Текст книги "Саладин. Всемогущий султан и победитель крестоносцев"

Глава 7
Визирь Египта
1169—1171

У арабов существует пословица, которую можно перевести следующим образом: «Человек предполагает, а Бог располагает». Саладин был отправлен в Египет вопреки его воле, и он не ожидал там для себя ничего хорошего. Однако тот самый его первый шаг, которого он не желал сделать, должен был в итоге вознести его на вершину славы. «Аллах удивит людей, когда они увидят, как народ влекут в цепях в рай» – так говорит пророк Мухаммед. В подобных узах счастливой судьбы Саладина вели на трон. Фатимидский халиф выбрал его из всех сирийских полководцев в качестве наследника своего дяди, и 26 марта 1169 г., спустя три дня после смерти Ширкуха, его племянник был облечен в мантию визиря и награжден титулом аль-Мелик аль-Насир – «Царь сильный в помощи». Его собратья по оружию, многие из которых были старше и опытнее его, с трудом примирились с назначением молодого человека 30 лет без их согласия. Они считали, что он достаточно умен и умеет с достоинством вести себя в звании младшего командира, но не обладает честолюбием, необходимым для полководца. Существовало мнение, что именно благодаря умению договариваться Саладин получил свой пост. Но сама мысль, что он был поставлен выше боевых командиров Нур ад-Дина, была для них непереносима. Саладину потребовались весь его такт и дипломатия, и поддержка законоведа аль-Хаккари, приводившего серьезные аргументы, и необходимость свободного распоряжения войсковой казной, чтобы заставить завистливых воителей подчиниться. Все же некоторые из них предпочли вернуться в Сирию, но не служить под его началом.

Со своей стороны Саладин стал более требовательным к своему образу жизни. Он был все так же набожен, но стал более суровым и аскетичным. Он отбросил всякую мысль о развлечениях и приятном времяпрепровождении, начал придерживаться спартанских правил и сделал их образцом поведения для своего войска. Отныне он посвятил всего себя одной великой цели – основать мусульманскую империю, достаточно сильную для того, чтобы изгнать из страны всех неверных. «Когда Аллах даровал мне страну Египет, – говорил он, – я был уверен, что Он предназначал мне и Палестину». Вполне могло быть, что его рвение несколько гасил его природный эгоизм. Но результат был все тот же: отныне вся его жизнь была посвящена защите ислама. Он дал себе обет вести священную войну.

Положение нового визиря было на удивление двойственным. Он был одновременно и первым министром «еретика» халифа (шиита), и полководцем правоверного эмира (суннита). Это выглядело удивительно противоречиво: два имени упоминались во время пятничной молитвы в мечети. С подобным противоречием необходимо было покончить, но только путем обоюдного согласия. Резкие перемены могли быть фатальными; пока народ Египта сохранял привязанность шиитской доктрине, которая укоренилась за двести лет правления Фатимидов, и догматы шиизма способствовали ее распространению. Взаимоотношения Саладина и Нур ад-Дина были тоже довольно сложными. Эмир Сирии поздравил его с назначением и подтвердил, что Саладин остается командующим сирийской армии в Египте, но не более того. Его послания из Дамаска адресовались просто: «Эмиру Саладину, главнокомандующему, и другим эмирам». Это делалось для того, чтобы показать, что он не больше чем primus inter paris (первый среди равных), что его можно отозвать или понизить в звании по желанию его суверена. С целью постепенно укрепить свое положение, не вызвав недоверия народа Египта или зависти Нур ад-Дина, Саладину необходимо было проводить осторожную и взвешенную политику.

Его первым шагом стало решение окружить себя своей семьей. Подобно библейскому Иосифу, только находившемуся под властью халифа, а не фараона, послал за своими отцом и братьями в Сирию, чтобы они разделили с ним его благополучное существование. Он даже предложил отцу (Айюб прибыл в Египет в середине апреля 1170 г., годом позже, чем его сыновья), чтобы тот занял его высокий пост, но тот отказался от такой чести. «Мой сын, – сказал он, – Аллах не поставил бы тебя на столь большой пост, если бы ты не соответствовал ему; не стоит лишний раз испытывать судьбу». Айюб все же принял на себя обязанности казначея, а остальные сыновья поддержали своего брата в его сложном положении. Они получили свою награду; Саладин передал им фьефы провинившихся перед визирем египтян, отправив их самих в те места, где они не могли больше вредить. В его намерениях было ослабить партию халифа, и ему была абсолютно безразлична та ненависть, которую испытывали по отношению к нему египетские придворные и военные, пока он пользовался доверием народа. А к этому он всегда стремился, и его арабский биограф пишет, что народ приходил со всех областей Египта, чтобы только увидеть его, и редко уходил с пустыми руками. Саладин выслушивал каждую просьбу, и ни одно обращение не было напрасным.

Ему нужна была поддержка всего народа, поскольку двор и все те, кто зависел от него, вместе с войсками были настроены откровенно враждебно. Халиф же неожиданно для себя обнаружил, что ошибся в Саладине. Вместо раба он обрел в нем хозяина. Немедленно начали плестись интриги, чтобы уничтожить нового визиря. Негр Неджах, главный евнух и дворецкий, возглавил заговор среди приверженцев династии Фатимидов. Заговорщики намеревались заключить соглашение с франками, открыть им путь в страну, выманить Саладина из Каира и ударить с тыла. Тогда он и его турки, атакованные с обеих сторон, как они надеялись, будут уничтожены. Случайно замысел был раскрыт. Саладин организовал наблюдение за евнухом, пока наконец ему не удалось поймать его в загородной резиденции, где у него не было защиты со стороны двора, и невезучий заговорщик был быстро обезглавлен (июль 1169 г.). Казнь соотечественника и вождя вызвала ярость в войске халифа, которое тогда (как и в Египте XIX в.) состояло большей частью из суданцев. И 50 тысяч чернокожих поднялись, чтобы отомстить за него. Кровавые столкновения развернулись на территории, что разделяла два дворца, на Бейн-аль-Касрин, и многие дома и целые улицы были охвачены пожарами. Но в итоге суданцы потерпели поражение; их квартал Аль-Мансурия был сожжен, и они были вынуждены просить о пощаде. Они были высланы за Нил в Гизу, а оттуда в Верхний Египет, где пламя бунта тлело еще несколько лет. Зимой 1171/72 г. старший брат Саладина Туран-шах привел суданцев к покорности, но следующей зимой ему пришлось сражаться с ними снова. Преследуя их, он вторгся в Нижнюю Нубию, где он взял город Каср-Ибрим, ограбил церковь христиан-монофизитов, запытал епископа и зарезал семьсот свиней, которых откармливали там в большом количестве, к крайнему отвращению всех благочестивых мусульман. В 1174 г. произошло крупное восстание негров в Асуане, которое возглавил Кенз ад-Даула; в результате ожесточенных боев он был разгромлен и убит в сентябре Сайф ад-Дином (аль-Адилем), еще одним братом Саладина. Он же подавил мятеж в 1176 г. После этого уже больше не встречается никаких сообщений о бунтах чернокожих; арабский историк делает благочестивое заключение: «Аллах положил конец их злодейству». Ясно одно, что борьба была упорной и что в Верхнем Египте шесть лет продолжалась череда то вспыхивавших, то затухавших восстаний. Не вызывает сомнений, что на частые бунты чернокожее население подбивали беглые суданские рабы и другие сторонники Фатимидов.

Прошло совсем немного времени после изгнания Саладином из Каира чернокожих бунтовщиков-суданцев, как появилась еще большая опасность. Крестоносцы не замедлили с оценкой политических перемен в Египте. Захват полководцами Нур ад-Дина долины Нила поставил Иерусалимское королевство в отчаянное положение, с обеих сторон его контролировали войска одной и той же державы. В гаванях Дамиетты и Александрии находился мусульманский флот, который был в состоянии прервать коммуникации крестоносцев с Европой, помешать прибытию кораблей с пилигримами и захватить их грузы. Необходимо было предпринять все возможные действия, чтобы разорвать эту фатальную цепь обстоятельств, которая угрожала самому существованию власти латинян в Палестине. Наибольшая угроза, которой должен был противостоять Саладин, была связана, вероятно, с возникшим заговором в Каире. Амори обменялся дружеским рукопожатием с византийским (восточно-римским) императором, и его флот из 220 кораблей поддержал большие сухопутные силы крестоносцев, осадивших Дамиетту. К счастью для ее защитников, противные ветры задержали флот при его выходе из залива Золотой Рог в Константинополе, и Саладин воспользовался этой передышкой и укрепил свой гарнизон, подготовившись к наступлению противника. Одновременно он послал гонцов к Нур ад-Дину с сообщением о положении дел, особенно упомянув о риске в связи с тем, что, в то время как он, Саладин, отправился на помощь Дамиетте, в Каире осталась враждебная ему партия. В ответ на его обращение эмир Сирии послал войска в Египет, отряд за отрядом, и начал отвлекать внимание врага, имитируя наступательные действия против Палестины.

Осада Дамиетты началась в ноябре 1169 г. Амори занял позицию между городом и морем и ждал прибытия византийского флота. Он появился спустя три дня, но железная цепь, охраняемая неприступной башней, помешала флоту войти в гавань, и он не мог оказать помощь, которую от него ожидали. Добиться быстрого успеха помешала нерешительная тактика; и когда, промедлив, франки, ведомые храбрым королем, пошли на приступ со всеми своими хитроумными осадными машинами и передвижными боевыми башнями, гарнизон уже подготовился к отпору. В результате быстрой вылазки машины были сожжены, и пожар даже охватил часть флота. Саладин тем временем привел свои войска, имея большие запасы продовольствия и оружия и миллион золотых монет в войсковой казне. Своими постоянными набегами он держал в напряжении осаждавших. К тому же гарнизон мог легко снабжаться всем необходимым по одному из рукавов Нила, который находился под защитой войска, подошедшего из Каира. У франков же начали заканчиваться хлебные припасы; фруктовая диета не пошла им на пользу, их желудки не привыкли к подобному питанию. Начались болезни и голод, ряды воинов поредели. Византийцы на кораблях тоже голодали, и латиняне с берега не могли оказать им никакой помощи.

Сама природная стихия, казалось, вошла в сговор с нераспорядительностью командования, еще больше усугубив положение франков. Проливные дожди вызвали подъем уровня воды в Ниле, и лагерь, расположенный на низменной местности, был затоплен. Шторм перевернул все палатки и снес строительные осадные леса; и воины гарнизона, вдобавок к бедственному положению осаждавших, начали обстреливать последних камнями из мощных катапульт. В лагере поднялся ропот; сильно потрепанные отряды воинов, часть которых утонула, часть умерла от голода, потребовали отправить их домой. Спустя 50 дней бесполезных усилий Амори был принужден снять осаду. Был заключен мир, и великодушные и деловые жители Александрии открыли свои рынки изголодавшимся захватчикам, которые, подкрепившись как следует, беспорядочной толпой отправились в обратный путь в Палестину (19 декабря). В дополнение к катастрофе, буря разбросала и потопила чуть ли не весь флот, и море выбросило мертвые тела византийцев на берег, который они пришли завоевать. Как говорит пословица: «Пошли по шерсть, а вернулись стрижеными». Отныне Латинское королевство, вместо того чтобы наступать, перешло к обороне.

Вдохновленный разгромом франков у Дамиетты, Саладин вышел в поход на следующий год, который запомнился землетрясением, опустошившим Сирию. Были разрушены многие древние города. Начались военные действия, которые закончились 22 года спустя подписанием мирного договора с английским королем Ричардом I Львиное Сердце. Первый набег Саладин совершил против Газы, приграничного города Латинского королевства. По пути он осадил небольшую крепость Дарум, южный форпост христианства, который был недавно укреплен королем Амори; защищали его тамплиеры. Их командир Ансель де Пас отважно оборонялся, дав Амори время подойти на помощь с 250 рыцарями обоих военных орденов и 2 тысячами пехотинцев, которые выбили сарацин с их позиций. Саладин не стал ждать решающего сражения: глухой ночью он отошел от Дарума, и не успели жители Газы проснуться, как их город был взят. Однако цитадель, представлявшая собой сильно укрепленную крепость, построенную Балдуином II, не сдалась. И ее комендант Мило де Планси решительно отказался принять бежавших горожан, которые были вынуждены остаться у ворот и биться насмерть. Саладин не планировал длительной осады и, разграбив город, не тронул крепость и вернулся в Египет с добычей. На обратном пути он прошел близко от Амори, который призвал своих воинов к оружию, но с облегчением увидел, как враг уходит, не ввязавшись в битву. Успешный год закончился в декабре 1170 г. взятием Эйлы в заливе Акаба. Это был тот самый Эйлат (откуда Соломон отплыл в страну Офир), ключевой пункт на Красном море на пути паломников в Мекку. Для того чтобы отвоевать это важное место у крестоносцев, Саладин построил корабли в Каире, затем доставил их, разобрав на части и погрузив на верблюдов, на побережье Красного моря. Собрав корабли и спустив их на воду, он атаковал Эйлат одновременно с моря и суши и взял его.

Эти успешные действия против «неверных» принесли Саладину известность среди египтян. Они были готовы забыть разделявшие их религиозные споры ради возможности захватить большую добычу во время очередного похода. Сунниты и шииты, египтяне и турки охотно встали под знамена молодого вождя, против которого они часто замышляли зло, пока речь не шла о священной войне. Способности полководца и его отважные действия убедили войско в том, что он имеет все права быть командующим, и все люди призвали его быть им верным защитником. Его власть теперь обрела твердое основание, и он мог решиться на чрезвычайные действия. Ненормальное положение, когда визирь-суннит занимал свой пост при фатимидском халифе, было особенно нетерпимо для человека, придерживавшегося правоверных взглядов, то есть Саладина. Уже некоторое время эмир Сирии и аббасидский халиф Багдада принуждали его покончить с этой политической и богословской непоследовательностью. Необходимо было внести имя истинного, но отнюдь не лжехалифа в общественную пятничную молитву (хутбу), что служило официальным признанием власти правителя. До сих пор Саладин, несмотря на исповедуемые им религиозные догматы, выступал против этого предложения, утверждая, что подобные изменения могут привести к революции в Египте. Другой причиной, о которой он не упомянул, была та, что его популярность среди правоверных египтян могла обеспечить ценную поддержку в намечавшихся событиях, то есть весьма вероятном разрыве с Нур ад-Дином.

В 1171 г. положение Саладина укрепилось, и он мог позволить себе пойти на риск. Фатимидский халиф уже не имел никакого влияния на политику. После убийства чернокожего дворецкого халиф и его двор были поставлены под жесткий контроль белого евнуха Каракуша, ставшего правой рукой Саладина. Его имя, вместо того чтобы ассоциироваться с верностью и твердостью, стало в турецкой империи обозначением смешной марионетки, что-то наподобие английского персонажа Панча. Изоляция и бессилие халифа принизило влияние шиитского учения в Каире, и Саладин организовал религиозное образование согласно суннитскому учению. Он основал в 1170 г. училища Насирия или Шерифья и Камхия поблизости от мечети Амр в Фустате и пригласил опытных учителей веры в столицу и основные провинциальные города.

Так была заложена основа обучения и приняты меры для долговременных изменений в халифате. В первую пятницу священного месяца Мухаррам, первого месяца 567 г. (10 сентября 1171 г.), в главной мечети некий старец из Мосула, прежде чем прозвучала проповедь муллы, прочитал молитву-прошение о сохранении и процветании правоверного халифа Багдада: «О, Аллах, помоги ему и его воинам; о, ты владыка Земли и мира нынешнего и мира, долженствующего прийти. О, господин всех живущих всего мира. О, Аллах, помоги мусульманам и поклоняющимся Тебе Единственному. О, Аллах, низложи неверных и придерживающихся многобожия, Твоих врагов, врагов Веры».

Изображение орла на стене каирской цитадели

Этот переворот в исповедании веры прошел без всякого сопротивления со стороны несогласных. Как замечает хронист, «обсуждение походило, скорее, на бодание двух баранов». Все в переполненных собраниях были удивлены, но не более того. Халиф в Багдаде ликовал, устроил иллюминацию в столице и отослал Саладину и Нур ад-Дину почетные одежды и знаменитые черные флаги аббасидских отрядов. Кроме того, Нур ад-Дину он послал два меча, один за овладение Сирией, другой – за Египет, и нарек его султаном. Тем временем человек, которого в наибольшей степени затронули проходившие события, умирал на своем ложе в большом дворце Каира. Аль-Адид, последний из фатимидских халифов, так и не узнал о замене его имени в общественных молитвах. Саладин запретил его слугам говорить ему об этом, объяснив свое решение так: «Если он выздоровеет, то вскоре узнает об этом, если нет – пусть он умрет в мире». Он скончался через три дня, и ему еще не исполнилось 21 год. Умирая, он желал видеть Саладина, но визирь усмотрел в этом признак заговора и отказал. Впоследствии, когда он понял, что желание было искренним, он пожалел о своем отказе и высоко отозвался о многих добродетелях юного халифа: его благородном характере, добрых качествах натуры и дружеском ко всем отношении.

Так завершилась, в упадке и забвении, династия Фатимидов, которая управляла величайшей мусульманской державой Средиземноморья на протяжении почти трех столетий. Но она ничего не могла противопоставить власти Саладина. Аль-Адид оставил после себя одиннадцать сыновей, четырех сестер, четырех жен и остальных родственников, общим числом 152 человека. Но дворецкий Каракуш посадил их под крепкий засов, мужчин в одном месте, женщин – в другом, обеспечив им роскошную обстановку и уважение, к которым они привыкли. В большом дворце Фатимидов уже был новый хозяин.

Глава 8
Саладин в Каире
1171—1173

Путешественники в современном Каире могут увидеть лишь малую уцелевшую часть прежней столицы Саладина. Кроме трех древних ворот, трех лежащих в руинах мечетей, ничего больше не сохранилось от того города, улицами которого он впервые проезжал, выйдя из дворца Фатимидов в окружении личной гвардии. Наиболее заметная достопримечательность современного Каира, цитадель, со своими утонченными турецкими минаретами и господствующими над окружающими кварталами зубчатыми стенами, в те времена не существовала. Только пологие склоны холмов Мукаттам, казалось, сами указывали на то место, где следовало возвести крепость. Большая часть территории, теперь застроенной домами европейцев, образующими квартал Исмаилия, расположенный между районом Эзбекия и рекой, находилась под водой. Это объясняется тем, что во времена Саладина Нил протекал гораздо восточнее и почти омывал городскую стену в районе речного пригорода Аль-Макс. Булак вместе с островом еще не поднимались над поверхностью воды, и не было никакого пригорода Аббасия в северной части города. Но дома и улицы тогда, как и теперь, шли от старых ворот Зувейла в южном направлении до мечети «нашей госпожи Нафисы». На том месте, где было много всяких домов и строений, ныне тут и там поднимаются холмы в руинах, занесенные песком. Это печальное напоминание о некогда могущественном городе, утопавшем в садах. О древнем Фустате и еще более древней крепости Каср-аш-Шема.

Эти пригороды и заброшенные руины не были тогда частью Каира. Подлинный Каир, город фатимидских халифов, был всегда не более чем огромной царской крепостью, названной Аль-Кахира в трудах Гийома Тирского, что переводилось как «победоносная». Итальянцы исказили это название в своей речи, и теперь это современный Каир. Он был также известен под именем «аль-медина», что значит «город». Был он основан в 969 г. в качестве резиденции халифа, имевшего многочисленный гарем и слуг-рабов. Кварталы вокруг дворца были предназначены для проживания воинов и чиновников; здесь находилась резиденция визиря, государственные и правительственные учреждения. Во внутреннюю просторную часть крепости, которую защищали массивные стены с воротами в норманнском стиле, вход был запрещен всем, кроме самых высших сановников государства. Даже послы иностранных государств должны были спешиваться перед воротами, и затем их вели во внутренние покои, как это было принято при дворе византийских императоров и средневековом дворце Оттоманской (Османской) империи.

Самыми главными строениями были: Великий Восточный дворец, личная резиденция халифа, где он содержал своих жен, детей, рабов, евнухов и слуг, числом от 18 до 30 тысяч человек, и Малый Западный дворец или дом для отдыха и развлечений, рядом с которым был обширный сад Кафура с ипподромом. Два дворца разделяла площадь, называвшаяся Бейн-аль-Касрин («Между двумя дворцами»); здесь могли принять участие в параде 10 тысяч воинов. Подземный переход связывал два дворца; халиф мог перейти из одного место в другое, не нарушая своего таинственного затворничества, что было присуще его образу жизни. Совсем рядом располагались мавзолей, где лежали останки его предшественников Фатимидов, перенесенные из Кайриана в Тунисе, и мечеть Аль-Азхар, где халиф участвовал в пятничных богослужениях. Совсем недалеко был также колодец, который арабский историк описывает как архитектурную достопримечательность, в который «халиф обычно бросал тела казненных им людей». Народ верил, что нечто более ценное, чем тела умерщвленных халифов, рабов или бывших фаворитов, скрывалось в его мрачных глубинах. Но когда люди приступили к поискам в колодце золота и драгоценных камней, им помешала в этом некая сверхъестественная сила. И поскольку ни один человек не мог без опасности для себя тягаться с «джинном», колодец пришлось закопать, чтобы не произошло худшего.

О размерах и великолепии Большого дворца арабские историки говорят с придыханием. Мы читаем о 4 тысячах палат; о Золотых воротах, которые открывали доступ в Золотой павильон, где халиф восседал на золотом троне в окружении камергеров (в основном византийцев и суданцев) и наблюдал из-за золотого экрана исламские празднества; об Изумрудном зале с его прекрасными мраморными колоннами; о зале Большого дивана, где проходили заседания Государственного совета во главе с халифом по понедельникам и четвергам; о сакифе или Крыльце, с которого халиф выслушивал каждый вечер жителей, приходивших со своими жалобами и просьбами, предваряя их исповеданием вслух символа веры шиизма, и отдавал распоряжения удовлетворить то или иное ходатайство. Историки мало говорят о великолепном убранстве внутренних покоев дворца. Какое-то представление о его чудесах дает рассказ Гуго Кесарийского и упоминание, что среди драгоценных камней и ювелирных изделий, обнаруженных Саладином после кончины аль-Адида, был изумруд около 10 см в длину и рубин под названием «Гора» весом более 2400 карата («Я видел и взвесил его сам лично», – утверждает Ибн аль-Атир). Всем было известно об уникальных произведениях ювелирного искусства и невиданном собрании драгоценных камней во дворце. В описях дворцового имущества одного из халифов содержится перечень изумрудов и жемчуга; высеченных из хрусталя ваз; покрытых чеканкой и эмалью золотых блюд; сундуков, расписанных золотом; поделок из слоновой кости, украшенных драгоценными камнями; чаш и кувшинов из тончайшего фарфора, наполненных камфарой и мускусом. В залах дворца стояла мебель из сандалового и черного дерева; металлические зеркала в оправе из серебра и золота, окантованные изумрудами и сердоликом; столы из сардоникса; многочисленные бронзовые сосуды, инкрустированные серебром и золотом. Повсюду шелка и парча, вышитая золотой нитью и украшенная портретами эмиров.

Из всех имевшихся сокровищ Саладин не взял для себя ничего. Отдельные вещи он раздал своим приближенным или подарил Нур ад-Дину. Богатейшую библиотеку из 120 тысяч рукописей он передал своему личному секретарю кади аль-Фадилю. Все остальные драгоценные вещи были распроданы для покрытия расходов государства. Простой и аскетический образ жизни не позволил правителю сделать своей резиденцией дворец покойного халифа. Обтянутые шелком диваны и «Жемчужные павильоны» были для Саладина ничто. Он остановился в «Доме визиря» и предоставил Большой дворец в распоряжение своих полководцев, а «дом развлечений» отдал брату аль-Адилю. Перестав быть резиденцией халифа, прекрасные особняки Фатимидов постепенно пришли в упадок. Так случилось, что не осталось никаких видимых следов этих некогда роскошных дворцов, которые были предметом зависти и восхищения многих вельмож.

К юго-западу от цитадели Каира располагались густо населенные кварталы, и, когда Саладин отправился к гробнице имама аш-Шафии в пустыне, он миновал места расположений первых трех столиц. Выехав из ворот Зувейла, он проехал сначала через недавно образовавшиеся кварталы, возникшие одновременно со строительством официальной столицы халифа; затем миновал руины Аль-Мансурии, из которой он выкурил взбунтовавшихся чернокожих, словно гнездо шершней. Затем справа от его пути лежало Слоновье озеро, уже давно высохшее, а слева скальные холмы Мукаттама, казалось, просто приглашали прийти и построить здесь цитадель, строительство которой началось позднее. Все время дорога вела Саладина через перенаселенные пригороды, где прежде на месте жилых домов находилась Аль-Катаи, столица Египта времен правления династии Тулунидов, основанная Ибн Тулуном тремя веками ранее. В Аль-Катаи располагался дворец правителя и его двор, его воины и поставщики двора халифа. Каждый класс занимал свой квартал. Это была третья столица, построенная со времени завоевания арабами Египта. Ничего не осталось от ее былого великолепия, только полуразрушенная мечеть Ибн Тулуна, которая дает возможность представить, что было потеряно. Еще дальше к юго-западу располагался Аль-Аскар, «Лагерь», другой официальный центр, где жили губернаторы, которых присылали из Багдада управлять Египтом. Это было время, когда Аббасидский халифат раскинулся, еще нераздельный, от Северо-Западной Индии до Атлантического океана. Далее к югу, между Абиссинским озером и Нилом, находились развалины старейшей столицы мусульманского Египта, некогда официального центра торговли, названного Аль-Фустат, «Палатка», в память шатра арабского завоевателя. Несмотря на урон, нанесенный большим пожаром 1168 г., жители начали возвращаться к своим сгоревшим домам и вновь заселять опустевшие улицы. Но Фустат так и не достиг своего былого процветания, когда вновь открылись его базары, и плодовые сады и цветники покрыли все вокруг. Теперь от всех построек осталась мечеть Амр, которая часто ремонтировалась и восстанавливалась, так что первый ее строитель определенно не узнал бы свое творение, и римский Вавилонский замок, называемый арабами Каср-аш-Шема, или Крепость маяка. Ныне это, можно сказать, улей из нескольких коптских церквей, за которыми следят коптские трутни[3]3
  Очевидно, автор так называет монахов.


[Закрыть], но некогда это был страж живого христианского города, подобие некоего «Вавилона Египта». Небольшой пригород Старого Каира, или иначе Маср-аль-Атика, не является наследием Фустата, поскольку он расположен на землях, которые покрывали воды Нила в те дни, когда Фустат был городом.

Столица Египта при мусульманских правителях не раз меняла свое местоположение и постепенно перемещалась с юга на северо-восток. Сначала полководец Амр в 641 г. основал Аль-Фустат; затем в 750 г. на месте лагеря полководца Аббасидов был построен Аль-Аскар, резиденция правительства. Третьей столицей стала Аль-Катаи, основанная в 869 г. Ахмадом ибн Тулуном. И наконец, Джохар, полководец халифа Фатимидов в Кайруане в Тунисе, после захвата Египта основал в 969 г. Аль-Кахиру, «победоносную» столицу, ставшую укрепленной резиденцией его господина. Саладин продолжил традицию строительства столиц, которой гордился каждый великий восточный правитель. Однако, вместо того чтобы передвинуть столицу дальше к северо-востоку, он постарался объединить в одну все прежние местоположения четырех столиц, и построил цитадель, знаменитую «крепость на горе», на самом западном окончании холмов Мукаттан, и разместил здесь правительство. Она господствовала над всем городом и могла отразить всякое нападение извне. В планы Саладина входило соединить эту крепость укрепленной стеной со старыми оборонительными сооружениями «города» Фатимидов, далее окружить стеной Фустат и Аль-Катаи и продолжить ее до реки, но план не был выполнен, и даже строительство цитадели было закончено только много лет спустя после смерти правителя. Саладин увеличил площадь города за счет сноса пригородов между старой «столицей» и святилищем Нафисы. Здесь были разбиты «сады удовольствий» и, как описывалось, высокие ворота Зувейла (Баб-Зувейла) можно было увидеть, стоя у входных дверей мечети Ибн Тулуна. Монах-францисканец Жан Тено, сопровождавший позднее посольство короля Людовика XII в Каир, говорил о садах как о поразительной достопримечательности города и описал их в своих путевых заметках (Le voyage et itinaire de oultre mer faict par Frère Jehan Thenaud).

Высказывалось предположение, что Саладин намеревался построить цитадель в Каире для того, чтобы защитить себя от возможного мятежа, который могли поднять сторонники ушедшей династии. Однако более надежное объяснение можно найти в его ранних представлениях, как должен выглядеть город. В каждом городе Сирии была своя цитадель или крепость, и на опыте можно было много раз убедиться, что если сам город мог быть взят противником, то цитадель всегда оставалась неприступной и являлась прибежищем для населения и местом, с которого начиналось восстановление разрушенного. Поэтому Каир также должен был иметь свою цитадель. В скором времени она могла стать защитой и от Нур ад-Дина. Саладин умилостивил эмира Сирии дарами из сокровищницы Фатимидского дворца; молитвы во здравие суверенного правителя возносились каждую пятницу в мечетях, но особенно торжественно это происходило в большой мечети Аль-Хаким, которая стала главной мечетью столицы вместо мечети Азхар. Несмотря на свое номинальное подчинение эмиру и отсутствие всех символов личной власти, Саладин в действительности был сам себе господин. Его поддерживало сильное войско, которым командовали его братья и племянники, и он был реальным властителем Египта. Нур ад-Дину было хорошо известно об этом, но из-за трудных отношений с франками, с султаном сельджукского Румского (Иконийского) султаната и различными взбалмошными князьками Месопотамии, у него не было времени заняться египетскими делами и подрезать крылья своему вассалу. Он не мог даже рассчитывать на поддержку со стороны Саладина в священной войне. Потому что, было ли это правильным или нет, решить затруднительно, но Саладин был убежден, что тогда может настать конец его власти. Страх перед эмиром, казалось, зашел так далеко, что Саладин предпочел бы иметь на своей границе франков в качестве препятствия возможному продвижению Нур ад-Дина.