Текст книги "Империя. Роман об имперском Риме"

Никто не ответил, но энтузиазм императора не угас.

– Солдаты, естественно, захотят, чтобы я сыграл воина. Как вы думаете, кто подойдет лучше – Геркулес или Аякс? Геркулес, конечно, величественнее, но Аякс – трагичнее и тем симпатичнее. И петь за него удобнее; в девяти случаев из десяти публику покоряет именно голос. Да, но в роли Геркулеса можно убить немейского льва! Ты же знаешь, Эпафродит, сколько я готовился к представлению. На последней репетиции со львом все прошло как по маслу. Зверюга буквально лизала меня в нос! Убивать такую совестно, но главное – достоверность. Я притворюсь, будто борюсь со львом, пролью немного поддельной крови, как будто мне досталось когтями по лицу и спине; зрители ахнут, уверенные, что меня вот-вот растерзают, а потом, в блистательном развороте, я убью тварь и победно вскину руки. Лучше задушить голыми руками, но вряд ли такое позволит даже ручная бестия; наверное, придется воспользоваться дубинкой. Итак, что скажете? Я призову божественный дух Геркулеса, вверю ему собственную жизнь, вступлю в смертельную схватку, а затем на глазах у солдат прикончу самого опасного хищника на свете. Неужели вы всерьез полагаете, что после такого представления на меня поднимут руку?

Присутствующие неуверенно переглянулись. Абсурдная идея. И все-таки энтузиазм Нерона подкупал. Изменит ли ход событий столь безумная выходка?

Тит откашлялся.

– Может не получиться, – сказал он тихо. – По-моему, лев, о котором ты говоришь, сбежал.

– Сбежал?! – вскричал Нерон.

– Я видел похожего зверя, он бродил по Золотому дому. Лизнул мне руку.

– С утра в зверинце кто-то пооткрывал клетки, – кивнул Спор. – Зебры и обезьяны разбрелись, крокодилы плавают в озере.

– Значит, надо поймать льва и вернуть его в клетку! – потребовал Нерон. – Где дрессировщик? И сколько понадобится рук, чтобы перевезти реквизит и устроить представление? Да, и еще нужен человек, который поможет мне отобрать наряды…

– Мне кажется, Цезарь, лучше вернуться к предыдущей идее. – Эпафродит говорил тихо, но твердо. – Нам следует немедленно бежать из города.

Огонь в глазах Нерона дрогнул, затем померк. Плечи поникли. Император глухо застонал и опустил голову.

Спор вздохнул и грустно улыбнулся. Он подошел к Нерону, намереваясь обнять его, но тот отшатнулся и хлестнул евнуха по лицу.

Спор дотронулся до ушибленной щеки и залился слезами. Попятившись, евнух зашатался. К нему, рискуя упасть, бросился раб Эпиктет, который сумел-таки удержать Спора, обхватив за плечи.

Феон вдруг остановился как вкопанный:

– Эпафродит прав. Нужно сейчас же покинуть город. Больше никаких метаний и никаких безумных идей.

– Но куда мы пойдем? – тихо спросил Нерон.

– Для начала – в мое имение возле дороги на Номент, – ответил Феон. – Это всего в нескольких милях от Коллинских ворот.

Лицо Нерона просветлело.

– Мы попадем прямо в казармы преторианцев! Когда солдаты увидят меня, мы испытаем их отношение. Почти наверняка…

– Но Цезарь пойдет инкогнито, – напомнил Эпафродит.

– Ах да. – Нерон упал духом. Он снова заколебался.

Эпафродит издал стон. Феон воздел руки. Эпиктет продолжал утешать Спора.

– Пинарий! – внезапно возопил Нерон, напугав всех. – Теперь твой черед!

Тит встряхнул головой:

– Цезарь? Я не понимаю тебя.

– Ты часто получал для меня ауспиции. Послужи еще раз. Остаться мне или уйти? Мы должны выяснить волю богов.

Тит извлек из трабеи литуус. Он опасался, как бы император не заметил, что он взял не лучший посох, но Нерон как будто не обратил внимания. Просторный двор предоставлял Титу широкий обзор небес. Чуть отойдя от остальных в длинную тень, отбрасываемую Колоссом, Тит очертил литуусом участок неба.

Бесхитростное чувство собственного достоинства и знакомая всю жизнь процедура успокоили и укрепили его. Он вспомнил, кто он и что: гражданин Рима, патриций, потомок одного из древнейших в городе родов, кровный родственник Божественного Юлия и Божественного Августа; авгур, умеющий толковать волю богов; сын Луция Пинария и отец Луция Пинария; значительную часть жизни – носитель древнего фасинума; друг и доверенное лицо императора.

Тит всмотрелся в небо. Однако ничего не увидел: ни птицы, ни облака, ни листа, несомого ветерком. Боги безмолвствовали.

Видимо, в том и заключалось послание. Боги покинули Нерона.

Тит испытал озноб, сменившийся приливом гнева, а после – волной гордости. В своем непостоянстве боги могут предать своего любимца, но Тит – никогда!

Он повернулся к Нерону:

– Ты должен послушаться Эпафродита и Феона. Немедленно уходи из города.

Нерон уставился на террасы и крыши Золотого дома, затем поднял взгляд на Колосса и прищурился. Свет, отражавшийся от лучистой позолоченной короны, слепил глаза.

– Ты пойдешь со мной, Пинарий? – Это был вопрос, не приказ.

Тит растрогался:

– Конечно, Цезарь.

– А ты, Эпафродит? И Феон? И разумеется, ты, Сабина. Дорогая Сабина! – Нерон распахнул объятия.

Спор на секунду замешкался, затем вынырнул из-под руки Эпиктета. Потупив взор, приблизился он к Нерону и позволил себя обнять. Император ласково тронул пальцами кровоподтеки на лице евнуха и погладил по золотистым волосам.

* * *

Эпиктет пошел в комнаты рабов за одеждой. Остальные удалились со двора в укромные покои. Скрывшись за ширмой, Нерон сбросил пурпурно-золотой наряд и украшенные драгоценными камнями туфли. Тит снял трабею. Эпафродит и Феон сняли элегантные платья императорских вольноотпущенников. Спор, выказав женскую застенчивость, ушел в другую опочивальню, где избавился от столы, смыл с лица краску и распустил волосы.

Прибыл Эпиктет с одеждой. Нерон скривился при виде латаной туники, вылинявшего плаща и разношенной обуви. Казалось, он вот-вот передумает. Затем император рассмеялся:

– Притворюсь, будто мы ставим Плавта – может быть, «Клад»? – со мною в роли притесняемого раба. Мне плохо даются комедии, я силен в трагедиях, но актер обязан расширять репертуар.

От грубой шерстяной туники у Тита зачесалась кожа. Он поежился при мысли, что Нерону придется унизиться ношением убогого платья, но понадеялся на необузданное императорское чувство юмора.

Вошел Спор. Умытый, в простой тунике и без шпилек в волосах он, несмотря на длинные светлые локоны, был равно похож как на мальчика, так и на девочку. Эпиктет набросил на плечи евнуха плащ с капюшоном. Спор покрыл им голову, спрятав волосы и скрыв половину лица.

Эпиктет вывел из стойла лошадей. Лучших уже разобрали, а остальные разбрелись. У Тита екнуло в груди при виде уготованной ему клячи, но Нерон лишь рассмеялся.

– Скакуны под стать маскировке! – изрек он. – Кто узнает величайшего в мире колесничего, если он оседлает столь жалкое создание?

– И все-таки, Цезарь, лучше спрятать лицо, – посоветовал Эпафродит. Эпиктет обернул голову Нерона тряпицей, надвинув ее на лоб.

– Еще и глаза мне завяжете! – проворчал Нерон.

Эпиктет принес и кинжалы для всех. Когда раб, тщательно выбрав лучшее оружие, протянул его Нерону, император со странным выражением уставился на клинок, затем швырнул его на землю и отказался принимать.

Эпафродит велел Эпиктету остаться и слушать новости о продвижении Гальбы и исходе сенатских прений.

– Как только узнаешь что-нибудь важное – немедленно спеши за нами. Сам. Не доверяй никому.

Отчаянно хромая, раб заковылял прочь. Нерон издал смешок:

– Хромой гонец! Воистину, мы играем комедию, ибо никакой драматург-трагик не прибегнет к столь избитому приему. Ну что же – в путь!

В новом обличье путники оседлали лошадей и поставили во главе процессии Феона. Тит решил ехать последним. Ему пришлось подождать Спора, который еле плелся позади и без конца озирался на Эпиктета, пока хромой раб не скрылся из виду.

* * *

На улицах было безлюдно, если не считать редких одиночек, которые пробирались крадучись, да пьяных компаний вдали. Тит часто оглядывался, но так и не заметил преследования. На горизонте позади них высилась исполинская статуя Нерона, но она становилась все меньше и меньше по мере приближения беглецов к Коллинским воротам. Стену патрулировало несколько солдат, но те не обратили внимания на покинувших город оборванцев.

Маршрут пролегал мимо расквартированного за стенами преторианского гарнизона. Дисциплина пошла прахом. Солдаты сидели на земле небольшими компаниями, одни полностью в доспехах, другие разделись до туник; все балагурили, пили и играли в кости. На маленькую свиту Нерона они взглянули, но интереса к ней не проявили.

Внезапно земля содрогнулась. Скакун Тита прянул в сторону и заржал. Солдаты, сидевшие на земле, ощутили тряску острее всадников. Некоторые сумели вскочить, но их немедленно швырнуло обратно наземь.

Землетрясение кончилось так же неожиданно, как началось. Тит обуздал коня. Заметив, что Спору не справиться со своим, он подъехал помочь.

Один из ближайших солдат выругался:

– Нумины яйца! Гляньте на кости! Клянусь, расклад был другой, а теперь одни единицы!

– Ну и дурак же ты, Марк! – расхохотался другой. – По-твоему, боги наслали землетрясение только для того, чтобы превратить твой «бросок Венеры» в «собаку»? Да, это знак свыше, но не тебе!

– Тогда кому же?

– Нерону, видимо. Небеса по горло сыты мерзавцем. Авось землетрясение свалило его огромную статую, а заодно и весь так называемый Золотой дом!

– Тихо, Гней! Ты говоришь об императоре.

– Уже не об императоре, сдается мне. – Солдат чиркнул по горлу ребром ладони и прищелкнул языком.

Тит посмотрел на Нерона, который все еще укрощал свою лошадь. Лицо императора прикрывала тряпица, но Тит на миг перехватил его взгляд: Нерон явно услышал реплику легионера, поскольку глаза у него расширились от тревоги.

– Теперь наш император – Гальба, ну или почти император, – продолжил солдат, обращаясь к товарищам. – А мерзкого матереубийцу, говорю я вам, надо отыметь, а заодно и смазливого мальчишку, которому он отрезал яйца.

– Ха! Ты бы с удовольствием, держу пари! – крикнул кто-то, и все покатились со смеху.

Нерон наконец обуздал лошадь. Феон тронул коня и ускоренным шагом повел за собой остальных.

Чуть позже они встретили человек двадцать грозного вида всадников, которые направлялись в город. Процессия Нерона сошла на обочину, пропуская больший отряд. Кони у них были такие же жалкие, а верховые выглядели совсем оборванцами. Один, приняв Феона за вожака, окликнул его:

– Что нового слышно в городе?

Феон не ответил.

– Эй, незнакомец, – настойчиво произнес тот. – Нерон еще жив?

– Император здравствует, – сказал Феон.

– Отлично! Значит, мы еще успеем присоединиться к охоте! – Человек и его спутники рассмеялись. Некоторые помахивали кинжалами, другие держали наготове дубинки и веревки. – Говорят, что начнется знатное веселье, когда сенат объявит Нерона и всю его поганую свору вне закона. Вы, ребята, не туда едете. Пропу́стите всю потеху!

Нерон качнулся на лошади, едва не упав в обморок. Тит придержал его за плечо. Встречный отряд проехал. Феон, по-прежнему во главе, возобновил движение.

Они достигли реки Анио. Через мост к ним направился одинокий преторианский гвардеец. Тит принял его за гонца, судя по сытой лошади, сумкам и отсутствию спутников. Едва преторианец съехал с моста и двинулся мимо них, лошадь Нерона испугалась лежавшего на дороге покойника. Труп был еще свежим: из раны на голове сочилась кровь.

– Должно быть, его только-только убила та самая банда, что ехала в город, – шепнул потрясенный Тит.

Лошадь императора встала на дыбы. Нерон осадил ее, но головная повязка размоталась и упала на землю. Преторианец, помедливший, чтобы взглянуть на происходящее, присмотрелся и побледнел. На миг молодой солдат пришел в полную растерянность, но затем напрягся, отсалютовал Нерону и выкрикнул:

– Цезарь!

Нерон глянул в ответ и машинально поднял руку, принимая приветствие.

Преторианец натянул вожжи. Он уставился сначала на труп, потом на Нерона с его разношерстной свитой, потом снова на мертвеца.

– Проезжай, преторианец! – дрогнувшим голосом приказал Нерон.

Тот заколебался:

– Если Цезарю нужна помощь…

– Проезжай, тебе сказано!

Преторианец пришпорил коня и отбыл.

– В гарнизон поехал, – заметил Эпафродит. – Следовало бы взглянуть, что у него за письма. Возможно, там есть новости о Гальбе…

– Он узнал меня! – взвизгнул Нерон. – Надо было убить его!

– Никто из нас не справится с вооруженным преторианцем, – чуть слышно ответил Спор.

Нерон взглянул на покойника – средних лет и хорошо одетого.

– Если его убила та презренная банда, то почему? Чтобы ограбить… или потому что он защищал меня?

– Цезарь, мое имение уже близко, – сказал Феон. – Едем поскорее.

Они пересекли мост. Феон свел их с большой дороги на узкую лесную тропку, пояснив, что к имению лучше подъехать с тыла и укрыться в дальнем подсобном строении, чтобы об их присутствии не узнали даже рабы.

В конечном счете они достигли задней стены дома, не имеющей ни окон, ни дверей.

Оглядевшись и оценив обстановку, Тит понял, почему Феон выбрал себе в награду это имение. Место было приятное, уединенное и тихое, с красивым видом на лесистые равнины Тибра. На горизонте просматривался город. Колосс, несмотря на землетрясение, по-прежнему стоял, и его лучистая корона, сверкающая под полуденным солнцем, издалека казалась детской игрушкой.

Феон велел всем не сходить с места и сунулся за угол. Через секунду он вернулся.

– Как я и думал, – сообщил он. – Здесь старое заброшенное жилище для рабов. Имение чуть дальше, на холме, но весь участок, начиная отсюда, расчистили, и фасад здания полностью обнажен. В переднюю дверь не войти, нас заметят из главного дома, расположенного выше.

– Мне нужно отдохнуть! – вскричал Нерон.

Феон немного подумал.

– Постройка старая, стены тонкие. Можно проломить заднюю. На это уйдет сколько-то времени, и без шума не обойтись. Если кто-нибудь услышит и явится посмотреть, тебе лучше не показываться, Цезарь. Вон там, в тени, есть песочная яма. Если Цезарю угодно прилечь…

– Нет! Только не в яме! Иначе я окажусь под землей! Еще не срок…

Пока остальные искали расшатанную доску и отдирали ее, Нерон добрел по холму до небольшого пруда. Опустившись на колени, он зачерпнул мутной стоячей воды, отпил. До Тита донесся его стон: «Такова теперь моя вода?» В Золотом доме император привык пить только дистиллированную, охлажденную в снегу. Нерон сел на землю. По выражению его лица Тит мог бы заключить, что он плачет, но на румяных щеках императора не было слез. Нерон разыгрывал отчаяние, точно мим, упражняющийся в гримасах.

Доска подалась, и беглецы без особых усилий проделали в задней стене щель. Феон вошел осмотреться, затем жестом позвал остальных. Нерон пролез первым, торопя всех четверых забраться внутрь.

Они очутились в грязной каморке, где из мебели обнаружилось всего несколько стульев да набитый гнилой соломой мешок в качестве лежака. Короткий коридор вел в тесную прихожую. Не приходилось удивляться, что в жилье для рабов на двери не было ни засова, ни даже накидного бруса.

Свет проникал через маленькое окно, завешенное ветхой тряпкой. Выглянув в дырку, Тит увидел грязный двор, травянистый склон и дальше на холме – часть главного дома. Тот выглядел очень изысканным: красная черепичная крыша и колонны из желтого мрамора, окруженные статными кипарисами, цветущими розовыми кустами и живыми оградами, которым придали форму обелисков, кубов и шаров.

Нерон сел на лежак и привалился к стене. Теперь он разрыдался всерьез и всхлипывал, пока лицо не стало мокрым от слез.

– Сабина, плачь со мною! – возопил он. – Скорби обо мне и рви волосы, как порядочная жена!

Спор покорно запричитал и принялся мести пол распущенными локонами.

– Цезарь, не стоит отчаиваться, – негромко заметил Эпафродит. – Еще не время.

– Ты думаешь, я оплакиваю себя, но это не так, – сказал Нерон. – Я оплакиваю тех, кто никогда не увидит меня на сцене. Какого актера лишается мир!

Тит сел на стул. Он тоже измученно прислонился к стене, закрыл глаза и попеременно то погружался в дремоту, то просыпался. День длился, но казалось, будто время остановилось. Весь мир сжался до гнусной конуры, в которой он очутился.

Феон достал хлеб и воду. Нерон немного попил, но есть не стал. Он заявил всем, чтобы рыли ему могилу, дабы спрятать тело от врагов.

– Иначе мне отрубят голову и отнесут в Рим, чтобы доказать мою смерть. Не дай им отрубить мне голову, Эпафродит!

– Этому не бывать. Клянусь, что не позволю.

– А лучше сожги меня. Принеси воды, чтобы омыть мой труп. Сложи погребальный костер!

– Не сейчас, Цезарь, – прошептал Эпафродит, утомленно смежая веки. – Рано об этом. Отдыхай. Поспи, если сможешь. Будет ночь, а за нею – новый день…

Тит погрузился в дрему.

Его разбудила какая-то возня. Спутники Тита столпились у окна и тревожно выглядывали наружу.

В помещении царил полумрак, шел последний предзакатный час. Тит присоединился к остальным и устремил затуманенный взор за рваную занавеску. На грязный двор перед жилищем рабов легли длинные тени. Косые солнечные лучи пробивали тучи пыли, поднятой одиноким всадником. По длинной густой бороде Тит узнал в нем Эпиктета.

Никто не успел отреагировать, а Спор уже метнулся к передней двери, распахнул ее и побежал к Эпиктету, который еще и не спешился. Они обменялись несколькими словами. Тит, глядя в окно, напряг слух, но ничего не разобрал.

Эпиктет спустился на землю. Хромая нога подвела калеку, и он упал. Поморщившись, встал, огляделся в поисках коновязи, затем схватился за ногу, споткнулся и снова рухнул.

Тем временем Спор вбежал в дом.

– Как он нас нашел? – поинтересовался Феон.

– Спросил в главном доме. Рабы ничего не знали, но кто-то предложил посмотреть здесь.

– Что нового? – подал голос Эпафродит.

Спор взглянул на Нерона, явно боясь ответить.

– Говори новости! – крикнул Нерон.

– Сенат проголосовал.

– И? – Голос императора сорвался на писк.

– Они провозгласили правителем Гальбу.

Нерон задохнулся:

– А я? Что будет со мной?

– Сенат объявил тебя врагом общества. – Спор отвел взгляд. – Они говорят… тебя нужно казнить древней казнью.

– Древней казнью? – переспросил Нерон.

– Так мне сказал Эпиктет.

– Что это значит, во имя Аида? О чем они, Эпафродит? – воскликнул Нерон.

Эпафродит не ответил.

Заговорил Тит. Собственный голос показался ему замогильным.

– Речь идет об особом способе казни, который придумали наши предки. Жертва проходит перед народом и публично бичуется…

Нерон издал вопль.

– Осужденный обнажен, а шея заключена в рогатину, которой его гонят или удерживают на месте, – продолжил Тит. – Его секут, пока он…

– Нет! – Нерона трясло с головы до пят. Глаза распахнулись от ужаса.

Странно, но Тит не разделял страха императора. Он испытывал нечто совершенно другое. На него нахлынуло то самое чувство изумления перед откровением, которое впервые снизошло на него при звуках пения Нерона, взирающего на пылающий Рим, и повторно – когда пришлось смотреть на сожжение брата.

– Неужели ты не понимаешь, Цезарь? Это судьба, которую давным-давно приуготовили тебе боги.

– Что ты такое говоришь, Пинарий?

– Есть ли на свете лучшая роль для величайшего из актеров? Ты станешь падшим героем, богом-императором, которого заставят принять самую страшную и позорную смерть. Тебя казнят на глазах у всего Рима. Твою наготу выставят напоказ. Все увидят, как ты страдаешь и истекаешь кровью. Увидят, как ты опрастываешься, рыдаешь и молишь о пощаде. Увидят, как ты умираешь. Конец Нерона не забудут вовек. Публичная казнь станет твоим лучшим выступлением!

Нерон с разинутым ртом таращился на сенатора. На миг показалось, что он всерьез обдумывает услышанное. Он медленно кивнул, но затем содрогнулся и попятился, тряся головой и размахивая перед собой руками.

– Безумие! Твои слова безумны, Пинарий! – Нерон вдруг застыл, взглянул на свою правую руку и схватился за нее левой. – Где он? – пронзительно крикнул император.

– Что, Цезарь? – спросил Эпафродит.

– Мой браслет! Где золотой браслет, который дала мне мать, счастливый амулет со змеиной шкуркой?

– Ты не помнишь? – отозвался Эпафродит. – Цезарь давно его выбросил. Цезарь заявил, что после смерти матери он ненавистен ему.

Нерон в смятении уставился на Эпафродита, затем вздрогнул. С пыльного двора донесся топот копыт.

Беглецы выглянули из окна – вооруженные конные преторианцы.

– Должно быть, они последовали за Эпиктетом, – прошептал Феон. Он принялся баррикадировать дверь стульями и обломками, оставшимися после разрушения стены.

Преторианцы быстро спешились. Некоторые из них схватили Эпиктета, когда тот захромал прочь. Один секунду рассматривал здание, затем обнажил меч и направился к входу.

Спор с воем вцепился себе в шевелюру. У Тита вздыбились на шее волоски от пронзительных воплей евнуха. Пинарий обратил взгляд к Нерону и внезапно увидел не бога и не гения, а простого смертного, жалкого и испуганного.

Нерон подбежал к Эпафродиту:

– Дай мне кинжал! Скорее!

Эпафродит протянул ему нож.

Нерон приставил острие к груди, но замешкался. Он посмотрел на присутствующих:

– Кто из вас убьет себя первым и придаст мне отваги?

Спор продолжал выть. Остальные приросли к месту. Из прихожей донеслись удары: преторианец стучал в дверь рукоятью меча.

– Юпитер, какой актер погибает во мне! – вскричал Нерон. Он вонзил кинжал себе в живот, но не сумел протолкнуть лезвие на всю длину. Пачкая кровью грубую тунику, он повалился наземь и начал корчиться в агонии.

– Помогите! – стенал он.

Эпафродит опустился подле него на колени. Глаза секретаря блестели от слез, но руки действовали уверенно. Он перевернул Нерона на спину и выдернул из живота кинжал. Затем приставил острие к сердцу Нерона, собрался с силами и глубоко погрузил клинок в плоть.

По телу императора прошла судорога. Изо рта и ноздрей хлынула кровь.

Преторианец распахнул дверь, разбросав нагроможденные стулья. Он задержался в прихожей, давая глазам привыкнуть к полумраку, после чего устремился внутрь. Тит узнал молодого гонца, которого они встретили на мосту. Потрясение, написанное у него на лице, выглядело почти детским. Преторианец сорвал плащ и прикрыл кровоточащие раны Нерона, после чего опустился на колени возле императора.

– Поздно! – выдохнул Нерон, взяв солдата за руку. – Поздно, мой верный воин!

Император выгнулся, снова харкнул кровью, сжал зубы и вдруг замер. Остекленевшие глаза широко раскрылись. Окровавленный рот застыл в столь жуткой гримасе, что содрогнулся даже преторианец, а все остальные отвернулись – все, кроме Тита, который зачарованно смотрел на искаженное лицо Нерона.

Ужас случившегося оказался невыносимым для Пинария. Даже Сенека, известный кровавыми сюжетами, не создал ни одной сцены, способной соперничать с нынешней. Конец Нерона был невыразимо дешев и жалок. Наблюдая за ним, Тит испытал предельные ужас и жалость. Даже умирая, император играл роль и превратил лицо в маску, при виде которой лишился бы чувств и крепкий мужчина.

Нерон был прав, а Тит ошибался. Публичная казнь в древнем духе переросла бы в безвкусное помпезное зрелище и стала бы позорным расточением талантов Нерона перед недостойной его гения публикой. Вместо того смерть императора явилась частным спектаклем, разыгранным перед несколькими приви легированными зрителями. Тит испытал безмерную гордость оттого, что засвидетельствовал последнюю роль величайшего актера в истории.

Он оглядел остальных. Эпафродит, Феон и Спор, простые вольноотпущенники, придворные средней руки, могли надеяться избежать казни. Но Тит был сенатором, а в качестве авгура одобрял от имени богов все действия императора. Нерона не стало, и Тит не сомневался, что его самого подвергнут пыткам и казнят. Семью лишат наследства, покроют позором и выдворят из Рима. Жена, сын и дочери получат шанс избежать возмездия только в том случае, если Тит падет от собственной руки.

Он вцепился в запястье Эпафродита:

– Дай мне клятву, Эпафродит! Поклянись тенью Нерона! Обещай, что если переживешь этот день, то сделаешь все возможное, чтобы позаботиться о моем сыне Луции.

Обуреваемый чувствами и неспособный вымолвить слово, секретарь смог только кивнуть.

В конурку вбежали новые преторианцы с мечами наголо. Не дав им до себя добраться, Тит выхватил кинжал и поразил себя в грудь.