Текст книги "Дух дороги. Сборник рассказов"

Дух дороги

Мое длинное тело лежит на поверхности земли, сглаживая ее неровности. Моя серая кожа тверда и ровна как панцирь, и ничего иного кроме этой кожи в моем земном теле нет. Ноги людей и колеса машин щекочут ее. Люди смелы, ведь они всерьез уверены, что создали меня и таких, как я, и не догадываются, что они лишь орудия в руках Бога, призванные облекать в плоть одну за одной его многочисленные идеи. Точно так же не догадываются они о том, что я – Божье творение и мне тоже положена душа, пусть и иная, чем те, что достались им. По сути, я и есть душа или, вернее, Дух, ибо эта моя ипостась гораздо важнее того, что я называю своим телом, а люди – дорогой, автотрассой, шоссе.

В жаркие полдни они смотрят вдоль меня и указывают друг другу на колеблющееся марево. Они говорят, что это поднимается от асфальта раскаленный воздух. Им невдомек, что в эти моменты они видят меня – мою главную сущность, так разительно отличающееся от материальной неподвижной плоскости. Но они знают лишь ее и измеряют эту плоскость в своих невнятных мерах длины, и дают ей ни о чем не говорящие имена, которые я не запоминаю. Потому что мое имя – Дух дороги.

***

Светлое тепло кухни подчеркивало черноту за оконными проемами. Данила покосился на окно, забрасывая в рот поджаренную женой яичницу, и внутренне поежился. Зима, темнеет рано, светает поздно. Летом как-то проще просыпаться по утрам. Его смутное отражение в стекле – конур худого лица и взлохмаченные волосы – полностью разделяло это мнение.

– Ты сегодня никуда не едешь? – спросила жена.

Он отвернулся от окна и пожал плечами.

– Если ничего не случиться – не еду.

А случиться могло. Когда работаешь системным администратором в организации, филиалы которой разбросаны по всей области, а за компьютерами сидят, в основном, «чайники», случиться может все что угодно и в самый неподходящий момент.

Вот что еще плохо зимой – дороги. То гололед, то заносы, и время просто засасывает в какую-то черную дыру. А сегодня пятница, и на плечах лежит усталость целой недели.

Он глянул на часы. Так, пора. До офиса еще надо добраться.

– Вернешься пораньше? – жена смотрела на него как-то даже не вопросительно, а, скорее, просяще. Он знал, что она тоже не любит зимние дороги, да и вообще его поездки в любое время года, но что он мог сделать? Далеко не каждому удается выбрать себе работу, чаще работа выбирает нас.

– Откуда я знаю? – вздохнул он и прошагал в прихожую. Там ждал сюрприз – высовывающаяся из вороха одежды на вешалке улыбающаяся мордашка.

– Так, это кто у нас не спит? – строго поинтересовался Данила, извлекая на свет теплую со сна куклу в желтой пижамке – пятилетнюю дочку.

– Это я, это я! – радостно закричала она, обнимая его. – Папа, не уезжай!

– Как это – не уезжай? – деланно возмутился он. – А кто Даше конфет привезет?

Голубые глазки (папины!) озадаченно захлопали.

– Ну, только за конфетами, – разрешила девочка. – И возвращайся. Мы с мамой скучать будем!

Данила передал девочку в руки подошедшей жене, потянулся за курткой. Когда был уже в дверях, жена окликнула его:

– Даня!

– Что? – он обернулся, уже зная, зачем и впервые за утро чувствую желание улыбнуться.

– А вот что…

Она подошла и, привстав на цыпочки, поцеловала его. А к другой щеке припечатала теплые губки дочка.

***

Одним своим концом я упираюсь в Большой Город на северо-западе. Как ветви дерева отходят от меня проселки и тропы, и их маленькие души питают меня так же, как я сам вливаю энергию в старую автостраду на юге.

Но по-настоящему мою жизни поддерживает иное. То, что движется по мне взад и вперед постоянно и быстро. Иногда я задумываюсь, понимают ли люди, идущие и едущие по моему телу, что, вступая на какой-либо путь, нельзя не оставить на нем клочьев своей души, что дороги вовсе не так безобидны, как кажется, их «создателям»? Об этом могли бы догадаться те, кто проводит в пути большую часть своей жизни, но и они не догадываются…

Я знаю это точно, потому что чувствую чувствами и думаю думами всех, кто находится со мной в эту минуту. Я узнаю тех, кто появляется часто, я даже привыкаю к ним, хотя время, проводимое ими со мной, ничтожно мало. Хотя некоторые остаются надолго. Не всегда те, кого бы я выбрал сам, но мне тоже приходится терпеть. Это Закон жизни, единый для всех.

***

– Данила, зайди!

Иннокентий Иванович – непосредственный начальник. Ну, не совсем начальник, потому что техническая должность Данилы делала его практически автономной частью коллектива, но, тем не менее, с Иннокентием Ивановичем он чаще всего контактировал и его решения – неважно, принятые самостоятельно или переданные от имени вышестоящих товарищей – претворял в жизнь.

– Доброе утро! – хмуро поприветствовал руководство Данила, терзаемый дурными предчувствиями. И, естественно, они его не обманули.

– Срочно в район, – не поднимая головы от каких-то бумаг, буркнул начальник и назвал одну из самых дальних окраин, – у них там все «полетело».

– Не в нашу сторону полетело? Может, на полпути перехвачу?

– Ты все шутишь, – без осуждения отметил Иннокентий Иванович и, наконец, поднял голову. Пухлое добродушное лицо было немного виноватым. Он отлично понимал, какое это сомнительное удовольствие – гнать по скользкой декабрьской дороге часа три туда, и столько же обратно, да еще неизвестно, сколько времени уйдет на восстановление «полетевшей» системы.

– Да там пустяк, наверное, – попытался он утешить админа. Данила невесело усмехнулся.

***

Мои знания о людях ограничены, я вижу их только в движении, только спешащими. Я знаю, что они не всегда заняты перемещениями по дорогам, но что они делают кроме этого, представляю плохо: духи городов не хотят говорить с нами. Они слишком горды. Даже те, кого мы пронзаем насквозь. Дух последней жалкой деревеньки не снисходит до общения с нами.

Потому я довольствуюсь тем, что вижу, слышу, чувствую, да еще тем, что рассказывают другие дороги. И тем, что растворено в мире…

Я живу не один человеческий век, и умею чувствовать мир. Я научился читать судьбы по осенним облакам. Долгими ночами я пронзал памятью толщи времен, возвращаясь в те годы, когда у меня не было прекрасного твердого панциря и я намного больше зависел от помощи непоседливых людей в вечной борьбе с посланниками моих легкомысленных соседей-противников – Духов полей и лесов. Я обсуждал воспоминания с теми человеческими душами, которые всегда со мной. Постепенно я научился заглядывать глубоко в трехмерные людские тела и оценивать то, что обнаруживал там.

***

«Пустяк» отнял не много ни мало – четыре часа жизни. Плюс два с половиной на дорогу. На обратный путь предстояло потратить больше – где-то на полпути его должны были нагнать ранние зимние сумерки.

С тем, что должностные обязанности не укладываются в предписанный Конституцией восьмичасовой рабочий день, Данила давно уже смирился, и взял за правило на обратном пути вести машину без спешки. Каким полезным оказалось это правило, он убедился, отъехав километров на двадцать от города, когда, выбравшись на относительно ровный и прямой участок дороги, он неожиданно, среди пока еще белого дня, заснул за рулем.

Очнулся через несколько секунд и, не успев ничего сообразить, инстинктивно ударил по тормозам.

Некоторое время сидел, вцепившись в руль, пока не восстановилось судорожное дыхание, затем открыл дверцу и выбрался из машины. За краткие мгновения его сна железный конь плавно съехал на обочину, и правые колеса попали в благословенный ухаб – это его и разбудило. Трижды благословенный, потому что метрах в десяти впереди вплотную к дороге подступал один из многочисленных в этих холмистых местах оврагов, отделенный от дороги лишь жалкими остатками ограждения, которые местные дорожники, видимо, считали вполне достаточными для безопасности проезжающих.

Данила вдохнул пахнущий дорогой, холодный, такой упоительно живой воздух. Достал сигареты, с неудовольствием отметив, что руки немного дрожат. Происшествие выбило его из колеи гораздо сильнее, чем ему самому хотелось думать. Испуг отступал, но его место занимала беспредельная и безысходная тоска. Рано или поздно это должно было случиться, говорил он себе. Нельзя проводить полжизни за рулем, а треть за компьютером, постоянно не высыпаться, и не заплатить за это. И если он ничего не изменит, то в следующий раз, а следующий раз наступит неизбежно, он не успеет проснуться… А что он может изменить?

Он огляделся. Со всех сторон его окружала ранняя зима – стылая, мокрая, блеклая. Темно-серая полоса дороги, тусклый снег по обеим ее сторонам насколько хватало глаз и дымчатая полоса леса на горизонте. Он поднял глаза к небу, но и оно было серым плотным, давящим. Ох, мама, роди меня обратно…

Он отшвырнул сигарету, потер лицо ладонями, разгоняя кровь, потом сел в машину и решительно завел мотор. Выхода нет, и не предвидится. Значит, надо включить погромче радио и на ближайшей заправке попросить кофе покрепче.

***

Он был одним из тех, кого я замечаю сразу. Его душа была подобна голосу, а голос напоминал звон талых подснежных ручьев, что стекают по моим обочинам. Душа как весенний лед, слишком чистая и хрупкая, на мой взгляд, для человеческой жизни.

Я услышал его страх и тоску. И подумал – я могу предложить этому измученному телу отдых, этой отчаявшейся душе – поддержку, я могу предложить ему покой – то, чего в суматошном человеческом существовании почти не бывает. Эта душа могла бы стать звездой моего призрачного небосклона.

Сколько их уже вошло в мою плоть и растворилось в ней навеки! Не все, но кое-кто из лихачей, погибших на поверхности моего тела, кое-кто из их жертв, бесчисленные сонмы животных – собак, кошек, ежей, пчел и комаров, разбившихся о ветровые стекла мчащихся авто! Они все здесь, они живы, они – это я, и так будет до тех пор, пока вездесущие травы в своем стремлении к жизни не разломают мой асфальтовый панцирь, потому что не останется ни ног, ни колес, способных загнать этих проныр обратно в землю. Но это будет не скоро. Я собираюсь жить долго, и так же долго может жить он – вечный путник на бесконечном пути, который я создам для него. Разве может быть что-то прекраснее?

Но между мной и моей целью было одно препятствие. Я – Дух и мне дано знать, что в этом мире не бывает случайностей. Любое рождение или смерть предрешены заранее, и ни одно отклонение от предначертанного не остается незамеченным и неисправленным. Невидимая рука парит над неспокойным миром, готовая опуститься туда, где возникает угроза равновесию, и восстановить его. Я отчетливо вижу ее и не решаюсь даже помыслить о нарушении Закона.

Я – Дух, и в моих силах прочесть строки Судьбы. Ему не уготована смерть на дороге. Он мог бы спать за рулем спокойно, как в постели, ибо иные Силы берегли его для иной смерти.

Но я – Дух и знаю способ обойти запрет. Каждый из людей, сотворенный по образу и подобию Бога имеет право и на часть Его свободы, правда, лишь в отношении себя. Только самим собой имеет право распоряжаться человек и именно этого большинство из них, по моим наблюдениям, не делает. Впрочем, возможно я и ошибаюсь. Важно иное – если он сам захочет стать моим гостем, это не будет противоречить Закону. Я просто должен его уговорить.

И зима для этого – лучшее время года, ничто не отвлечет его, не поманит в суетный мир зеленью и бликами солнца на кварцевых вкраплениях моей асфальтовой кожи. И все, что нужно для нашей беседы – глухое безлюдье дороги, зажатой меж сумеречных полей, воплощение одиночества и тоски. Оно есть у меня.

***

Девушка возникла в луче света внезапно – одинокая фигурка на заснеженной обочине среди белых спящих полей. Она походила на старшеклассницу, путешествующую от родительского дома к бабушкиному, этакая Красная Шапочка, не боящаяся ни волков, ни людей – так нетерпеливо махала она рукой и подпрыгивала на месте в тинейджерской курточке и этой самой (точно, красной!) шапочке, натянутой по самый нос. Обычно, он не брал попутчиков, но мысль о том, что это замерзшее создание останется на пустой дороге, почему-то ему не понравилась. Через каких-нибудь лет десять и его Дашка станет такой же, подумал он, притормаживая. «Да и заснуть попутчица не позволит», – шепнуло подсознание.

– Вам куда, девушка? – нарочито строго спросил он, открывая перед ней дверцу.

– Тут недалеко, – ответила она, быстро ввинчиваясь в салон, – на машине минут десять.

Осмотрелась, сдернула с головы шапочку и улыбнулась ему. Вблизи она оказалась гораздо взрослее, чем выглядела в свете фар, так что Данила засомневался – не нарвался ли на профессионалку, и на секунду даже пожалел о своем миссионерском порыве. Впрочем, вела себя пассажирка вполне прилично.

– Вы тоже недалеко живете? – светским тоном поинтересовалась она, убрав за уши прямые светлые волосы, и снова улыбнулась. У нее был большой тонкогубый рот, но улыбка, тем не менее, получалась обаятельная.

Данила прикрутил звук радио.

– Смотря, что для вас недалеко, – ответил он и назвал областной центр.

– У-у-у, – с уважением протянула она. – А в наши края зачем?

– По работе.

– Наверное, у вас хорошая работа, – мечтательно произнесла девушка. – Много ездить – это так интересно. Новые места, новые люди… Вам нравится?

Данила пожал плечами. Как объяснить, что места, которые он посещает, и люди, с которыми встречается, для него уже не новы, что дальние поездки, так завораживающие его нечаянную спутницу, давно стали рутиной, не менее нудной и выматывающей, чем сидение в офисе? И стоит ли это объяснять?

– А по-моему – здорово, – не дождавшись ответа, продолжала девушка. – Я бы хотела всю жизнь ехать куда-то, нигде надолго не останавливаясь. И чтобы асфальт стелился под колеса, и впереди – только горизонт, и чтобы солнце вставало…

– А где брать деньги на бензин? – вернул он мечтательницу с небес на землю.

– Ну, при чем здесь деньги? – она даже обиделась на его непонятливость. – Это же мечта! Понимаете? Только ты и дорога. И еще – свобода. Ни проблем, ни трудностей, никому ничего не должен. Только дорога и скорость…

Она вдруг взмахнула рукой и продекламировала неуклюжий стишок:

Это счастье, право же, ей-богу, –

Жить в дороге, умереть в дороге!

Данила поймал в зеркале отражение ее худенького раскрасневшегося от возбуждения личика и невольно улыбнулся. Забавная девчонка. А, в самом деле, каково это, когда в жизни нет ничего, кроме ласково стелящегося под колеса асфальта? Ничего, что так выматывает силы и сушит душу? Например, бесконечно ломающейся офисной техники. Или недовольного начальства. Постоянной усталости и ощущения песка в глазах. Проблем с деньгами, которые тают словно кусок льда под июльским солнышком. Но зато и тех, кого он любит, ради кого, в общем-то, и мотается по этим опостылевшим городам и весям, тоже, получается, нет?

– Признайся, ты и сам об этом думаешь, – шептала девушка, плавно переходя на ты, хотя познакомиться они не успели. – О свободе, о встречном ветре… Об этом нельзя не думать. Хоть иногда. Хоть раз в жизни. Ну, признайся! Скажи – да!

Она улыбалась, но в голосе звенело напряженное ожидание, и Данилу охватило странное чувство, что этот разговор – не шутливая болтовня случайных попутчиков, что от него что-то зависит, что-то очень важное… ради чего стоит забыть о вежливости и законе гостеприимства, призывающем во всем уступать гостю.

– Девушка, – серьезно ответил он, – я думаю, для счастья умирать в дороге не обязательно. И вообще, для счастья лучше не умирать.

Она не шевельнулась, но внутренне как бы отстранилась от него, разочарованная, он ясно ощутил это. Не будь Данила совершенно уверен в правильности своих слов, то, пожалуй, почувствовал бы себя невежей, обидевшим ни в чем, кроме креативного мышления, не повинную пассажирку.

– Жаль, – холодно произнесла обиженная и велела: – Вот здесь остановите.

– Здесь? – удивленно переспросил он. По обе стороны шоссе тянулись точь-в-точь такие же смутно белеющие в сумраке пустые поля, как и те, среди которых он подобрал эту странную девицу. Ни намека на жилье. Да и десяти минут, о которых она говорила, кажется, еще не прошло.

– Тут тропинка есть, – пояснила она, верно истолковав недоуменную интонацию его вопроса. – Я доберусь.

Выйдя из автомобиля, она не свернула сразу на свою потайную тропинку, а подождала пока он отъедет, поэтому Данила не видел, куда она пошла. Пошла ли вообще.

Ему казалось, что он спиной чувствует ждущий пристальный взгляд, и от этого ему все больше становилось не по себе.

Что за день. Нервы ни к черту.

***

Она погибла в автокатастрофе пять лет назад, и с тех пор она часть меня. Ценная, красивая часть. При жизни она, кажется, пела в каком-то ансамбле, так это называется у людей, но не в этом дело. Дело в том, что она и в самом деле любила дорогу… любила меня, и две строчки, которые она прочитала, были когда-то написаны ею. Потому я и доверил ей почетную миссию быть моим голосом.

Никто из сотен и тысяч моих душ не смог бы говорить лучше. И не ее вина, что он не станет моим сегодня.

Люди живут быстро. И на протяжении жизни их крутит и тянет юзом, и переворачивает, как въехавшую на полной скорости на скользкий участок машину. Однажды может случиться так, что те, кто ждет в Большом Городе на северо-западе, исчезнут за поворотом его собственной жизненной дороги. Они исчезнут, а промозглые зимние сумерки останутся, и давящая усталость останется, и серая дорожная безысходность, не скрашенная уже ничьим дальним теплом. И тогда наш разговор может закончиться иначе. Я подожду.

Я – не человек. Мне некуда торопиться.