войска во Франции и, зная о прибытии Эдуарда в Англию, готова двинуться на помощь Делателю Королей.

Барон отрицательно покачал головой. Теперь в его лице не было больше ничего мальчишеского. Глубокие морщины у рта сразу состарили его.

– Как это звучит на латыни – duodus certantibus tertius qaudet[64]64
  Когда двое дерутся, радуется третий (лат.).


[Закрыть]. И ваша царственная свекровь, миледи, придерживается именно такой точки зрения. Она не станет спешить в Англию, а выждет. Либо Эдуард разобьет войско вашего отца и уничтожит Делателя Королей, и тогда она вернется со свежими силами и даст ему решительный бой, либо Уорвик ослабеет в войне с Йорками, и тогда она сможет диктовать ему условия.

– О небо! Но ведь так она погубит все дело! Если королева не поспешит в Англию и позволит Эдуарду одержать верх, она никогда больше не сумеет отвоевать трон! Нет, мне действительно необходимо быть во Франции, чтобы убедить Маргариту и моего мужа помочь отцу разделаться с Йорками.

Стэнли задумчиво потер переносье:

– Что-то не припоминаю, чтобы кому-нибудь удавалось в чем-либо убедить Маргариту Анжуйскую. Что же касается принца, я его почти не знаю, но поговаривают, что он никогда ни на что не решится без дозволения матери. Простите, принцесса, если я ошибаюсь.

Анна прикрыла глаза. В памяти всплыла рука Эдуарда с занесенным хлыстом, она словно заново ощутила в спине и плечах ослепительную боль от ударов.

– Еще месяц назад я написала принцу Уэльскому. Он не ответил.

– Нет, ответ прибыл. Письмо вашего супруга уже неделю хранится в ваших покоях в Вестминстере.

– Почему же вы не захватили его?

– Но ведь я был уверен, что вы вернетесь со мной в Лондон.

– И это после того, как я отослала ни с чем стольких гонцов? Однако вы интриган, лорд Стэнли. Не отрицайте, вы хотели воспользоваться этим письмом как приманкой!

В карих глазах барона вновь мелькнул дерзкий блеск.

– Винюсь. Я действительно полагал, что письмо супруга, а вместе с ним и послание отца, дожидающиеся вас в Вестминстере, убедят вас вернуться. Поверьте, ваше высочество, я вполне искренен, когда советую вам поторопиться в Лондон.

Анна устало вздохнула. В голове еще звучали слова, сказанные ею сегодня у гробницы Генриха IV: «Если сможешь – помешай мне!» Внезапно ей стало жутко. Ведь не прошло еще и трех часов с тех пор, как она произнесла эти дерзкие слова, – и все складывается так, что она не сможет возвратиться во Францию.

Стэнли между тем продолжал:

– Вам нельзя сейчас все бросить и устремиться на континент. Больше всего это будет похоже на трусливое бегство. К тому же, если мы не сумеем скрыть безумие короля, ваш отец останется в полном одиночестве. Кто встанет рядом с ним отстаивать дело сошедшего с ума монарха?

Анна внезапно всхлипнула:

– Господи, помоги моему отцу!

Стэнли взял ее руки в свои ладони.

– Уповать на Бога вовсе не означает, что следует сидеть сложа руки.

Анна опустила голову. «Если сможешь – помешай мне!» – звучало в ней. Да, все складывалось так, что ей не удастся свидеться с принцем Эдуардом. Она встала. Ее щеки, обрамленные волнами гладких каштановых волос, показались Стэнли мраморными, но глаза сверкали решимостью.

– Я согласна, барон. Я буду сопровождать короля в столицу. Однако при первой же возможности уеду, чтобы умолить супруга поспешить в Англию.

10. Лондон в сумерках

Лондон показался Анне серым и призрачным. Сидя в седле, она зябко куталась в розовый шелковый плащ, глядя на крутые темные крыши домов предместья Саутворк, за которыми возвышался бесконечный лес шпилей и колоколен столицы. В пелене моросящего дождя все выглядело зыбким и неустойчивым. Анна почувствовала, что ей вовсе не хочется въезжать в город.

До Лондона они добрались на удивление быстро. Лорд Стэнли взял на себя все хлопоты по сопровождению их кортежа, и Анна решила, что еще ни разу ей не доводилось путешествовать с подобным комфортом. Казалось, барон не упустил ни одной мелочи. Он заранее рассчитал, сколько миль они будут делать в день, чтобы двигаться достаточно быстро, но при этом не загнать лошадей и не причинить особых неудобств разместившемуся в закрытом паланкине королю. Барон предусмотрительно высылал вперед своих людей, и к прибытию кортежа всегда уже был накрыт стол, растоплены камины, согрета вода и, если дело шло к ночи, приготовлены удобные постели. Для Генриха Ланкастера непременно отводилось отдельное помещение, куда он удалялся с Лэтимером, так что короля мало кто видел в дороге. Зато Анна все время была на виду, держась впереди кортежа рядом с бароном Стэнли. Поначалу, правда, она опасалась, что беременность помешает ей чувствовать себя свободно в дороге и лорд Стэнли что-то заподозрит, однако, к ее облегчению, все шло превосходно, она прекрасно ела, ощущала себя бодрой, ее головокружения по утрам прекратились.

За время пути барон Стэнли поведал ей обо всем, что происходит в столице, сообщив, что ее дядя-епископ неплохо справляется со свои ми обязанностями, а сестра сейчас перебралась в Тауэр, ибо, едва Джордж взялся править в Лондоне, он тут же решил, что особняк Савой больше не соответствует его высокому положению, и предпочел переселиться в древнюю королевскую резиденцию. Сейчас Кларенс в отъезде, а его беременная жена по-прежнему в Тауэре, и не пожелает ли принцесса также обосноваться в этой старой крепости, где они с королем чувствовали бы себя увереннее, чем в недостаточно укрепленном Вестминстере. Но Анна неожиданно возразила:

– Боюсь, леди Изабелла сочтет это ущемлением ее прав супруги второго протектора. К тому же Вестминстер мне гораздо более по сердцу, чем этот угрюмый Тауэр.

Лорд Стэнли ответил, что путь к Тауэру короче, чем в Вестминстер, и они быстрее смогли бы укрыть короля, минуя многолюдный Сити, но Анна упрямо промолчала. Барон больше не настаивал, поняв, что не все ладно между дочерьми Ричарда Невиля и Анну не удастся уговорить остаться под одной крышей с сестрой.

И вот они уже двигались по Саутворку. В воздухе чувствовался запах торфяной гари, навоза, нечистот – типичный дух предместий. Анна царственно восседала на белом Мираже, сбруя и упряжь коня были украшены серебряными колокольчиками, которые позванивали в такт его поступи. Король ехал на смирном соловом жеребце. Было решено, что в Лондон Генрих въедет верхом, ибо в Сити ему придется совершить церемонию принятия из рук лорда-мэра хрустального жезла. Это обстоятельство беспокоило всех, знавших о безумии Генриха, но уклониться можно было лишь в случае, если короля доставят по реке. Однако Лэтимер предупредил, что Генрих панически боится воды и при виде речных волн может начать буйствовать. Сошлись на том, что поскольку Генрих абсолютно не мог править конем, то барон Стэнли, как лорд-камергер двора, будет идти впереди, ведя на поводу лошадей короля и принцессы.

Анна покосилась на Генриха. Облачившись в серый бархат, он послушно держался за луку седла. В молодости он был неплохим наездником и сейчас сидел в седле по старой привычке. На голове короля была большая шляпа с широкой тульей и круглыми валиками полей, расшитых золотыми зубьями, наподобие короны. Казалось, будто шляпа была чрезмерно тяжела для короля – он сутулился, голова его клонилась, и было похоже, что он дремлет. Это всех устраивало.

Сеял мелкий, как мука, дождь. Анна ежилась в прилипшем к плечам плаще. Ее одели как можно пышнее, чтобы отвлечь внимание от короля, а самым ярким в ее гардеробе оказался этот легкий розовый плащ. Великолепный, с переливающимися складками тонкий плащ, который, покрывая круп коня, доходил почти до земли, не мог защитить от холода, и Анна дрожала в нем как осиновый лист.

Они медленно двигались среди темных деревянных домов Саутворка, а впереди шли лучники, освобождая кортежу дорогу. Анну пора зила малолюдность Саутворка. Не было обычно стекавшейся к приезду монарха толпы, лишь нищие жались к обочинам и клянчили милостыню. Но даже ремесленники не бросали работу, чтобы приветствовать кортеж венценосца. Кузнецы продолжали стучать молотами у горнов, лавочники толковали с клиентами у своих навесов, клерки пробегали мимо, верховые сторонились, хмуро поглядывая на процессию. Анна понимала – Стэнли был прав и в Лондоне вовсе не рады возвратившимся Ланкастерам.

Они миновали прямоугольную готическую башню Саутворкского собора и по Лондонскому мосту, который никто не потрудился украсить к приезду монарха, пересекли Темзу. Далее начинался Сити. Уже совсем стемнело, но барон все еще не приказывал зажечь факелы, и поэтому встреча с лордом-мэром и его шерифами произошла в полумраке. По традиции король получил таким образом право на въезд в старейшую часть Лондона, и лордмэр, в знак того что временно слагает свои полномочия, вручил монарху хрустальный, украшенный жемчугом жезл, сохранившийся еще с англосаксонских времен. Жезл вручался символически, и король должен был тут же его вернуть, но произошла заминка. Мэр стоял перед королем в своей роскошной пурпурной мантии, а король Генрих, казалось, по-прежнему продолжал дремать в седле. Вокруг послышался ропот, и Анна на Мираже придвинулась к лошади короля и негромко приказала:

– Бери!

Генрих послушно принял жезл и так и остался сидеть с ним.

– Государь, а теперь – верните.

Король приподнял голову и стал рассматривать жезл. В это время кто-то зажег факел, его пламя заиграло на украшениях рукояти жезла, и все увидели, с каким детским любопытством Генрих исследует блестящую регалию. Ропот стал громче. Мэр в недоумении протянул руки.

– Отдай! – резко, словно псу, приказала Анна, и Генрих, вздрогнув, уронил жезл. Тот упал в грязь, вокруг загалдели.

– Плохой знак! – слышалось в толпе. – Король уронил жезл Сити! Не долго ему властвовать здесь…

Анна сжала зубы и пустила Миража вперед. Конь короля тронулся следом, направляясь вверх по склону, вглубь города.

Путь через Сити показался Анне бесконечным. Тем временем дождь усилился, короля пересадили в носилки, и кортеж смог двигаться гораздо быстрее. Полумрак города, шипение гаснущих под дождем факелов, стук закрываемых на ночь ставен, глухой недружелюбный гул столицы – все это действовало на Анну удручающе. Горожане указывали на нее, толкуя насчет ее насквозь мокрого одеяния и того, что король рядом с ней еще более жалок. Кто-то в толпе съязвил, что она-то хоть и хорошенькая, но всего лишь принцесса Ланкастеров, а вовсе не королева, и неизвестно, станет ли ею когда-нибудь.

Выехав на Стрэнд, Анна пришпорила коня и крупной рысью поскакала к Вестминстеру. За ней последовал весь кортеж, прохожие сторонились и чертыхались, когда их забрызгивали грязью.

Во дворе Вестминстера царила суета. Епископ Невиль встретил принцессу на ступенях, широко раскрыв объятия.

– Дитя мое, да ты промокла и вся дрожишь! Какое безрассудство надевать в такую погоду легкий шелк.

Анна пробормотала сквозь зубы приветствие и, предоставив Стэнли и Лэтимеру позаботиться о короле, поспешила в свои покои.

Важная Грейс Блаун, выстроив придворных дам, собралась было произнести речь, но Анна раздраженно оборвала ее:

– Вы что, не видите, в каком я состоянии? Велите лучше принести сухую одежду, легкую закуску и подогретого вина с корицей.

– Но разве вы не собираетесь отужинать в большом холле? Там уже все готово.

Анна лишь вздохнула. Она была слишком утомлена. Единственное, чего она хотела, – добраться до постели.

В огромном, выложенном изразцами камине полыхали сосновые бревна, сложенные высоко, как в погребальном костре. Анна сбросила плащ, потом сняла громоздкий головной убор с мехом, жемчугом и вуалью и облегченно встряхнула тяжелой массой волос. Принесенное служанкой в чаше подогретое вино она несколько минут держала в руках, согревая озябшие пальцы, потом немного отпила, откусила от медового пирожка. На какой-то миг Анна расслабилась, глядя на огонь.

«Я дома, – подумала она, рассматривая мрачную роспись стен. – Я у себя. Это моя опочивальня».

В комнате было тихо. За витражами окон барабанил дождь, пучки свечей отражались на глянцевом полу, как в водах озера. От стен веяло холодом. Даже собак, которые обычно оживляли пустоту покоев, сегодня не было. Тускло мерцала позолота на мебели. И вдруг Анна остро почувствовала, что это вовсе не ее дом, что она здесь чужая, как и везде, где ей приходилось останавливаться. Вокруг нее чужие лица, праздные, равнодушные, лицемерные. И постоянное одиночество, и пустота. Ее отец – единственный, кто был ей защитой, всего себя посвятил борьбе за трон для Ланкастеров. Для Ланкастеров, которые даже не протянули ему руку помощи. Отец ее мужа безумен, со свекровью они враги, сестра предала ее, муж сестры стал изменником, а супруг… Она уже решила, как поступит с ним. Она солжет. Единственный огонек, который станет согревать ее жизнь, – дитя от любимого человека. Завтра же она потребует, чтобы начали приготовления к отъезду. Ей надо торопиться, ибо чем скорее она увидится с мужем, тем вернее спасет себя… и дитя.

Анна внезапно вспомнила о письме Эдуарда, торопливо встала и подошла к резному секретеру. Писем, прошений и петиций накопилось больше, чем она ожидала, но из всей этой кипы она выбрала лишь два пергамента: с красной розой на сургуче от Эдуарда и с медведем – от отца.

Письмо графа Уорвика она решила прочесть первым и уже взялась было за печать, как вдруг ее охватил страх. Не приведи Господь окажется, что отцу по-прежнему ничего не известно… Она знала, насколько Уорвик доверял Кларенсу, как хотел видеть в нем сына и союзника. Граф мог сам связать себя по рукам и ногам – по словам барона Стэнли, он отправил Кларенса за помощью в Глостершир и Уилтишир, а также к лорду Пемброку, стороннику Алой Розы, который держал свои отряды в Уэльсе и обещал явиться по первому же зову Делателя Королей.

Анна сломала печать, развернула свиток – и поразилась еще до того, как прочла хотя бы слово. Никогда в жизни Уорвик не писал так много. Обычно он ограничивался несколькими отрывистыми фразами. Это письмо было не таким.

«Дитя мое, я полагаю, что ты получишь это послание, уже будучи в Лондоне. Я мог бы отчитать тебя за упрямство и за то, что ты, не внемля моим советам, остаешься в Кентербери в такую пору, когда вам с королем следует как можно скорее воротиться в столицу…»

Руки Анны задрожали. Отец ничего не знал о безумии Генриха. Значит, и второе ее послание не достигло цели.

Уорвик писал далее:

«Но могу ли я журить мою девочку, когда сам выказал слабость и нарушил данное слово? Ты поймешь, о чем я пишу, но постарайся простить своего неразумного отца, моя принцесса. Бывают минуты, когда человеку слишком тяжело, когда он настолько несчастлив, что утрачивает власть над собой.

Да, я нарушил слово, Уорвик изменил себе, но, как известно, arcus nimium tensus rumpitur[65]65
  Чересчур натянутая тетива лопается (лат.).


[Закрыть]. Я не выдержал. Прости меня. Ведь если не ты, мой ангел, то кто же еще пожалеет старого, больного Атланта, раздавленного непомерной ношей?»

Анна читала, не узнавая отца. Словно бы не его рука начертала эти строки. Разве это он – сильный, никогда не жалующийся, никогда не доверяющий своих мыслей бумаге? Уорвик, составивший это послание, был совершенно другим человеком.

«Прости меня, Анна, – писал отец, – прости за то зло, что я причинил тебе, выдав за Эдуарда Ланкастера. Я хотел сделать тебя счастливой, могущественной, ослепительной. Мой план оказался построен на песке – твой муж сущее ничтожество, ты несчастна, и я глубоко сомневаюсь в том, что Ланкастерам удастся удержать трон».

Строки расплывались перед глазами принцессы. Не было ничего ужасней, чем сознание того, что Уорвик заранее обрек себя на поражение, за которым не последует ничего, кроме смерти.

«…Ты молода, но я чувствую в тебе ту силу, что пламенела и во мне в дни юности. Твоя сестра – а я люблю вас обеих, как частицы своего сердца, – никогда не приносила мне столько радости, сколько ты, Анна, и благослови тебя за это Господь. Горько сознавать, что я так ошибся, выдавая тебя замуж. Но я заклинаю тебя, дитя мое: что бы ни случилось, держись за Джорджа и Изабеллу, они твоя родня, и только они помогут тебе, а отнюдь не Ланкастеры, которым я в безумии своем отдал тебя.

Прощай, Анна. Я не берусь предсказывать, что судило нам Провидение, но всегда помни, что твой отец до конца исполнил свой долг. Письмо это сожги. Надеюсь, это послание не слишком огорчило и встревожило тебя. Кто знает, может, мы еще свидимся, если Богу будет угодно.

Храни тебя Иисус Христос и его Пречистая Матерь, дитя мое, а я молюсь за тебя и Изабеллу, и, если смерть настигнет вашего старого отца, знайте, что последние его помыслы были о вас».

Анна рыдала как ребенок от бессилия, нежности и ярости. Она не могла успокоиться и все прижимала к груди шуршащий пергаментный свиток.

Скрипнула дверь. Анна была готова послать в ад любого, кто потревожит ее в столь поздний час, но оказалось, что это ее пес – Соломон. Дог, словно приплясывая, пересек зал и, повиливая хвостом, стал кружить вокруг принцессы, тыкаясь мордой ей в лицо и колени. Анна невольно улыбнулась и погладила огромную голову пса. У Соломона были глаза разного цвета, именно это порой придавало его свирепой морде совершенно плутовское выражение. Он радостно заглядывал хозяйке в лицо, тихонько поскуливал, совал голову ей под руку, добиваясь ласки.

– Ты лукавый бес, – улыбаясь сквозь слезы, сказала Анна, – но мне приятно, что хоть ты мне по-настоящему рад.