Текст книги "Охотники за костями. Том 2"

– Было бы лучше, – донёсся до него свистящий голос жреца, – если бы ты подумал о моём смиренном предложении, Коготь, – ради блага всей твоей секты.

«Ради блага…» О боги, он решил, что уже может угрожать Когтям! Как же далеко зашло всё это безумие? Мне нужно поговорить с Шиком – может, ещё не поздно…

– Такой сильный дождь, – продолжил у него за спиной Маллик Рэл, – что море вот-вот вздуется, да?

Глава восемнадцатая

Принять правду нелегко, и я вижу, как все мы её сторонимся. Но, друзья мои, от правды скрыться невозможно.

Кайессан. Год десяти тысяч обманов

Ризан цеплялся за обвисший имперский штандарт из последних сил, позабыв о терзавшем его голоде, хотя жизнь теплилась в крохотном тельце едва заметной искрой. Но это не мешало ему вслушиваться в разговор с неослабным вниманием.

Дромон лавировал меж транспортными судами, буксируя чёрный военный корабль с узким корпусом, с берега за этим наблюдали адъюнкт, адмирал Нок, Кулак Кенеб, Быстрый Бен и Калам Мехар. До появления сержанта Геслера и капрала Урагана они обменялись едва ли парой слов. Но потом всё стало куда интереснее.

– Адъюнкт, – заявил Геслер вместо приветствия. – Это наш корабль. Это «Силанда».

Адмирал Нок пристально разглядывал загорелого морпеха.

– Я правильно понимаю, сержант, что вы способны управиться с этой пакостной посудиной?

Кивок.

– Так точно, сэр. Дадите пару толковых взводов – управимся. А те, которые внизу, на вёслах… когда будет надо, чтобы они гребли – значит, будут грести.

Ураган добавил:

– Мы с ними достаточно долго прожили, сэр, так что они нас больше не пугают, даже вон – Геслера, хотя он-то ещё дёргается всякий раз, как в зеркальце своё серебряное глядит. И от голов этих мурашки больше по коже не бегают, никак нет…

– Прекратите выражаться, как простой матрос, адъютант Ураган, – потребовал Нок.

В гуще рыжей всклокоченной бороды мелькнула усмешка:

– Так я ж больше не адъютант, адмирал.

Нок вздёрнул тонкие брови:

– Звание и ум его носителя как-то соотносятся?

Ураган кивнул:

– Так точно, сэр. Потому-то Геслер – сержант, а я капрал. Тупеем с каждым годом.

– И Ураган этим гордится, – подтвердил Геслер, хлопая приятеля по спине.

Адъюнкт потёрла глаза. Внимательно посмотрела на кончики пальцев, затем медленно принялась стягивать кожаные перчатки.

– Судя по ватерлинии, корабль загружен под завязку…

– В этих трюмах провизия не портится, – пояснил Нок. – Это мои маги выяснили точно. Более того, там нет ни крыс, ни других вредителей. – Он слегка замялся, потом вздохнул. – Как бы то ни было, я не нашёл среди своих матросов добровольцев, готовых управляться с «Силандой». И не намерен на них больше давить. – Он пожал плечами. – Адъюнкт, если они и впрямь этого хотят…

– Отлично. Сержант Геслер, берите своих людей и ещё два взвода.

– Четвёртый и девятый, адъюнкт.

Она с прищуром посмотрела на него, после чего обернулась к Кенебу.

– Кулак? Это же твои воскресшие отряды.

– Четвёртый – это взвод Смычка…

– Худа ради, – перебила адъюнкт. – Его зовут Скрипач. Кенеб, я не знаю секрета в этой армии, который хранился бы хуже.

– Да, конечно. Прошу прощения, адъюнкт. Стало быть, Скрипач. А девятый… да, точно, это взвод сержанта Бальзама. Бездна нас всех побери, Геслер, ты решил собрать всех ворчунов?

– Так точно, сэр.

– Ну, хорошо. – Немного подумав, Кенеб повернулся к Тавор. – Адъюнкт, я хотел бы предложить, чтобы «Силанда» постоянно держалась бок о бок с вашим флагманом.

Геслер старательно изобразил обиду и ткнул Урагана в плечо кулаком.

– Ты слышал, друг, они нам не доверяют.

– Выходит, что-то знают, да?

– Выходит, так. Проклятье, да они умнее, чем я думал.

– Сержант Геслер, – приказала адъюнкт. – Берите своего капрала и убирайтесь отсюда.

– Слушаюсь, адъюнкт.

И морпехи заторопились прочь.

Чуть погодя, адмирал Нок коротко хмыкнул себе под нос и проговорил:

– Скажу вам прямо, адъюнкт, мне… полегчало.

– Из-за того, что эти болваны взяли на себя «Силанду»?

– Нет, Тавор. Неожиданное появление уцелевших из И'гхатана, среди которых оказались такие бойцы, как Скрипач, Спрут, Геслер и Ураган… и, – Он повернулся к Быстрому Бену с Каламом, – вы двое. Армию стало не узнать, адъюнкт, это заметно невооружённым взглядом. Командиры часто забывают о том, как важны прославленные ветераны, особенно для молодых, сопливых новобранцев. Добавьте к этому чудесную историю их спасения в огненной буре. – Он покачал головой. – Я бы сказал, это внушает надежду.

– Согласна, – подтвердила Тавор, покосившись на Кенеба. – В основном именно эти солдаты с самого начала оказались в эпицентре того, что могло бы стать пугающим предзнаменованием – и извлекли из него силу. Никто из нас в тот момент не осознавал этого полностью, но именно в тот день в Арэне, на том первом построении и родились «Охотники за костями».

Все остальные безмолвно взирали на неё.

Она едва заметно приподняла брови.

Кенеб откашлялся:

– Адъюнкт, возможно, «Охотники за костями» и были зачаты в Арэне, но свой первый вдох они сделали лишь вчера.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы все гадали, – пояснил Калам, – откуда взялось это украшение. То самое, что вы собственными руками поднесли капитану Фарадан Сорт и этой ведьме Синн.

– А, да. Ну, тут нет моей заслуги. Сигиль изготовила Ян'тарь, своими руками. У неё в роду были ювелиры, насколько я понимаю, она училась у них в юные годы. Тем не менее, сомневаюсь, чтобы эта церемония сделала хоть что-то, кроме того, чтобы подтвердить уже существующее положение вещей.

– Адъюнкт, – возразил Кулак Кенеб, – именно ваше подтверждение всем и требовалось. Чтобы это стало реальным. Не хочу вас обидеть, но до того вы были только адъюнктом. Принадлежали Ласиин. Были её собственностью.

Её лицо внезапно сделалось холодным, угрожающим.

– А теперь, Кулак?

Но ответил вместо него Калам:

– А теперь вы принадлежите Четырнадцатой армии.

– Теперь вы принадлежите нам, – сказал Кенеб.

На этом всё должно было завершиться, и это было бы хорошо. Не просто хорошо – замечательно. Мгновение было бы совершенным. Однако на лице Тавор внезапно проступило… смятение. И страх. И поначалу никто не мог взять в толк, в чём же дело.

Разве что…

Разве что – она никак не могла ответить верностью на верность.

Так зародились сомнения, вёрткие, как новорождённые гадюки, расползающиеся из кладки с яйцами. В каждого, кто стоял рядом, в каждого, кто видел её лицо, они запустили свои ядовитые зубы.

Она проявила свои чувства. Женщина, владевшая собой практически безупречно.

Спугнутая ящерка-ризан соскочила с того места, где пристроилась прежде, перевернулась в воздухе и засеменила прочь, по берегу, к громадному белому стволу дерева, выброшенному волной на песок, – и там затаилась на солнышке, широко расставив лапы, брюшком прижимаясь к коре и подрагивая боками. Флакон, отвлёкшись и испугавшись, потянулся, чтобы погладить ящерку кончиком пальца между глаз, и одновременно отпустил её жизненную искорку на волю. Крохотное создание тут же умчалось прочь, трепеща крылышками и нервно вздрагивая хвостом.

И вот пять дней спустя, оказавшись на борту «Силанды», Флакон стоял и смотрел на груду отрезанных голов, накрытых брезентом, которые Ураган именовал своим мозговым центром. Очень забавно, да, но Флакон точно знал, что сквозь прорехи в ткани эти не мёртвые и не живые глаза наблюдают за ним. Ждут. Чего? Чтоб вам пусто было, недоумки, я ничем не могу вам помочь. Вы же видите!

К тому же, у него теперь было полно других забот. Настолько, что он не знал, с чего начинать.

Он видел сигиль – медаль, которую адъюнкт вручила Фарадан Сорт вместо того, чтобы отдать её под военно-полевой суд. Ей и этой немой девочке Синн, про которую Флакон точно знал, что никакая она не немая. Ей просто не о чем было говорить с другими людьми, если не считать Осколка, её брата. Сигиль… из серебра, с изображением городской стены, над которой вырастало рубиновое пламя, склон теля под стеной, и там гора золотых человеческих черепов. То, что новый сигиль напоминал прежний, принадлежавший «Мостожогам», не было случайностью. Гениальная придумка Ян'тарь, вот что это такое.

К концу того же дня железные иглы и шёлковые нити появились в загрубевших пальцах, и военные накидки солдат Четырнадцатой армии украсились новой вышивкой – у кого-то более умелой, у кого-то нет. Украшение в пару к костяшкам пальцев, птичьим черепушкам и просверлённым клыкам.

Всё шло хорошо, насколько это возможно. Большую часть первого дня Флакон и остальные валялись, приходили в себя, а солдаты заглядывали на них посмотреть. Такое внимание его нервировало, он пытался понять, с каким выражением они пялятся на него, все эти глаза. Да, мы живы. В это трудно поверить, согласен, и всё-таки это правда. А теперь скажите, что вы в нас видите?

Воспоминания о том времени, что они провели, погребённые под горящим городом, отзывались навязчивым рефреном за каждым сказанным словом, которым Флакон обменивался с другими уцелевшими. Они питали их ночные кошмары, он привык просыпаться от сдавленных стонов кого-то из собратьев по оружию – Улыбки, Спрута или Корабба Бхилана Тэну'аласа. Такие же отголоски доносились и со стороны других взводов, спавших на голых камнях.

За время их отсутствия все пожитки и снаряжение, по обычаю, были распределены между другими бойцами, и с первого же дня им начали возвращать все личные вещи. К сумеркам каждый из выживших оказался куда богаче, чем был к началу похода, и им оставалось лишь в недоумении озирать груды побрякушек, пряжек, застёжек и оберегов, штопанных туник, дочиста отскобленных кожаных ремней, поножей, стёганых поддёвок под доспехи. И кинжалов. Уйма кинжалов – хотя это оружие всегда было самым личным, самым ценным. Последняя надежда бойца. Оружие, которым – если случится – солдат лишал себя жизни, чтобы избегнуть участи худшей, чем смерть. Так какой же смысл мы должны из этого вынести?

Приютившись неподалёку, на палубе полубака, Корик с Битумом играли в кости – комплект для игры был также обнаружен среди подношений. Моряцкий вариант, с полем, помещённым на дне глубокой коробки, чтобы не слетели игровые фишки, и с четырьмя стальными ножками по углам в виде орлиных когтей, достаточно острых, чтобы закрепиться на дощатой скамье в трюме или на палубе. Пока что Битум проигрывал раз за разом – уже игр двадцать, не меньше, – и Корику, и Улыбке, но всё равно возвращался. Флакон никогда прежде не видел, чтобы человеку так нравилось получать по сусалам.

В капитанской каюте торчали Геслер, Ураган, Скрипач и Бальзам, болтали ни о чём, с долгими паузами и бессвязно, без особого смысла. Глубоко в тени, под продолговатым столом-картой затаилась И'гхатан, крыса Флакона – мои глаза, мои уши… мои ноющие соски.

Других крыс на борту не было, и если бы он не контролировал И'гхатан и её потомство, они давно оказались бы за бортом. Флакон им сочувствовал. Колдовство, окутывавшее корабль, отдавало мерзостью и безумием. Оно ненавидело всё живое, что не подчинялось его хаотической воле. И особо ненавидело… меня.

И только… Геслера и Урагана это, похоже, никак не затрагивает. Ублюдки – заставили нас вместе с ними отправиться на этом жутком плавучем гробу.

Флакон одно время думал, не поговорить ли со Скрипачом, затем отказался от этой мысли. Скрипач был ничем не лучше Калама, который был не лучше Апсалар, которая была не лучше Быстрого Бена. Все они были… злом.

Ну ладно, пусть не самим злом, но чем-то таким. Не знаю. Всё то, что было в Тени, – что они там замышляли? Калам, того и гляди, готов нашпиговать Апсалар ножами. Апсалар ходит с таким видом, точно только этого и ждёт. Потом просыпается Быстрый Бен и встаёт между ними, как будто это некий давний спор, как будто вскрываются старые раны.

Тавор забрала Быстрого Бена, Калама и Апсалар в свою свиту, на флагманский корабль. «Пенный волк» был дромоном квонской постройки, с оснасткой в стиле мапау, при этом киль и все металлические детали были изготовлены где-то ещё. Фенны – вряд ли там, среди этого убожества, осталось больше горстки корабелов и кузнецов… но киль они всё-таки изготовили и арматуру тоже, и работу их трудно назвать грубой или бездушной. В любом случае, Флакон был рад тому, что все они на борту корабля, разрезающего волны в трёх полётах стрелы по правому борту. Его бы устроило, будь они ещё дальше, но можно и так. Он мог вообразить, как две костяные рептилии шмыгают по трюму, охотясь на крыс…

– Так это Свищ придержал свисток? – спросил Скрипач у Геслера в каюте.

И'гхатан под столом навострила уши.

– Точно. Приёмыш Кенеба. Тут, кстати, странное дело. Говорит, он знал, что мы идём. Не скажу, что я в это верю. Но и не скажу, что не верю. Однако свисток – первое, что ко мне вернулось.

– Вот и славно, – отозвался Ураган, шумно почёсывая щетину. – Чувствую себя прямо как дома…

– Шутишь что ли? – перебил Геслер. – В прошлый раз, как мы плыли на этой клятой посудине, Ураган, ты всё время в уголке отсиживался.

– Потребовалось время, чтобы привыкнуть, делов-то.

Скрипач сказал:

– Глядите, что мне какой-то умник приволок с другим барахлом.

Что-то глухо ударилось о стол.

– Боги нижнего мира, – пробормотал сержант Бальзам. – Полный комплект?

– Трудно сказать. Тут есть карты, которых я раньше в жизни не видел. Одна для Апокалипсиса – и это из Независимых, потом ещё масть такая – называется Дом Войны, верхняя карта с костяным троном, пустующим, и два волка по бокам. В этом Доме есть карта, которая зовётся «Наёмник», и ещё одна – другой рукой нарисована – «Стражи Мёртвых», кажется, солдаты-призраки стоят на горящем мосту…

Все помолчали, потом подал голос Геслер:

– А ты в лицо там никого не признал, Скрип?

– Что-то мне её в подробностях разглядывать не захотелось. Потом есть Дом Цепей, и король этого Дома – Король Цепей – сидит на престоле. Изображение тёмное, всё укрыто в тенях, но я голову даю на отсечение, что этот бедолага орёт. И в глазах у него…

– Что ещё? – спросил Бальзам.

– Кончай так подпрыгивать, жаба ты далхонская.

– Если тебе подарок не нравится, Скрипач, отдай его мне.

– Не дождёшься. Чтобы ты расклады начал делать прямо тут, на корабле?

– И что с того?

– Хочешь распахнуть дверь в это жуткое месиво Теланна и Путей тисте? Может, уж сразу к Увечному богу?

– А-а.

– Кстати, там и другие Независимые есть. Господин Колоды… да, его я признал. Ещё Цепь – посередине узел, и звенья во все стороны тянутся. Эта карта мне особенно не понравилась.

– Ничего себе подарочек, Скрип.

– Не то слово. Всё равно, что утопающему камень кинуть.

– Убери подальше, – посоветовал Геслер.

Крыса услышала, как колоду сдвигают с центра стола.

– У нас проблема, – продолжил Геслер.

– Вот только, – подхватил Ураган, – мы не знаем, в чём она. Знаем одно: Кенеба что-то встревожило. И этого твоего приятеля-убийцу, Скрип. И Быстрого Бена. Их всех.

– Адъюнкт, – сказал Скрипач. – Калам и Бен ничего не говорили, но они недовольны. – Он немного помолчал. – Может, это из-за того, как Жемчуг свалил сразу после И'гхатана. Скорее всего, прямиком отправился к Императрице. Обычный Коготь с обычным отчётом? Допустим. Но во рту всё равно как-то кисло: слишком быстро он начал действовать, слишком быстро сделал для себя все выводы, как будто то, что произошло в И'гхатане, ему лишь подтвердило всё, что он и без того подозревал. Сами подумайте, может ли быть хоть что-то хорошее в таком докладе?

– Она прикончила Ша'ик, – раздражённо возразил Бальзам. – Спалила это осиное гнездо в Рараку, так что ничего живого не осталось. Корболо Дома захватила и отправила домой в кандалах. И за всё это время мы с ней ни единого человека не потеряли – ну, почти ни одного, не будем считать мелочёвку, какие-то потери всё равно неизбежны. Потом она преследует Леомана до самого И'гхатана. Но если внутри у тебя нет никого, кто открыл бы ворота, осада стоит дорого, тем паче, когда у нападающих времени в обрез. А у нас и было в обрез, правильно? Там чума подступала, будь она проклята.

– Уймись, – призвал Скрипач. – Мы все там тоже были, помнишь?

– А то! И разве хоть кто-то из нас мог предположить, что Леоман своих людей поджарит заживо? Весь город превратит в груду пепла и зальёт расплавленным свинцом. Я просто сказать хочу, Скрип, что мы не так уж плохо справились. Или нет? Если подумать.

– Бальзам прав. – Ураган опять почесался. – Скрипач, в той Колоде, которую ты получил… Дом Войны – ты Трича там не учуял? Мне волки эти покоя не дают.

– Сомнения меня терзают, – откликнулся Скрипач. – Весь этот Дом вообще странный. Сдаётся мне, она не понимала или в чём-то была не уверена…

– Думаешь, это женщина рисовала?

– Почти уверен, за исключением разве что Стражей Мёртвых. Вот там точно мужская рука.

В голосе Урагана внезапно появилось напряжение.

– Достань-ка их ещё раз, Скрип. Давай посмотрим на этот Дом Войны. Все карты посмотрим.

Шорох, шуршание.

– Показывать буду по одной. На стол класть не буду, только из рук, договорились? По одной карте за раз. Ну, хорошо. И значения читаю только те, что на полях написаны. – Небольшая пауза. – Владыки Войны. Два волка – самец и самка. Кажется мне, что с названием тут ошибка. Но важно множественное число, оно указывает на то, что пустующий трон особого значения не имеет. Ну как, все нагляделись? Хорошо, тогда следующая. Охотник, и да, это Трич…

– А что за раздетый труп на переднем плане? Старик без рук?

– Геслер, я понятия не имею.

– Дальше, – сказал Ураган.

– Стражи Мёртвых…

– Дай-ка мне глянуть поближе… вот так. Стоп…

– Ураган, – обратился к нему Бальзам. – Что, по-твоему, ты там видишь?

– Дальше что? – спросил фаларский капрал. – Быстрее!

– Армия и Солдат… не пойму… два названия. Может, это надо по окружению определять или как-то ещё.

– Ещё есть?

– Две, и они мне совсем не нравятся. Это вот Похититель Жизни…

– Яггут?

– Наполовину яггут, – тусклым голосом отозвался Скрипач. – Я знаю, кто это – лук из рога, меч, заточенный с одной стороны. Похититель Жизни – это Икарий, а защитника его, Маппо Коротышки, рядом нигде не видать.

– Без разницы, – отмахнулся Ураган. – Последняя карта какая?

– Можно сказать, противовес Икария. Губитель Смерти.

– Во имя Бездны, кто это может быть? Бред какой-то.

Скрипач что-то недовольно проворчал, потом заговорил громче:

– Кто? Давайте посмотрим. Убогая лачуга из шкур и палок, дымная жаровня, в лачуге фигура в плаще с капюшоном, вся переломанная, прикованная к земле. И кто же это может быть?

– Бред полнейший, – поддержал Геслер Урагана. – Он не может быть двумя одновременно!

– Почему? – спросил Скрипач, потом вздохнул. – Ну, в общем, это и всё. А теперь скажи, Ураган, что тебя так возбудило?

– Я знаю, кто эти карты делал.

– Да ну? – Судя по голосу Скрипача, ему в это верилось слабо. – И с чего же ты так решил?

– Карта Стражей, как там мост изображён. И последние две карты, черепа эти… Я неплохо рассмотрел медаль Фарадан Сорт. Чтобы вышить нечто похожее, понимаете?

Повисло долгое, очень долгое молчание.

Флакон застыл, глядя в пустоту. Мысли теснились в голове, то успокаивались, то взрывались фейерверками предположений. Адъюнкт хочет, чтобы Колода Драконов была у Скрипача. То есть либо она сама, либо Ян'тарь – или, может быть, Бездна и Нихил, или ещё кто-нибудь – вклень наполнены тайным знанием, носят в себе и не боятся расплескать. Вот только Скрип на картах раскладов не делает. Нет. Он придумывает игры.

Адъюнкт что-то знает. Точно так же, как она знала о призраках Рараку… и о потопе. Но она носит отатараловый меч. А двое виканцев уже ни на что не способны – не то что раньше. По крайней мере, так говорят. Остаётся, значит, Ян'тарь.

Так что же нас ждёт впереди?

Может, поэтому Быстрый Бен и все остальные так неспокойны? Что если…

– Мне только что кто-то в ногу ткнулся… что за дрянь? Крыса? У нас под столом?

– На «Силанде» нет никаких крыс, Ураган…

– Говорю тебе, Гес… вон она!

Скрипач выругался. Потом внезапно заорал:

– Да это же крыса Флакона! Держи её!

– Хватай!

Отодвигаемые стулья, что-то с грохотом обрушилось, ворчание, топот сапог.

– Удирает!

На корабле было множество мест, где могла бы укрыться крыса, и Флакон отлично об этом знал. И'гхатан сбежала, несмотря на топот и ругань.

Через пару секунд он увидел, как на палубе появился Скрипач. Солдат успел отвернуться за миг до того, как сержант его обнаружил, и теперь с независимым видом смотрел на море, слушая, как тот приближается, перешагивая через мешавших пройти игроков.

Топ, топ, топ, отдавались шаги по палубе.

– Флакон!

Он растерянно заморгал, повернулся.

– Сержант?

– Нет, ты меня не обдуришь… ты шпионил за нами! Подслушивал!

Флакон указал на Корика с Битумом, которые больше ни во что не играли: пялиться на происходящее было куда интереснее.

– Спроси хоть у них. Я добрую склянку тут сижу, ничего не делаю. Они подтвердят.

– Твоя крыса!

– А что с ней? Я её потерял вчера вечером, сержант. Искать не стал – какой смысл? Никуда не денется, у неё же потомство.

Геслер, Ураган и Бальзам столпились у Скрипача за спиной. Тот от злости готов был драть на себе бороду.

– Если ты мне врёшь сейчас… – прошипел Скрипач.

– Конечно, врёт, – вмешался Бальзам. – На его месте я бы сейчас тоже тебе врал.

– Проблема в том, сержант Бальзам, – возразил на это Флакон, – что вы не на моём месте. И это ключевая разница. Потому что я как раз говорю чистую правду.

Скрипач с рычанием развернулся и пошёл прочь, грохая сапогами. За ним потянулись и остальные. Бальзам на прощание смерил Флакона сердитым взглядом – кажется, до него только сейчас дошёл смысл оскорбления.

Стоило им отойти, Корик негромко хмыкнул.

– Знаешь, Флакон, я не так давно к тебе оборачивался… до того ещё, как Скрипач подошёл… и у тебя столько выражений на лице было разом, Худ меня забодай!

– В самом деле? – невозмутимо отозвался Флакон. – Я так думаю, Корик, это просто солнечные блики.

Битум спросил:

– Так у твоей крысы выжили крысята? Ты их с собой тащил всё это время, что ли? Если бы я их нёс, не удержался бы, точно сожрал. Раз – и в рот, хрум-хрум, готово. Мягонько, вкусненько.

– Так то же я был, а не ты, правильно? И почему сегодня моё место всем так покоя не даёт?

– Зачем нам твоё место. – Битум вновь принялся изучать игровую доску. – Тебе тут просто все пытаются объяснить, Флакон, что ты дубина стоеросовая.

– Ладно, – хмыкнул Флакон. – Это значит, если я правильно понимаю, вам ни чуточки не интересно всё, что я разузнал. О чём они там говорили, в каюте.

– Ползи сюда, – прорычал Корик. – И рассказывай, пока у нас игра. А иначе, Флакон, мы пойдём и настучим сержанту.

– Нет уж, спасибо. – Флакон широко потянулся. – Что-то в сон меня клонит. Может, позже поговорим. Да и игра у вас скучная.

– Думаешь, мы Скрипачу не скажем?

– Конечно, нет.

– Это ещё почему?

– Потому что тогда я вам больше никогда – ни единого раза – ни о чём не расскажу.

– Лживый, трусливый гадёныш…

– Так-так, – перебил его Флакон. – Без хамства.

– Ты хуже Улыбки стал, – заявил Корик.

– Улыбка? – Флакон застыл в задумчивости. – А где она, кстати?

– С Кораббом, наверное, где-то, – ответил Битум. – В облаках парит.

Вот оно что?

– Зря.

– Почему это?

– Да потому что удача Корабба не обязательно распространяется на тех, кто с ним рядом.

– И что ты этим хочешь сказать?

Что я стал слишком много болтать.

– Не важно. Забудь.

Корик пожал плечами.

– Знаешь, Флакон, они твою крысу всё равно зацапают. Рано или поздно.

Тут никто не способен мыслить трезво. Боги, Корик, ты думаешь, эти крысята по-прежнему розовые, крохотные и беспомощные? Мне жаль тебя разочаровывать, но они выросли и отлично бегают сами. Так что, друзья мои, у меня не одна запасная пара глазок и ушек. Нет. Там есть Малыш Корик, Малышка Улыбка, Малыш Битум, Малыш… в общем, вы их всех знаете…

Он был на полпути к люку, когда над волнами, подобно воплям демонов, разнеслись сигналы тревоги, а потом порывом ветра донесло запах… нет, не просто запах – чудовищную вонь.

Худ меня побери, терпеть не могу неизвестность. Калам подтянулся выше по снастям, не обращая внимание на качку: «Пенный волк» менял курс на северо-западный, устремляясь в просвет, открывшийся – по недосмотру или некомпетентности – между двумя дромонами конвоя. Торопливо забираясь всё дальше, убийца временами замечал чужие корабли, появившиеся по ту сторону этого просвета. Паруса, которые, вероятно, некогда были чёрными, но успели с тех пор посереть от соли и солнца.

Во внезапной суматохе, заполненной криком и сигналами тревоги, всё яснее раскрывалась одна пугающая истина: они угодили прямиком в засаду. Корабли к северу выстраивались полукругом, натягивая меж бортов смертоносные тросы. Ещё один полумесяц выгибался в сторону малазанцев и стремительно приближался под напором северо-восточного ветра. И наконец, оставшиеся суда образовывали заградительный барьер с южной стороны, от мелководья, вдоль побережья, тянувшегося на запад, а также, ощетинившись всем оружием, с востока и до того места, где дуга заворачивалась на север.

Враг многократно превосходит числом наши корабли конвоя. А транспортники под завязку загружены солдатами – блеющий скот, привезённый на бойню.

Калам прекратил подъём. Он видел достаточно. Кем бы они ни были, мы угодили им в зубы. Он начал спускаться. Это было почти так же опасно, как недавний подъём. Внизу по палубам сновали человеческие фигурки, моряки и морские пехотинцы, среди которых выкрикивали приказы офицеры.

Флагманский корабль, на котором находилась адъюнкт, и «Силанда», шедшая от него по правому борту, прямым ходом устремился в просвет. Очевидно было, что Тавор намерена дать бой надвигающемуся полумесяцу. Сказать по правде, не то, чтобы у них имелся выбор. Ветер был на стороне нападающих, и тем ничего не стоило врубиться в гущу неповоротливых транспортников, подобно наконечнику копья. Адмирал Нок командовал северными кораблями конвоя. Они наверняка должны были попытаться прорвать блокаду и увести за собой столько транспортников, сколько успеют… но вражеским кораблям после этого достаточно вытолкнуть их на побережье и посадить на рифы среди мелководья.

Калам спрыгнул на палубу, когда донизу оставалось уже немного, приземлился в приседе. Чем дальше, тем больше криков доносилось откуда-то с высоты. Адъюнкт с Быстрым Беном расположились на носу корабля, ветер трепал плащ Тавор. Высший маг посмотрел на Калама, когда тот подошёл ближе.

– Они укоротили паруса, подтянули, или как там это называется у моряков, когда надо, чтобы корабль замедлил ход.

– Зачем им это? – удивился Калам. – Бессмыслица полнейшая. Этим ублюдкам сейчас идти бы на нас полным ходом.

Быстрый Бен кивнул, но не произнёс больше ни слова.

Убийца бросил быстрый взгляд в сторону, но адъюнкт стояла с ничего не выражающим лицом, глядя на корабли напротив, и что-либо понять по ней было невозможно.

– Адъюнкт, – сказал он, – может, вам пора нацепить меч?

– Рано, – отозвалась она. – Там что-то происходит.

Он проследил за направлением её взгляда.

– Нижние боги, это ещё что такое?

На «Силанде» сержант Геслер воспользовался костяным свистком, и теперь ряды вёсел поднимались и опускались слитно и в такт, с полнейшим пренебрежением к вздымающимся волнам. Корабль постанывал с каждым рывком вперёд, но без труда держался вровень с флагманским дромоном. Паруса были зарифлены, и теперь солдаты собрались посреди палубы, поправляя доспехи и оружие.

Скрипач присел у деревянного ящика, пытаясь подавить тошноту, которая никогда не оставляла его в море. Боги, до чего я ненавижу эти волны и качку треклятую, взад-вперёд, то вниз, то вверх. Нет, когда придёт мой час помирать, хочу, чтобы ноги были сухими. Только это, ничего больше. Никаких других условий. Только сухие ноги, чтоб их… Он распустил обвязку и поднял крышку. Полюбовался на морантские боеприпасы, гнездившиеся на мягкой прокладке.

– Кто бросать умеет? – спросил он, оборачиваясь на свой отряд, и что-то холодное и скользкое внезапно шевельнулось внутри.

– Я, – отозвались хором Корик и Улыбка.

– Что за вопрос? – сказал Спрут.

Корабб Бхилан Тэну'алас сидел неподалёку, уткнувшись в колени. Его мутило так, что он не мог ни шевелиться, ни отвечать на вопросы Скрипача.

Битум пожал плечами:

– Если передо мной что окажется, сержант, так, может, и попаду.

Но всё это Скрипач едва слышал, он не сводил взгляда с Флакона, который застыл в неподвижности, не сводя глаз с вражеских кораблей.

– Флакон? Что там такое?

Тот обернулся, бледный, как смерть.

– Дело дрянь, сержант. Они… призывают.

Самар Дэв пятилась, пока в спину не врезалось жёсткое, бесчувственное дерево. Перед ней, по обе стороны от главной мачты, стояли четверо тисте эдуров, исходившие дикой, необузданной магией, хлеставшей меж них бичами, расцветавшей вспышками серого пламени, и перед покачивающимся форштевнем вырастал столп силы, который содрогался так, будто невидимая рука тянула его вверх, к небесам…

Искрящиеся цепи могущества вырвались из четверых колдунов, разлетелись, выгнувшись, влево и вправо, где сомкнулись с собратьями. От одного корабля к другому, от того – к следующему… Самар Дэв втянула в лёгкие воздух, показавшийся вдруг совершено мёртвым, словно из него высосали нечто жизненно важное. Её сотряс кашель, затем волна дрожи…

Внезапно воздух снова сделался свежим. Кто-то подошёл и встал слева от неё. Она покосилась в ту сторону, затем подняла взгляд.

Карса Орлонг стоял неподвижно, глядя на разбухающую, вскипающую магическую воронку.

– Что это? – спросил он.

– Старшие, – прохрипела она. – Они собираются их уничтожить. Они собираются разорвать десять тысяч душ, если не больше… в клочья.

– Кто враг?

Карса, что за дыхание жизни ты с собой несёшь?

– Малазанский имперский флот. – Самар услышала ответ таксилийца и увидела, что он появился на палубе вместе с Пернатой Ведьмой и предой Ханради Халагом. Все они взирали, не отрываясь, на ужасающий, опутанный цепями водоворот силы.

Тоблакай скрестил на груди руки.

– Малазанцы, – сказал он. – Они мне не враги.

Ханради Халаг повернулся к Карсе Орлонгу и с резким акцентом, через запинку спросил:

– А тисте эдуры?

Глаза гиганта сузились в щёлки, он продолжал наблюдать за чародеями. От их магического творения исходил нарастающий гул миллионов яростных голосов.

– Нет, – сказал он.

– Тогда, – возразил преда, – они враги.

– Если вы убьёте этих малазанцев, – произнёс Карса, – за ними придут другие.

– Мы не боимся.

Тоблакайский воин наконец посмотрел на преду, и Самар Дэв показалось, что во взгляде его было презрение. Однако он ничего не сказал, а лишь отвернулся и опустился на корточки рядом с ней.

Она прошептала:

– Ты чуть не назвал его глупцом. Я рада, что ты сдержался. Эти тисте эдуры плохо переносят критику.