Текст книги "Искусство управлять людьми"

Глава 42

Немного остыв, Маша пришла к выводу, что, наверное, всё не так плохо, как показалось на первый взгляд. У Андрея явно мозги расплавились от ревности. С одной стороны, конечно, такие безумные собственнические реакции кавалера – это ужасно. С другой – льстит, черт возьми. Если смотреть на ситуацию объективно, то у Андрея были основания. Если бы она сама заметила в его квартире бесхозную женскую вещицу, одной выеденной плешью дело бы не обошлось. Когда Вереин одумается и придет извиняться, она обязательно расскажет, что рассталась с Валерой.

Ситуация с компьютером была сложнее. Тут у Горской был пунктик. Возможно, дело в том, что в детстве она мечтала о чем-нибудь таком, что было бы только ее. В детской, которую она делила с братом, не существовало места для хранения секретов. Радовало одно: у брата такой роскоши тоже не было. Мама периодически наведывалась с целью проверки чистоты и порядка. У Маши отпечаталось в памяти, как были обнаружены первые Женькины презервативы. Первые ли? История о том умалчивает. Но брату тогда было в районе шестнадцати. Маша тогда еще не знала, что это были за серебристые квадратики и с чего шум. Ору было столько, будто он хранил дома бактериологическое оружие, а не средство предохранения от него. Со временем Маша поняла, что свои маленькие тайны она может хранить только у себя в голове. Потом на день рождения ей подарили сотовый. И часть трепетно оберегаемых секретов оказались в уязвимом положении. Обнаружив как-то свой телефон в руках братца, Маша ему чуть глаза не выцарапала. Объяснения Женьки, что он только хотел посмотреть, какие там есть игры, не помогли – сестра не разговаривала с ним целый месяц.

Горская нередко носила ноут на работу, поэтому ничего интимного на нем не хранилось. Если честно, до знакомства с Андреем ей и скрывать-то особо было нечего. Но инстинкт охраны собственной территории был в ней силен, и любой, кто осмеливался тронуть ее вещи без разрешения, рисковал серьезно огрести. Маша собиралась поговорить об этом с Андреем.

К сожалению, он с извинениями не спешил. Это огорчало, но Горская не теряла надежды. Такая вот у него привычка – появляться в самый неожиданный момент.

В общем, когда она шла девятого января на работу, ничто не предвещало неприятностей. Ровно до момента, пока не раздался звонок мамы, которая пригласила зайти. Есть тема для разговора. Черт подери! Эта идея-фикс поженить их с Валерой выглядела в свете последних событий как-то особенно безумно.

Мама была свободна. Маша вошла и села возле длинного присутственного стола, примыкающего к проректорскому.

– Ты ничего не хочешь мне рассказать? – сурово спросила мама, будто сказала что-то оригинальное. Только серьезность момента удержала Машу от смешка.

– Нет. А должна?

– Хотелось бы.

С этими словами она повернула в сторону дочери монитор. На котором красовалась Машина фотка в объятиях Вереина. Фотография с велодрома. Горская застыла. Мама щелкнула по клавиатуре. Появилась еще одна фотография, где она прыгает от радости вокруг своего «велосипеда». Еще одна, где Андрей несет ее на руках. И следующая – с лыжной базы, где Андрей на ней лежит. И еще пара из той же серии.

– Ты ничего не хочешь мне рассказать? – повторила мама свой вопрос.

– Ничего.

Маша действительно сейчас никому ничего не хотела рассказывать. Ей хотелось только одного – вернуться домой и разрыдаться. Как он мог? Как он мог так с нею поступить?

– Как ты могла? Как ты могла так поступить со мной? С отцом? С Валерой? Чем ты вообще думала, связываясь с этим…

Маша взяла себя в руки.

– А при чем тут ты, отец и Валера, я не могу понять? Мои отношения – это моё личное дело.

– Что теперь будут говорить?!

– Мама, такое ощущение, что ты обнаружила в Интернете мои фото «ню». Совершенно приличные фотографии со спортивных мероприятий. Кстати, откуда они у тебя?

– Мир не без добрых людей.

Да уж, с такими добрыми не понятно, зачем на земле существуют злые.

– Вот и скажи своим «добрым людям», что у тебя дочь – спортсменка, комсомолка и красавица.

– Маша, как ты можешь так легкомысленно относиться к своему имиджу? Как ты будешь объяснять эти фотографии Валере?

– Никак. Мы с ним расстались.

– Вот! Вот! Я говорила! – Мама продолжала сидеть, но у Маши было такое ощущение, что нависла над ней. – Его всё-таки увели!

– Мама, это я ушла от него.

– Только не говори, что ради… этого.

– А вот это – совершенно неважно.

– Как это неважно?! Валера – идеальный муж. Я так на него надеялась. Думала, смогу спокойно уйти на пенсию, оставив на него свой пост.

Пост сдал – пост принял. Маша, надо полагать, идет в нагрузку.

День открытий.

Маша никогда не любила сюрпризы. А уж два сюрприза за пять минут – это явный перебор. Что-то не в порядке у нее с кармой. Или с мозгами. Хотя с мозгами у нее ничего быть не может. Для этого мозги нужно иметь. А она – дура безмозглая. Два мужика, один другого краше. Маша встала и отодвинула стул.

– Благодарю за аудиенцию, пожалуй, мне пора откланяться.

– Перестань паясничать!

– Как скажешь. До свидания, мама.

Плакать уже не хотелось. Слез не было. Было лишь ощущение полной пустоты внутри.

Когда она дошла до кафедры, ее телефон ожил.

– Машуля, привет, – прозвучал в трубке голос отца. – Я хотел бы с тобой встретиться.

Пар у Горской не было, только несколько «хвостунов», не получивших в срок зачет. Через час после звонка она вышла к университетской парковке, где ее ждал папа. Он галантно открыл перед дочерью переднюю дверцу. Маша форсировать ситуацию не собиралась, но для приличия спросила:

– Куда едем?

– Давай, я тебя кофе угощу. С пирожным.

Ладно, хуже уже не будет, решила Маша. Кофе – так кофе, с пирожным – так с пирожным. Ради кого ей теперь фигуру беречь? Хотя она и раньше-то особо не берегла. Корм не в коня. В этом смысле Маше повезло больше, чем Галке, которой приходилось сидеть на диетах и заниматься фитнесом, чтобы сохранить фигуру.

Они доехали до незнакомой кафешки с элегантным оформлением в оттенках цвета кофе и слоновой кости. Отец проводил Машу к дальнему столику, помог раздеться и ушел к стойке делать заказ. Практически сразу после его возвращения юноша в форменной одежде принес на разносе две чашечки и тарелки с кусочками порционного торта. Папа молчал.

– Я тебе ничего рассказать не хочу, – предупредила Маша.

Отец удивился:

– А я и не прошу. Вообще-то, это я хочу тебе кое-что рассказать… Только не знаю, с чего начать. – Он сделал глоток из чашки. – Я хотел тебе сказать, что у тебя скоро появится братик или сестренка.

Маша думала, что после сегодняшних открытий её уже ничто не может удивить. Если бы Обама принял православие, она была бы поражена меньше.

– Ты хочешь сказать, что мама…

– Нет, мама тут не при чем. Я ухожу от Валентины. – Папа глотнул еще кофе и продолжил: – Я бы, наверное, не стал разводиться. Но я хочу этого ребенка. Когда Валя забеременела, мы были на втором курсе. Поселились в общаге. Учились оба. Днем подменяли друг друга с ребенком, по ночам я шел разгружать вагоны. Диплом, поступление в аспирантуру, м.н.с. Казалось: еще немного, защищусь, и можно будет заняться сыном. Защитился. Но началась перестройка. Открылись границы. Международные проекты, новые перспективы… И тут родилась ты. Я думал: вот еще чуть-чуть, получу с.н.с., в перспективе – лаборатория. А потом, наконец, займусь семьей. Но за «чуть-чуть» пришел девяносто первый, и стало ясно, что про светлые перспективы можно забыть. Очереди за продуктами, полотнища талонов, зарплата, ценность которой падала не по дням, а по часам. Подработки – тогда они назывались «халтуры». Наконец, докторская. Время появилось. Но вы – выросли… – Отец смотрел в кружку. – А я хочу, чтобы в моем ребенке была часть меня.

– А что, в нас нет?

– Есть. Разумеется, есть. Вы взяли, что могли. Это я не сумел ничего дать. Ваше детство прошло мимо меня. Видимо, нужно было состариться, чтобы начать ценить удар пяточки ребенка в руку. Я хочу хотя бы на старости лет побыть отцом. Настоящим отцом.

Наверное, здОрово, что ее отец захотел стать «настоящим отцом». Но услышать из его уст, что они с братом были экспериментальным вариантом… Пробой пера, так сказать… Подготовительным этапом к главному проекту в жизни…

Эгоистично, но вместо радости за папу, Маша испытывала нестерпимую боль. Одно дело догадываться, что ты только путаешься под ногами, и совсем другое – получить этому подтверждение.

– Мама знает?

– Пока нет. Я хотел сначала поговорить с вами.

Понятно. Жаждал донести информацию без искажений, из первых рук.

– Ты понимаешь, что будет твориться в универе, когда новость станет достоянием публики?

– Я понимаю, что маме будет тяжело. Я и Аня увольняемся, чтобы не усугублять ситуацию. – Про крыс, которые бегут с корабля, Маша вслух говорить не стала. – Но Валя – женщина сильная, она найдет решение.

Даже понятно, какое. Главное – ближайший месяц не появляться у «сильной женщины» на горизонте.

– И когда случится счастливое событие?

– Где-то в апреле.

Маша прикинула по срокам. На дне рождения мамы папина любовница уже была беременна.

– Я ее знаю?

– Может быть. Анна Макеева из Института педагогики и психологии.

Горская сообразила не сразу, потому что начала перебирать преподавателей. А Анна Анатольевна была секретаршей. Подай-принеси. Чуть полноватая женщина немногим старше Женьки или его ровесница. Она носила свитера и была совершенно не способна справиться со своими волнистыми волосами, которые норовили выбиться из-под заколок. Вечно ходила по коридорам, ведя пальцем по стене и рассеянно улыбаясь.

– Папа, она же дура! – вырвалось у Маши раньше, чем она осознала, что сказала.

– Ну и что? – спокойно ответил отец. – Я больше тридцати пяти лет был женат на очень умной женщине. Очень организованной женщине. Идеальной женщине. Надеюсь, что на небе этот срок зачтется год за два. А теперь, когда всё всем доказано, мне просто хочется тепла.

Глава 43

Андрей три раза садился за текст заявления о смене руководителя курсовой. Он даже нашел в почтовике своё старое, отправленное по электронке заявление, где просил назначить им Черную Герцогиню. И что он напишет? Прошу назначить мне другого руководителя по семейным обстоятельствам? С предыдущим не сошлись характерами? Меня не оценили, ы-ы-ы-ы? Нет, в письменном виде, как ни крути, выходила ерунда, которую показать в приличном обществе стыдно. Или не ерунда даже, но от этого демонстрировать ее становилось еще менее пристойно. Мужик он или нет?

Но писать курсовик у Горской не хотелось категорически. От одной мысли, что ему придется с ней общаться, что-то обсуждать, внутри поднимался такой раздрай, что Вереин быстренько заканчивал думать в этом направлении. Рефлексировать по поводу причин и следствий не хотелось. Ему есть чем заняться. Внутренний голос вякнул, что негоже настоящему мужику пасовать перед трудностями. Не попахивает ли это слабиной? Андрей задумался, а потом уверенно ответил тихому саботажнику, что настоящий мужик никому ничего не доказывает. И вообще, если ты приходишь в автосервис, а обслуживание тебя не устраивает, ты меняешь либо автослесаря, либо фирму. В чем разница? Он же не отказывается писать сам курсовик. Он его вообще сам, безо всякого руководителя напишет.

В итоге было принято решение лично переговорить с Владиславом Петровичем. На словах – это не на бумаге. Уж чтобы Андрей не нашел, что сказать – это совсем из области фантастики. Прикупив по дороге пузырь приличного коньяка по причине праздников, Вереин направился к проректору по экономике. Пришлось минут двадцать подождать, пока хозяин кабинета вернулся на рабочее место.

– О, долго жить будешь, – улыбнулся тот, здороваясь.

– А чего так? – полюбопытствовал Вереин.

– А! – отмахнулся Владислав Петрович. – Неважно. Ты с чем пожаловал, добрый молодец? Акромя «живой воды»? – кивнул он головой в сторону коробки с напитком.

– Хотел по старой памяти попросить о помощи. Не знаю, как решить один вопрос.

– Ну давай.

– У меня курсовой руководит Горская Мария Петровна. Не знаю, как бы дипломатичнее поменять руководителя.

Проректор рассмеялся.

– Правильно. Одобряю. Не стоит мешать личное и рабочее, – закончил он и подмигнул.

– В смысле?

– Это же тема дня!

– Что? – не понял Андрей.

– Ваши фотографии, – сообщил Владислав Петрович и поманил Андрея к столу. Нажав на ссылку в Избранном, он вышел на ВКонктактовскую группу «Подслушано в универе», где красовались фотографии Вереина и Маши с велодрома и базы.

Полсекунды потребовалось порядочности, чтобы одержать победу над мстительностью.

– Владислав Петрович, ничего личного. Это фотографии с мероприятий. Первые – с закрытия велосезона, вторые – с корпоратива нашего, Мария Петровна туда как наш бизнес-консультант ездила. Разумеется, Горская – барышня красивая, это сложно не заметить. – Проректор понимающе кивнул. – Но больше ни-ни.

– А почему тогда хочешь сменить руководителя?

– Можно, я не буду называть причину?

Проректор по экономике еще раз кивнул, на это раз совершенно серьезно, видимо, сделав для себя какие-то выводы.

– Что ж, – произнес он, помолчав. – Надо – значит, надо. Поговорю с заведующей. А с остальным как? Нормально?

– Всё замечательно. Сессию сдал вовремя. Учусь. Местами интересно.

– Давай. Давай. Если проблемы будут – обращайся. Слушай, Андрей, у нас тут физкультурникам нужно… – разговор перетек в деловое русло. Разумеется, ничто на земле не проходит бесплатно. Договорившись о небольшом спонсорском подгоне из ассортимента магазинов, мужчины расстались, довольные друг другом.

Какие же бабы стервы, дал волю мыслям Андрей, покидая университет. Что Горская, что Верочка, мстительная дура! Вереин даже не сомневался, что акция с демонстрацией фотографий была ее рук делом. Она услышала разговор с Егоровым и отомстила сопернице по форуму самым очевидным с ее точки зрения способом. А Маша, разумеется, подумает на него. Ловко!

А с другой стороны, не всё ли равно, что она думает?

Добравшись до офиса, обнаружив через поиск нужную Интернет-страницу и разглядывая знакомые с форума фотографии, Андрей признался себе, что нет. Не всё равно.

Но настоящий мужик никому ничего не доказывает.

Глава 44

Маша сидела на диване в зале, вперившись в стену взглядом, и пыталась свести воедино новости. Они упорно отказывались сходиться вместе, а может мозг оказался не в состоянии их переварить. Как выяснилось, достаточно одного дня, чтобы выбить почву из-под ног уверенной в себе женщины. Как жить в новом мире, Горская пока не знала. Из состояния оцепенения ее вывел звонок. Хозяйка обречено двинулась открывать. Ничего хорошего ее ждать не могло, тут она даже не сомневалась. Поэтому нисколько не удивилась, обнаружив за дверью маму. А чего она хотела? Фею-крёстную, которая превратит ее тыкву в карету?

– Привет, – сказала Маша, пропуская родительницу в квартиру.

– Отец нас бросил.

Глаза матери были припухшими. И вообще она как-то вдруг стала выглядеть на свой возраст. То ли дело было в отсутствии косметики, то ли во внутреннем состоянии.

– Вообще-то он бросил тебя.

– Какая ты бессердечная, дочь, – мама села на многострадальную скамеечку в прихожей.

– Я не бессердечная, я – объективная. Разве не этому ты нас учила всю жизнь?

– Я не учила вас быть жестокими.

– В принципе, да. У нас просто не было примера, на котором мы могли бы научиться сочувствию.

– Маша, как ты можешь… – медленно и тихо, словно, через себя, проговорила мама. – Я надеялась на понимание…

– Я тоже, – вырвалось у Горской.

Мама молчала.

– Ты разорвала отношения с Валерой ради этого спортсмена? – спросила она через минуту.

– Разве это имеет значение?

Гостья грустно улыбнулась:

– Значит, да. Знаешь, моя мама часто говорила, что яблочко от яблоньки недалеко падает. – Да, вот оно, началось то, чего так боялась Маша. Нравоучения. – Но не думала, что этой «яблонькой» окажусь я сама, – неожиданно закончила мама. – Что, удивлена? Да, и ты, и Женя пошли по моим стопам по части выбора пары.

– Я была уверена, что папа был… – Горская задумалась над формулировкой, – у тебя единственным.

– О нем и речь. Наш брак был вопиющим мезальянсом. – Маша потрясенно уставилась на мать. Ничего себе – мезальянс! Член-корреспондент РАН. Ей что, нобелевский лауреат был нужен? – У тебя есть, что выпить? – Видимо, на лице дочери отразилось отношение к вопросу, и мама продолжила: – Не бойся, я не собираюсь спиваться. Это в качестве атрибута для откровенного разговора. Или к столу не пригласишь?

Как же тут не пригласишь?

В шкафчике обнаружилось вино, которое когда-то – в прошлой жизни, практически, – принес Андрей. Как насмешлива порою бывает судьба!

Пригубив напиток и глядя в бокал, на дне которого покачивалась рубиновая жидкость, мама начала:

– Ты знаешь, мы поженились рано, – Маша кивнула. – Это был вынужденный брак. Резиновые изделия советского производства были… – Мама поморщилась, – не слишком надежны. Когда я поняла, что беременна, это было как гром среди ясного неба.

– Папа не хотел жениться?

– Нет, Петя предложил выйти за него, как только я всё рассказала.

– Тогда в чем проблема?

– Маш, он был красавцем и душой компании. Песни под гитару, сирень в окно, ожидания у подъезда… Всё как в кино. – Мама улыбнулась воспоминаниям грустной улыбкой. – Кто бы смог устоять? Разумеется, я влюбилась. Но замуж… Маша, я только поступила! У меня были замечательные перспективы. Я не планировала замуж. Тем более – за Петю Горского! Когда родители узнали, они были просто в шоке.

– А чем был плох папа? – не поняла Маша.

– Сын фельдшера и шофера из захолустья. И я – интеллигентка в третьем поколении, дочь преподавателей вуза. Отец настаивал на аборте. Но… первый аборт тогда давал очень высокую вероятность бесплодия. И Петя стоял насмерть. Хотя, думаю, в глубине души он тоже был не в восторге от идеи брака. На семейном совете было принято решение, что я выйду замуж, чтобы у ребенка был законный отец, а потом разведусь. Я даже фамилию не меняла.

Мама смотрела в окно, но Маша была уверена, что не видит там ничего. Перед ее глазами мелькали кадры «кинохроники» тех событий.

– Петра ужасно задело такое отношение. Он сказал, что мы и сами прекрасно справимся. Нам дали комнату в общежитии. Для меня это был культурный шок. Общий душ вместо ванны, одна кухня на этаж. Ужас! Терапия реальностью, как сказали бы сейчас. Я была готова сбежать к родителям. Потом родился Женя. Учеба, плачущий ребенок, бесконечные пеленки, стирка на руках, вахта у плиты… Мы почти не виделись с мужем: я на учебу, он с ребенком, я с ребенком, он на учебу и «шабашить». Когда он приходил, я уже спала. Родители нам не помогали, надеялись, я всё-таки одумаюсь.

Она замолчала. Сделала еще один глоточек вина.

– А почему ты не ушла от папы, как собиралась?

Мама помолчала, а потом удивленно сказала:

– Не знаю. Сначала было не до того. А потом… потом это стало моим: мой муж, мой сын, моя комната… А потом мы закончили университет, и ему пришла повестка. Военные действия в Афганистане тогда еще только начались, о них не писалось в газетах, но слухи ходили. Потоки новобранцев текли в сторону Кабула. В городе поговаривали про «груз двести». И я поняла, что не могу его потерять. Просто немо-гу! Я предлагала родить второго ребенка – со справкой о беременности жены и маленьким ребенком его бы не взяли. Кричала, ревела, умоляла. Петр сказал, что он «косить» не будет. Приползла к родителям. Не знаю, они помогли, случай, или всё вместе, но служил он в Забайкалье. Тоже не Крым, но и не Кабул. Когда он вернулся, я уже училась в аспирантуре. Наука тогда была не слишком престижной профессией, но Петя неожиданно решил пойти в физику. Я в университетских реалиях была как рыба в воде, а он и так-то изяществом внутренней организации не отличался, а из армии вернулся и вовсе загрубевшим. Сколько мне пришлось приложить усилий, чтобы избавиться от его бесконечных «случилося», «положь», «с района»… Было ужасно стыдно перед людьми. Лет десять потребовалось, чтобы научить его правильно говорить. Правильно себя вести. Сколько мы из-за этого ругались! Я так хотела, чтобы у вас с Женей были достойные партии! Чтобы ваша жизнь была легче, чем моя.

– Знаешь, мне никогда не приходило в голову, что наш папа – недостойная партия.

– Да, но чего мне это стоило! И теперь он нашел себе молодую жену и решил начать жизнь сначала. С нового листа. – Из глаз мамы потекли слёзы, и она шмыгнула. – Словно ничего не было! Всего того, через что мы прошли вместе! Чего ему не хватало?! Я старалась быть идеальной женой и матерью.

– Может, ему, как и нам, не хватало любви?

– Маша… Я вас не любила?! Когда ты сама станешь мамой, ты поймешь, какую глупость сейчас говоришь! Мать не может не любить своих детей! Я отдала вам всё, что могла. Научила всему, что знала. Вы хорошо воспитаны и получили прекрасное образование, хотя это было совсем непросто. Женя учиться любил, а тебе всё было неинтересно. Всю младшую школу я просидела с тобой над уроками, а ты норовила сбежать на улицу. И, тем не менее, ты стала кандидатом наук. Мы с отцом вас ни разу не ударили! Я сходила с ума, когда вы болели, когда у вас что-то не получалось. Почему ты думаешь, что я вас не люблю?

– Потому, что ты этого никогда не говорила?

– А разве об этом нужно говорить?

– Наверное, я извращенка, но – да. Мне нужно. Иногда мне казалось, лучше бы меня отшлепали, чем эти нотации, от которых в жилах кровь стыла. А когда я простывала, мне почему-то хотелось, чтобы меня обняли и пожалели, а не ругали за то, что я не так оделась.

Мама допила вино и горько усмехнулась:

– Легко рассуждать об этом сейчас, когда во всех книгах пишут, как правильно любить детей. Кормление по требованию, совместный сон, гуманистическая психология… А нас учили, что детей нельзя баловать, иначе из них вырастут изнеженные маменькины сынки и дочки, не приспособленные к жизни. Посмотрим, что будут говорить психологи, когда вырастет пара поколений, взращенных на новых правилах. И что из них вырастет. Почему-то лучше всего ошибки воспитания видны задним числом. Ничего, вырастишь своих, тебе тоже скажут спасибо. А я делала то, что умела. То, чему нас учили. Так, как нас учили. И результат получился вполне достойный.

– Тогда почему же никто из нас не рвется приезжать к вам домой? Почему отец от тебя уходит?

– Ты хочешь сказать, из-за меня?!

– Нет, мама. Разумеется, нет. Это всего лишь стечение обстоятельств, – выдохнула Маша.

Действительно, зачем она всё это говорила? Что от этого изменится? Ничего. Выплеснула старые обиды? Как-то совсем по-детски получилось в итоге. Лучше бы и не начинала.

– Ты хочешь сказать, что отец стал таким, каким хотела его видеть я, но я не стала такой, какой хотел меня видеть он? – озвучила неожиданный вывод мама.

На самом деле, ничего такого Маша сказать не хотела. Но она пообещала себе, что обязательно об этом подумает. Когда-нибудь потом.