Текст книги "Планеты"

Неужели эта баламутка с невинными глазками в дружбе лучше его, Мариона? Неужели она знает о дружбе что-то такое, о чем не знает он? Неужели он такой плохой никчемный друг, что его можно спокойно променять на какую-то безумную вертихвостку? Когда я найду их, то непременно спрошу об этом Юл-Кана, – твердо решил офицер и вернулся в реальность.

Анабель как раз заканчивала свое жизнеописание.

– У вас интересная жизнь, милая Анабель, – сказал Марион первое, что пришло в голову.

– Интересная? – удивилась та. – Что вы видите в ней интересного, любезный трайд?

Тот невинно посмотрел на нее, но ответил вполне честно.

– Видите ли, для тех, кто большую часть жизни проводит не на твердой земле, а в космическом пространстве, простая жизнь на земле, в городе ли, в лесу ли среди илакузанов кажется непостижимой и интересной, словно это совсем другая жизнь, которую нам никогда не понять, к счастью или к сожалению.

– А вы никогда не хотели испытать эту другую земную жизнь, Марион?

– Хотел и даже пытался, но понял, что такая наземная жизнь чересчур спокойна для меня, нет встрясок, нет напряжения, нет остроты.

– Но зачем вам все это? – вскричала девушка, не понимая. – Зачем вам встряски и острота, зачем вам мучить себя и изматывать, всю жизнь мотаясь по космосу?

– Каждому свое, дорогая Анабель, о вкусах и предпочтениях не спорят.

Девушка вдруг поднялась с места и села на подлокотник его кресла, коснулась руки офицера, заглянула в глаза.

– Но мне плохо без вас, Марион, – прошептала она, проведя ладонью по его щеке. – Моя жизнь совершенно пуста и лишена смысла, если в ней нет вас. Я умираю от страха при мысли, что однажды вы останетесь в космосе навсегда, а я так и не скажу вам самого главного. Я люблю вас, Марион! Вы слышите меня? Ну почему вы так равнодушны ко всему земному? Земное тоже может быть прекрасным, как ваши злосчастные звезды!

– Я знаю, Анабель, – Марион поднялся с кресла. Лицо его было серьезно, словно только что получил какое-то важное сообщение или задание. Налил себе вина, не глядя на девушку, прошелся по комнате.

– Почему вы молчите, трайд? – не выдержав, воскликнула деллафийка.

– А что я должен сказать, дорогая Анабель? Ваши слова, подобны удару – сильны, неожиданны и болезненны.

– Вам неприятны мои слова?

– Нет, но мне неприятно, что я не могу ответить вам взаимностью, тем самым причиняя вам боль. Я не хотел этого, но другого выхода у меня нет.

В глазах девушки появилось отчаяние.

– Значит, вы говорите «нет»?

Марион захотел оказаться где-нибудь за миллион рондов от этого места, лишь бы не видеть этих влажных глаз, не слышать этого дрожащего голоса, не быть в этой дурацкой, по-своему трагичной и неудачной ситуации, когда приходится ранить нежное девичье сердце, а ведь для нее это, как острый нож.

– Да, Анабель, я говорю, нет, – вздохнув, вымолвил офицер. – И простите. Я не могу вам лгать.

Тут девушка заплакала, а Марион ничего не мог поделать. Он ненавидел и боялся женских слез, потому что вызваны они бывают, большей частью, по вине мужчин, и он мучился угрызениями совести, так как принадлежал именно к этой грубой, бездушной, жестокой половине человечества. А сейчас он чувствовал жалость, глядя на эти отчаянные слезы и ненавидел себя. Ну, какого черта девушки влюбляются совсем не в тех, в кого надо? – думал он. – Вокруг нее ведь множество более подходящих поклонников, любящих ее, так почему она зациклилась на мне? И вообще, это полный вздор – любовь.

Но на его счастье, девушка быстро взяла себя в руки.

– Это вы меня простите, трайд. Я зря пришла сюда. Я ведь знала, что вы не любите меня, просто все надеялась, надеялась на что-то. Извините меня, мне пора уходить, – Анабель поднялась, вытирая слезы.

Марион вышел проводить ее. Недалеко стоял эстел, поджидающий деллафийку. Сгущались приятные свежие сумерки, скоро должна была взойти Аналик – второй спутник Деллафии.

Анабель остановилась, блуждая взглядом где-то у горизонта, молчала. Он тоже молчал, не видя нужды что-то говорить. Молчание первой нарушила девушка.

– Я всегда хотела вас спросить, трайд, почему вы живете здесь, вдали от города, в одиночестве, словно сторонитесь людей?

– Мне здесь по душе, вот и все. Красиво, тихо, никто не мешает и можно любоваться небом и звездами сколько угодно. Что еще нужно для полноценного отдыха?

– Я никогда не пойму вас, трайд, вот моя беда, – девушка посмотрела ему в лицо. – Скажите, вы никогда не испытывали потребности в любви? Вы когда-нибудь любили?

– Влюблялся пару раз, когда еще не был офицером, но не любил. Любовь не для таких, как я.

– Таких, как вы?

– Я имею в виду офицеров КС.

– Но почему?

– Разве вы не знаете, дорогая Анабель?

– Нет, ведь офицеры КС не роботы, а живые люди и тоже подвластны чувствам.

– Видите ли, милая Анабель, дело в том, что наша работа такова, что мы не знаем, что ждет нас завтра, может жизнь, а может смерть. Поэтому мы сознательно или подсознательно не связываем себя никакими оковами, оставаясь одиночками, ведь любовь – это, по моему мнению, одна веревка, связывающая двоих. А жить, каждое мгновение боясь, что эта веревка в любой момент может оборваться, невозможно. Ведь никто не хочет остаться вдовой. Да и для офицеров это непосильная ноша, ведь голова всегда занята другим. Понимаете?

– Да, я понимаю, что вы придумали все эти отговорки, чтобы скрыть свою трусость, свой необоснованный страх перед любовью, потому что боитесь взять ответственность за другого человека, боитесь, что любовь заставит вас отречься от ваших ненаглядных звезд! – с горящими глазами воскликнула та.

– Думаю, ваша версия более близка к истине, хотя и моя не лишена правды, – после долгого молчания произнес Марион, поглядев в высокое небо. – А может все дело в том, что я просто не верю в эту странную штуку – любовь.

Анабель пристально посмотрела на него, сказала:

– Хотела бы я знать, что вы скрываете под этой холодной синевой ваших глаз… Мне пора. До свидания, трайд.

– Прощайте, Анабель.

Она быстро зашагала к эстелу, потом обернулась, офицер услышал ее голос:

– Я докажу вам, что любовь есть!

Марион проводил взглядом улетающий эстел. Еще немного постоял, бесцельно глядя, как сумерки постепенно размывают, размазывают четкость мира, окуная землю в черные чернила, разбавленные дрожащим лунным светом, потом вернулся в дом, налил себе еще вина.

Настроение и дух его были подавлены, а мысли все вращались вокруг его гостьи – Анабели. Ох, уж эти женщины! Никогда не знаешь, чего от них ждать, и уж, если вобьют себе в голову какую блажь, так ее не выбьешь ничем.

Марион был уверен, что Анабель испытывает к нему вовсе не любовь, а всего лишь надуманное, раздутое, разожженное ей самой чувство симпатии, которую она наивно, по девичьей неопытности и склонности к преувеличению считает любовью.

Но, так или иначе, а ему было жаль девушку, которой, несомненно, больно от его слов. Но что он мог сделать? Обманывать ее противиться все его существо, так же, как и обнадеживать. Все же, как гадко ощущать себя тем, кто наносит раны, это, пожалуй, даже хуже, чем принимать их. Марион бы все отдал, если бы это он любил Анабель, а она отвергла его: получать удары он привык, а вот наносить их, тем более девушке – впервой, и ему не хотелось повторить это когда-нибудь.

Наверное, Анабель была права, и он просто-напросто боится любить, боится потерять звезды, свободу, свою привычную жизнь. И любил ли он вообще кого-нибудь? На этот вопрос он мог ответить твердым «нет», да он никогда и не думал об этом загадочном эфемерном чувстве, в существовании которого сильно сомневался. Есть, так есть, нет – и черт с ним, все равно он не собирается ни в кого влюбляться и добровольно лезть в эту петлю под названьем любовь. И все же чувствовал он себя подавленным.

На следующий день Марион доставил принца Диана во Дворец. Император проговорил с ним почти полдня, к удивлению офицера. За это время он успел собрать кой-какую информацию, способную помочь ему в поисках беглецов, и он хотел было сразу же проверить ее, но его призвал к себе деллафийский Правитель.

– Трайд, – говорил он. – Вы подобрали катер этого фона-эвианца, вы говорили с ним первый, скажите, какое впечатление он произвел на вас?

– Впечатление? – удивился тот. – Обычное впечатление: спасенный принц, захваченный пиратами, стандартная история.

– И больше ничего?

– Почему это вас так интересует, Император?

– Говорят, первое впечатление самое верное, – задумчиво протянул тот. – А мне что-то в этом принце показалось странным, сам не пойму, что.

Марион быстро поднял глаза на него:

– Вот как? Мне показалось то же самое, Император.

– Да? Странно…

– И не только мне, но и энод-арону Джанулории.

– Но что в нем может быть странного, трайд? Фона-эвианцы были замечательными существами, и хорошо, что они погибли не все подчистую.

– Если есть хоть малейшее подозрение, лучше не спускать с него глаз, Император, а еще лучше посадить его в тюрьму, под замок. Как-никак он выродок, а я не доверяю выродкам

– Считаете его пиратом?

– Не исключено.

– Нет, сразу под замок нельзя, трайд. Мы собираемся восстановить Фона-Эву, а заключение принца фона-эвианского в тюрьму, может испортить наши отношения. Я хочу присмотреться к нему, выяснить, что же в нем странного.

– Это может быть небезопасным, Император.

– Я знаю, трайд, поэтому возле меня Стража.

– Где он сейчас?

– Здесь, во Дворце. Я объявил принца своим гостем, но за ним следят.

– Разумно ли это, Император?

– Посмотрим, друг мой.

Несколько последующих дней Марион, получив приказ от Онсина Ригеля, провел в космосе в системе Таффара между планетами Таффар-Унган и Таффар-Ванас. Поступало множество сообщений о пиратских нападениях, о местонахождениях новых пиратских пристанищах, о захвате пленников и офицеры КС, действительно, прописались в космосе, практически не сходя на землю.

Наконец, улучив свободную минутку, Марион вернулся на Деллафию.

Империту и ихлака до сих пор не нашли, и офицеру оставалось только восхищаться их неуловимостью. Проведя несколько часов во Дворце, Марион был немало удивлен. Императора повсюду сопровождал принц Диан, причем никакой Стражи возле Правителя не наблюдалось, но что самое удивительное – Император был буквально заворожен выродком. На вопрос офицера, в чем дело, Фидель отвечал:

– Какая вопиющая жестокость, что Фона-Эва прекратила свое существование! Со временем она могла бы даже войти в Союз. Но мы с принцем уже обсуждаем возможность возрождения Фона-Эвы. Это будет великолепно! Конечно, на это уйдет много времени и сил, но это стоит того. Нам нужно беречь и всячески помогать таким редким расам, как фона-эвианцы: это наше будущее. А принц Диан яркое этому подтверждение. Признаюсь, что еще никогда не встречал такого интересного собеседника, разумеется, кроме вас, друг мой. У него большой и ясный ум, и это мне нравится.

Марион нахмурился: странно все это и непонятно. От слов Императора этот принц начал внушать ему еще более явное недоверие и подозрение, но причину их он, как и прежде, не мог отыскать и ясно выразить.

Ушел из Дворца Марион полный тревожных мыслей, но, решив не терять времени попусту в неясных раздумьях, продолжил поиски империты, как и обещал Императору.

Минул день и Марион узнал важнейшую информацию, которая просто поразила его: империта и ихлак в сопровождении какого-то деллафийца покинули Деллафию на талласском торговом корабле из космопорта Эссиадана несколько даальсов назад. Большего сумасшествия офицер не мог себе представить.

– На талласском торговом корабле? – громыхнул Император, побагровев.

– Именно так, – Марион покосился на принца Диана, который, как ни в чем не бывало, стоял неподалеку от деллафийского Правителя. Какого черта он торчит тут? Неужели Император уже доверяет ему, как своим советникам?

– Но это же безумие! Лететь на Таллассу, на планету, которая, возможно, развяжет войну с Союзом! О чем думает эта девчонка?

– Император, я прошу у вас разрешения немедленно вылететь на Таллассу за империтой, – заявил Марион.

– Вы хотите лететь, трайд? Разве у вас больше нет других дел, кроме, как ловить мою сумасшедшую дочь? Я слышал, вы только вернулись из системы Таффара. У вас, должно быть, и так полно проблем, да к тому же я еще навязал вам поиски империты, что вы вовсе не обязаны были делать. Я не могу бессовестно эксплуатировать вас. За империтой я пошлю других офицеров.

– Я уже согласовал с Онсином Ригелем этот вопрос, Император. Жизнь империты на первом месте, а меня вы знаете. К тому же я привык доводить начатые дела до конца, – настаивал офицер.

– Раз так, то я согласен, трайд, и рад, что летите именно вы. Только прошу вас, мой друг, найдите империту и будьте осторожны, ради Деллафии!

– Сделаю все возможное, Император, – Марион поднялся с кресла, собираясь уходить, но, взглянув на фона-эвианца, сказал: – Будьте и вы осторожны, мой Правитель.

Проводив трайда глазами до дверей, Диан проговорил задумчиво:

– Ваш друг – сильная личность, Император, в нем чувствуется что-то неспокойное, бурлящее, какой-то вызов.

– Да, принц, трайд именно таков. Я могу только гордиться такой дружбой и таким другом.

– А у вас, оказывается, есть дочь, Император? – поинтересовался Диан, меняя тему. – С ней что-то случилось?

– Да, думаю, с ней случилось помешательство, потому что действовать так, как она, может только сумасшедший.

– Как же ее зовут?

– Филадельфия. Мою дочь зовут Филадельфия.

– Какое необычное, красивое имя. Наверное, ваша дочь похожа на Императрицу Дельфину?

– Нет, эта девчонка похожа на самого дьявола, смазливого бездумного дьяволенка! – Император вскочил и начал нервно расхаживать по залу, выкрикивая: – Трайд, вы просили меня быть помягче с империтой, и, клянусь космосом, я так и хотел поступить, но после того, что она выкинула, я лично оборву ей уши, не будь я ее отцом! Сколько крови моей она еще выпьет, прежде, чем образумится? За что мне такое наказание, о Деллафия!

– Ваша дочь сделала что-то плохое, Император?

– Да, принц, она умеет делать только плохое, очень плохое.

– Вот как? – протянул фона-эвианец, и Фидель, мечущийся взад-вперед, не заметил странно вспыхнувших глаз принца.

Корабль летел меж перемигивающихся звезд бесстрастной стрелой. Марион любовался их неземным, холодным светом, что колол его, будто крохотные иголки. Все такие же пустые и далекие, но все же чуть другие. Космос навевал грусть и будоражил душу, давил и освобождал, давал и отнимал, но в этом и был весь смысл существования.

– Джанулория, – обратился Марион к т, ахьянцу. – Тебе никогда не хотелось плакать, глядя на звезды?

– Хотелось.

– Почему?

– Потому что понимаю свою ничтожность перед лицом Вселенной. Все мои дела, мечты, желания – пустяк, пылинки в ее огромном, бесконечном потоке. Нас уже не будет миллионы лет, а они будут все так же таинственно сиять, словно нас и не было вовсе.

– А тебе, Тасури?

– Я не умею плакать, трайд, – спокойно напомнил имберианец. – Это грозит мне обезвоживанием. Но дух замирает и трепещет от звезд, если вы об этом. Почему, спросите вы. Потому что космос напоминает мне море – глубокое, бескрайнее, прозрачное, непредсказуемое, в которое так и хочется окунуться с головой.

– А вам, трайд? – спросил энод-арон.

– Хотелось, и не раз, только не знаю, почему. Иногда мне кажется, что глядя на звезды, я могу увидеть будущее, но оно всегда ускользает.

– Может, это и к лучшему, что ускользает, – негромко отозвался Джанулория. – Кто знает, что было бы с миром, если бы мы все знали будущее.

– А мне жаль, что мы не знаем своего будущего. Мне бы очень хотелось знать, что нас ждет впереди.

– Кто знает, трайд, кто знает, – задумчиво протянул Джанулория в ответ. – Может, поэтому мы столь бесстрашно и летим в неизвестность, что не знаем.

Марион молчал, глядя в бесконечную темноту, пронизанную стрелами белых лучей, которые смеялись над ними, звали и дразнили, но никогда не становились теплее. Зрелище было потрясающее, но в душе царила тоска. Он закрыл глаза, вспоминая родную Деллафию, ее краски и свет. Его планета давала жизнь, смех и радость, звезды же зло хохотали над ним и убивали. Почему же он выбрал звезды?

– Все в порядке, трайд? – на него смотрели участливые глаза Джанулории.

– Да, – Марион открыл глаза. – Я просто думал о доме.

– Говорят, дом там, где сердце.

– Дом там, где тебя ждут, Джанулория, – проговорил офицер, не отрывая глаз от темного нутра космоса. – Там, где тебя ждут. Тебя кто-нибудь ждет, друг мой?

– Да, меня ждут на Т, ахьяне.

Марион печально улыбнулся.

– Меня тоже ждут. Звезды. Они всегда будут ждать меня. До самой моей смерти.