Текст книги "У ангелов нелетная погода"

20 августа 2008 года, среда, утро

В аэропорту Анталии Маша решила не заходить в полицейский участок – во-первых, слишком рано, полицейские, скорее всего, еще в полусне – о чем разговаривать? А во-вторых, лучше появиться здесь с Ларисой, во избежание недоразумений и ради экономии времени. Она взяла такси и полетела в Белек, подгоняя таксиста, который и без того вел машину как Шумахер – опасно маневрировал, шел на двойной обгон, съезжал на обочины, поднимая хвосты пыли.

За окном мелькали выжженные солнцем поля с остьем убранной кукурузы, перелески, бедняцкие халупы, возле которых копошились дети одетые в цветное рванье. Вот тебе и туристический рай, думала Маша, все как везде в мире: роскошь городов и автострад – и нищета людей, зарабатывающих на хлеб тяжким трудом.

Белек оказался просто городом сплошных отелей среди негустого леса, отвоеванного у болот турбизнесом. Возле отелей росли роскошные цветы и выгоревшие на солнце невысокие пальмы. На ресепшне она узнала, что «госпожа Сывырсыва» живет в 712-м номере, поднялась на лифте на седьмой этаж. Дверь номера оказалась заперта.

– Ничего, подождем, – сама себе сказала Маша. И уселась на мягкую скамейку в холле, раскрыв книжку, прихваченную в дорогу.

Лариса появилась через час. Точнее, Маша не сразу узнала в изможденной растрепанной женщине с серым лицом свою подружку, когда та вышла из лифта.

– Ларка! – Она подскочила к Ларисе, обняла. Под ладонью как-то нелепо торчали ребра, Лариса мелко дрожала. Слепо вглядевшись в лицо подруги, она тихо заплакала. – Боже, да ты вообще не ешь тут, что ли! – возмущенно закричала Маша. – Ты что, помирать собралась?

– Манечка, Маша, – только повторяла та. – Ты не представляешь, не представляешь…

– Да все я представляю, не плачь, – командовала Маша, втаскивая свою сумку и обвисшую на ее руке Ларису в номер. – Все будет о’кей. Разберемся. Не бывает безвыходных положений. Найдем мы ее, что ты! Ты откуда идешь-то?

– Я… Не знаю, я так ходила по берегу, далеко… – Лариса беспомощно оглянулась. – А ты давно ждешь?

– Да нет, с час, не больше.

– Я была вчера и в полиции, и в консульстве, – наконец совладав с собой, стала рассказывать Лариса. – Ничего, представляешь! Ребенок как в воду канул. Отдала фото. Один старик, он в аэропорту работает, сказал, что видел ее в субботу. С двумя высокими мужчинами в костюмах с галстуками. И все. Вот, отдал линзу от ее очков. – Она достала из кармана кусок стекла, крепко сжала его в руке. – Она разбила очки, а старик нашел. Все, что осталось от Ани… – И она снова беззвучно заплакала, не вытирая слез.

Маша поняла, что надо брать все в свои руки.

– Так. – Она поерошила короткие волосы. – Сейчас идем завтракать. Потом будем думать, что еще можно сделать. Ты должна собраться. Ларочка, если ты раскиснешь, кто будет искать Аньку? Соберись, умойся, пошли съедим чего-нибудь, я третий день все куда-то лечу, есть хочу, как Бармалей.

20 августа 2008 года, среда, утро

Аня проснулась от писка пичуги за окном. Странно, подумалось, до сих пор никаких птиц не слышала, цельные стекла не пропускали звуки с улицы.

Прислушалась – нет, не птица. Писк шел от монитора у изголовья кровати. На экране метались какие-то линии.

Аня подождала немного – должна же прийти сестричка в смешной шапочке и разобраться. Но никто не приходил. Она осторожно пошевелила ногами – бедро болело меньше. Вспомнила странную женщину у своего изголовья. И уже не могла точно сказать, была ли она, или ей все приснилось.

Во рту было горько и сухо, хотелось пить. Она села, спустила ноги на пол. Вроде ничего, жить можно. Поднялась, доковыляла до ванной, напилась воды из-под крана. Выглянула в коридор – никого, тихо и немного сумрачно.

«Ну и ладно, – решила Аня. – Раз вы так, пойду к маме сама». Она достала из шкафа свои одежки, сбросила пижаму-разлетайку, оделась. Еще раз высунулась в коридор – никого.

Осторожно вышла из палаты, огляделась. Место совершенно незнакомое. И вовсе не коридор, а квадратный холл. Напротив ее палаты еще одна такая же дверь, справа стойка, как в гостинице, и четыре мягких разлапистых кресла. Между ними – низкий стеклянный стол, на нем широкое блюдо с мелкими разноцветными конфетками. В углу лифт. На левой стене две двери, одна из матового стекла, вторая – обычная, деревянная.

Аня подергала деревянную – заперто. Слегка приоткрыла стеклянную – за ней было что-то вроде операционной, как их показывают в кино. Хирургический стол, накрытый зелеными простынями, над ним – большой круглый светильник, металлические столики, на них – приборы, блестят какие-то инструменты…

Аня трусливо закрыла дверь. Вид медицинских инструментов всегда противно отзывался под коленками каким-то нытьем, вспоминалась бормашина и стоматолог со своими крючочками. Она приоткрыла дверь напротив – точно такая же палата, как у нее: койка, столик, стенные шкафы. И никого. Куда они все подевались – врачи, сестры, Павел? И главное – где же мама? Наверное, на другом этаже, решила Аня.

Она тихонько, на цыпочках дошла до лифта, нажала кнопку вызова. Лифт чуть слышно загудел, дверь раздвинулись. Аня вошла внутрь и растерялась: всего три кнопки, на какую нажимать? Решила нажать на нижнюю, с буквой G. Лифт бесшумно закрыл двери и поехал вниз – секунды три, не больше. Остановился, раскрыл двери…

Аня выглянула. Большое темное пространство, стоит десятка два разных автомобилей, на потолке, прямо на грубых бетонных балках, горят синие лампы, жуткий мертвенный свет отражается в лужицах воды. «Гараж, – догадалась Аня. – Куда это меня занесло?»

Издалека послышались мужские голоса, они приближались. Аня в испуге выскочила из кабины, двери тут же захлопнулись. Пригнувшись, она спряталась за мини-вэн, который стоял поблизости, – еще найдут ее здесь, начнут бухтеть. Но мужские голоса стали удаляться, в дальнем конце гаража хлопнула дверь.

Аня хотела было вернуться в лифт, но любопытство пересилило – вдали виднелась улица, слышался шум проезжающих машин. Она решила выйти, осмотреться. У выезда из гаража был опущен небольшой шлагбаум, но в стеклянной будочке рядом никого не было. Она все так же крадучись прошла мимо и вышла на улицу.

Для августа было совсем не жарко. Наверное, это потому, что еще очень рано, подумала Аня. Неширокая улица, обсаженная по обеим сторонам высокими деревьями, уходила куда-то вниз, под уклон. Дом, из которого Аня вышла, оказался небольшим четырехэтажным особняком с козырьком над входом и лепными украшениями на фасаде. У высоких деревянных дверей висела какая-то вывеска, но отсюда, от гаража, не было видно, что на ней написано.

По тротуару, шурша, как бумажные, катились большие листья. На противоположной стороне улицы стояли маленькие столики под красными клетчатыми скатертями и белые металлические стулья, из раскрытых дверей доносился удивительно вкусный запах кофе и свежей выпечки. Аня почувствовала, как засосало под ложечкой. Жаль, не взяла с собой сумку, сейчас выпила бы кофе, съела пирожное…

«Прогуляюсь немного, – решила она, – чувствую себя нормально, а то уже сколько дней на воздухе не была. Ну, не убьют же меня за это». И пошла вниз по приветливой улице, с любопытством разглядывая фасады и окна. Замысловатые резные рамы, плавные линии, цветочный декор на стенах – стиль модерн, о котором препод по МХК, мировой художественной культуре, старенький Лев Иванович, закатывая глаза под фиолетовые морщинистые веки, мог говорить весь урок напролет. Вот бы порадовался старикан, что в Турции есть такие красивые улочки.

Первый этаж большинства домов занимали маленькие магазины. За стеклянными стенами было темновато, манекены презрительно смотрели на Аню белыми глазами. В мебельном видны были низкие диваны, в витрине магазина электроприборов стояли красивые лампы с большими белыми абажурами.

Интересно, где же золото и меха, думала Аня. Витрины ювелирных и меховых лавок на всех улицах Анталии она хорошо помнила, хотя была здесь совсем маленькой. Вспомнила, как в одной из них ее и маму угощали душистым чаем в маленьких стеклянных стаканчиках «с талией» – они еще потом купили такие же домой, очень вкусно было из них пить чай с рахат-лукумом.

Прошла аптеку – в витрине висела реклама тех же кремов и лосьонов, что и в Москве. Потом еще одно кафе, из дверей которого опять пахнуло ванилью и кофе. За маленьким столиком с той стороны витрины сидели заспанные парень и девушка, пили кофе, макая в чашки подрумяненные круассаны. Парень что-то быстро говорил, девушка отрицательно качала головой, но как-то лениво, и улыбалась.

Аня шла все дальше и дальше, вертя головой. Почему-то нет высоких красных цветов, которые ей тоже запомнились в прошлый приезд в Турцию. Они совсем не пахли, но так ярко горели на солнце, что она тогда спросила у мамы: «Ма, это аленький цветочек, из сказки?» Мама засмеялась: «Да нет, аленький цветочек маленький должен быть, а это прямо капуста какая-то на ножке!»

По улице проехало несколько автомобилей, потом ее обогнал странный мужчина на детском самокате. Он был одет совсем по-офисному – в костюм, галстук, в руке плоский кожаный портфель. Не меняя серьезного выражения тщательно выбритого лица, он ловко отталкивался ногой, лавируя меж лужиц на тротуаре. Вот чудик!

Аня дошла до перекрестка, светофор моргал желтым. Она повернула направо, прошла еще метров двести до перекрестка и увидела круглую площадь, небольшой фонтан, вокруг него скамейки. Посидела немного, посмотрела, как опрятная седая старушка в шляпке кормит голубей желтой крупой из пакетика…

«Ну, пройдусь еще пять минут – и назад, – решила Аня, – а то заблужусь еще». С площади вели несколько улиц. Она пошла по ближайшей, попыталась прочитать табличку на угловом доме.

«Av. D’Eylau» – получалось что-то нелепое, турецкое.

Улица расширилась и перетекла в широкую площадь, в центре которой стоял зеленый от патины памятник – хмурый дядька верхом на невеселой лошади. Напротив высился большой серый дом с прямоугольными колоннами, чем-то похожий на Ленинскую библиотеку в Мо скве.

Аня прошла еще немного вперед и увидела, что справа стоит второй такой же, дом-близнец, а между ними – широкая площадь, уставленная разными скульптурами. На ней копошились толстые голуби, выклевывая что-то меж каменных плит. Аня пошла вперед, разглядывая скульптуры, тоже неуловимо похожие на фонтанные шедевры ВДНХ. И вдруг перед глазами мелькнуло что-то совсем знакомое. Она остановилась в полном шоке.

За балюстрадой, ограничивающей площадь, в сиреневой дымке плыла, стремительно уходила в небо громада, силуэт которой невозможно было не узнать. Она и помнила его с детства, как, наверное, все люди в мире с того самого года, когда беспокойный француз Гюстав Эйфель построил свою башню. Аня ухватилась за парапет, чтобы не сесть на камни. Ноги не держали.

Перед ней вниз по склону спускались монументальные фонтаны с золочеными статуями. Пенилась листва деревьев. Внизу извивалась перламутровая лента реки, перехваченная пряжками мостов, а за ней спокойно плыла на фоне легких облаков Эйфелева башня. И это, вне всякого сомнения, была никакая не Анталия, а город Париж, в который так стремились попасть герои любимого Аниного мультфильма – собака Жужа и кошка Маха.

20 августа 2008 года, среда, утро

Маша с тихим ужасом наблюдала за Ларисой. Та равнодушно, уставясь в одну точку, жевала салат, который Маша щедрой рукой навалила на ее тарелку. Обвисшие щеки, темные круги под глазами, морщинки, взявшие рот в скобки, – такой подругу Маша никогда не видела, какие бы испытания ни выпадали ей за долгие годы их дружбы.

– Ларочка, очнись! – Она прикрыла ладонью руку Ларисы, вяло лежащую на столе. – Ты не можешь расслабиться, понимаешь?

– А? Ты что-то сказала? – Лариса подняла на нее безжизненные глаза. – Я задумалась…

– О чем? – Маша сама готова была разрыдаться от сухого шелеста Ларисиного голоса. – Ты знаешь, я звонила Илье…

При звуке знакомого имени Лариса немного встряхнулась.

– Илье? Он что-то узнал? Я ему тоже звонила, но пока ничего.

– Да нет, ничего особенного он не узнал. – Маша помедлила, решая про себя, стоит ли говорить Ларисе о подозрениях Ильи. – Он дал денег, много, вот карточка. – Она протянула золоченый прямоугольник. – Здесь пять тысяч долларов. Он сказал, если надо будет еще, он положит на счет…

Глаза Ларисы стали медленно заполняться слезами, она взяла карточку, сжала ее в ладони.

– Он говорил со мной. – Маша заторопилась, чтобы Ларка не расплакалась, чтобы как-то переключить ее. – Он предполагает, что, может, тебе мстит какой-нибудь сумасшедший автор? А, как ты думаешь?

– Автор? – Лариса явно не понимала, о чем речь.

– Ну, автор! – Маша похлопала ее по руке. – Ты какому-нибудь фанатику отказала в публикации, отвергла рукопись, а он тебе за это мстит, понимаешь? Были у тебя такие сумасшедшие графоманы?

– Этого не может быть… – растерянно начала Лариса. – Ты думаешь?.. Нет, это же чудовищно, если из-за рукописи…

– Ну что ты, каких только придурков на свете не бывает! – Маша покачала головой. – Пойдем, ты все равно ничего не ешь, пойдем покумекаем.

Она подхватила Ларису под руку и чуть ли не бегом повела ее к лифтам. Они поднялись в номер, Лариса все так же оцепенело села в большое кресло, Маша устроилась напротив, открыла большой блокнот.

– Давай-ка думай, были у тебя конфликты с авторами? – Она погрызла кончик ручки. – Или, наоборот, может, были романы, которые плохо закончились?

– Ты что, Маша, какие романы? – Лариса устало усмехнулась. – Если ты про Кругликова, так это когда было… Пять, нет, шесть лет назад. Ну ты же помнишь, он меня еще в ресторан водил, а там выяснилось, что у него денег не хватило расплатиться?

– Ну хорошо, Кругликова отметаем. Кстати, а ты не знаешь, где он, что с ним теперь?

– Н-нет. – Лариса покачала головой. – Работал в журнале каком-то вроде… Но мне больше не звонил, не заходил. Последняя книжка у него вышла тогда, в 2002-м…

– Так, а из отказных? – Маша нарисовала в блокноте чертика. – Ну тех, кому ты давала отрицательную рецензию?

– Да много, мы же получаем тонны самотека, ты сама знаешь…

– Нет, тут не просто отказ должен быть, а что-то необычное – скандальное, обидное, ты должна помнить. – Маша пририсовала чертику рога подлиннее.

– Обидное… Да нет, авторы вроде не скандалили, ничего такого… А, нет!

– Вспомнила? – с надеждой наклонилась к ней Маша.

– Был у нас такой старик… Бывший замминистра какой-то промышленности, не помню. – Лариса зажмурилась. – Весь в орденах, значках каких-то. Приносил рукопись мемуаров, жутко скучную, и требовал, чтобы издали. Кричал, грозился, что дойдет до президента, что мы не уважаем ветеранов и тому подобное… Но неужели он мог так мстить? Не поверю никогда!

– Да, клиент не тот! – Маша надела на чертика шляпу с пером. – Давай-давай, еще вспоминай!

Лариса опустила голову, вздохнула:

– Да нет, Манечка, не та я персона, чтобы мне мстить так изощренно.

Зазвонил телефон, Лариса быстро схватила трубку:

– Да, алло! Илья? Да, я! Мобильный не отвечает? Да у меня его украли… Да, так получилось, я сама виновата…

Маша усмехнулась: не выдержал все-таки красавчик, позвонил, чтобы получить свою порцию благодарностей за проявленную щедрость и благородство.

– Да, Илюша, спасибо тебе огромное. Ты… Да, я все знаю. Да, спасибо тебе! Чем помочь? Да ты и так помог, я тебе очень признательна. Нет, пока никакой информации. Да, Маша со мной. Ну, конечно, звони, до свидания…

Лариса нажала на рычаг, еще некоторое время держала трубку, прижимая к груди. Подняла взгляд на Машу.

– Что, проверил, привезла я карточку или нет? – Маша засмеялась, взъерошив волосы.

– Зачем ты, Манечка, он правда беспокоится.

– Ну прости, ты же знаешь, что я его не очень… Ревную, наверное.

20 августа 2008 года, среда, утро

Тихий ветерок холодил лоб и щеки. Если бы не он, Аня, наверное, упала бы в обморок – так потрясло то, что с ней произошло. Она долго сидела на высоком парапете, не веря своим глазам, вглядывалась в панораму Парижа. Даже укусила себя за палец, чтобы убедиться: нет, не спит, руке больно.

«Что же теперь делать? Как я тут очутилась? Где мама? Что это за больница?» Вопросы теснились в голове, ответы требовались немедленно. Но кому их задать, Аня не знала.

Ей было страшно и тоскливо – к кому тут можно обратиться за помощью, в чужом городе, да еще за границей?

Молодая пара самозабвенно целовалась у балюстрады, их белобрысый малыш лет двух вылез из прогулочной коляски и доковылял до Ани. Он протягивал ей обмусоленное яблоко и что-то настойчиво повторял, не выговаривая половины звуков.

Забавно было слышать французский язык в таком исполнении. Она растерянно взяла огрызок, малыш удовлетворенно улыбнулся, показывая новенькие зубки, но потом протянул грязную ручку и снова повторил ту же фразу. Аня поняла: отдай обратно. Она отдала огрызок, ребенок сжал его в ладошке и поковылял к родителям, которые продолжали страстно целоваться.

Так, решила Аня, спокойно, сейчас она вернется в больницу и все узнает! Надо спросить Павла… Да, но если ей так долго врали, значит, ее украли, значит, у них плохие намерения. Павел ведь явно русский, хотя и доктор, и медсестрички, конечно, не наши. Если Павел русский, значит, люди, которые все это организовали, наши. Что им от нее надо? Если все сделали тайно, значит, ничего хорошего, а какую-то гадость. Значит, надо от них избавиться. Может, получится что-нибудь узнать?

Она встала и пошла назад той же дорогой, которой пришла сюда: через бульвар и площадь с фонтаном и старушкой, которой уже, конечно, здесь не было. Мимо запомнившихся витрин и домов в стиле модерн, которыми восхитился бы старенький Лев Иванович. Мимо кафе, где завтракали парень с девушкой…

Но если сюда она шла просто любопытствующей московской девчонкой, то возвращалась совсем иной. Ане казалось, что она повзрослела сразу на несколько лет, – такой груз она несла сейчас на своих плечах. И чем ближе был красивый особняк, в котором ее держали четыре дня, тем решительнее становилось ее настроение. Если бы сейчас в ее руках оказался настоящий автомат, она бы показала им, как не стоит обращаться с человеком, думала Аня. И вспоминала свой любимый фильм «Коммандо» со Шварценеггером в главной роли. Эх, вот сюда бы сильного и бесстрашного Арни, он бы им показал, этим гадам!

Она подошла совсем близко в шлагбауму, который перегораживал въезд в подземный гараж, и выглянула из-за шаровидной туи, торчавшей из большого каменного вазона. Вдруг из гаража с визгом выскочил черный «мерседес», резко повернул и встал как вкопанный у входа в дом. За ним так же быстро вылетел огромный черный джип, по дуге объехал «мерседес» и тоже остановился. Из высоких резных дверей дома вышли и стали спускаться по ступеням несколько мужчин. Впереди быстро шел тот самый дядька, который входил в ее палату ночью. Аня узнала его по бритой голове и тяжелой фигуре. За ним, склоняясь и заглядывая ему в лицо, шел Павел, сзади еще двое, похожих, словно близнецы, их Аня не видела прежде.

– Глеба и Тимура отправь к посольству, Никита пусть едет в аэропорт на всякий случай, – сквозь зубы зло говорил дядька Павлу, тот послушно кивал, одновременно запихивая в черный портфель ноутбук. – Пусть сидят там, потом сменишь, если надо будет. Только скандала нам и не хватало.

Дядька сел в «мерседес» на заднее сиденье, Павел и «близнецы» забрались в джип. Машины резко сорвались с места.

Аня постояла, прижав руки к груди. Под ними часто колотилось сердце, так, что отдавалось в висках. Она поняла, что скандал, которого опасался дядька на «мерседесе», – это она и есть. И на самом деле ей надо как-то попасть в посольство России – раз он этого боится, значит, именно там она и найдет защиту. Но где искать это самое посольство? Ладно, для начала надо попытаться вызволить свою сумку, а там видно будет.

Аня снова выглянула из-за туи. В стеклянной будке за шлагбаумом сидел черный человек в ярко-желтой бейсболке. Поверх бейсболки на нем были большие наушники, и он весь дергался и мотал головой, видно, в такт музыке, которую было слышно ему одному.

Аня вспомнила, что утром в будке никого не было. Значит, рано или поздно он все равно куда-нибудь да выйдет, и тогда она сможет проскользнуть в гараж, а дорогу до лифта она помнила. Она решила подождать, перешла на противоположную сторону улицы, чуть наискосок от въезда в гараж села на скамейку.

Хотелось есть, но Аня решила крепиться – не хватало еще, чтобы этот чернокожий меломан схватил ее. Он и без того теперь пялился на нее, или Ане так казалось? Нет, не казалось, парень откровенно глазел, скалил белые зубы, кивал и делал какие-то пассы черными руками с розовыми ладонями. Аня независимо отвернулась: вот еще тоже, красавец, думает, она будет реагировать на его телодвижения, что ли… Она просидела на лавке долго – тени от деревьев переместились на целый метр, когда наконец негр вышел из будки, размял длинные ноги, походил вдоль шлагбаума, все так же пялясь на Аню. Потом посмотрел по сторонам, сплюнул и пошел куда-то в глубь гаража.

Аня посидела еще минут пять, но не выдержала, перешла улицу и вошла в синеватый сумрак на цыпочках, вытягивая шею и всматриваясь в даль – не сидит ли в засаде темнокожий сторож.

Но все обошлось. Она добралась до лифта, нажала кнопку, он почти в ту же секунду открылся, Аня вошла, с замиранием сердца нажала на верхнюю кнопку из трех. Лифт резко взмыл, так что ноги подкосились, двери бесшумно открылись. Аня с опаской выглянула. Нет, не то. Вместо большого квадратного холла перед ней был маленький коридорчик, выкрашенный темно-красной краской, и большая двустворчатая дверь. На ней висела блестящая табличка с каким-то именем. «О-ли-вье Дю-пре, ле доктер дю медисин» – прочитала Аня по слогам. Так, выходит, это либо квартира, либо кабинет доктора в смешной цветастой шапочке, который приходил к ней вчера. Неужели здесь лежит мама? Аня хотела было нажать на блестящую выпуклую кнопку звонка, но что-то ее остановило.

Раз доктор приходил к ней с Павлом, значит, он с ним заодно. А раз так, может, они врали и про маму. И ее тут просто нет? Или вообще нет? Аня похолодела. Нет, так просто она в ловушку не пойдет. Она отступила в лифт и нажала среднюю кнопку.

Лифт снова коротко проехал и встал. На этот раз она попала в знакомый холл. В нем никого не было. Она быстро забежала в палату, выхватила из шкафа сумку, из-под подушки достала распотрошенный телефончик и заторопилась назад, к лифту. Нажала кнопку, и вдруг сзади послышался возглас: «О, мадемуазель!» Аня оглянулась: от запертой утром деревянной двери к ней спешила сестричка-мулатка с большими удивленными глазами, что-то быстро тараторя по-французски. Аня, не раздумывая, шагнула в лифт и нажала кнопку G. Двери начали сдвигаться, сестричка не успела добежать, и Аня услышала ее последний вопль: «Мадемуазель!»

Она прижала сумку к груди и упрямо наклонила голову: было ясно, что здесь помощи и правды она не получит. Значит, надо выбираться отсюда. Она выскочила из лифта и промчалась мимо стеклянной будочки. Темнокожий сторож только ошеломленно привстал и протянул к ней длинную руку, но Аня, не останавливаясь, полетела по знакомой улице вниз, туда, где утром ее потрясла встававшая из густого сиреневого тумана Эйфелева башня. Сейчас ей казалось, что это единственное родное ей место здесь, в городе Париже.

Убегая, она услышала, как негр в наушниках набирает номер на телефоне, – цифры под пальцами попискивали, как будто их душили.

– Ну и ладно, стучи-стучи, шоколадный заяц! – Аня засмеялась, вспомнив глупую песенку, и помчалась дальше. Она не знала, куда бежит, знала только, что от этого места сейчас надо быть как можно дальше.