Текст книги "Как работает мозг"

Инстинкт и интеллект

Сложные нейронные схемы сформировались у многих животных, однако распространенный образ того, как животные восходят по некоей лестнице интеллекта, совершенно ошибочен. Общепринятым является мнение, что у низших животных есть некоторое количество врожденных рефлексов, в то время как у высших рефлексы могут связываться с новыми стимулами (как в экспериментах Павлова), а реакции – с поощрением (как в опытах Скиннера). С этой точки зрения, способность к ассоциациям улучшается от низших к высшим организмам и в конечном итоге освобождается от телесных мотиваций и физических стимулов и реакций и трансформируется в способность непосредственно ассоциировать идеи друг с другом, достигающую своей кульминации в человеке. Тем не менее на самом деле реализация интеллекта у реальных животных ничего общего с этим представлением не имеет.

Живущие в Тунисе пустынные муравьи выходят из своего гнезда, проходят некоторое расстояние, а затем возвращаются по раскаленном песку в поисках тела насекомого, погибшего от жары. Найдя мертвое насекомое, муравей откусывает кусочек и возвращается коротким путем к гнезду – отверстию диаметром в один миллиметр, находящемуся метрах в пятидесяти от него. Как ему удается найти обратный путь? Он ведь не чувствует расположение гнезда, как радиомаяк; для навигации он использует информацию, собранную во время путешествия за добычей. Если поднять муравья с земли, как только он выйдет из гнезда, и положить его на некотором расстоянии, муравей будет блуждать беспорядочными кругами. Если кто-нибудь сдвинет муравья с места после того, как он нашел пищу, он побежит по линии, проходящей примерно в двух-трех градусах от гнезда по отношению к месту похищения, немного промахнется мимо гнезда, быстро развернется на 180° и начнет искать несуществующее гнездо. Это доказывает, что муравей каким-то образом измерил и сохранил расстояние до гнезда и направление, в котором оно расположено; такая форма навигации известна как интегрирование по траектории, или навигационное счисление пути.

Данный пример переработки информации у животных, обнаруженный биологом Рудигером Венером, – одно из многочисленных доказательств, которые использовал психолог Рэнди Галлистел, чтобы заставить людей перестать думать об обучении как о формировании ассоциативных связей. Он так объясняет этот принцип:

Интегрирование по траектории – это интегрирование вектора скорости с учетом времени для получения вектора положения, либо тот или иной дискретный эквивалент данного вычисления. Дискретным эквивалентом в традиционной морской навигации будет регистрация направления и скорости движения с определенным интервалом, умножение каждой зарегистрированной скорости на интервал, истекший со времени последней записи, с целью получения поинтервального перемещения (например, если корабль идет в северо-восточном направлении со скоростью 5 узлов в течение получаса, он окажется в 2,5 морских милях к северо-востоку от того места, где он находился) и сложение последующих показателей перемещения (изменения положения) с целью получения чистого изменения положения. Текущие значения суммы по широте и долготе и представляют собой счисление положения корабля¹⁸⁰.

Слушатели не верят своим ушам. Как могут все эти вычисления уместиться в голове крохотной козявки вроде муравья? Вообще-то, если смотреть с точки зрения вычисления, это достаточно просто; устройство, способное на такое, можно собрать из деталей, которые есть в любом магазине электроники, и обойдется это всего в несколько долларов. И все же интуитивные представления о строении нервной системы так обеднил ассоциационизм, что любого психолога, который попытался бы сказать, что подобный механизм содержится в человеческом мозге – не говоря уже о мозге муравья, – обвинили бы в досужих домыслах. Способен ли муравей действительно определять расстояние и даже производить арифметические вычисления? Не явно, конечно, но ведь и мы не делаем этого явно, когда используем свою способность навигационного счисления пути – наше «умение ориентироваться». Навигационное счисление пути осуществляется бессознательно, и его результат фигурирует в нашем сознании – ив сознании муравья, если у него оно вообще есть, – как неопределенное чувство, что до дома еще вроде бы далековато.

Другие животные выполняют даже более сложные последовательности операций из области арифметики, логики, хранения и поиска данных. Многие перелетные птицы пролетают ночью тысячи миль, определяя направление полета по созвездиям. Когда я был бойскаутом, меня учили находить Полярную звезду: найти кончик ручки Малого Ковша или отсчитать от переднего края Большого Ковша семь раз его глубину. Птицы не рождаются с этим знанием – не потому, что оно просто не может быть врожденным, а потому, что если бы оно было врожденным, оно бы очень скоро атрофировалось. Ось вращения Земли – а следовательно, и ее полюс мира (точка на небесной сфере, соответствующая северу) – совершает колебательные движения с циклом в 27 000 лет; это явление называется предварением равноденствий. С точки зрения эволюции это короткий цикл, и птицы отреагировали на него формированием особого алгоритма, позволяющего им обучиться тому, где на ночном небе находится полюс мира. Обучение происходит, пока они еще в гнезде и не могут летать. Птенцы часами смотрят на ночное небо, наблюдая за медленным вращением созвездий. Они находят точку, вокруг которой, как нам кажется, движутся звезды, и запоминают ее положение относительно нескольких соседних созвездий, получая туже самую информацию, которую я получил из учебника бойскаутов. Через несколько месяцев они уже могут использовать любое из этих созвездий, чтобы выдерживать постоянный курс полета – например, лететь на юг, оставляя за спиной Северный полюс, а следующей весной возвращаться на север, следуя к полюсу мира.

Пчелы исполняют танец, который показывает их собратьям по улью, в каком направлении относительно Солнца и на каком расстоянии расположен источник пищи. Но и этого мало: в процессе эволюции у них сформировался целый ряд систем калибровки и поддержки, которые позволяют им справиться с техническими проблемами ориентирования по Солнцу. Танцующая пчела с помощью биологических часов компенсирует движение Солнца за период, прошедший с того времени, как она обнаружила источник пищи, до того момента, когда она передает информацию. Если на улице облачно, другие пчелы оценивают направление по поляризации света в небе. Все эти удивительные умения – всего лишь верхушка айсберга изобретательности пчел, которую в подробностях описывают Карл фон Фриш, Джеймс Гулд и другие. Один мой коллега-психолог считал, что пчелы с точки зрения педагогики представляют собой отличную возможность донести идею о сложности нейронных вычислений до наших студентов. Он посвятил первую неделю своего вводного курса когнитивистики некоторым из этих оригинальных экспериментов. На следующий год лекции об этом захватили и следующую неделю, а затем и третью, и так далее, пока студенты не начали жаловаться, что его курс теперь называется «Введение в когнитивные способности пчел».

Можно привести десятки подобных примеров. Многие виды вычисляют, как долго они могут кормиться на каждом участке, чтобы оптимизировать коэффициент возврата калорий относительно энергии, затраченной на добычу корма. Некоторые птицы научаются выполнять функцию эфемериды: они знают траекторию Солнца над горизонтом в течение дня и года, что необходимо для ориентирования по Солнцу. Сипуха способна спикировать прямо на зашуршавшую внизу мышь в кромешной темноте, проанализировав задержку в доли миллисекунды между временем поступления сигнала в левое и правое ухо. Животные, делающие тайники, помещают орехи и семена в самые непредсказуемые места, чтобы их не разворовали, однако даже месяцы спустя помнят все свои тайники. В предыдущей главе я упоминал, что североамериканская ореховка запоминает десять тысяч тайников. Оказывается, даже павловское и оперантное обусловливание – хрестоматийные примеры научения путем формирования ассоциаций – на самом деле не просто некое «слипание» совпадающих стимулов и реакций в мозге, а сложные алгоритмы многопараметрического анализа нестационарных временных рядов (прогнозирование того, когда произойдут события, исходя из их распространенности в прошлом)¹⁸¹.

Мораль всего этого шоу с участием животных – в том, что мозг животных столь же специализирован и хорошо сконструирован, как и их тело. Мозг – это точный инструмент, который позволяет его обладателю использовать информацию для решения проблем, с которыми он встречается при своей жизни. Поскольку у каждого организма свой образ жизни и поскольку они связаны друг с другом, как ветви одного раскидистого дерева, а не как звенья цепи, виды животных нельзя ранжировать по коэффициенту интеллекта или по тому, в какой степени (в процентном соотношении) они догнали человека по уровню интеллекта. Какими бы особыми характеристиками ни отличалось человеческое мышление, оно не может представлять собой более совершенный или более гибкий животный интеллект, потому что не существует такой вещи, как интеллект, общий для всех животных. Каждое животное выработало механизмы обработки информации, чтобы решать собственные проблемы, а мы выработали механизмы для решения наших проблем. Сложнейшие алгоритмы, присутствующие даже в мельчайших кусочках нервной ткани, как и проблемы, связанные с разработкой роботов, ограниченные последствия травмы мозга и сходства между воспитанными порознь близнецами – все это указывает на то, насколько сложные механизмы таит в себе человеческий разум.

Мозг всех млекопитающих, как и тело всех млекопитающих, устроен по одному и тому же общему плану. Одинаковые типы клеток, химические вещества, части органов, промежуточные станции, пути метаболизма имеются у самых разных представителей класса, а самые крупные и заметные изменения бывают связаны с тем, что некоторые части различаются по размеру. Под микроскопом, тем не менее, сразу становятся видны все различия. Так, широко варьируется количество кортикальных зон: от двадцати (или меньше) у крыс до пятидесяти (и более) у людей. Приматов отличает от других млекопитающих количество зрительных зон, связи между ними, их соединение с участками лобных долей, ответственных за двигательную активность и принятие решений. Если у того или иного вида есть какой-то особенный талант, то это отражается в макроскопической анатомии мозга, своеобразие которой иногда может быть видимо невооруженным глазом. Тот факт, что большую часть мозга обезьян (около половины его площади) занимают зрительные зоны, отражает – а точнее говоря, делает возможной – их способность к восприятию глубины, цвета, движения и зрительно-опосредованному хватанию. Летучие мыши, использующие эхолокацию, имеют дополнительные зоны мозга, отвечающие за ультразвуковой слух, а пустынные мыши, прячущие семена в тайники, рождаются с более крупным гиппокампом (в котором формируется когнитивная карта), чем у близкородственных видов, которые не прячут еду в тайники¹⁸².

Человеческий мозг тоже может поведать нам историю о своей эволюции. Даже беглое сравнение показывает, что мозг приматов, по-видимому, пришлось значительно реконструировать, чтобы получился человеческий мозг. Наш мозг примерно в три раза больше, чем у средней обезьяны с подобным нашему размером тела. Это резкое увеличение достигается за счет того, что внутриутробный рост мозга переходит в постнатальный, в течение года после рождения. Если бы наше тело в течение этого периода росло пропорционально мозгу, мы все были бы три метра ростом и весили бы полтонны.

Основные доли и зоны мозга тоже подверглись реконструкции. Обонятельные луковицы, которые отвечают за наше восприятие запахов, уменьшились до одной третьей от среднего размера у приматов (по стандартам млекопитающих это вообще крошечный размер), основные кортикальные зоны, отвечающие за зрение и движение, тоже уменьшились в своих пропорциях. Первый пункт обработки информации в зрительной системе – первичная зрительная кора – занимает менее значительную долю от общего размера мозга, в то время как зоны последующей обработки комплексных форм расширились, как и височно-теменные области, которые направляют визуальную информацию в языковые и концептуальные зоны. Области, отвечающие за слух (особенно за понимание речи) увеличились, а переднелобные доли, предназначенные для намеренного обдумывания и планирования, стали вдвое больше, чем можно было ожидать от примата наших размеров. Мозг у обезьян слегка асимметричен, но вот человеческий мозг – особенно в областях, посвященных языку– настолько перекошен, что в лабораторной склянке полушария можно даже различить по форме. Кроме того, некоторые области мозга приматов получили новые функции. У зоны Брока, задействованной в речевых процессах, имеется гомолог (эволюционный эквивалент) у обезьян, но они явно не используют его для речи. Более того, они даже не используют эту зону, когда кричат, ревут или издают другие звуки.

Эти различия очень интересны, однако человеческий мозг мог бы радикально отличаться от мозга обезьяны даже в том случае, если бы внешне они были похожи, как две капли воды. Реальное различие заключается в паттернах связей между нейронами, как и различия в содержании между компьютерными программами, микропроцессорами, книгами или видеокассетами заключается не в форме, а в комбинаторном расположении мельчайших составляющих. Мы почти ничего не знаем о микроэлектронике функционирования человеческого мозга, потому что у нас не так уж много желающих пожертвовать свой мозг науке уже при жизни. Если бы мы могли как-то расшифровать код нейронных сетей людей и обезьян, мы бы наверняка обнаружили существенные различия¹⁸³.

Действительно ли чудесные алгоритмы деятельности животных – просто «инстинкты», которые мы, люди, либо утратили, либо «переросли»? Часто говорят, что у людей нет инстинктов помимо вегетативных функций; говорят, что мы обладаем гибкостью рассуждений и поведения, мы свободны от управляющих нашими действиями специальных механизмов. Двуногое животное без перьев уж конечно понимает астрономию лучше, чем двуногое животное с перьями! Бесспорно, но это не потому, что у нас меньше инстинктов, чем у других животных; это потому, что у нас их больше. Нашей хваленой гибкостью поведения мы обязаны огромному количеству инстинктов, образующих программы и конкурирующих друг с другом. Дарвин называл человеческий язык, воплощение гибкости поведения, «инстинктом приобретения искусства» (именно это вдохновило меня назвать свою книгу «Язык как инстинкт»), а его последователь Уильям Джеймс продолжил его мысль:

Почему же различные животные производят действия, которые кажутся нам столь странными и возникают, по-видимому, под влиянием столь несоответствующих стимулов? Почему, например, курица обрекает себя на скуку, принимаясь высиживать яйца, по-видимому, в крайне непривлекательном для нее гнезде? Неужели потому, что она обладает пророческим предвидением результатов высиживания? Мы можем дать на это ответ лишь ad hominem – сообразуясь с нашей собственной психикой. Почему мы предпочитаем обыкновенно ложиться на мягкие постели, а не на голый пол? Почему, находясь в комнате, мы из 100 раз 99 норовим быть лицом к середине комнаты, а не к стене? Почему мы предпочитаем порцию баранины с бутылкой шампанского куску твердого сухаря с грязной водой? Почему известная барышня так увлекает собой молодого человека, что для него все, относящееся к ней, становится дороже всего на свете? На это можно только сказать, что таковы человеческие влечения, и каждое существо имеет свои влечения и без всяких рассуждений руководствуется ими в своих поступках. Можно анализировать влечения с научной точки зрения и найти, что почти все они полезны для данного существа. Но мы следуем им, не имея в виду их полезности, но чувствуя, что это единственный присущий нам от природы образ действия. Из биллиона людей не найдется и одного, который, садясь за обед, принимался бы размышлять о пользе кушаний. Люди едят, потому что пища приятна на вкус и вызывает желание продолжать есть. Если вы кого-нибудь спросите, почему он ест то, что имеет такой именно вкус, а не иной, то он не отнесется к вам как к мудрецу, заслуживающему уважения, а осмеет вас как глупца<sup>184[15]15
  Цитируется в переводе И. И. Лапшина.


[Закрыть]</sup>.

Вероятно, так же воспринимает и любое животное те конкретные вещи, которые они склонны делать в присутствии конкретных объектов. Курице-несушке, вероятно, показалась бы чудовищной идея о том, что в мире есть существа, для которых гнездо, полное яиц, не кажется восхитительным и бесценным объектом, на котором можно сидеть, не сходя с места, целую вечность (каким оно представляется ей).

И все же реакции человека, описанные в приведенном отрывке, могут показаться вам вариациями животных инстинктов. А как же наше гибкое и рациональное мышление? Разве его можно объяснить как совокупность инстинктов? В предыдущей главе я показал, как наш точный интеллект можно разбить на мельчайшие агенты и сети обработки информации. На самых нижних уровнях каждый наш шаг оказывается таким же автоматическим и не поддающимся анализу, как и реакции самого примитивного животного. Вспомните, что сказала черепаха Ахиллу. Ни одно разумное создание не может все делать по правилам; это дорога к бесконечному регрессу. В какой-то момент думающий должен выполнять то или иное правило, потому что иначе нельзя: так устроен человек, это само собой разумеется, это единственное, что будет естественно и уместно, – одним словом, это инстинкт. Когда все идет хорошо, наши мыслительные инстинкты соединяются в сложные программы рационального анализа, но это не потому, что у нас есть некая связь со сферой истины и разума. Те же самые инстинкты могут соблазняться софистикой, спотыкаться о парадоксы вроде предложенного Зеноном привлекательного доказательства невозможности движения, или заставлять голову идти кругом, размышляя о тайнах вроде чувственного восприятия и свободной воли. Точно так же, как этологи раскрывают инстинкты животного путем хитроумных манипуляций с его образом жизни (например, помещая в улей механическую пчелу или выращивая цыпленка в планетарии), психологи могут раскрыть инстинкты человеческого мышления, выбирая хитрую формулировку проблемы, как мы увидим в главе 5.

Когнитивная ниша

В «Словаре Сатаны» Амброза Бирса наш вид определен следующим образом:

Человек сущ. – животное, безрассудное настолько, что истово считает себя венцом творения. Его основным занятием является уничтожение как других животных, так и особей своего вида. Несмотря на это, человеки упорно продолжают размножаться и уже заполнили всю пригодную для обитания сушу и Канаду[16]16
  Цитируется в переводе С. Барсова.


[Закрыть].

Homo sapiens sapiens и в самом деле животное, не имеющее аналогов и обладающее многими уникальными или редкими с зоологической точки зрения чертами. Люди достигают своих целей с помощью сложных поведенческих цепочек, которые собирают прямо на месте и приспосабливают под определенную ситуацию. Они планируют поведение, используя когнитивные модели причинно-следственной структуры мира. Эти модели они усваивают в процессе жизни и передают посредством языка, что позволяет знаниям накапливаться в пределах группы на протяжении многих поколений. Они производят разнообразные инструменты, от которых во многом зависят. Они в течение длительного времени обмениваются товарами и услугами. Пищу они перевозят на большие расстояния, перерабатывают в крупных масштабах, хранят и делят. Присутствует разделение труда между полами. Люди образуют крупные структурированные коалиции (в особенности это касается людей мужского пола), и коалиции ведут войну друг против друга. Люди используют огонь. Системы родства у них сложные и варьируются в зависимости от других особенностей их образа жизни. Супружеские отношения устраиваются по договоренности между родственниками, зачастую группы обмениваются дочерями. Овуляция скрытая, поэтому спаривание может происходить в любое время, а не в определенный момент репродуктивного цикла¹⁸⁵.

Некоторые из этих признаков присущи и некоторым из человекообразных обезьян, но в меньшей степени; некоторые им не свойственны вообще. С другой стороны, у людей есть черты, которые редки среди приматов, но есть у других животных. Они ходят на двух ногах. Они живут дольше других обезьян и рождают беспомощных детенышей, которые остаются детьми (то есть незрелыми в половом отношении особями) в течение значительной части своей жизни. Охота играет в их жизни важную роль, а мясо составляет значительный элемент питания. Мужчины вкладывают ресурсы в свое потомство: они транспортируют детей, защищают от животных и других людей, обеспечивают их едой. Как отмечается в «Словаре Сатаны», люди обитают во всех экологических зонах Земли.

Не считая перестройки скелета, благодаря которой мы приобрели способность к прямохождению и точность манипулирования, особенными нас делает не тело, а поведение и ментальные программы, которые отвечают за его организацию. В комиксе «Кельвин и Хоббс» Кельвин спрашивает своего спутника-тигра, почему люди всегда недовольны тем, что у них есть. Хоббс отвечает: «Ты что, шутишь? Ваши когти доброго слова не стоят, клыков у вас нет, ночью видеть вы не можете, ваш розовый мех просто смешон, рефлексов у вас никаких, да у вас даже хвоста нет! Конечно, люди будут недовольны!». Впрочем, несмотря на все свои недостатки, люди решают судьбу тигров, а не наоборот. Эволюция человека – это в полном смысле слова месть умников. (Аллюзия на вышедший в 1984 фильм Revenge of the Nerds; фильм в русском прокате стал известен под названием «Месть полудурков», хотя речь в нем идет о студентах, сосредоточенных на учебе и компьютерах и не имеющих навыков общения. Лишь в последние годы для обозначения подобных людей в русском языке начало активно использоваться заимствование «нёрд». – Прим. пер.)

Вероятно, пытаясь отойти как можно дальше от образа бледнолицых, занудных, безвкусно одетых неудачников, теоретики эволюции человека изо всех сил пытаются найти альтернативные теории. Изобретательность человека называли побочным продуктом деятельности кровеносных сосудов в черепе, излучающих тепло; непомерно развитым средством привлечения партнера (наподобие павлиньего хвоста), затянувшимся детством шимпанзе, аварийным люком, который спас наш вид от эволюционного тупика постепенного уменьшения численности потомства. Даже в теориях, признающих, что давление отбора было в сторону самого интеллекта, причины колоссально недооцениваются по сравнению со следствиями. Есть разные истории о том, что человеческое мышление появилось в своем теперешнем виде для решения узкоспециализированных проблем: например, чтобы вырезать инструменты из камня, раскалывать орехи и кости, швырять камни в животных, следить за детьми, отслеживать стада животных, чтобы поживиться павшими, поддерживать социальные связи в большой группе.

В каждом из этих рассказов есть зерно истины, но им не хватает движущей силы качественного обратного проектирования. Естественный отбор в пользу успешного решения отдельной задачи порождает существо, хорошо разбирающееся лишь в одной области – вроде владеющих навигационным счислением муравьев и наблюдающих за звездами птиц. Нам нужно знать, на что годятся более общие виды интеллекта, которыми владеет наш вид. А для этого нужно точное описание невероятных подвигов, на которые способен человеческий мозг, а не односложные комплименты вроде «гибкий» и «интеллект». Такое описание должно быть основано на изучении мышления современного человека – когнитивистике. А поскольку отбор основывается на судьбе всего индивида, недостаточно описать эволюцию мозга отдельно от остального организма. Хорошая теория должна учесть все аспекты образа жизни человека – все возрастные периоды, оба пола, анатомию, питание, среду обитания, социальную жизнь. Иными словами, она должна охарактеризовать экологическую нишу, занимаемую человеком.

Единственная теория, справившаяся с этой задачей, принадлежит Джону Туби и антропологу Ирвену Девору. Туби и Девор отметили, что виды эволюционируют за счет друг друга. Мы мечтаем о земле, текущей молоком и медом, горах из леденцов, мандариновых деревьях и мармеладном небе, но реальные экосистемы совсем не такие. За исключением фруктов (которые обманом заставляют голодных животных распространять их семена), практически любая пища – это часть тела какого-либо другого организма, который предпочел бы оставить ее себе. Каждый организм формирует механизмы защиты против того, чтобы быть съеденным, а потенциальные его поедатели формируют оружие против этих механизмов защиты, тем самым заставляя потенциальную еду формировать еще более совершенные средства защиты, и так далее – происходит эволюционная гонка вооружений. Это оружие и механизмы защиты зафиксированы в генетическом коде и относительно неизменны в течение всего времени жизни особи; поэтому меняются они медленно. Баланс между съедающим и съедаемым достигается только в процессе эволюции.

Люди, предполагают Туби и Девор, заняли «когнитивную нишу»¹⁸⁶. Вспомним определение интеллекта из главы 2: способность использовать знание о том, как устроены вещи, чтобы достигать целей перед лицом трудностей. Узнавая, с помощью каких манипуляций можно достичь каких целей, люди освоили искусство внезапного нападения. Они используют инновационные, ориентированные на достижение целей методы преодоления «линии Мажино» – оборонных механизмов других особей; методы, которые могут сформироваться только за эволюционное время. Эти манипуляции могут быть инновационными, потому что человеческое знание не формулируется в виде конкретных указаний вроде «как поймать кролика». Люди анализируют мир, используя интуитивные теории об объектах, силах, траекториях, местах, состояниях, веществах, скрытых биохимических веществах, а также, в случае других животных и людей, об их желаниях и убеждениях. (Эти интуитивные теории будут рассматриваться в главе 5). Люди составляют новое знание и планы, мысленно разыгрывая комбинаторные взаимодействия между этими законами.

Многие теоретики задаются вопросом, как используют свою способность к абстрактному мышлению неграмотные охотники-собиратели. Охотники-собиратели были бы сто раз правы, если бы спросили то же самое про бездельников, лежащих целыми днями перед телевизором. Жизнь для охотников-собирателей (включая наших предков) – это бесконечный туристический поход, но только без спального мешка, складного ножа и консервов. Живя своим умом, группы людей формируют сложные технологии и народную науку. Все известные нам человеческие культуры имеют слова, обозначающие элементы пространства, времени, движения, скорости, умственного состояния, инструментов, флоры, фауны, погоды, логических связей (не, и, то же, противоположность, часть – целое, общее – частное). Они соединяют слова в грамматически организованные предложения и используют лежащие в их основе суждения, чтобы рассуждать о невидимых глазу явлениях – таких, как болезни, метеорологические явления, отсутствующие животные. Ментальные карты включают в себя расположение тысяч имеющих значение мест, а ментальные календари представляют встроенные друг в друга циклы погоды, миграций животных, развития растений¹⁸⁷. Антрополог Луис Либенберг рассказывает о весьма типичном опыте общения с племенем бушменов къхонг в пустыне Калахари:

Идя по следам одинокой антилопы гну, оставленным накануне вечером, охотники-следопыты къхонг указали на признаки вытаптывания пастбища, что показывало, что животное спало на этом месте. Впоследствии они объяснили, что следы, уходящие от места ночлега, были оставлены рано утром и, следовательно, были относительно свежими. От этого места следы шли прямо, что показывало, что животное направляется к определенной цели. Через некоторое время один из следопытов начал осматривать несколько следов от копыт, оставленных на одном участке земли. Он показал, что эти следы принадлежали тому же животному, но были оставлены в предыдущие дни. Он объяснил, что в этом конкретном месте кормилась именно эта конкретная антилопа. Поскольку к этому времени было уже около полудня, можно было ожидать, что антилопа отдыхает в тени где-то поблизости¹⁸⁸.

Все племена охотников и собирателей умеют изготавливать ножи, ступки, сосуды, веревки, сети, корзины, рычаги, копья и другое оружие. Они используют огонь, жилища, лекарства. Их технические решения зачастую очень хитроумны: они применяют яды, выкуривание, клейкие ловушки, жаберные сети, приманки, силки, загоны, плотины, замаскированные ямы и обрывы, духовые трубки, луки и стрелы, воздушные змеи с липкой «леской» из паучьего шелка¹⁸⁹.

Награда за эту изобретательность – способность разгадать «шифры» очень многих других живых существ, в числе которых повадки землеройных животных, подземные органы растений, орехи, семена, костный мозг, толстокожие животные и растения, птицы, моллюски, черепахи, ядовитые растения (яд можно обезвредить с помощью чистки, варки, вымачивания, обдавания кипятком, брожения, выщелачивания и других фокусов, знакомых каждому опытному повару), быстрые животные (на них можно устроить засаду), большие животные (их можно совместными усилиями загнать, вымотать, окружить и убить с помощью оружия). Огден Нэш писал:

 
Охотник вдруг к земле приляжет
В своем защитном камуфляже
И громко селезня манит,
Себя он уточкою мнит.
Изобразив его подружку,
Зовет он селезня в ловушку[17]17
  Цитируется в переводе В. Савина.


[Закрыть].
 

И заманить селезня в ловушку у него получается. У людей есть явное преимущество: способность побеждать уже в этой жизни живых существ, которые смогут построить против них защиту только в последующих жизнях. Многие виды не могут достаточно быстро сформировать средства защиты от людей – иногда им это не удается даже за время эволюции. Именно поэтому в какую бы экосистему ни вступили люди, количество видов в ней начинает таять, как снег. И речь не только о дартерах-моллюскоедах и полярных совах, которым в последнее время угрожает запруживание рек и вырубка лесов. Причина того, что вы никогда не видели живого мастодонта, саблезубого тигра, шерстистого носорога или других существ Ледникового периода, в том, что люди, по-видимому, истребили их тысячелетия назад¹⁹⁰.

Когнитивная ниша включает в себя многие необычные с зоологической точки зрения черты нашего вида¹⁹¹. Изготовление и использование инструментов – это применение знаний о причинно-следственных связях между объектами для достижения своих целей. Язык – это средство обмена знаниями. Он умножает выгоду от знаний, которые можно не только использовать, но и обменивать на другие ресурсы, и снижает затраты на их приобретение, потому что благодаря языку знание можно получить из жизненного опыта, гениальных решений, проб и ошибок других людей, а не собственных рискованных экспериментов и исследований. Цена обмена информацией незначительна: если я дам тебе рыбу, у меня больше не будет рыбы, но если я дам тебе информацию о том, как поймать рыбу, у меня по-прежнему будет эта информация. Именно поэтому образ жизни, связанный с использованием информации, подходит для людей, живущих группами и совместно использующих общий фонд информации, то есть для культуры. Культуры отличаются друг от друга тем, что они по-разному организуют передачу информации. Более длинное детство человека – это время приобретения знаний и навыков. Именно поэтому баланс «окупаемости» у мужчин смещается от конкурирования за сексуальные отношения с противоположным полом в сторону вложения денег и ресурсов в потомство (см. главу 7). А это, в свою очередь, делает родственные связи важным аспектом для людей обоих полов и всех возрастов. Человек живет так долго для того, чтобы успели окупиться вложения, сделанные в него за годы долгого обучения. Люди могут завоевывать новые места обитания, потому что даже если условия жизни там будут несколько иными, они все равно будут подчиняться законам физики и биологии, которые уже входят в пределы познания человека, и тамошнюю природу, в свою очередь, он тоже сможет изучить и перехитрить.