Текст книги "Песнь крысолова"

Mysterium Iniquitatis[27]27
  Mysterium Iniquitatis (лат.) – мистерия зла. Термин впервые был упомянут в отношении католической церкви в письмах апостола Павла к жителям Салоников. По его мнению, церковь была беременна злом, став своей противоположностью.


[Закрыть]

Мариус

Колкий, морозный воздух ранил легкие. Мариус не знал, сколько прошло времени, но вопреки боли в грудной клетке не мог остановиться. Ему казалось, что он еще не оторвался. Лес не заканчивался. Хотя это должна быть всего лишь небольшая роща на территории больницы.

Реальность преломилась в тот момент, как они пролезли сквозь эту дыру, точно та была не под забором, а меж мирами. Или же это просто проклятое время суток…

Вокруг должен быть другой мир, и пересечь границы этого морока можно было, только выпрыгнув каким-то немыслимым образом из себя. В какой-то момент он решил просто закрыть глаза и бежать, не видя пути.

В ушах колыхалось собственное сбивчивое дыхание.

Вдох.

Выдох.

Вдох.

Выдох.

«Хватит дурить меня, – разозленно подумал он. – Реальность может быть только одна…»

Но окружающий мир с ним не соглашался. Этому не было конца.

Подмогу тоже уже не вызвать. Впопыхах он уронил телефон, и по экрану расползлись радужные полосы.

Внезапно из тумана резко проступило очередное дерево – голый ветвистый дуб. Оказавшись рядом, Мариус потерял ощущение земли под ногами.

Он едва не ткнулся носом в чью-то развороченную брюшную полость. Ноги человека слабо подрагивали, сигнализируя, что тот еще жив. В немом ужасе Мариус поднял голову.

Это был Александр. Его руки терялись в тумане, но их что-то крепило к дереву. По запястьям сбегали тонкие темные струи. Он смотрел на него сверху, все еще живой, слезящимися глазами, которые о чем-то молили.

В этой чертовой мгле обитали только одни существа, способные на такое. И это тоже сделали дети. Мариус ощущал паралич. Они были здесь совсем одни, и тишина казалась чудовищной.

– Н-н-н-у, пожалуйста, – выдавил Полетаев. – Не оставляй.

Господи, как же он цеплялся за жизнь, даже с вывернутыми наружу кишками… Решившись на эту авантюру, Мариус обрек и Луку, и этого несчастного.

– Прости.

Он закрыл глаза и отступил. Сквозь нахлынувший туман послышался вой или плач. Но у Полетаева не было шансов. В глубине души хотелось выстрелить в его голову и прекратить эту пытку. Но он мог только уйти.

«Это ты тоже должен? А кому?»

Медленно Мариус побрел дальше, пребывая в вакууме. Вокруг него тянулось призрачное эхо колокольчиков – единственного звука в этом лабиринте безумия. Ладонь уперлась в одно из деревьев, чья кора обрела очертания недоброй гримасы.

«Чем черт не шутит…»

Эта вещь на красной ленте была из другого мира и повешена кем-то живым. Для живых.

Замерзшие пальцы онемело провели по ней, и колокольчик издал приглушенный перезвон. Ничего не произошло. Стоило ему развернуться, как он споткнулся обо что-то и упал в кучу сырой листвы и иголок.

Из груди вырвался вздох облегчения.

Перед ним возвышался ветхий амбар, а за ним вырисовывался угрюмый корпус клиники. Мариус перевернулся на спину, все еще тяжело дыша. Звезд над головой не было, в небе просто выключили свет.

Слух привлекли звуки приглушенной речи. С трудом он оторвался от земли и похромал вдоль стен амбара. Неподалеку от него на полене торчал живой и невредимый Джей Пи. При виде него отлегло от сердца.

«Слава богу, она с ним ничего не сделала…»

Хотя не покидало противоречивое чувство, что во всей этой истории в наибольшей опасности находится сама Санда.

Джей Пи между тем был не один.

Рядом с ним на одно колено присел незнакомый мужчина в длинном пальто. Он выглядел заурядно и напоминал банковского клерка, но смотрелся странно. Словно ему здесь было не место.

Меж ним и Джей Пи что-то происходило. Подросток уставился в землю, лицо закрывали спутанные курчавые волосы. На виду остался только упрямый острый подбородок со спаянными губами.

Мужчина ласково смотрел на него и почти увещевал. Мариус не слышал, но казалось, что его слова проникают в Джей Пи против его воли. Тот выглядел упрямым и сломленным одновременно.

Осторожно Мариус подобрался ближе и наконец уловил отголоски слов, ему не предназначавшихся:

– …а что скажет твоя мама, ты подумал? Убегая от них, обвиняя… ты никогда не спрашивал, зачем они сделали то, что ты порицаешь? В основе таких поступков зла нет. Это любовь. Абсолютная, всепоглощающая любовь к еще не рожденному существу. Если ее некому отдать, она высушит. Почему же любовь должна быть преступлением? Твои родители не виновны. Возможно… виновны мы. Дилеры. И «МИО-фарма», как безликая структура. Обвини Крупке, если хочешь. Но твои родители нашли решение, чтобы дать жизнь.

– И почему моя жизнь ценнее жизни Михи? – тускло спросил Джокер. – Или других детей, которых забирала Санда?

– Спрашивая себя о справедливости, ты никогда не найдешь ответ, – мягко поправил его странный мужчина. – В жизни нет правильных или неправильных поступков. Как нет и ценных жизней. Есть двери. Твои родители нашли дверь. Все остальное тебя не должно волновать.

Послышался тусклый смешок, и Джей Пи вскинул кудлатую голову. В его глазах застыло безмолвное упрямство, но он уже был сломан. И произошло это, вероятно, до того, как Мариус пришел.

– Ты знаешь, для чего Крупке изучал подменышей? – вкрадчиво спросил мужчина, терпеливо вглядываясь в лицо подростка. – Уверен, ты был близок к правде. Ты ведь очень умный, Жан-Паскаль. Культу уже пришел конец. Крупке достиг революции в исследовании бесплодия. На основе ДНК подменышей и биомассы Матери они создали уникальный регенератор. Он действует по принципу настройки организма на репродуктивность, решая любые причины бесплодия: патологии, травмы, хронические болезни, иммунитет, отклонения в строении хромосом. Я слежу за деятельностью клиники, моя работа – быть в курсе, хотя я уже давно не у дел. «МИО-фарма» скоро начнет массовый запуск регенератора на фармацевтические рынки. Он прошел все клинические тесты. Побочных эффектов нет, препарат безупречен. Больше не потребуется людских жертв. Не нужны будут все эти крысоловы, дилеры и прочий сброд, работающий на культ. Излечение от бесплодия перестанет быть эксклюзивной роскошью для богатых, как, например, твои родители и другие клиенты «Туннеля». Разве остальные люди не заслуживают этого лекарства? И в этом, к сожалению, теневая правда любого добра. Его выводят на основе противоречивых, аморальных поступков. Научный поиск всегда имел серьезные столкновения с этикой. Эксперименты на животных служат во благо людей. Сифилис изучали на чернокожем населении Америки. И если ты, мальчик, любящий задавать вопросы, спросишь себя, какими средствами было достигнуто любое человеческое благо, то усомнишься в сути этого блага. То, что люди называют из страха злом, испокон веков служит добру. Здесь испытываешь боль только от собственных заблуждений.

– Поэтому «МИО-фарма» убила Крупке и детей? – глухо спросил Джей Пи. – Потому что они знали правду о цене их панацеи?

– О нет, – покачал головой его собеседник. – «МИО-фарма» планировала избавиться только от подменышей. Но кое-что пошло не так. Пациенты каким-то образом вырвались из камер. Они устроили Крупке свой суд. Дети, лишенные любви, всегда голодны. Может… тебя это даже обрадует. Но это уже не твоя забота. Нам пора идти, Жан-Паскаль. Из всех живых, кто сейчас остался в этой клинике, ждут дома только тебя.

Мужчина поднялся с колена и протянул Джей Пи руку. Тот не пошевелился, глядя в сторону.

– Идем.

– Что будет со Зверем и Сандой? – наконец неохотно вопросил Джей Пи. – Я не знаю, где они. Все убежали. Сначала она, за ней Зверь…

Ему послали неоднозначную усмешку, в которой точно надломились свет и тень, или это было причудливое искажение полумрака.

– Все, что здесь осталось сделать, – для Санды. И поверь мне, она справится.

– Я… я должен помочь, – помотал головой Джей Пи, по-прежнему глядя в сторону. – Они не смогут сами. Я читал записи Крупке в блокноте… Портал к Матери все еще открыт. Пока его не закроют, здесь будут происходить чертовы аномалии… В пространстве дыра в другой мир. И дети все еще на свободе где-то между. Это нужно закончить.

И он вдруг поднял к мужчине умоляющий взгляд.

– Пожалуйста. Вы же знаете это все. Нельзя это так оставлять.

Незнакомец склонился над Джей Пи и повторил:

– Это не твоя забота. Жан-Паскаль, прошу. Я не хочу тебя принуждать.

– Ой, как страшно, – привычно нахамил подросток, но вдруг посмотрел на него с каким-то новым пониманием.

Мариус не был уверен, стоит ему выйти из укрытия сейчас или нет. С подвернутой ногой он был в уязвимом положении, и еще неизвестно, есть ли у этого типа оружие. Вспомнился рассказ Полетаева о том, как они говорили в клубе с инициатором культа, неким Новаком. По всем признакам это был он. Бывший дилер «Туннеля».

Внезапно Новак повернул в его сторону острый профиль, и Мариусу показалось, что он его увидел во тьме.

«Что ты будешь делать здесь один, дебил? – вопрошал он себя. – Вокруг творится какая-то паранормальная чертовщина».

Новак, точно подгоняемый чем-то, стремительно ухватил Джей Пи за руку и заглянул в лицо странным взором. Джей Пи вдруг повел себя как кукла на шарнирах: аккуратно переставил ноги и нехотя встал. Новак приобнял его за плечи, и оба двинулись прочь. Видимо, этот тип знал еще какую-то лазейку на территорию, и явно посуше той, из которой вылез следователь.

Мариус помнил упрямство Джей Пи и его вредность. Не верилось, что этому носатому удалось так легко его убедить одними словами. С этим мелким что-то сделали, и после всего, что он узнал и увидел, Мариус испытывал только замешательство и такую незнакомую, пугающую неуверенность. Хотелось надеяться, что Джей Пи действительно увели домой…

Морщась от боли в ноге, следователь дошел до полена и поднял забытый блокнот. Если то, что он услышал, – правда, то «МИО-фарма» была второй руководящей дланью процесса. «Туннель» решал нужды клиентов, а корпорация работала на основе культа над этой проклятой панацеей.

В записях было мало конкретного. Имена детей-подменышей. Даты циклов.

На последних страницах внезапно нашлись связанные абзацы, наспех внесенные нечитаемым почерком.

«…количество незакрытых циклов аккумулирует антиэнергию Матери. Пациентов необходимо начать утилизировать исключительно посредством ритуальной рекурсии. Реальность Матери все чаще перемежается с нашей. Трое из персонала пропали. Скажи Шимицу, что нам нужен Новак. Мы не можем завести их обратно, Мать их не принимает…»

Похоже, что это незаконченная записка… Судя по скачущим буквам, Крупке был в лихорадке. Другие записи не отличались аккуратностью, но эту точно писали с ручкой в зубах.

Это было не все. В конце блокнота имелся бумажный кармашек, и в нем лежал свернутый листок. Судя по текстуре бумаги и обтрепанным краям, ему было много лет. Чернила почти выцвели, но почерк явно отличался.

Дорогой Рихард,

Прошу Вас еще раз все тщательно обдумать, потому что назад пути не будет. Я буду счастлив исполнить Ваше желание, но не несу никакой ответственности, если Вы нарушите условия сделки или случится что-то непредвиденное.

Прежде чем Вы дадите мне окончательное согласие или же, наоборот, оставите это письмо без ответа, позвольте рассказать одну древнюю легенду. Она даст Вам подсказки на те вопросы, на которые я не успел ответить при личной встрече.

Жила-была в давние времена одна несчастная женщина. Несчастная, ибо она не могла иметь детей, но очень хотела. Однажды набрела она на странную расщелину в земле, откуда доносился некий голос. Голос спросил ее, чего она желает, и она сказала, что ребенка.

Тогда голос предложил спуститься ниже и взять его. Женщина услышала детский плач и ощутила, что так может плакать только ее дитя. Стала она спускаться в ров, но поскользнулась и упала. Кровь из ее головы окропила ту землю, и так возникла великая Мать. Дух женщины объединился с колдовской почвой, и с тех пор место прозвали святым. Если спуститься в тот ров и попросить дитя, Мать даст вам ребенка. Но взамен просящий должен принести чужое дитя ей.

Вы понимаете, что нужно для начала этого ритуала. Бесплодная женщина, желающая иметь ребенка. Она станет чревом и родит Вам столько детей, сколько захотите. Вы должны будете окропить ее кровью землю. Так создастся портал.

Вы спрашивали, что, если захотите избавиться от портала. Своими руками это сделать у Вас не получится. Закрыть может только истинная мать, пришедшая туда за своим ребенком. Также закрыть портал сможет безгрешное дитя, которое заполнит пустоту чрева Матери навсегда. Как вы понимаете, это на самом деле сложная игра смыслов, но она должна быть подвязана к чужой плоти. Еще раз обдумайте.

Если решитесь, напишите Ваш ответ и оставьте по указанному абонентскому ящику через два дня. Курьер заберет. Это письмо лучше уничтожить.

С уважением,

Анджей

Если сказку сделали былью, то сюжет оказался прескверный. Мариусу с трудом давалось представить суть ритуала и осознать всю реальность этих оккультных манипуляций. Однако другой правды не было. Новак, как и все дилеры, ничего не делал своими руками, но передал врачу опасные, страшные знания. Расшифровывая это послание, он сказал бы, что Крупке привел к Новаку некую женщину и убил ее ради ритуала. Таким образом возник противоестественный способ получения детей.

Мариус засунул блокнот во внутренний карман пальто: пока он был его единственным вещественным доказательством.

Но если Новак был здесь только что, значит ли, что он остановил свой злосчастный ритуал?

Окружающий мир казался дружелюбнее той реальности, но по-прежнему не внушал доверия. Мариус также уяснил, что Санда все еще где-то на территории, а с ней, следовательно, и Зверь. Нужно было обыскать клинику и найти работающий телефон.

По-хорошему говоря, следовало задержать Новака, но он не мог разорваться. Этот путь начался по следам Санды, через которую удалось бы подобрать ключ ко всему тайному миру «Туннеля». И сделать это надо как можно быстрее. Что-то подсказывало: если он упустит некий момент, ее больше не вернуть.

Мариус побрел вперед, стараясь не наступать на больную ногу. У амбара царил жуткий смрад, но сам он оказался пуст. Здание казалось вымершим, от него исходила аура абсолютного тлена.

Крупке так и не пояснил, как закрыть чертов ритуал, чтобы прекратить весь этот кошмар. С реальностью за пределами Мариусу точно не совладать.

Подобрав у амбара лом, он выломал навесной замок главного входа в клинику и около часа проблуждал в шорохе собственных шагов. Ничего здесь не было. Темнота хоть глаз выколи. Слабый луч фонаря выхватывал жуткие картины – кандалы, странную плесень на стене, следы грязных детских ног – почему-то даже на потолке. Но он был тут один. Подменыши попрятались по углам, и мир застыл в ожидании… чего-то. Или кого-то.

Вопреки плохой видимости удалось различить, что эта ветвистая, похожая на сеть сосудов гниль имела одно направление. Прожилки тянулись всегда вправо. На верхних этажах они смотрели вниз. Словно что-то влияло на их форму, определяло направление…

Мариус последовал за плесенью по коридору первого этажа, пока не дошел до двери, ведущей в подвал. Узор плесени вокруг дверного косяка напоминал уродливый цветок и утекал вниз вдоль лестницы.

Здесь было светлее, но не от ламп. Красное свечение исходило откуда-то снизу.

Пистолет был наготове, хотя оружие интуитивно казалось ему самой бесполезной вещью во всем здании. Наконец он добрел до последнего проема, ведущего в просторный зал с низким потолком.

Кровавая плесень цвела на полу и стенах, а загадочный свет исходил из Т-образного бассейна посреди помещения. В нем словно полыхало пламя, но не было и следа огня.

Над бассейном, уперев ладонь в пол, присел Зверь, уставившись слепыми глазами в красное марево. Мариус испытал приступ колоссального облегчения при виде него. Зверь отрешенно поднял голову на звук его шагов, но не двинулся с места.

– Это Мариус, твой друг, – как можно ровнее и спокойнее сказал следователь. – Еще не забыл меня?

Зверь молчал; казалось, будто он ждет. Как и все здание. Как и весь мир вокруг. И этим долгожданным гостем явно был не Ионеску.

– Зверь хочет рассказать, что тут творится? – На всякий случай Мариус решил сохранить дистанцию. Он помнил, как тот в прошлый раз чуть его не смял в гармошку.

Да и ближе к бассейну не хотелось подходить. Почему-то было страшно заглянуть туда.

– Не вовремя, – вдруг произнес Зверь хриплым голосом. – Она скоро должна сюда прийти. Тебе нельзя вмешиваться. Это мой долг.

Поразительно. Он вдруг заговорил, как обычный человек. Без этого третьего лица, делавшего из его речи кукольный театр. Неужто вспомнил себя? Зверь выглядел таким же, но что-то в нем действительно стало иным.

– Я здесь только чтобы помочь. Когда ты уже запомнишь, что я не враг. Ты ждешь Санду?

– Уходи, – тем же отрывистым тоном ответил Зверь. – Я не хочу убивать.

Изо рта Мариуса непроизвольно полился нелепый смех.

– Значит, ты уже понимаешь свои желания. Почему же никогда не давал нам о них знать? Шимицу тебя недооценила. Да и я тоже. Ты же знаешь, что я иду до последнего. В этом деле – вся моя жизнь. Я уже много лет расследую исчезновения детей. Ты можешь мне помочь, рассказав больше.

Вместо ответа парой резких прыжков Зверь преодолел разделявшее их расстояние.

– Остановись. Ты силен, но ты смертен, – предупредил его Мариус, напряженно взирая исподлобья. – Я не хочу вредить. Только знать правду. Ради нее это все.

Зверь застыл напротив, устремив к нему выцветшие глаза, и его намерения невозможно было предсказать. Внезапно он накинулся на него, как большое, хищное животное, и повалил на землю. Мариус успел выстрелить куда-то в живот. Зверь зашипел и выбил ладонью оружие. Затем, несмотря на кровоточащую рану, он молниеносно оторвал следователя от пола, не дав ему опомниться. Обе руки оказались скручены мертвой хваткой.

Их молчаливая борьба продолжалась и на лестнице, пока Зверь волок его наверх. В голове Мариуса застыли его слова – он не хочет убивать. Но ведь мог его в крошево смять на этом полу…

Все стало ясно у амбара. С силой Зверь зашвырнул его внутрь и захлопнул дверь. Снаружи послышался лязг тяжелого засова.

– Ты должен помочь Санде, когда все закончится. Ты сам этого хочешь. Но не можешь решиться.

Послышались удаляющиеся шаги. Сквозь деревянные доски было видно, что, сгорбившись, он спешил назад в клинику. Мариус даже не видел толком, куда попал, только помнил горячие брызги на своих руках. С ранами в животе некоторые живут по несколько дней.

Что же там должно произойти, у этой дыры в ад?

Ответ предстал перед его глазами буквально через мгновение.

Из-за деревьев появилась фигура человека. Он узнал длинные руки с паучьими пальцами и растрепанные черные волосы. Санда шла, неестественно выпрямив спину, и ее шаг был отрывистым и жутким. Она будто надламывалась с каждым движением. Зрачки остановились в одной точке. Она двигалась как ожившая кукла вуду, но ее толкала вперед некая страшная сила.

Позже он увидел и их.

За ней брели дети Вальденбруха. Маленькие, истощенные тела в белых пижамах повторяли каждое ее движение и свили совершенную живую цепь.

Некоторые уже были ему знакомы, они повстречались и с Лукой в самом начале. Но были и новые. С ужасом он вглядывался в синие, обескровленные лица, скорченные улыбки и злые глаза. С их приходом возникло ощущение некоего потока, выдавливающего привычный мир с его места. Сантиметр за сантиметром надвигалась их реальность-укрытие.

Санда не видела поваленные бревна, но интуитивно знала, где обойти. Дети повторяли каждый ее шаг. Они и не думали броситься врассыпную. Эта процессия не знала конца.

Мариус насчитал более восьмидесяти детей, а по данным полиции пропало двадцать три пациента. Остальные, вероятно, – другие поколения, жившие в клинике раньше, которых не удалось утилизировать и о них не было достоверных данных.

Все дети по одному скрывались в здании. Процессию замкнул безногий мальчик. В отличие от других он не шел, а полз, но взгляд оставался таким же горящим и страшным, как и у предшественников.

Никогда Мариус не сможет изгнать из памяти эту картину, полную безмолвного ужаса. Это Санда вела их. В нее точно кто-то вселился. Гамельнский крысолов, черт бы его драл.

Куда она их ведет?

Слишком много вопросов. Смысла искать на них ответ, сидя взаперти, не было. И как же тут воняло.

Мариус нащупал в кармане уцелевший фонарь и включил его. Луч выхватил какие-то бочки, а когда он обернулся, то наконец узрел источник запаха.

Позади него на мясных крюках были сгнившие тела. Остальные лежали грудой на полу. На них имелись ошметки медицинской формы. На груди некоторых все еще висели бейджи с именами.

Полчаса назад он обыскивал амбар и видел пустоту.

Уже не требовалось много времени, чтобы наконец разгадать пропажу персонала и пациентов. Ритуал затащил их всех на изнанку реальности, здесь они и умерли, причем не своей смертью. Разодранные животы напоминали смерть Александра. Это сделали дети. В отместку, от голода, ненависти… Или потому что они нелюди, порожденные злым чревом.

Луч фонаря скользнул по бейджу ближайшего тела, в чьем лице копошились личинки.

«Рихард Крупке».

Мариус повернулся к расщелинам в досках, лихорадочно обдумывая свое положение.

Зверь не стал его убивать умышленно. У него был план, он знал что-то о будущем, чего не знал Мариус. Значит, и выбраться отсюда возможно, раз речь идет о помощи Санде.

Она его пугала. До чертиков, до заворота кишок. С самого начала он подозревал, что с ней что-то не так. Образ жертвы граничил с чем-то другим: жестоким, беспринципным и бесчеловечным. Разве можно воровать детей, будучи человеком? Ничего от него в ней не осталось.

«Вы должны ей помочь…» – эхом звучал голос Зверя.

Мариус уже давно перестал понимать, кому и что должен в этом деле.

Обыскав помещение, он нашел лопату и вставил ее в ближайшую крупную расщелину. Потребовалось около пятнадцати минут, чтобы расшатать доски. Наконец они поддались, и он смог вырваться из смердящего ада.

На улице он заметил, что сырость вернулась и все подернулось тем самым вязким туманом, в котором растворялись части собственного тела.

Колокольчиков больше не было слышно. То ли они остались где-то далеко, то ли выхода отсюда уже больше нет. Мариус побрел к зданию клиники, не имея ни оружия, ни поддержки живых.

– Помочь, – бормотали растрескавшиеся губы, и слово пропитывалось каплями крови. – Как же тебе помочь, когда ты сама и есть беда?

Эпилог

Just about a million ways to harm you All the things I shoudn't say Are the things that when I want to make you happy Only comes out of me

Существует миллион способов причинить тебе боль,

Когда я хочу сделать тебя счастливой,

Из меня выходят только те вещи,

Которые мне не следует произносить.

Skott, Porcelain

Все, что знает крысолов, известно мне. Ведь он – это я.

Увидев друг друга, мы обменялись знаниями, и темнота, в которой я слепо шарила, обернулась расшитым полотном. Узор его пугающий, но его соткала я сама.

Мы идем рука об руку: Санда с петушиным пером в волосах и Санда-тень. За нами – дети. Подменышей нельзя убить, это не люди. Они выбрались из-под земли, собрали себя по частям и со мною наконец обрели цель.

«Тебе решать, о чем играет крысолов».

Новым зрением, подаренным Новаком, я вижу, где источник культа. Он заметен издалека. Нижние окна больницы горят неспящим красным. Оказывается, мир с изнанки все время подавал мне знаки, это я была слепа.

Шаг за шагом мы движемся к свету, который виден только нам. Я веду к нему детей, чтобы все завершить, даже если это означает конец нас двоих. Мне стало ясно, как это сделать. Не к этому ли все шло?

Из здания доносится зов, и это беззвучный плач, исторгаемый самой землей. Плач по ним всем. Мы вливаемся внутрь, и в какой-то момент я верю, что мы – единый организм. Наши тени на стенах выглядят причудливо: фигуры кажутся неестественно вытянутыми и большими.

Медленно мы спускаемся навстречу зову. Мне тяжело идти, потому что шествие детей точно проходит через мое тело. Кажется, что не осталось от меня почти ничего. Суть нуля – в отсутствии других значений, и к этому я все-таки приблизилась. Сопротивлялась только память.

Вот и знакомый зал со странным бассейном. Он уже до краев наполнился кипящей алой жидкостью, и в ней что-то беспокойно движется, но что – не различить.

Дети за мной замирают, и я поднимаю взгляд.

– Привет, – говорит мне Родика.

Она сидит на краю бассейна, и, как другие, одета в белую больничную пижаму. Спутанные волосы спадают на левое плечо, прикрывая один глаз. Другой открыт и взирает на меня со знакомой пристальностью. Я знаю этот взгляд. Будто она тебя проверяет.

Она беззаботно болтает ногами в красной жиже, и в зале наступает особенная тишина.

– Привет, – нарушаю ее я. – Давно не виделись.

Мне посылают улыбку сквозь щербатые зубы. Словно и не было этих лет.

– Я же знала, что ты придешь. Ты не могла иначе. Просто это было очень долго.

Вижу, что в бассейне копошится что-то еще. У самой поверхности дрожат странные белые личинки.

– Знаешь, что это? – свистящим шепотом спрашивает Родика. – Еще не рожденные дети. Они ждут. Ждут, что придут папа с мамой, которые их хотят. Когда-то так делали и наши родители.

– И ты их ждала?

Родика заговорщицки смеется и мотает головой.

– Вообще-то не их. Хочешь… расскажу? Это будет наш секрет. Как с тем мертвым мужчиной в парке. Ты ведь так и не узнала правду. Это я его убила. И все хотела тебе показать. Думала, ты поймешь, но ты рассказала родителям. Я на тебя так обиделась тогда…

Усаживаюсь напротив нее и внезапно понимаю, что крысолова больше нет рядом. Все это время я была в странном бреду, и казалось, что мы идем рука об руку. Провожу на автомате по волосам, и на ладонь падает красное перо.

Родика улыбается, и в ее глазах читается понимание.

– Мы все отсюда вышли. Я. Крис. Тоби. Все, кто за тобой. На самом деле… мы помним, что было до нашего рождения. Многие сюда приходили, ступали в эту воду и просили подарить им дитя. Когда они выходили наружу, их желание исполнялось. Однажды сюда зашла и наша мама. Она ныряла так глубоко, как не осмеливались другие. Плакала, просила. Ей не было страшно или противно. Я вползла меж ее ног, прямо туда, в животик, и стала ждать. Она принесла с собой запах другого человека, которого пыталась любить как ребенка, но не смогла. Зато этого человека сразу полюбила я. Это была ты, Санда. Я проделала этот путь, чтобы прийти к тебе. Разве ты не знала? Мне казалось… ты всегда это знала.

Ее слова доносятся издалека, или же я пытаюсь не слышать правду, но получается плохо. Движение в красной воде отвлекает. Я отстраненно думаю о разных вещах.

Например, то, что внизу, не имеет тела и права на жизнь, но ему, оказывается, известна любовь.

Или все кричали, что Родики не существует. Это ритуальный выкидыш, желание без тела. Я не знаю, что Новак создал, но от его созданий исходит тоска по тому, чем они никогда не будут. Плач Матери в бассейне звучит уже внутри меня, и она просит лить слезы вместе с ней. Но я давно разучилась плакать. Просто понимаю, что это безымянное нечто глубоко несчастно и мучается в тисках своей ритуальной удавки.

– И я ждала тебя, Санда. Писала тебе. Мать исполнила мое желание и отправила мою записку. Она вовсе не злая, – кивает на бассейн Родика. – Она всегда выполняет то, что ты хочешь. Просто в ней пусто, и ей нужны дети. Но уже все. Ты здесь.

– Верно, – наконец произношу я. – Это было долго, но я пришла.

– И теперь?

– Теперь нам пора домой.

Родика вытягивает руки-веточки, и я поднимаю ее. Она ничего не весит, я едва ощущаю ее пальцы, вцепившиеся в меня изо всех сил. Красная жижа под нами начинает бурлить сильнее, и посреди бассейна образуется крупный водоворот. В нем – темное отверстие, из которого все громче доносится пение-плач.

Осторожно я ступаю по небольшому трапу и почти сразу погружаюсь по пояс. Мысленно велю идти следом, и дети начинают спускаться один за другим.

Я отправляю каждого в самое сердце воронки, и они исчезают в ней с послушанием и спокойствием. Мы с Родикой стоим в стороне и ждем. Она крепко держится за меня и умиротворенно сопит.

Время проходит быстро. Все до одного подменыши возвращаются к истоку. Водоворот затягивает их, и они пропадают в другой реальности, откуда и вышли. Когда уходит последний, приходит и наш черед.

– Домой? – спрашивает Родика, поднимая ко мне внезапно ставший сонным взгляд.

Я киваю и двигаюсь к воронке. Тело дрожит и непроизвольно отдает себя тяге. Нас с Родикой накрывает красной волной.

Все, что я должна была дать тебе, – это любовь, за которой ты отправилась из одного мира в другой.

Я не знаю, почему ты выбрала меня. Сквернее человека на самом деле не найти. Но теперь я готова к тому, что ты у меня просила все это время.

В этом смысл нас двоих.

На полпути меня настигает чужое отчаяние, не похожее на муки здешних детей. Меня тянут назад вопреки инерции водоворота.

Внезапно красная волна сходит, и надо мной проступает очертание Зверя, который за волосы тащит меня из воронки. Родики больше нет. В водовороте исчезает большое червеобразное существо, а меня удерживают вопреки чудовищной, потусторонней тяге.

– Нет, нет, нет… – беззвучно говорю я, потому что Зверь не понимает.

Я должна закрыть эту дыру собой. Нет другого способа это закончить.

Но он подтаскивает меня к кромке бассейна и нечеловеческим рывком выдергивает на поверхность. Меня бьет дрожь, и я ощущаю себя выброшенной на берег рыбой.

– Что… ты… наделал… – еле ворочаю я онемевшим языком.

Зверь смотрит в мои глаза, и впервые кажется, что он меня видит.

– Новак объяснил мне. Он сказал, что это могу быть и я. Тебе в их мире не место.

С этими словами он соскальзывает в бассейн, и сила круговорота забирает его вместо меня. Красные брызги заполнили все помещение. Я больше не вижу Зверя. Я больше и не увижу.

Горло сводит в немом плаче.

Столб алой воды внезапно поднимается до потолка и бьет в него со всей силы. Слышится треск и грохот. Отовсюду летят куски стен и кафеля. Землю сотрясают кошмарные толчки, и меня подбрасывает вверх.

Раздается звук обвала, и я не знаю, где я. Под землей или над ней? Что-то наваливается сверху, и я замираю. Я хочу, чтобы это был конец.

* * *

Бок ноет, и я стону от боли. Пытаюсь сделать движение, но понимаю, что надо мной какая-то тяжесть. Глаза раскрыть тоже нелегко, к векам пристала вязкая пыль. Упираю израненные руки в упавшую на меня плиту и с силой отталкиваю ее.

Как нелепо, что инстинкт выживания сильнее желания сдохнуть.

Я нахожусь среди обломков, а надо мной брезжит слабый утренний свет. Помещение наполовину обвалилось. Там, где была лестница, – завал, а на месте бассейна – дыра, и в ней никого нет. Только везде липкая, красная жидкость, похожая на кровь. Я в ней с головы до ног.