Текст книги "Медвежьи сны"

– Я его не держу! С кем он и как, меня не волнует.

– Не волнует, потому что он с тобой. А уж как, где и когда – над этим весь город голову сломал. Тут важен принцип: такими богатыми мужиками надо делиться. Попользовалась, дай другим.

– Я попользовалась? – взвилась Маруся. – Я хоть что-то просила для себя? Мне от него ничего не надо!

– Надо или не надо – это дело темное. Только раньше он был щедрый… Его девочки всегда были в шоколаде. Вот народ и говорит, что ты жадная, заграбастала себе мужика и не делишься.

Любаня всегда искренне озвучивала общественное мнение, уверенная, что любая правда идет на пользу человечеству. На этот раз общественное мнение было исключительно предвзятым, потому что предметом исследования была неприступная певичка, от чьей юбки хозяин враз отвадил неудачливых поклонников.

– Неужели Люська делилась? – едко заметила оскорбленная Маруся. – Она ведь, как я понимаю, замуж за него хочет. Как только окольцует – плакали его денежки для записных красавиц.

– У Люськи приоритет, – уважительно сказала Любаня, и обе собеседницы посмотрели в сторону театрально-одинокой женской фигуры в мехах. – Она давно под него клинья подбивает, это раз. И она своя, это два.

– Отлично! – сказала Маруся и опрокинула в себя полную рюмку. – Пусть забирает. Прямо сейчас. Передай, что это мой новогодний подарок.

– Ты понимаешь, от чего отказываешься?

Любаня отступила на шаг и неодобрительно покачала головой, а Маруся вздернула подбородок и улыбнулась недоумевающей сопернице.

– Скажи ей, – снова потребовала она и налила себе третью рюмку. – Мне чужого не надо. У меня муж в сто раз круче, чем эти ваши мелкие буржуа. Уж поверь, Люба, в сто миллионов раз.

– У тебя давно нет мужа! – с сочувствием напомнила та. – И тебе нужен покровитель.

– Никто мне не нужен. И муж у меня есть. Самый лучший муж на свете!

– Ну ты как маленькая! – вздохнула Любаня, отобрала у нее бутылку и ушла к Люське с невероятной новостью.

Маруся горько рассмеялась собственным мыслям и поискала, на чем задержать внимание, чтобы не расплакаться и не сбежать от шумной компании в лес наугад. И тут увидела елку.

На поляне росла здоровенная ель, и понять, как на ее вершине оказалась блестящая мишура, Маруся была не в силах. Запрокинув голову, она шла по кругу, натыкаясь на людей, трогала пружинистые ветки, которые позвякивали переливающимися в свете костра шарами, искрились яркими звездами из легкой фольги и прогибались под тяжестью апельсинов в сеточках и полосатых носков с конфетами и печеньем.

«Господи ты Боже, елка!» – шептала она одними губами. Самая настоящая, колючая, пахнущая хвоей и морозом, каких в ее доме не было уже давно.

Каждый год домработница наряжала шикарную искусственную ель, и у свекрови были только искусственные, и все знакомые предпочитали ставить пластмассовые суррогаты вместо натурального дерева. Это у них называлось «спасением леса» или что-то в этом роде. Как движение за искусственные шубы или за освобождение лабораторных мышей. Она аполитично подписывала обращения к президенту, которые ей подсовывала свекровь или очередная его кузина, а потом покупала себе новую шубку и вздыхала о судьбе несчастных мышек, разбежавшихся куда глаза глядят по подмосковным лесам. Что будут делать на воле зимой зверьки, с рождения получавшие корм и воду от людей в белых халатах, и сколько их доживет до апреля, она даже думать боялась. Но подписать очередную бумажку было проще, чем доказывать, что садизм – это не только испытание препаратов на животных, но и бездумное отношение к ним, и она ставила свою фамилию в конце списка и выслушивала гневные нотации, кутаясь в меха. «А мне нравится, когда она в шубе! – вступался за нее муж. – Есть в этом что-то первобытное…» И Маруся счастливо улыбалась и сияла благодарными глазами, пока фурии переводили огневую мощь своих орудий на ее несознательного мужа.

Откуда в первый раз в их доме появилась искусственная ель, она не знала. Подозревала, что это происки свекрови, но всегда забывала спросить. Маруся каждый год тосковала по еловому запаху, сопровождающему единственный достойный в году праздник, не считая Димочкиного дня рождения.

Раньше они ставили елку сами. Он тащил ее с другого конца города, как будто в их районе нельзя было купить, ругался, прилаживая ее на крышу машины. Показывал жене исколотые ладони и извлекал горсть иголок из-за пазухи. А потом мастерил треногу, потому что прошлогоднюю они всегда куда-то умудрялись засунуть и потерять безвозвратно. Он обожал гирлянды и, сидя рядом с ним на полу, она распутывала провода и боязливо отдергивала руки, когда он включал вилку в сеть и бормотал «где-то перегорела», потому что гирлянда оставалась мертвой. А когда он находил разрыв в цепи и гирлянда становилась короче на одну лампочку, Маруся не уставала повторять, что никогда бы без него не справилась, и ее обязательно бы убило током. Они доставали из коробок старые шары и стеклянные игрушки, оставшиеся ей в наследство из далекого детства, и целовались в предвкушении праздника. И все было просто чудесно, так чудесно, что и подумать было нельзя, что когда-то все изменится и она останется одна в лесу посреди вытоптанной поляны с мерзнущими руками и ногами и опьяневшей головой. Совершенно одна, не считая нескольких десятков человек, кричащих, обнимающихся, запускающих в темное небо петарды, пьющих и смеющихся в ожидании лучшего праздника, который неотвратимо приближался к заснеженному лесу.

– Шампанское, давайте разливать шампанское! – разом закричали несколько голосов, и Маруся в очередной раз ушла от далекого и почти нереального мужа в реальный мир.

В тот же миг елка вспыхнула сотнями огней и женский голос надменно произнес за спиной:

– Это ты серьезно?

Кутаясь в шубу и нервно переступая ногами, как породистая кобыла на стартовой линии, на нее смотрела Люська, Людмила Иванова – первая красавица и умница, модница, бизнесменша и подруга хозяина. Марусиными усилиями почти бывшая подруга.

– Про то, что он мне не нужен? – не стала отпираться Маруся, улыбаясь Любане, которая топталась поодаль.

– Про то, что ты наговорила. Что у тебя есть право подарить мне мужчину, который и так мой.

– Вот и следи за своим мужчиной, чтобы он не таскался по чужим домам! – мгновенно ощерилась всегда доброжелательная Маруся. – А не можешь уследить, так и не жалуйся, что у тебя отбирают самое дорогое.

– Пока тебя не было… – растерялась от ее напора Люська.

– Но теперь я есть, – перебила певичка, – и никуда не денусь. Так что, жени его на себе и успокойся на время, пока не появится кто-то интереснее и он опять от тебя не сбежит.

– Такие, как ты, всегда заглядываются на чужих мужиков!

– А такие, как ты, всегда их упускают.

– Девочки, девочки! Не надо ссориться. Через семь минут Новый год! – закричала Любаня и вклинилась между соперницами. – Одна отказалась, другая забрала. Все же решено!

– Решено! – стиснув зубы, подтвердила Маруся и встретилась глазами с Дмитрием Алексеевичем, идущим к ним сквозь толпу.

– Решено! – холодно кивнула другая и проследила за ее взглядом. – Так что, уйди с дороги!

Маруся буквально последовала ее совету и, развернувшись, пробралась между людьми, суетящимися у стола, к костру, где в огромном котле булькала вода и всплывали один за другим пельмени. Красавица Люська изобразила лицом неземное счастье и ухватила под руку растерявшегося хозяина.

– Димуль, ты мне нальешь шампанского? А то сейчас президент говорить закончит, а у меня даже бокала нет.

Любаня предусмотрительно сунула бокал ему в руку, он посмотрел вслед ушедшей Марусе и взял со стола початую бутылку.

Откуда у нее взялось шампанское, когда прозвучал последний удар курантов, и кто первым полез обниматься в кричащей «ура!» толпе, Маруся не помнила. Она рассеянно кивала, повторяла как попугай «с новым годом, с новым счастьем» и все время двигалась по кругу, уходя от приближающегося хозяина. Гимн сменился песнями, в тарелках задымились выловленные из котла пельмени, петарды взрывались и летели в небо, как во время артобстрела. А она расстраивалась, что впервые с последним ударом не загадала ни одного желания, потому что все желания в ее жизни закончились и поступление новых откладывалось в далекое и нереальное будущее.

Дмитрий Алексеевич незамеченным подкрался сзади, обхватил ее руками и развернул к себе.

– Ты меня избегаешь?

– С Новым годом, с новым счастьем! – затараторила она и постаралась искренне улыбнуться. – Как тут шумно! Ты рад?

– Почему ты меня избегаешь? – пропустив все сказанное и даже увиденное на ее лице, снова потребовал он. – Что я сделал?

– Все хорошо, Дима! – бормотала она и делала неуверенные попытки вырваться из его рук. – Я праздную вместе со всеми.

– У тебя на лице написано, что ты врешь.

– Здесь темно, ты не видишь!

– Машка, что случилось?

– Я замерзла! – внезапно нашлась она. – Отпусти меня домой, а?

– Как это я тебя отпущу? – опешил он. – Пешком уйдешь через лес? Все празднуют, кто тебя повезет, по-твоему?

– Не надо было мне вообще приходить… Сейчас бы выпила шампанского и спать легла. Дай мне ключи от своей машины, Дим! – попросила она. – Тебя же все равно кто-нибудь подвезет. Петр Евгеньевич…

– Так, – мрачно догадался он и заглянул ей в глаза. – Явно дело не в Евгеньевиче. Что тебе сказала Люська?

– А что мне могла сказать твоя подруга? – забормотала Маруся, пряча глаза. – Ничего такого… Ну, сказала, что болтают про нас разное, а я ей ответила, что между нами ничего нет и быть не может.

– Так и сказала? – нахмурился он. – Что не может?

– Не может, Дим, совсем ничего не может и не будет. Мы с тобой разные. У тебя своя жизнь…

– Еще бы мы были с тобой одинаковыми! – хмыкнул он. – А насчет того, что будет, а чего нет, не тебе решать.

– Но это моя жизнь тоже! – возмутилась она, но под его суровым взглядом поникла. – Дима, я не хочу проблем и сплетен. Дай мне ключи, и я не буду никому портить праздник.

– Кроме меня! Но тебя ведь не волнует, что я думаю?

– Дима, пожалуйста, я замерзла! – заныла она, едва сдерживая слезы. – Я домой хочу в ванную… и спать!

– Я тоже хочу с тобой домой. И в ванную. И спать я тоже хочу. С тобой.

– Я этого не слышала! – Она закрыла воротником уши и помотала головой. – Ничего не слышала. Все кричат, тут громко! Песни поют… Так весело! А я не по сезону одета! Я поеду, да?

Он оторвал ее руки в перчатках от воротника и крепко сжал в своих, наклонился и громко сказал, не опасаясь, что его услышат.

– Я хочу поехать с тобой домой прямо сейчас, и чтобы у нас было все!

– Но, Дима…

Она готова была заплакать, ее бездонные омуты опять кто-то баламутил изнутри, не давал расслабиться, отдаться течению времени и позволить судьбе действовать так, как было задумано в написанном где-то наверху сценарии.

– Ладно! – Он мгновенно убедил себя, что это не окончательный отказ, а блажь, обида, ошибка, и через некоторое время можно будет все повторить, и тогда случится то, чего они оба хотели еще вчера в его кабинете. – Мы останемся и будем праздновать. Тебе просто надо выпить. Шампанское не подходит. Будешь пить водку.

Маруся с постным лицом праведницы без фанатизма сопротивлялась, пока он тянул ее к столу под недоумевающими взглядами толпы, долго отнекивалась, когда он совал ей в руки рюмку, и морщилась, прихлебывая ледяную водку.

– Закусывай, Маруся, закусывай, а то я тебя не донесу до машины! – смеялся он, протягивая ей вилку с наколотым пельменем. – Умница, а теперь еще рюмочку!

– Ты напоить меня собрался! – догадалась «умница», и он расхохотался и потащил ее к елке, вокруг которой, взявшись за руки, водили хороводы нетрезвые собратья по новому счастью.

– Ну, оттаяла, снегурочка? – закричал он над ухом, когда она, тяжело дыша, вырвалась из цепочки танцующих и попыталась сбежать к костру.

– Да, только руки еще замерзшие…

– Давай их сюда!

Он бесцеремонно схватил ее ладони, стянул кожаные перчатки на рыбьем меху и принялся дышать водкой и чесноком на побелевшие пальцы.

– Дима, на нас смотрят! – пожаловалась она и потянула к себе руки. – Отпусти!

– Они завидуют! – заявил тот, не уточнив, кто кому завидует, и прижался горячими губами, глядя ей в глаза.

– Однажды твои женщины придушат меня в подъезде.

– Тем более тебе нужно мое покровительство! – уверенно констатировал мужчина и сунул ее руки себе под свитер. – Так быстрее согреешься.

– Что ты делаешь? – зашептала она, обливаясь потом при мысли, что со стороны этот жест выглядит совершенно определенно как объятие. – Тебе так холодно!

– А тебе так тепло?

– Да!

– Ну, тогда не сопротивляйся! А то отведу в машину, включу печку… И дальше не обессудь. Я пьяный, и ты пьяная.

Она, стараясь отвлечься от мыслей о Люське, которая с ненавистью смотрела ей в спину, потрогала пуговицы на его рубашке, провела пальцами по груди, и его глаза тут же потемнели и сузились. Он обхватил ее свободной рукой, и Маруся растеряно заморгала и подняла домиком тонкие брови: «не надо!», но тело снова обманывало ее, неуловимо двигалось ему навстречу, пока голос разума кричал во все горло, что этого делать нельзя. Теперь он совсем отпустил ее руки, но они никуда не девались из-под свитера, поползли за спину, угрожая выйти из-под контроля.

– Поедем к тебе, Машка! – попросил он. – Не могу же я прямо здесь целовать тебя, как в шкафу.

– Меня не надо целовать! – как во сне откликнулась она. – Тебе нельзя меня целовать, у тебя есть женщина.

– Если тебя не целовать, ты замерзнешь! – Еще не хватало думать о Люське и обсуждать с ней своих бывших, и он пропустил глупую реплику мимо ушей. – Или умрешь от собственных сомнений! А когда ты целуешься, ты настоящая.

– Не смей говорить такие вещи!

– Ты сама напросилась! Значит, прямо здесь!

– Дима, Маша, идите в круг! – срывающимся голосом закричала Люба, правильно оценившая глубину проблемы, как только увидела слившуюся в объятии парочку на краю поляны.

Праздник вклинился между ними, разъединил, снова потащил под переливающуюся гирляндами елку, в смех и пьяные крики веселящихся людей. Он успел ей сунуть в руку свои перчатки, и хоровод унес Марусю от опасного искушения, грозившего перерасти в скандал. С другой стороны елки надрывно веселилась и грозно сверкала черными глазами Люська. Но водка, музыка, петарды и накопившаяся за прошлый год усталость сделали свое дело, и Маруся танцевала и веселилась так, как не веселилась никогда в своей жизни, отпустив глупые сомнения в лес, за пределы светового круга от полыхающего костра.

А еще через час он нашел ее теплую руку в недрах своей перчатки, которая была ей невообразимо велика, стиснул отогревшиеся пальцы и потянул за собой к машине вместе с толпами счастливой и уставшей, дожившей до праздника и пережившей его городской элиты. Константин шел в авангарде, изредка поглядывая на шефа, который просто обязан был не заметить его состояние. Хотя сам шеф едва ли был в лучшем виде, и даже Петр Евгеньевич с трудом держался на узкой линии дорожки, надеясь до того, как ноги подведут его, оказаться за рулем своего мондео с синими номерами и красно-белой «люстрой» на крыше. Желающих уехать с импровизированной стоянки оказалось гораздо больше, чем посадочных мест, и, стоя возле хозяйской машины и кивая проходящим, Маруся слушала, как красавица Людмила Иванова, как сиротка на паперти, просилась сначала в одни, потом в другие сани. Но никто не рисковал взять ее на борт, и постепенно стоянка пустела.

– Дим, ты ведь меня подвезешь, да? – Люська предприняла последнюю попытку уехать из леса и потянула за собой верную Любаню. – У тебя же есть место в машине?

– Вообще-то место только одно, – покашляв, сказал он и снова завладел Марусиной рукой. – Горин напросился, и мы с Машей сзади.

– Но ты же как раз к моему дому едешь! – капризным голоском напомнила она и вдруг вспыхнула «гениальной» идеей: – Я могу к тебе на колени сесть. Ты же знаешь, я не тяжелая.

– Хм… пожалуй… – Хозяин открыл дверцу, стараясь не смотреть на Марусю. – Полезай назад.

Недоумевающая Люська подобрала полы шубы и полезла внутрь. Вслед за ней втиснулась Любаня. Дмитрий Алексеевич удовлетворенно кивнул и обернулся к заинтригованной Марусе.

– А тебя я возьму на колени.

– Ни за что! – Она потрясла головой и отступила. – Я лучше в багажник.

– В багажник не получится, там твой подарок.

– Подарок, точно! – Маруся разом забыла про немыслимое предложение. – Я же тебе подарок привезла! – И полезла во внутренний карман дубленки. – Вот!

– Галстук? – удивился он. – Зачем ты тратилась!

– И булавка! – радостно подтвердила она и быстро поцеловала его в щеку. – С Новым годом!

– Тебе не нравятся мои галстуки? – заподозрил подвох он, пряча подарки в карман. – У меня вкус хромает, да?

– Дима, да я же ничего больше не смогла придумать. У тебя ведь все есть.

– Не все! – Хозяин смотрел на нее глазами голодного хищника. – Поехали отсюда.

Он забрался в салон, из глубины которого сверкали две пары глаз. «Будь что будет!» – сказала себе шансонетка и оказалась у него на коленях. Всем, кроме мгновенно уснувшего Горина, вдруг стало не по себе. Константину – за свое пьянство, Люське – ощущать, что предпочтение отдано не ей, Любане всего лишь мешали длинные Марусины волосы, а Дмитрию Алексеевичу было тяжело, душно и хотелось забраться к женщине под юбку, если бы на ней была юбка. Сама Маруся не мигая смотрела в окно и старалась отрешиться от ощущения напряженного мужского тела под собой. Но мысли не желали останавливаться на ночном пейзаже, и ей было стыдно, что это ощущение ее волновало и тревожило тем больше, чем ближе машина подбиралась к дому. Длинный кортеж торжественно въехал в город и вдруг рассыпался по улицам и переулкам. Однако до центра добралось немало машин, по дороге высаживая разгулявшихся пассажиров. Едва Константин остановился возле дома, из трех подъехавших автомобилей высыпались, как спелые горошины из стручка, восемь человек и радостно загалдели, не желая тотчас же расставаться.

Ощутив твердую почву под ногами, Маруся почти протрезвела, успокоилась и приготовилась попрощаться с коллективом, но хозяин что-то сказал в глубь салона, и Константин вывалился на тротуар и извлек из багажника здоровенную цветную коробку, перевязанную лентой.

– Это тебе! – сказал хозяин и с нежностью посмотрел на Марусю. – Пойдем, я отнесу!

– Сначала проводим Марию! – загалдела толпа, желающая во что бы то ни стало продлить праздник. – Будем всех провожать. У тебя шампанское есть?

– Что это, Дима? – в легком ужасе спросила она, не слушая крики за спиной.

– Пойдем наверх, увидишь!

– Скажи мне сейчас, а то что-то мне уже нехорошо! – Она и правда выглядела испуганной. – Там что, медвежья шкура? Почему коробка такая немыслимая?

– Почти угадала! – усмехнулся мужчина.

– Шампанского! Шампанского! – скандировала за спиной веселая толпа, увлекая ее в подъезд.

Страждущие выпивки и сюрприза заполнили все три лифта, а Маруся не сводила глаз с загадочного лица Дмитрия Алексеевича, предчувствуя, что сюрприз окажется вовсе не таким веселым, как всем кажется. На третьем этаже двери открылись почти одновременно, и на лестничной площадке сразу стало тесно и громко.

Когда она пробилась к своей двери, там уже ждали незваные гости и в первых рядах – заинтригованные и напряженные Люська и Любаня.

Гости вломились в маленькую квартирку с неубранной кроватью, упавшим на пол халатом, кучей немытых чашек в раковине и раскрытым на середине томиком Есенина на тумбочке. Филька оглушительно лаял и пятился к шкафу, высматривая хозяйку.

– Дима, что ты делаешь? – пожаловалась она и, на секунду зажмурившись, переступила порог собственного дома.

– Шампанского!

– Подарок!

– Любаня, две бутылки шампанского в холодильнике! – деловито распорядился Дмитрий Алексеевич. – Бокалы в шкафчике над столом. Маша, снимай дубленку.

Дубленка отправилась на вешалку, а Константин, поймав взгляд хозяина, принялся развязывать неподатливый бант на коробке. Маруся смотрела на Люську, Люська смотрела в коробку, а мужчина смотрел на Марусю и тоже чувствовал, что ничего хорошего не будет, потому что лицо у нее было каменное, темный омут зрачков был неподвижен, и только пальцы раз за разом скручивали и отпускали длинную светлую прядь. Наконец Константин справился с лентой, крышка со стуком упала на пол, королева красоты выдохнула «о, Господи!», и по комнате прокатился вздох восхищения. Маруся вопросительно взглянула на Дмитрия Алексеевича, избегая взглядом коробку, будто оттуда вот-вот должен был явиться самый страшный ее кошмар.

– Примерь! – потребовал хозяин и извлек на свет шубу.

– Что это? – громким шепотом спросила у Люськи Любаня и зазвенела зажатыми в пальцах бокалами.

И тогда на напряженные Марусины плечи упал почти невесомый серебристый мех, а Люська бросила возмущенное «шиншилла» и ушла на кухню, потянув за собой упирающуюся подругу.

– Дима, я не возьму.

Ей не надо было ни секунды, чтобы отказаться от подарка. Не требовалось искать причин, чтобы вернуть его в коробку и, перевязав бантом, всучить Константину и закрыть за всеми дверь.

– Это подарок, – набычился он.

Подарок для обсуждения главными сплетниками города, подарок, за который продавались большинство женщин, с которыми он спал, подарок, как бельмо на глазу, как след от помады на воротнике рубашки, как забытые в салоне автомобиля трусики. Подарок, кричащий «да, да, она моя любовница, я сплю с ней!». Мужчина торговал ее, как Рогожин Настасью Филипповну, и все вокруг ждали, что она примет шубу и подтвердит свой статус, о котором было столько домыслов с момента ее приезда в город на безумно дорогой машине.

– Спасибо, Дмитрий Алексеевич, она очень красивая, – сухо сказала жена Дмитрия Климова и, не взглянув на шубу, скинула ее на руки хмурому Константину. – Повесь в шкаф, пожалуйста, и будем пить шампанское и веселиться.

Но почему-то пить шампанское и тем более веселиться всем расхотелось, как будто вместо мехового манто ей вручили ордер на обыск с конфискацией при понятых. И даже Дмитрий Алексеевич понимал, что между ними только что произошло нечто необъяснимое, непонятное и плохое, но что стало причиной такого поворота событий, он не знал. Сконфуженные гости потянулись к выходу, как утки на юг, задевая рукавами и полами одежды застывшего посреди прихожей хозяина.

– Пойдем, Дима! Поздно уже! – сказала лучше всех разобравшаяся в обстановке Люська и крепко взяла его под локоть. – Хозяйке надо отдохнуть, а нам с тобой еще Любаню домой везти.

– До завтра, Маш? – Он обернулся с порога, чувствуя себя почти виноватым. – Вернее, до сегодня.

– Спокойной ночи, – ответила она, не трогаясь с места, и посмотрела на грязные лужицы от растаявшего снега на полу. – И с новым счастьем, видимо.

– Да уж! – подтвердил Константин, пристраивая пустую коробку в углу прихожей. – С новым счастьем!

Маруся ушла в комнату, холодно отодвинула улыбнувшуюся Филькину морду, стянула с себя свитер и джинсы, нашла в ванной тряпку для пола и принялась тщательно протирать ламинат в три часа утра первого января, ползая на коленях среди грязных следов. В шкафу за неплотно закрытой дверцей переливалась серебром шуба, по стоимости не уступающая дорогой иномарке. Настоящий троянский конь, обманом проникший в ее дом. Маруся вымыла руки и открыла дверцу шкафа пошире. Ей и в голову не приходило, что можно носить на себе целую машину, вызывая острую зависть и ненависть женщин, понимающих толк в мехах. И не так был страшен сам факт появления шубы, потому что она давно научилась принимать дорогие подарки, не пересчитывая их стоимость в долларовый эквивалент. Но попытка купить ее… И эти люди в ее квартире… И уверенный голос Люськи «нам с тобой еще Любаню домой везти», объединивший мужчину и его «бывшую» в новогоднюю ночь.

Маруся достала из шкафа заискрившуюся в свете люстры шубу, накинула на плечи и уселась на краю одинокой постели. Филька обиженно смотрел на хозяйку из прихожей, но она перестала замечать его, как будто ушла в другое измерение.

Вот и хорошо, что не пришлось объяснять мужчине, что он не может остаться. Вот и замечательно, что эта ночь закончится, как и любая другая в последние месяцы, в одиночестве на широкой кровати. И правильно она решила, что Люська должна забрать своего заигравшегося любовника обратно. Ей никто не нужен, у нее есть воспоминания о прожитой жизни с любимым мужем, и этих двадцати лет достаточно, чтобы жить ими все оставшиеся годы, двадцать или пятьдесят – не важно. Маруся закинула замерзшие ноги на кровать, накрылась невесомой шубкой, стоимостью в престижную иномарку, и через несколько минут забылась тяжелым сном.