Текст книги "За тихой и темной рекой"

– Говорите, пацана арестовали? Возле него железяка лежала?

– Так точно. В сенцах он.

– Чего ж со старика начали? Этого сопляка бы и прижали. Железный прут… Это получается, они загодя готовились к драке? В Китайке железо бесхозное нигде не валялось. Давайте сюда пацана!

Молодой жилистый паренек вовсе не испытывал страха перед грозным начальством, как того ожидал Владимир Сергеевич. Наоборот. Из-под тёмной чёлки на губернского полицмейстера смотрели узкие зрачки с ненавистью и непокорностью.

Киселёв даже оторопел. За китайцами подобного ранее не водилось, даже если речь шла о золоте. Но и тогда китайцы вели себя сдержанно, пристойно. А тут – откровенный протест!

– Как тебя зовут, отрок?

Китайчонок молчал. Только в глазах бегали бесенята.

– Твой отец сказал, тебя зовут Ли? Это правда?

Бесенята нагло корчили рожицы.

– Может, он тебе не отец? Дядя? Сосед? А кто был тот человек, который затеял драку?

На сей раз лицо мальчишки перекосила наглая улыбка. Владимир Сергеевич отвёл взгляд и процедил сквозь зубы:

– Значит, не будем говорить? А может, ты по-русски не понимаешь? – Мальчишка молчал и только улыбался. Киселёв повернулся в сторону Анисима Ильича. – Кнутов, поговорите…тут. А я выйду, подышу…

Приказ не оставлял никакой двусмысленности.

Через минуту Киселёв услышал жуткий вопль, в котором была боль вперемешку со страхом. Потом крик повторился, после чего Кнутов крикнул:

– Мы имеем желание говорить!

Киселёв вернулся в барак, чуть не споткнувшись о причитающего на пороге старика, и увидел картину, от которой его замутило. Китайчонок катался от боли по полу, судорожно сжимая неестественно вывернутые пальцы левой руки. Кнутов ногой придвинул табурет, поднял за шиворот мальчишку и бросил того грудью на стол:

– Рассказывай. И не сюсюкай, – Анисим Ильич повернулся к Киселёву. – Он по-нашему лопочет не хуже нас с вами.

Мальчишка выл, баюкая покалеченную руку.

– Зачем так-то? – Владимир Сергеевич чувствовал тошноту – во время пыток Киселёву присутствовать ещё не доводилось.

– Да ничего, – Кнутова усмехнулся. – До свадьбы заживёт. Опять же – правую руку я ему сохранил. Так, – сыщик схватил пацанёнка за локоть, – Рассказывай, что там вам наобещал китаец?

Мальчишка завыл от боли. Пол поплыл из-под ног Владимира Сергеевича, сознание куда-то начало проваливаться, и крупное, беспомощное тело губернского полицмейстера рухнуло на деревянные половицы. Кнутов сразу бросился к Киселёву, оставив китайчонка без присмотра. Мальчишка, воспользовавшись моментом, вскочил на стол, и прыгнул в окно. Выстрел, раздавшийся на улице, заставил Анисима Ильича кинуться к распахнутой раме. Мальчишка, пробежав всего несколько шагов на свободе, поверженный выстрелом казацкого карабина, шлепнулся лицом в грязь. Кровавое пятно на спине под дождем становилось все шире и темнее.

Кнутов вытер ладонью с лица капли дождя и пробормотал:

– Всё, – он всердцах плюнул. – Теперь будут молчать. Все до единого.

За спиной Анисима Ильича послышался стон. Киселёв приходил в сознание. Кнутов матюгнулся, поднял тяжёлое тело полковника и посадил на лавку, прислонив Владимира Сергеевича к стене.

– Прямо не сыщик, а кисейная барышня… – пробормотал Кнутов и осмотрелся: поесть бы чего. Анисим Ильич налил в стакан воды, медленными глотками осушил его. Пацан что-то крикнул по-китайски, когда Кнутов крутанул ему мизинец…Вроде, про несколько дней… Анисим Ильич знал китайский плохо, на уровне «хао-хэнь хао», а потому в тот момент решил, будто мальчишка дал согласие на беседу. Пацан орал благим матом, что осталось несколько дней…Что за дней? Да какая разница? Теперь-то…

Мозг следователя заработал на всех оборотах, только теперь в другом направлении. Итак, размышлял Анисим Ильич, некий китаец решил навестить своих соплеменников. Два дня ему понадобилось, чтобы поработать с местным молодняком. За ним кто-то стоял. Так сказать, прикрывал его. Уголовники? Политические? Нет, ссыльные только и мечтают, как бы поскорее вернуться на «большую землю». Им буза ни к чему. А вот если кто из купчишек задумал переделать уже устоявшийся торговый мирок Благовещенска, тому данная акция была очень даже в руку. И это вполне могла быть «большая» личность. Что на самом верху. Ну, в таком случае дело будет смердеть долго – скоро про него не забудут.

Владимир Сергеевич застонал, но глаза не открывал, видимо всё ещё плохо себя чувствовал.

Анисим Ильич снова налил воды. Сопоставив кое-какие факты последних дней, он сделал для себя вывод. В городе до приезда титулярного советника из Петербурга не было никаких сомнительных происшествий. И только с появлением Белого, всё вдруг закрутилось, словно аттракционное колесо. И ещё как закрутилось. Да, конечно, чиновник мог числиться за столичным ведомством. И инспекцию ему могли организовать официально. По его личной, или чьей-то свыше, просьбе. Воспользовавшись моментом, и рассчитывая на то, что никто не станет в провинциальном городе подозревать человека «оттуда», он и занялся темными делишками. И смерть Бубнова, наверняка, связана с ним. Может, чиновник получил на купца некий материал, однако, Кузьма Бубнов, с его мужицким духом, не поддался шантажу, вот и получил два ножевых ранения. Правда, в сей гипотезе имелось некое противоречие: если преступление совершил Белый, то как он мог войти в доверие Кузьме и свободно прийти в гости? А может чиновник нашёл подходы к госпоже Бубновой? Или к её служанке? Кнутов тряхнул головой. Так быстро и стремительно? Белый – Казанова? Бред.

Размышления следователя прервались криками Селезнёва, который, разбрызгивая грязь, вбежал в комнату.

– Анисим Ильич! Ваше благородие! – с одежды помощника стекала вода, волосы на голове слиплись, от сапог образовались грязные лужи, на что он не обращал никакого внимания. – Ещё одна беда! Только что приехали с пристани. «Селенгу» китайцы обстреляли. С того берега. Есть убитые…

… Анна Григорьевна поставила на стол горячую сковородку с жареной на сале картошкой, солёную рыбу, зелень, и, к радости Семёна Петровича, полную, под пробку, бутылку водки.

– Это я понимаю! Уважила Анна Григорьевна гостя, – атаман наполнил стопки. – Давай, Владимирыч, по одной, и кумекать дальше будем.

На сей раз Белый, выпив, чуть не задохнулся. Огненная жидкость упала в желудок и принялась выжигать внутренности.

– Что это? – Простонал Олег Владимирович, впиваясь зубами в помидор.

– Первач. Точнее, самогон. У меня ж атаманша-то с Украины. А ты Владимирыч, не боись. Оно скоро пройдёт. И главное, голова от неё свежая – свежая. На картошку-то налегай…

На «ты» они перешли как-то сразу, без каких-либо предисловий.

Врать атаману Белый не стал. Открылся сколько мог. И не только потому, что Семён Петрович его ложь сразу бы раскусил. Без верной помощи как в городе, так и здесь, в пограничном посту, ему было никак не обойтись. Картавкин внимательно выслушал, погладил лысину и тяжело выдохнул:

– Ладноть, будем считать, что верительные грамоты получены. А потому, гость дорогой, давай будем есть. А заодно я тебе кое-чего покажу.

Семён Петрович опрокинул еще стопку водки, выглянул через дверной проём – чем занята супруга, задёрнул ситцевую занавеску, достал из кованого сундука самодельную карту местности, снова налил себе, выпил и показал Белому, хоть и рукой нарисованный, но довольно точный план местности. Чиновник даже присвистнул от удивления. Такой точной схемы расположения укреплений в Марково и вокруг, на русской стороне и на китайской, не было даже у губернатора. Из чего Олег Владимирович вывел: атаман казакам достался отменный.

– Сами рисовали? Или кто помог?

– Сын мой, Витька. С дружком-китайчонком сделали. В мае. Что-то, конечно, уже не так, считай, два месяца прошло, но, в целом – сходится.

Олег Владимирович внимательно исследовал схему укреплений. После чего задал вопрос, который давно вертелся на языке:

– Семён Петрович, сколько сможете продержаться в осаде? Если что.

– Два дня. От силы – три. Да только пусть сначала осаду-то устроят! – Картавкин толстым указательным пальцем тюкнул карту. – Вот здесь, справа по течению болото. Проходы знают только два человека. Я да Фрол. А Фролка у меня всегда под боком, – палец дальше пошёл кружить по карте. – С тылу ров. Там вода стоит. В два человеческих роста. Воняет. Целую неделю рыли. Ядрить её в дышло. Как только ходи полезут с этой стороны, мы сушняк подожжём. Нам-то ничего, а они покорячатся. Из огня ход у них будет только один: в ров. Как пить дать, потонут. Берег крутой, им сразу не подняться. А мы тут и встречу из берданок приготовим, – рука Картавкина сделала дугу над бумагой. – Остаётся только одно приемлемое место для нападения, со стороны дороги. Выставим усиленный пост. Продуктов и воды нам хватит дней на десять. Даже пятнадцать. А вот с боеприпасами туго придётся, если из города не подвезут.

– Не подвезут, Семён Петрович. И не надейся. Даже если сам поедешь и станешь уговаривать губернатора.

– Чего ж так?

– А того, что здесь никто не ожидает военных действий. Сидят беспечно. Даже полки свои в Приморье перевели, оголив город. Так – то вот.

– В столице ожидают, а здесь нет? – Вспылил атаман. – Так, что ли, выходит?

– В Петербурге тоже… не верят, – грубовато ответил Белый. – Если тебе так спокойнее.

Картавкин несколько минут помолчал, после чего произнёс:

– А может, пронесёт?

Атаман посмотрел на чиновника так, будто от того зависело всё на этой грешной земле.

– Может, и пронесёт, – протянул Олег Владимирович. И тут же добавил. – Только сильно сомневаюсь. В городе, насколько я понял из проверки, регулярного войска осталось пшик. Всех переправили в Приморье. В каждой части только тыловые роты, да штабисты. Идеальное время для нападения. Так что, жди беды, Семён Петрович. Думаю, на той стороне тоже не дураки, и про особенности твоей местности им хорошо известно. А потому, скорее всего, они сначала тебя блокируют, отрежут от Благовещенска, будут брать измором. Вот такие дела.

– Ладноть, разберёмся как-нибудь. – Семён Петрович провёл рукой по лысой голове. – Только б дней за десять подмога пришла. Иначе, нам… Сам понимать должен.

Картавкин снова наклонился над картой.

– Вот сюда, сюда и…туточки я поставлю орудия.

– У тебя же артиллеристов нет? – вспомнил Олег Владимирович.

– У меня всё есть, – атаман наклонился ближе. – Конечно, на то, что будет война, не рассчитывал, думал, контрабандисты баловать станут. Как только орудия доставили, я приказал самым доверенным людишкам освоить енту науку. Понимаешь, Олег Владимирович, едва пушки у нас объявились, предчувствие у меня было поганое. Будто пакость готовится, связанная с ентими самыми предметами. Вот мои казачки втихаря и выучились. Никто, кроме их, меня, а теперь, выходит, и тебя, про это не знает. И про того артиллериста ты днём верно подумал. Не сам он утонул. Утопили. – Семён Петрович раскрыл перед лицом Белого мозолистые ладони. – Я у него на шее малозаметные синяки от пальцев видал. Поначалу, решил, может, из-за бабы его… Больно он до этого дела охоч был. Однако после докумекал: видать, кто-то сильно не желает, чтобы мои пушки заработали.

– Это после чего ты докумекал? – Заинтересовался Белый.

Казак поднялся, достал из буфета плат с зерном, положил перед гостем на стол.

– А вот после этого.

– И что там? – Олег Владимирович смотрел на платок с недоумением.

– Рис.

– Не понял.

Семён Петрович снова склонился к собеседнику.

– Я же говорил. Имеется у меня свой человечек среди китайцев. Верный человечек. У него хунхузы всю семью вырезали. Считать он не умеет, но смекалка – во! Не догадался?

– Правда сказать, нет.

Картавкин развернул платок и вывалил зерно на стол.

– А вот он догадался. Одна рисинка – один хунхуз. Я пересчитал и теперь знаю, сколько их собралось на том берегу.

Олег Владимирович прикинул на глаз:

– Тысяч семь?

– Девять. А риса без малого четверть пуда. Для ходи – целое состояние, – атаман разворошил зерно. – Полдня считал. Вместе с Анной Григорьевной.

– Когда к тебе пришли эти данные?

– Чего?

– На какой день у них набралось такое количество людей?

– На середину июня. Он у меня был восемнадцатого. То есть, пять дней назад.

– А Киселёв до сих пор уверен, что их пять тысяч, – задумчиво произнёс Белый. – И руководство города новыми сведениями не владеет. Интересно бы узнать, почему?

– Я кое-что попридумывал, для незванных гостей. Ещё по одной? – Атаман взялся за бутылку, но Белый остановил его.

– Нет, Семён Петрович, давай сначала проветримся. – Белый с трудом поднялся с лавки. – Больно самогонка убойная: голова светлая, а с ног валит.

Олег Владимирович подошёл к двери, выглянул в сенцы.

– Кучера моего куда пристроили?

– За Архипа не волнуйся. Имеется у него здесь лежбище. Он же из местных. Утром станет пред тобой, аки конь перед росой.

Они прошли ночной тропкой к сараям, после чего по скользким брёвнам лестницы спустились к реке. Дождь закончился, и теперь Белого слегка знобило от свежего ветерка.

Амур тихо, лениво поплескивал, нёс свои воды в неизвестную даль, про которую у Белого имелись весьма смутные, почерпнутые ещё в Петербурге, представления. Господи, где он теперь, Петербург? Олег Владимирович наклонился, поднял с земли круглый, отшлифованный временем и водой, камень-голыш и запустил в реку. Тот, дважды ударившись о тёмную поверхность воды, с лёгким всплеском ушёл в глубину.

– Красивая у вас река, – Белый кивнул на противоположную сторону.

– Вот это точно. – согласился Семён Петрович. – Мощи Амура может только Волга позавидовать. Да и то не сравниться. Не зря ведь говорят, мол, Волга – матушка, а Амур – батюшка. Батюшка, значит мужик. А мужик – то завсегда сильнее бабы. А наш, так и вовсе. – атаман наклонился, чтобы ополоснуть лицо. – это здесь не больно широк, а в низовьях – море, берегов не видать. Весной норов показал, зверем проснулся…

– Зверем проснулся? – переспросил Белый.

– Шуга рано пошла, ледоход. Обычно, в конце апреля начиналось, а тут чуть ли не в самом начале месяца.

– В каких числах? – Встрепенулся Олег Владимирович.

– Так – восьмого! Воскресенье было. Только мы в церковь-то сходили, и началось. Да с таким треском! Два дня лёд ломало, да торосило. А потом льдины по реке несло…Дней двадцать. Владимирыч, ты чего?

Белый смотрел на реку, сжав скулы так, что видно было, как желваки перекатываются.

– Говоришь, восьмого, – Медленно произнёс, он. – А полк в Благовещенск прибыл десятого.

– И что?

Олег Владимирович отвечал тихо, так, чтобы его мог слышать только атаман.

– А то, что уже двадцать пятого апреля в Токио знали не только о его прибытии, но и о том, как он расквартировался.

Белый снова посмотрел на реку:

– И каким образом им доставили сведения, если шёл ледоход?

Семён Петрович обмахнул рукавом лицо, подошёл поближе.

– На джонке. Я тебе, Владимирыч, больше скажу. Знаю, откуда китаёзам отвезли весточку.

– И откуда? – Недоверчиво спросил Белый.

– Отсюда, – Картавкин кивнул на темнеющий песок. – Вот с этого самого места. И не удивляйся. К Благовещенску во время шуги ни одна лодка не пристанет. Её мгновенно разобьёт, либо о пристань, либо о камни. Потому во время ледохода, ходи плавают либо ко мне, либо к Зазейской, где переправа. А там пристань порушило ледоходом, вот и выходит, весточка через нашу станицу ушла.

– И много рисковых китайцев есть, чтобы между льдинами через реку идти?

– Не очень. Но имеются. Тут ведь опыт требуется. И характер. А у них ещё, плюс ко всему, голод. Он сильней всего толкает. Месяц без еды посидишь, никакой лёд будет не страшен.

– Так, давай прикинем. – Белый опустился на лестничное бревно. Картавкин присел рядом. – Десятого полк прибыл в город. Суток двое им понадобилось разместиться. Плюс сутки на сбор полной информации об офицерском составе полка.

– А если человечек прибыл с ними? – Перебил Белого атаман.

– Нет. У меня есть подозрение, что предатель из местных. Далее. С китайской стороны требуется суток пять, чтобы информация поступила в Токио. Плюс суток двое, пока она дошла до нашего агента. Выходит, неделя, с двенадцатого по двадцатое. Вот тебе, Семён Петрович, и задача: вспомнить, кто из китайцев, и кто из наших побывал у тебя в эти дни.

Картавкин махнул рукой по лысине.

– Подумаем. Вспомним. С ходями проще. Их по пальцам пересчитать можно. А вот с нашими… Тут столько народа толклось. И Кузьма Бубнов. И от Мичурина приезжали. И полицмейстера нашего, Киселёва, людишки тёрлись. Казачка одного убили у нас той же неделей.

– За что?

– Да нет, – отмахнулся Картавкин. – То к нам не относится. За золотишко. Нашёл самородок, и ну – хвастать. Вот у одного казачка жадность-то и взыграла. В остроге теперь…

– А Бубнов зачем приезжал? – Спросил Белый.

– Понятно – за овсом. Он, почитай, у всех по берегу его скупает.

– И почём?

– Семь копеек за пуд. – Картавкин с силой потёр шею. – Честно говоря, я бы с ним никаких дел не имел. Но полицмейстер, будь оно всё неладно, пристал, словно лист банный: продавай ему, и всё тут. Второй год коммерцией занимаюсь. Себе в убыток.

– Отчего ж в убыток? – Белый попытался скрыть усмешку, но атаман её разглядел.

– Ой, будто сам не знаешь? Ты же вчера в казармах был? Был. И про цены они тебе рассказали. У нас покупает по семь копеек, а продаёт-то по шестьдесят! А куда выручка? То-то!

– Бубнов может быть, – Белый решил использовать словарный запас атамана, – тем человеком?

– Нет, – уверенно мотнул головой Семён Петрович. – Себе в карман положить дармовую копейку завсегда положит. Не постыдится. А вот продать отечество – нет. Он хоть и молоканин, а всё же веры христианской.

– И за деньги?

– Я же говорю – молоканин. Для него измена смерти подобна.

– Эка ты как молокан защищаешь!

– Так всё одно, христиане. И с ходями им не по пути.

– Ладно. Ты, Семён Петрович, мне список по памяти составь. Буду проверять.

– И как же ты их, интересно, проверять-то станешь? Кто где…

– А ты мне и поможешь, Семён Петрович.

Картавкин хитро прищурился.

– Вот ты, Владимирыч, со мной вроде как советуешься, разговоры разные, откровенные ведёшь. А вдруг, я и есть тот человечек? А?

– Думал я и над этим. Скрывать не стану. Да только если бы тебе, Семён Петрович, всё было безразлично, и ты бы хотел переметнуться на сторону, то бастион с ловушками здесь бы не строил. К тому же, человек, который продал сведения, знает поболее твоего. Он ведь сообщил не только о прибывших артиллеристах. Так-то, Семён Петрович.

Белый поднялся, отряхнул с одежды песок.

– Если сам вычислишь китайца, не трогай его, просто последи, и всё. Позови меня. Он только связник, не более. А нам нужна крупная рыба.

– Обижаешь, Владимирыч. Тям имеем. Ну, а ежели китаёзы нападут раньше, и тот промеж них будет, или, предположим, попадётся моим людишкам? Сам понимать должен, всякое случается.

– В таком случае, спрячь его, но так, чтобы никто, ни одна собака не смогла до него добраться раньше меня.

Как только дрожки, разбрызгивая из-под колёс грязь в обе стороны, вывернули на улицу Большую, Киселёв поинтересовался:

– Вы куда китайцев девать собираетесь, Анисим Ильич?

Кнутов поморщился: Вот, не успел прийти в себя, а уже вопросы – расспросы.

– Старика и второго, того, что стоял с камнем, приказал привести к нам. Остальных – по домам.

– А чего не заперли в сарае? После бы допросили.

– Толку-то? Они же, господин полковник, уже сговорились. Пока возле стены топтались. Будут петь в одну дуду. Да я так думаю, что они всего-то и не знают. Один драку начал, другие ввязались. Допрашивать тех двоих нужно.

– И то верно. – Киселёву было неприятно осознавать, что он в присутствии подчинённого бухнулся в обморок. Ещё хуже становилось от мысли, что тот не просто видел его беспомощное состояние, но и ничего не сделал, чтобы привести начальство в чувство. Мерзавец! – Анисим Ильич, завтра с утра жду вас с докладом по делу Кузьмы Бубнова.

– Слушаюсь, господин полковник.

– Кстати, где наш столичный гость?

– Сегодня рано утром выехал в Марковскую.

– В управе не появлялся?

– Никак нет, господин полковник.

– Вот и слава Богу! В такой обстановке нам только его не хватало.

Анисим Ильич намеревался поделиться своими подозрениями по поводу приезжего, но передумал. Бес его знает, как далее повернётся. А ежели столичный чиновник выполняет чьё-то распоряжение свыше? А его с потрохами сдать Киселёву? Прощай тогда, всякая надежда на возвращение в столицу. Полковник тоже не лыком шит. Поди, тоже мечтает о возвращении в Петербург. Вот и приглядывается ко всем действиям Белого. Деньги-то уже приготовлены. Чай, не только с Бубновым финансовые махинации вел. Пусть сам и думает, что да как…

Дрожки подкатили вплотную к пристани. Первым в грязь спрыгнул Кнутов. Его примеру последовал губернский полицмейстер.

Двухмачтовый, колёсный пароход «Селенга» стоял у городской пристани. Возле трапа собралась изрядная толпа пассажиров и зевак, которые со страхом и удивлением слушали рассказы о происшествии на судне буквально несколько часов назад.

– Кнутов, – Киселёв даже не посмотрел на следователя. Знал: и так всё слышит. – Свидетелей на судно. Посторонних выпроводить, к чёртовой матери, чтобы не мешали. Медики прибыли? – Вопрос был для вахтенного матроса у сходней, по коим полицмейстер поднялся на корабль.

– Так точно! – Испуганно вскрикнул молоденький матрос, вытянувшись перед грозным начальством. И добавил: – С ними и наш судовой дохтур.

– Где убитые?

– На баке, ваше высокоблагородие!

– Где?

Матрос понял, что попал впросак, и тут же предложил:

– Разрешите проводить?

И первым пошёл вдоль кормы судна. Киселёв и запыхавшийся Кнутов, которому, с помощью увещеваний и жестов удалось разогнать толпу, последовали за ним.

Тела убиенных лежали на палубе, завёрнутые в грязную холстину. Анисим Ильич наклонился и откинул тяжёлую, успевшую пропитаться кровью, ткань. Их было двое: мужчина средних лет в военном мундире и молодая женщина лет двадцати пяти – двадцати восьми. Анисим Ильич вгляделся в лицо мужчины:

– Виктор Николаевич Хрулёв.

– Сам вижу. – Киселёв перекрестился. – Так вот какая смерть была уготована нашему пограничному комиссару. Пулевые ранения…

– Три. Все в грудь, – сыщик распрямился и огляделся по сторонам, подошёл к обрызганной кровью переборке палубной надстройки. – Видимо, Хрулёв стоял здесь. С первым выстрелом тело Виктора Николаевича прижало к стенке корабля. Два других достали его тут же.

Кнутов показал на тёмно-бурые пятна по белой окраске корабля. Владимир Сергеевич к тому времени самостоятельно осмотрел труп пограничного комиссара и перешел к обследованию женщины:

– Один выстрел. В грудь. Прямо в сердце.

За спиной послышались шаги, и перед следователями явился капитан «Селенги».

– Разрешите представиться, Иванов Никодим Лукич.

Киселёв снизу вверх глянул на низкорослого крепыша – капитана, вытер платком руку, однако капитану не подал, а произнёс:

– Как вышло, что судно смогла достать винтовочная пуля?

– Фарватер реки в том месте проходит вблизи китайского берега. Судя по всему, нас ждали.

– Что значит: судя по всему? Вы что, не знаете, ждали вас, или нет?

– Простите. Ждали.

– Вы всегда плаваете этим маршрутом?

– Мы не плаваем, а ходим, – капитану явно не по душе была манера ведения допроса. Но не отвечать было нельзя. – И всегда именно там.

– А что, нельзя ходить как-то иначе? – Раздражения Киселёв не скрывал.

Капитан тоже нервно повёл плечами.

– Фарватер, к вашему сведению, это самое глубокое место реки, по которому судно может пройти. К сожалению, другого фарватера Амур не имеет. Если я поведу судно иным путём, то и на мель угодить недолго.

Киселёв покосился на помощника и выругался сквозь зубы: во второй раз за день так опростоволоситься перед Кнутовым! Отправить его, что ли, в управу?

– Выстрелов было много?

– Да вроде нет, – ответил капитан и тут же добавил: – За шумом машины разве услышишь. А в переборке двенадцать пулевых отверстий.

Анисим Ильич, не вслушиваясь диалог, достал из кармана складной нож, с помощью которого вынул одну из застрявших в деревянной обшивке пуль.

– Господин полковник, – сыщик извинился перед капитаном судна, отзывая полицмейстера в сторонку. – Стреляли из английского карабина. – Анисим Ильич развернул ладонь и показал пулю. – Похоже, кто-то вооружил китайцев основательно.

В это время Иванов тронул Владимира Сергеевича за рукав.

– Ну, что ещё? – Раздражение к капитану у Киселева постепенно перерастало в ярость.

Никодим Лукич решил не реагировать на тон следователя.

– Следом за нами идёт «Михаил». И предупредить его нет никакой возможности.

Полицмейстер почувствовал, как голову в висках схватило невидимым обручем.

– А если на лодке? – Попробовал сквозь боль думать Киселёв. – От Зазейской…

Капитан отрицательно покачал головой.

– Я думал. Не успеем.

Киселёв долго смотрел на противоположный берег.

– Господин полковник, – тихо обратился Анисим Ильич к начальству.

– Что?

– Я, перед тем, как подняться на корабль, опросил таможню. Сегодня ни одной джонки не было. Странновато.

– Вы это к чему? – Киселёв никак не мог сообразить, что хочет сказать следователь.

– Да к тому, что драка на Китайке, обстрел «Селенги», ни одного ходи с утра. И всё за один день. Странно.

– Простое стечение обстоятельств.

– А если не стечение? Вы же сами как-то говорили, что на той стороне тьма хунхузов. Что, мол, неспроста всё это. А вдруг они на нас нападение замышляют?

– Что за бред вы несёте? – Киселёв тоже старался не повышать голос. – Это ж каким нужно быть безголовым, чтобы тягаться с Петербургом? Вы тут панику мне не наводите. А ваших китайцев к чёртой матери! – Шёпот полицмейстера перешёл на шипение. – Куда ни плюнь, везде одни китайцы! Вам что, заняться более нечем? Тела отправьте в морг. Допросите свидетелей. Впрочем, сомневаюсь, что они нам помогут. Доктор с персоналом пусть останутся здесь, на пристани. Мало ли что. А я к губернатору. – полицмейстер поморщился от нового приступа боли. Она слегка отрезвила. А ведь Кнутов в чём-то прав. Слишком много совпадений для одного дня. Владимир Сергеевич ещё с минуту подождал, пока не отпустило, и уже спокойным голосом добавил. – Простите, Анисим Ильич. Вы правы. Сегодня же проведите повторный допрос китайцев. Действительно, слишком много странного. Может, хоть они свет прольют на эту бузу.

Киселев по сходням покинул судно. Кнутов огляделся:

– Селезнёв!

Младший следователь, до сих пор топтавшийся на берегу, опрометью бросился на зов начальства.

– Осмотри внимательно трупы. Может, ещё что обнаружишь.

Сам старший следователь прошёл в капитанскую рубку. Иванов сидел на прикрученном к полу табурете, и, тяжело вдыхая дым, курил трубку, прихлебывая чай из стакана.

– Никодим Лукич, – сыщик не обнаружил другого сиденья в строгой, почти военной, обстановке помещения. – Ваших матросов можно использовать на подмогу?

– Что нужно? – Голос капитана звучал глухо, отстранённо.

– Перенести тела на берег, когда прибудет карета скорой помощи.

Капитан выдохнул новую порцию дыма.

– Поможем. – Никодим Лукич посмотрел на Кнутова. – Вы хоть и тихо разговаривали, я кое-что понял. Война получается?

– Пока сказать трудно. Но, думаю, следует быть готовыми ко всему.

– Неплохо бы город эвакуировать.

– Неплохо бы. Да кто ж такой приказ отдаст? – отмахнулся Кнутов.

– Анисим Ильич! – послышался снаружи голос Селезнёва. – Вы где?

– Что опять? – сыщик выглянул в иллюминатор.

– Можете пройти, посмотреть. – вид младший следователь имел встревоженный и возбуждённый. Кнутов извинился перед капитаном и пошёл к трупам.

– Ну, что у тебя?

– Вот, смотрите, – Селезнёв указал на белую, окровавленную блузку убитой девушки. – Чуть выше пулевого ранения.

Кнутов наклонился, присмотрелся. Потом принюхался.

– Мать честная! Порохом пахнет!

– И у господина комиссара тоже самое. Только не сразу видно на мундире. – Селезнёв едва слышно прошептал. – Их убили не китайцы. Свои. Стреляли в упор, шагов с двух, не более.

В ноздрях Кнутова засвербило, и он, не сдержавшись, оглушительно чихнул.

– Будьте здоровы.

– Да иди ты со своим здоровьем! – Анисим Ильич чертыхнулся. – Стой здесь и никого к трупам не подпускай.

Кнутов вернулся на капитанский мостик. Иванов по-прежнему продолжал курить.

– Никодим Лукич, – следователь прикрыл за собой дверь, – Не подскажете, из Хабаровска убитый Хрулёв возвращался с багажом?

– Виктор Николаевич? – Переспросил капитан. – А как же… Отлично помню. Поднялся по сходням. Весёлый, китель на верхнюю пуговицу расстёгнут. Жара, чтоб её… В левой руке фуражка, а…в правой – саквояж. Мы предоставили ему первый класс, – со всеми удобствами…

– Он так часто с вами плавал, что вы знали его вкусы?

– Да не сказал бы. Просто, в этот раз он с нами до Хабаровска шел. Помнится, сказал, что возвращаться будет с невестой, стало быть, каюту просил получше приготовить. Ещё смеялся, мол, зафрахтую вашу «Селенгу» на весь медовый месяц. Дом продам, а зафрахтую. Вот, зафрахтовал.

Никодим Лукич аккуратно выбил пепел из трубки о каблук сапога на лист бумаги, который тут же поднял с пола, смял и выбросил в металлический ящик под столом.

– Никодим Лукич, – Кнутов посмотрел в иллюминатор. – А когда начали стрелять, вы в окно не выглядывали, может, что видели… там? – Кнутов махнул головой. – Где убитые.

– На баке что ли? Нет, не заметил. Хотя… – Иванов потёр лоб. – Был момент. Когда прозвучал первый выстрел, я подумал: кто-то из нашей публики балует. Бывает такое: то по птице пальнут, то в воду… А после, когда чаще стрелять начали, я и рулевой бросились на пол. Вон, – капитан указал на обшивку, в которой виднелись две вмятины, – над головой просвистели. Так вот, упасть-то мы упали, а дверь открытой осталась. В проеме и видал, как полз преподаватель из гимназии – Сухоруков, сосед господина комиссара по каюте.

– Он что, полз в вашу сторону?

– Как раз наоборот.

– И куда после делся?

– Понятия не имею. Скорее всего, спустился по трапу к себе в каюту.

– Да нет, я имею в виду, он сошёл с корабля?

– Конечно, вместе со всеми. А что, – наконец поинтересовался Никодим Лукич. – Так мы всё по инструкции. Слава Богу, что китайцы только двоих успели убить, а то…

Анисим Ильич вскинул голову, и, Иванов, встретив гневный взгляд сыщика стушевался:

– Я в том смысле, что могли и больше… Сами понимаете, начнись паника, и… Да что там.

Иванов махнул рукой и отвернулся.

– Проводите меня в каюту Хрулёва. – Кнутов даже не подумал извиняться за несдержанность.

Через десять минут Анисим Ильич молча возвращался по трапу на верхнюю палубу. За ним следовал не на шутку взволнованный капитан. Иванов и в голос винил себя за допущенную оплошность, за то, что не выставил охрану возле каюты убитого. Кнутов никак не реагировал на оправдания капитана. Саквояжа пограничного комиссара, о котором Никодим Лукич упоминал в разговоре, в каюте не обнаружилось.