Текст книги "Как выжить в современной тюрьме. Книга вторая. Пять литров крови. По каплям"

– Зачем?

– А куда их девать? А тут вода. Думаю, обмою, может быть, поможет. А если нет, так хоть чистые будут. Ха! Положил я их на песочке. Лежат, сердешные, рядышком. Море. Луна. Вдруг один кашлянул и – чудо – очнулся. А за ним и второй. Знаешь, что сказал тот, кто первый оклемался?

– Что?

– Дай бог счастья тому, кто такой кайф неземной сварил. Повар аж двумя руками перекрестился.

– …и наколол он себе погон полковничий прямо на пятке. Мол, топтал я вас всех мусоров и прочие «автоматные рожи».

25 августа. Позавчера отжался за час 310 раз – нет предела совершенству. Ждет меня тюремная болезнь – раскаченный торс на рахитичных ногах.

Лицо у гагауза было, как у ожившей статуи с острова Пасхи.

Такой сюжет. Герой Алкид. Город-государство. Правит Эврисфей. Страна нуждается в герое. Только герой может спасти от невероятного количества проблем. Эврисфей труслив до чрезвычайности. Боится и повелевает Гераклами через вестника Копрея. Геркалов два брата – Алкид и Ификл. Как только появляется герой, Эврисфей впадает в трусливую истерику и отсылает Геракла Алкида на подвиг. Куда угодно, лишь бы подальше от города.

Время от времени Алкид возвращается назад с трофеями. Происходит бурная реакция на героя и его трофеи. И его тут же отсылают на очередной «срочный подвиг».

Страна не может жить без героя.

Герой не может жить без подвига.

Подвиг совершается там, где происходит трагедия, катастрофа.

Страна не может жить без катастроф.

Живой герой, живущий среди нас – неубедительно. Отсутствующий, а лучше мертвый – значительно, назидательно, убедительно.

– Да мы на этом герое верхом все и выезжаем. Отними у нас этого героя – и что останется? Что мы без героя? Пустое место. Что вы умеете делать? Ничего. Считай, одними его подвигами и живем.

– Как вернулся? Когда? Неделю как дома? Сошли все с ума. Немедленно, сиюминутно отослать на подвиг.

– Так некуда. Все вроде уже сделал. Всех уже победил. Всех почикал.

– То есть как это всех?! А эту, как ее, гидру?

– Умертвил.

– А этих, как их, птиц стимфалийских?

– Перебил.

– Всех? Их же там было много.

– Всех до единой.

– Что, неужели прямо-таки всех-всех?

– Так точно, до одной.

– Тогда, так. Связаться с соседними государствами. Что у них? Нет ли каких-нибудь подходящих катастроф, бед, трагедий? Может, какой спасительный злодей где завелся? Гефест с ним, пусть не подходящие, а самые какие-нибудь.

– Связывались. Нет.

– Что за гефест такой!

– Тогда придумайте, создайте сами что-нибудь. Проявите творческую выдумку. Герой простаивает без героизма. Абсурд: герой есть, применения ему нет. Нас же не поймут за границей!

 
Холод, снегопад,
Так Весна ленилась,
случилось,
Что сердце невпопад
Забилось.
Или усталость и болезнь —
Картинка февраля?
А календарь полез
Почти в апрель.
Ах, этот враль —
Бумажный календарь!
Капели трель,
Все ждут, термометр кляня,
Уж очень утомили холода.
Я радуюсь продленью дня,
И с нетерпеньем жду, когда
Судьба посмотрит на меня.
 

7 марта. В суде обнаружился подлог. Адвокатское соглашение оказалось липовым.

Судья:

– Хотелось бы теперь в конце нашего судебного заседания выяснить дату назначения следующего. Сторона обвинения.

Поднимается прокурор, упирается кулаками в стол, наклоняет голову и начинает формулировать. Тут вспоминается проигрыватель пластинок. Они работали на 16, 33, 45 и 78 оборотов. Вот если взять пластинку, рассчитанную на 33 оборота в минуту, и запустить ее со скоростью 16 оборотов, что получится? Речь нашего прокурора. В конце его убийственно медленной речи выходит, что дата – следующий вторник.

Судья:

– Защита.

Адвокат:

– Да.

Подсудимый:

– Да, ваша честь, при условии, что нас привезут. Если нас привезут на суд, то да.

И тут судью прорвало:

– Хочу заявить касательно предыдущего безобразия. Секретарь, печатайте. Вы еще не знаете фамилию Никитин, так вы ее узнаете. Я не позволю издеваться над собой. Если кто-то может позволить (это что, в мою сторону, что ли?), а я не позволю… Ставлю в известность и прошу принять незамедлительные меры в связи с повторным злостным срывом судебного разбирательства из-за халатности и явного заволокитчивания дела в связи с намеренной недоставкой подсудимого в зал заседания. Также незамедлительно довести до сведения мое заявление до министра внутренних дел и городского суда… У меня погоны полетят. Они еще узнают фамилию Никитин.

Он еще долго разорялся, грозно и бестолково, так как ни прокурор, ни адвокат, ни рядовые конвоя, ни, тем более, подсудимый к этой ситуации отношения не имели. С таким же успехом судья мог все это кричать дома в унитаз. Интересно, после этого он прославился?

14 марта. Страшное, страшное предзнаменование, горит Манеж. Двести лет простоял, а сейчас, в день выборов Путина, горит, и потушить его не представляется возможным. Раньше такое явление, да еще в такую дату, могло повергнуть в шок всех. Сейчас же… «Курск», Останкинская башня, аквапарк, Манеж, взрывы в метро, война в Чечне – застыли, устали, уснули люди. Все пофиг! Страшно, страшно! Что впереди? Мрак, чернота, пустота, и из черноты надвигается ужас, тупой и неотвратимый. Как завороженные дудочкой крысы, вереницей, друг за другом идут люди навстречу этому ужасу. Играет дудочка, даже не дудочка, а электронная запись, флешка в проигрывателе. Путин держит проигрыватель в руках и уверенно шагает, не зная пути и ничего не слыша и не видя. Сам он, что ли, заворожен этой музыкой? Беспечный. Первый же рухнешь с обрыва или утонешь в болоте. Путин – Беспутин.

19 марта. Прошедшее судебное разбирательство, то есть заседание. Что это было?

С книгами в пенитенциарной системе всегда скудно. Времени много. Прочитал, только из-за названия, «Вечный жид» Станислава Гагарина. Поразительно бездарно! Тот самый случай, когда человеку категорически нельзя писать. Больше скажу: ему и читать ничего не рекомендуется, конечно, кроме рецептов и инструкций. Человек вообще не понимает, что такое проза. А он мало того что писатель, он еще и издатель. У него есть издательство: «Товарищество Станислава Гагарина», ни больше, ни меньше. Он умудрился смешать Христа, Магомета, Конфуция и Сталина, и не просто смешать, а сделать из них киллеров-боевиков. Надо было бы туда Пугачеву добавить и Киркорова. Но что написано, то написано. Туда же он притянул за уши все, что успел прочитать (я так понимаю, в период с 1989 по 1992 год), от Борхеса до Конфуция. Это жуткое варево он посолил и поперчил Буддой, Ельциным, Боровым, Хасбулатовым и туда же кинул ГКЧП.

Я полагаю, что таким по суду нужно запрещать держать в руках ручку.

Главным действующим лицом он сделал… барабанная дробь… самого себя. Все его страшно уважают (правда, совершенно неясно, за что). Христос, Конфуций, Будда и Сталин у него в подчинении, а он спасает Россию и попутно сам себя ужасно хвалит и пропагандирует. Не просто бездарность – воинствующая бездарность с хаосом в голове и полным отсутствием вкуса и меры.

Он мне напомнил фантаста Петухова из девяностых. Поразительно, что такой человек может оказаться чрезвычайно плодовит. Натуральный граф Хвостов, только более бездарный, писарчук, одним словом.

 
Меня закажут поутру,
Конвой мне подадут,
Ужасно все не по нутру,
Меня в машине повезут
На суд,
На суд,
На суд.
Я буду в этот день
Разбит,
Раздет,
Разут,
И будет трепыхаться тень,
Скрипеть и выть мотор.
Растает в небе метеор,
И будет этот день не день,
А острый жгут,
Когда в машине повезут
Меня на суд.
Неон кругом не разожгут,
Псалмы не будут петь,
И раны вряд ли заживут,
Не будут шарики лететь,
И будет ухмыляться шут,
Корону теребя,
Достанет шут короткий жгут,
Чтоб испугать меня.
И вспыхнут толки, пересуд,
Запляшут вкривь и вкось:
Его везут!
Как в горле кость:
Везут на суд!
Мальчишки где-то хворост жгут,
В домах вокруг живут,
Кого-то во дворе зовут,
Собаку на цепи ведут,
Ну а меня,
Пространство нервно теребя,
Оковами звеня,
Везут,
Везут,
Везут меня
Везут на суд.
 

Из показаний по делу: …решил покончить жизнь самоубийством через поедание двух банок сгущенки одномоментно. Одно слово, чудесник!

Возвращаясь к Гагарину. Я закончил чтение второй части (в двух книгах) его творения. Читая этот шедевр, не скрою, я получал удовольствие. Это как разглядывать уродца в кунсткамере. Нет, удовольствие – не совсем правильное определение. Скажем так: испытывал интерес, до чего нетонкое и неталантливое существо писало эту книгу.

«Хвостов, об одном прошу тебя, – говаривал Суворов своему родственнику, – только не пиши эпитафию мне на могилу».

Гагарин, об одном прошу тебя: не надо тебе писать вообще. Займись чем-нибудь социально полезным. В дворники пойди или в сторожа, в конце концов. Словом, не пиши, не мучай людей, не переводи бумагу. Ведь, даже используя твои сочинения вместо туалетной бумаги, рискуешь заработать выпадение прямой кишки.

Тут сидишь, мучаешься, сюжеты создаешь, характеры выдумываешь, ситуации… А тут – эхма! Просто как. Взял Христа, Сталина и Будду, выдал им по автомату и, главное, о себе любимом побольше.

Однокамерник, мой «семейник» Вован. Если в вазе будут лежать разные печенья или конфеты, то Вован всегда возьмет лучшее печенье или конфету. Если конфета будет последней (а он не один), он, не задумываясь, съест.

Если Вован захочет есть, это совершенно не означает, что он начнет предпринимать какие-то действия. Сначала он громко сообщит, что он проголодался и пора бы принять пищу, затем, не двигаясь с места, начнет спрашивать всех подряд: «Сегодня будем есть или нет?»

Он всегда смачно доест последнее. Он прямо ждет момента, когда можно добить последний кусок. Если тарелка с последним куском окажется далеко от него, это не значит, что он ее притянет к себе или положит последний кусок себе на тарелку; нет, он потянется и будет есть из самого неудобного положения.

Книгу или журнал он может положить на соседа как на тумбочку, даже не думая о неудобстве, доставленном другому человеку. Вообще, создавая неудобство другим, Вован этого не замечает. И это не намеренно. Он действительно этого не замечает.

Славик – щуплый с неприятным лицом и гнилыми зубами молодой человек. Его постоянно в пятницу вывозили «по сезону». Он возвращался загруженный, как баржа утюгами. Было видно, что загнан в угол, что не уверен в себе, мечется, боится. Вероятно, именно поэтому на него и вешали все подряд. Всех «подснежников», все «висяки». А почему бы и нет, раз вешается? На вешалку можно вешать до тех пор, пока есть такая возможность. Наступает предел – заканчивается возможность. И все. Уже ничего не повесишь, вешалка обламывается, одежда падает.

В газетной статье о деяниях Тахира Вало было написано: заложников пытали кефиром. Это может показаться натуральным бредом, если бы я это не прочитал собственными глазами. Я Вало подкалывал два месяца, выпытывая у него секрет технологии этой изощренной пытки, кефиром. Он смеялся, но секрета не выдавал.

Попадают в тюрьму вместе, а выживают по отдельности.

Сделал дело – вали «поддела».

 
Манеж, Дубровка, Трансвааль,
Подлодка Курск, Останкино, Чечня,
Затменье солнца, Южная резня.
Развал империи, уходят силы вдаль.
Развал империи – зубная боль:
Наркотики, теракты, акты,
Насилие, бессилие, факты.
Чернее черного русская юдоль,
И холодно, ужасно холодно в душе.
В Москве налажено изготовление суше.
 

Когда читают в газетах о себе – возмущаются враньем и неточностями, допущенными в газетных публикациях. Но при этом верят, что о других в тех же газетах написана чистая правда. Воистину газетный станок тоже без костей!

Грех – сугубо еврейское понятие. Христианство – еврейское изобретение, для того чтобы «оевреить» весь мир.

Борьба Христа была именно с этим процессом, но евреи и Христом воспользовались для своих целей.

– Что делаешь?

– Читаю.

– Что?

– Дорошевича. Сахалин. Слышал, остров Сахалин?

– Так это ж полуостров.

– Давно сижу. Может, уже и дамбу построили.

Страна ждала героев, пизда рожала дураков.

– Десять лет забот не знал. Работал спокойно, нормально. Семьей обзавелся, не поверишь. Жена, дети, тихая, спокойная жизнь.

– И что же случилось?

– Один работал. Понимаешь? Один. А тут черт дернул, обзавелся подельниками, пропади они пропадом. То есть со всем арестантским уважением, и подогрею, и помощь окажу, но если бы не они… твари, прости господи! Матерюсь, видишь, от нервов в Великий пост, если бы не они, так бы и жил спокойно. Что за людишки? Дрянь людишки.

Следователь вошел в суд стремительно, с бравым и гордым видом победителя. Явно слышалась барабанная дробь. Казалось, в руке его блещет обнаженная шашка, а сзади веют победные прокурорские знамена.

Через три часа допроса из зала суда выходил мужчина, постаревший лет на пять, с явно обозначившимися мешками под глазами. Шашка потускнела и, как пластмассовая после нагрева, погнулась. Знамена уже не развевались, а старыми тряпками волочились шлейфом. Барабаны не выдавали дробь, а неритмично брякали невпопад.

Да, не привык еще следователь, чтобы его допрашивали, не в своей тарелке чувствовал себя. Одно дело – безнаказанно задавать вопросы арестованному и совсем другое – отвечать на них и, тем более, отвечать за них.

А что он, собственно, сделал? Сначала пили в клубе, потом переместились в другой, потом – в третий. Не хватило. Под утро допивали в скверике. Мимо шли двое. От полноты души или от полноты алкоголя, подогревавшего душу, переполненную добрыми чувствами, Санек предложил прохожим выпить. Те отказались. Санек начал настаивать. Видно, разница в ощущениях была велика, Санька послали, грубо, обидно. Эмоции захлестнули душу, затмило гневом глаза, и Санек ударил ногой. Сильно. Человек упал и умер. Потом, при вскрытии, обнаружилось, что умер прохожий не от удара ноги, а от падения. Голова ударилась о край бордюра, и череп раскололся.

Как взяли? Просто. Рядом мент в штатском возился с автомашиной, а при нем было оружие. Так и взяли.

Какая-то жуткая аутентичность. Слушают и не слышат. Смотрят и не видят. Думают и не додумывают. Делают, и не получается.

Раньше я думал, что это я ограничен. Чушь! Теперь глаза открылись. Если сравнивать с окружающими, я велик. Ну такие кругом дубы!

Вот уже и ногу отрезали, так нет, не верят, что отрезали совсем. Может быть, еще пришьют или отрастет сама как-нибудь. Нога! Отрастет! Как хвост у ящерицы!

– …а работа будет простая: 500 доляров в месяц, секретарь, штат работников, служебная машина, две поездки за границу в год. Чехия – Карловы Вары и Крым – Украина… Работать надо 10 часов в неделю.

– А делать-то что?

– Основной твой продукт – это подпись.

– Как, то есть?

– Пятьсот баков в месяц на свободе. И столько же плюс двадцать процентов при, так скажем, форс-мажоре.

– Как это?

– Спокойно, все под контролем. Форс-мажор – это только 159 УК РФ. Правда, часть третья, но выход по УДО. Срок восемь-десять лет. Но! Спокойно! Все под контролем. Сидишь на спецу. Передача один раз в месяц – тридцать килограмм и два ларька на пятьдесят баков каждый. В месяц. «Ноги» – раз в три месяца, в них входит четыре литра спирта, один телефон, «сименс С35», вся мелочь плюс одежда по сезону, куртки, кроссовки и прочая лабуда. При заключении договора учишь свои первые, вторые и последующие показания. И конечно, наизусть – явку с повинной и «чистуху».

– Что учу?

– «Чистуху» – чистосердечное признание. То есть помощь следствию и т. д. Статья 64 УК РФ – смягчающие обстоятельства. Адвокат будет у тебя от Падвы. Ха-ха. Шутка.

– Маловато будет. А бабы? Гулянки там?

– Чего? Ну ты даешь! Мало! Ну ты хам. Трахать можно секретарш и сотрудниц – дешевле будет. Мало, ты подумай. «Ноги» – сто зеленых в месяц. Хорошо, бабу тебе раз в полгода, это восемьсот зеленых.

– А че так дорого?

– Как это дорого? Четыреста судейскому караулу и четыреста самой бабе. Кто же к тебе в «конвоирку» поедет трахаться за дешевле? Где же такую дуру найдешь? Потом, УДО денег стоит. Вокруг тюрьмы бегай, с «кумом» договаривайся. Коммерческий этап от тюрьмы до зоны – заплати ГУИНу. Рязанская зона – Мервино, тоже денег стоит. А в Зеленограде цены вообще запредельные.

– Все равно мало.

– Родной! Так их же, эти деньги, еще украсть надо. Они что, думаешь, на дороге в мешках валяются? Годика три поработал, потом пятерик посидел, еще поработал, посидел – и все, на пенсию. А так вышел, если с умом – тысяч шестьдесят американских у тебя чистыми лежат.

– Сто тысяч чистыми у меня лежат.

– Щас. За сто тысяч тебя проще убить. И дешевле и надежнее. А тут и деньги тебе сохраняй, и вокруг зоны бегай, и с тюрьмой договаривайся, и, главное, сиди переживай, что ты свои показания плохо выучил.

– А если я возьму и сдам?

– Кого?

– Тебя, например.

– Во дурак! Сдашь и дальше что? Бесплатно будешь сидеть? Даром? Гратис?

– Чего-чего?

– «Гратис» по-итальянски «бесплатно». На халяву, значит. И что? Бесплатно вшей на общем корпусе кормить будешь? А зона в Мордовии, где вечнозеленые помидоры на первое-второе, а на третье – пиздюли от охраны и товарищей по зоне за то, что своих сдал? Менты деньги тебе платить не будут. И где ты в системе денег возьмешь? Нет, ты меня холить будешь, лелеять и переживать за меня. Я твои средства к жизни, твое настоящее, будущее и твоя безбедная старость. А если потребуется, то похороню на приличном кладбище: Ваганьковское или Останкинское. Конечно, не Новодевичье, но и ты, извини, не миллиардер. Все по средствам.

Ты же подумай: ты ничего, ничегошеньки не делаешь, только документы подписываешь и все! Арестовали, сумку дежурную взял, а в ней все уже по уму подобрано – и поехал на шконке валяться, форс-мажор отрабатывать. Всех делов – в показаниях не попутаться. И сиди себе «страдай» от «кабана» до «кабана».

– Как?

– Ну, от передачи до передачи.

– Надо подумать.

– Думай, считай. Все равно с твоими способностями лучше работу не найти. Мог я, конечно, такое предложение Дусту сделать, но он таджик, а это значит, операцию ему нужно делать полную, косметическую. И еще делать из него глухонемого.

– Зачем это?

– Так он как рот откроет – святых выноси. А у тебя все при всем. Сплошное точное попадание и экономия на операции. У тебя, кстати, подпись хорошая?

– Нормальная.

– Нет, дружок, ты покажи. Это ж основной твой продукт производства. Показывает.

– Э, брат… какая-то у тебя минорная петля внизу. Нет, не пойдет. Отрабатывай лучше мажорный хвост, а про эту твою петлю забудь. И вообще тренируй почерк. Потребуется от тебя.

На суде безутешная вдова была напориста и очень корыстолюбива. Ее лицо, сальные волосы, тяжелый взгляд и жирный тройной подбородок ничего, кроме отвращения, не вызывали. Так и хотелось врезать ей по этому наглому и неприятному лицу.

Судья вскипел и заявил, что ему надоело всем угождать и быть объективным в этом судебном заседании.

Гуиновская команда свирепствовала, отчаянно выдворяя арестантов из камер. Особенно старался какой-то офицер в пятнистой куртке и белых совершенно неформенных штанах.

Все в тюрьме было продумано и сделано для того, чтобы человеку было крайне неудобно, сложно и мучительно находиться в ее стенах, в ее кабинетах и машинах. Эти неудобства явно продумывались большим количеством умных людей, трудящихся в закрытых институтах.

Труп откопался и сдал меня еще раз. Один раз при жизни и второй – уже после смерти.

За столько лет нахождения в тюрьме я напостился на всю оставшуюся жизнь – и в еде, и в сексе.

Стремительно удаляюсь от нормальной жизни. Вот только куда?

 
Скрипя, пыхтя и усмехаясь,
Свободою безмерно наслаждаясь,
Гуляют мысли бесконтрольно.
Они же без узды, им нынче вольно,
А мне печально и смешно,
Хотя смеяться над больным грешно.
В тоске, застывший, и больной,
И очень, очень злой.
Я злюсь на скорость бытия.
В который раз опаздываю я.
 

10 ноября. Ну весь в экземе! Весь! Ужас.

Пенитенциарная система призвана менять человека. Если человек был преступником, он превращается в честного человека. А если он был честным человеком, то становится… преступником. Странная штука – логика.

Мечта о старости:

– Сижу перед камином и перебираю зубы. Золотые!

Из разговора перед телевизором:

– А баба должна быть, как левая в «Стрелках».

Вот выйду, отработаю делюгу, поеду домой в Хохляндию и на эти деньги построю дом, заведу поросят.

Как избавиться от геморроя?

Повесь его на своего товарища.

Депрессия у меня. Так и хочется наложить руки… на кого-нибудь.

– Что-то сплющило меня ото сна.

– Натурально, теперь похож на камбалу. А что! Слегка подрихтуем, и будешь ты homo fishes originalis. Поместим тебя в Кунсткамеру с припиской «Человек-камбала». Большие деньги можно заработать.

– А почему нельзя так поместить? Без этой камбалы?

– И что напишем? Hohol vulgaris, то есть «Хохол обыкновенный»? Вас таких обыкновенных – сорок миллионов.

– Пятьдесят.

– Того хуже, пятьдесят миллионов. Кто ж билет купит? Найди дурака, попробуй! А тут человек-камбала.

– А сколько платить будут?

– Ну, тебе как экспонату рублей тысяч двадцать.

– В день?

– Щас! В месяц.

– Маловато.

– Жадный вы, hohol vulgaris, проще тебя в банку со спиртом поместить – и всех делов. Прямо в банке в Кунсткамеру и задвинуть. И хлопот ноль, и потребности твои удовлетворять не надо.

– А я? – вмешался в научный разговор Вовчик.

– С тобой можно так: поместить тебя в цистерну. Будешь там таинственно гукать, гукать и головой биться о стенки. Такое загадочное явление в цистерне. Кто там? Что там? Загадка. Охранником Пиштерянца поставим.

– Не справится.

– Справится. А чего, он хоть и косой, но ответственный. Работы немного. Табличку повесим, что, мол, оно там в цистерне фруктами питается. И Пиштерянц станет следить, чтобы туда, в цистерну, хорошие, целые фрукты кидали, чтоб не гадили сверху. Воду будем менять раз в неделю, молоко за вредность – два раза в день. А ты знай себе гукай позатейливее.

– Это не по мне, гукать еще.

– Да! – Долгий тоскливый взгляд на Вована. – Можешь не справиться. Такую идею загубишь. А идейка-то что надо. Восемь часов гукаешь, два выходных, ну, там еще будут выездные, гастрольные гуканья, на ярмарках там или где еще. Тринадцатая зарплата плюс процент с того, что нагукаешь. Плюс раз в год деньги на спецодежду. Но боюсь, не справишься. Тогда вариант такой: vovanys unicles – и за стекло тебя. А там сиди себе, делай что хочешь. Говоря по-научному, веди себя естественно в привычной среде обитания. Диван, стол, телефон, еда. Много тут, понятное дело, не возьмешь, но как идею продать можно.

– А сколько мне оклад положат?

– Оно, конечно, человеку-камбале, уникальному явлению природы, положить должны больше, а ты только vovanys unicles. Думаю, рублей тысяч пятнадцать положить можно, плюс четырехразовое питание, плюс еще телефон и спать можно. Не мало? Что скажешь?

– А с цистерной тогда что?

– Что-что? Найду я без тебя гукальщика. С огоньком, с задором. Хотя ты можешь и с vovanys unicles подкачать.

Тоскливо:

– Ни на что Вован не способен. Хотя есть вариант: разрекламировать тебя как суперпуперспециалиста и пристроить конкурентам. В любое дело. Чтоб ты его на корню загубил. Будешь ты, Вован, Вованом-терминатором, уничтожителем любой затеи.

Так называемые польские воры появились после присоединения части Польши и Западной Украины к СССР. Эти воры обладали европейским менталитетом и трактовали старые воровские законы довольно широко. По некоторым данным, в ходе второй «сучьей» войны погибло около шестисот тысяч человек. Понятие «польский вор» сошло на нет. До 1991 года на территории бывшего СССР насчитывалось две тысячи коронованных воров.

11 декабря. С позавчера по вчера проехался по централу. Побывал в трех «хатах». Три камеры за два дня. Нет, конечно, катают некоторых, но чтобы так! Не верю я в случайности, ох, не верю. Что-то явно продемонстрировано. Интересно кем?

Захожу в хату. «Дорожники» сидят на связанной стопке книг. Книги в тюрьме – жуткий дефицит.

– Парни, вы что, обалдели? Как же можно сидеть на книгах?

«Дорожник», занимаясь своим делом, лениво:

– Это не книги. Это «объебон» Ваки.

– Как так, сколько же томов в «объебоне»?

– Щас глянем… Пятнадцать.

– Если у человека обвинительное заключение состоит из пятнадцати томов, сколько же томов в самом деле?

– Около двухсот, может, больше.

Ваня Рязанский о своем подельнике:

– Мой-то из суда вернулся?

Вака, яростно расчесывая тело:

– Вот чешусь. Это нервы. Веришь? Мне уже наплевать, сколько дадут, лишь бы на зону поскорей.

У хохла была особенность: оговорив все детали, решив все тонкости, посоветовавшись со всеми, в самый последний момент поменять свое решение и сделать все точно наоборот.

12 декабря. С удивлением для себя обнаружил, что люди помнят прошедшие события не так, как они происходили в действительности, а так, как они запомнились, как остались в памяти. Вполне вероятно, что это касается и меня. Несколько человек, вспоминая одно и то же виденное ими событие, вспоминают противоречащие друг другу детали. При этом каждый настаивающий на своем видении, повторюсь, отличающемся от других, не врет, не лукавит, он искрен и готов поклясться, что так оно и было. Событие ему запомнилось именно так. Вполне возможно, что все утверждения очевидцев могли вообще не случиться в реальности, могло быть вообще по-другому. Отсюда и выражение «врет, как очевидец».

Теперь понятно, почему история считается самой фантастической наукой.

Зеки долгопамятны. Самую долгую память оставляют по себе именно отрицательные поступки или явления.

«По возмоге», так здесь говорят, то есть по возможности.

Вежливость и хорошее отношение часто принимают за слабость.

Активность по своей сути – агрессивна.

Система – это машина, в которую можно сесть, из нее можно выйти, но невозможно остановиться или перестроиться на ходу.

Все зависит от точки зрения, от угла зрения, а еще от места, с которого смотрят.

Иногда стремление к результату важнее, чем сам результат. Это суть церкви, суть школы и многих других институтов, включая и социальные.

Все говорят, учат и объясняют, что людей надо любить. Так почему же я, добрый и жалостливый по натуре человек, после двух с лишним лет нахождения в тюрьме, не испытывая злости, трезво вижу, что две трети окружающих меня людей можно и нужно без жалости отправить в топку – и от этого выиграют буквально все. Прежде всего общество, ибо эти две трети ничего, кроме зла, глупости и опасности, для общества не представляют. Жрут, гадят, заражают, угрожают, воруют, убивают, берут взятки. И все за счет общества.

И снился мне сон. В огромном помещении с бассейном, где ряды зрительских кресел поднимаются от кромки воды прямо к высоченному потолку, завелся тетерев. Директор бассейна, женщина, просит избавить помещение от этой напасти. Мы были вдвоем. Кто второй – в памяти не осталось. Второй заверяет директора, что это не проблема и сейчас мы с этим тетеревом разберемся. Он громко, на все помещение начинает кукарекать. Во сне почему-то всем известно, что тетерева ведутся на петухов. Сразу же где-то под самым потолком раздался звук хлопанья крыльями и появился большой белый тетерев (хотя, может, это был и не тетерев; знать бы еще, как они выглядят, короче, большая птица). Тетерев снизился и приземлился на ближайшее кресло. Появилась возможность взять его голыми руками, но при нашем приближении тетерев вспорхнул и полетел. В руках моего напарника появилась рогатка, и не просто, а с прицелом. Причем через прицел было видно, как тетерев стремительно набирает высоту. Шарик, выпущенный из рогатки впился в тело птицы, и она, сбившись в полете, сделала плавный круг и попала мне в руки.

С бодрым бухом! Пьянству – бой. Блядству – хуй!

И рассказывал один лично знающий его человек, говоря простым языком, подельник, про Сашу Пустовалова, Сашу Солдата. Приехали они в Салоники. Македонский встретил их, как родных:

– Здорово, единомышленники.

Обнялись. На радостях Македонский подарил Солдату полотенце с мотоциклом Harley Davidson. Вот в этом полотенце Солдат и скинул Македонского с обрыва, предварительно завернув в подарок. Сам Солдат говорил, что задушил Македонского. Возможно, комплекция у них была одинаковая. Возможно, но хлопотно. Вернувшись на виллу, Солдат обнаружил, что его подельники не смогли до конца расправиться с «мисс Россия». Девушка была еще жива.

– Вы че, нормально убить не можете?

Солдат размозжил ей гортань, расчленил, сложил части в пакеты, а от пакетов избавился, выбрасывая их из окна движущегося автомобиля.

Греческая полиция, обнаружив эти пакеты, потом заявила, что это дело рук русской мафии, никто больше на такое не способен.

– У меня еще заточка (лицо) выкупная.

Свидетель на суде, впав в сильное волнение, перепутал судью с князем и упорно называл его не «ваша честь», а «ваша светлость».

– Адвокат Михайлов, номер удостоверения такой-то.

Судья:

– Садитесь.

К секретарю:

– Все же хотелось бы узнать: адвокат Михайлов вызывался?

Опять встает растерянный Михайлов:

– Адвокат Михайлов, номер удостоверения такой-то.

Судья:

– Понятно. Садитесь.

К секретарю:

– Так я не понял, адвоката Михайлова не предупредили, что ли?

Свидетель обвинения на все вопросы прокурора и суда отвечал одно и то же:

– Ничего не помню, прошло слишком много времени.

– Где, эксперт, фотографии, по которым вы делали экспертизу?

– Где, где. В Караганде.

12 декабря. Продолжает болеть нога. Колено распухло страшно.

– Так дай мне книгу же.

– Какую?

– Такую… историческую, но не то что художественную… историческую.

– Нет у меня.

– Тогда дай что-нибудь такое… как вот ты читаешь сам.

– Я читаю Достоевского, «Бесы».

– Бес чего?

– Бес того. Хочешь «Подростка» Достоевского?

– А кто у него был отец?

– У кого?

– Ну, вот у этого, что ты назвал.

На голубой коже небосклона шрамом проявился инверсионный след самолета. И пошла стальная блестящая игла штопать голубое полотно неба. Боже, как красиво! Особенно ярко на фоне гадких стен прогулочного дворика.

Из кабинета «лепилы» доносилось: «Если это вышло на яйца, то надо их полоскать марганцовкой. Так что ничего страшного, полощите».

– Надо закинуть витамины в мозг.

2 января. Тихо справили Новый год. Затянули три литра спирта и по-братски употребили. Все без иллюзий, пили только избранные: братва и наша семейка. А наша семейка – это бравый полковник, одно время был комендантом Грозного, Вован и я. Тюрьма на праздники вымерла.

Тридцатого провели глобальный шмон – и все! Как отрезало.

9 января. Отупение превратилось в норму. Праздность стала нормальным ежедневным состоянием. Это даже не ожидание, а тупое пребывание во времени. Опять считаю дни, опять осталось пять дней, и что?

Подошел молдаванин, попросил что-нибудь почитать. Дал сборник Булгакова, а там «Белая гвардия», «Роковые яйца», «Мастер и Маргарита». Приходит через неделю: забери, говорит книгу назад, сил моих больше нет это читать. Интересно, силы его покинули на «Яйцах» или на «Мастере»?