Текст книги "Развилка"

Замысловатая вышла история.

Он написал книгу воспоминаний, где не всегда откровенен и точен в деталях.

Эта жизнь – ради чего она была?

Из книги

Во время демонстрации на Бюловплатц никого не пускали. Толпа волновалась, и обстановка накалилась. Полицейские, угрожающе размахивая оружием, приказали толпе отступить; менее опытные со страху, похоже, были готовы стрелять. Потом появилась бронированная машина и медленно начала наводить на нас стволы орудий. Толпа бросилась врассыпную в парадные домов и двери кафе, но как только машина отъехала, все снова высыпали на улицу с криками и песнями. Зрелище слишком напоминало шумную детскую игру, чтобы внушать настоящую тревогу. Франк бурно радовался, улыбаясь во весь рот и подпрыгивая в своем развевающемся пальто и огромных очках, напоминая смешную неуклюжую птицу.

Конец цитаты

Она вышла из метро на станции «Площадь Революции», около Манежной площади. Распечатки в сумке оттягивали плечо. Толпа человек в сто или двести – она не умела подсчитывать количество людей в толпе – стояла перед Александровским садом. Полицейские автобусы были запаркованы поблизости. Наталья увидела, как шестеро полицейских в круглых космонавтских шлемах и с дубинками заносят одного из манифестантов в двери автобуса. Если ее арестуют, она не успеет выкинуть распечатки, не сможет изменить внешность. Другие полицейские рыскали по площади. Одни, подобно муравьиным отрядам, вонзались в толпу и возвращались с новой добычей, парализованной законом, другие поодиночке вливались в компании молодых людей. А ребята, собравшиеся на площади, кричали и пели. Они пели «Пусть всегда будет солнце» в лицо полицейским, которые тоже, если и не пели сами эту песню в детском саду и школе, то непременно должны были знать ее. Песню о детстве и счастье. О мире, в который тогда все на самом деле верили.

Семья провинциалов – толстый подросток, девочка со сжатыми губами и гордая мать вскарабкались на ограждение у метро и принялись фотографироваться на фоне митинга. Да нет – не на фоне митинга, а на фоне стеклянного купола Манежки, демонстрируя пакеты со столичными покупками.

Молодые люди допели песню о мире. Автозак, заполненный арестованными, пополз с площади. Его провожали аплодисментами.

Люди продолжали забегать в метро, в торговый центр, в кафе напротив.

Наталья отправилась искать дом, указанный Николя.

Они встретились у него. Добротные экспатские апартаменты – безразличная консьержка на входе, высокий потолок холла, вылизанного до больничной чистоты, гул шагов по коридору, прозрачная тишина.

Николя открыл дверь в домашнем халате, пусть и с благородным грудным кармашком и поясом, строго смыкающим полы. Вокруг покрасневших глаз неаккуратные вздутия.

– Будете виски?

Они снова на «вы»?

На столе в гостиной стояла початая бутылка пятнадцатилетнего «Гленливета». Наталья ожидала, что он предложит красное вино. Стандарты, стереотипы.

– Да, спасибо.

– Присядьте, пожалуйста.

Наталья села на диван. Николя грузно повалился рядом. Мягкие кожаные подушки поддались его весу, накренились, заставили их упасть друг на друга. Она едва не вскочила, но испугалась того, как невоспитанно это может выглядеть, даже вульгарно – так реагировать на безобидное соприкосновение коленями.

Николя был невозмутим. Под халатом виднелась фланелевая рубашка. Серебряная печатка на пальце.

Он налил виски, даже не предложив льда, и поднял бокал.

– За тайну!

– За тайну!

Оба выпили до дна.

– Дорогая Натали, – он оперся рукой о ее колено. – Я чрезвычайно благодарен вам за то, что вы проделали эту работу, так быстро и эф… эффективно.

У него заплетался язык, взгляд скользил по Наталье, не фокусируясь. Похоже, это был не первый сегодняшний бокал, а может быть, и не первая бутылка. Она могла бы сейчас сфотографировать его бумаги, скопировать файлы с компьютера, подсыпать яду ему в бокал… Боже, о чем она!

– Я потрясен, как будто увидел своими глазами бабушку Зиву. Нет, конечно, я знал, что группа Свитца существует, что бабушка работала на него. Но благодаря вам я словно встретил ее – лично, лицом к лицу. Кстати, вы, – он провел рукой по воздуху, – вы уверены, что ваши источники называют Свитца предателем? Они это подтверждают?

Она опешила. Что ее поразило больше – видеть закованного в панцирь бесстрастности Николя в таком состоянии, ощущать тепло его руки, сжимающей все крепче ее колено, или слышать его слова? О чем он? О предательстве Свитца она толковала со дня их первой встречи!

– Да, – сказала она.

– Натали, это очень важно. Кто там был, как была устроена организация, кто был на самом верху?

Рука Николя скользила вверх по ее джинсам.

– Мне хотелось бы знать, кто отдавал приказы? Понимаете? – Он отставил бокал и потянулся к ее лицу, мягко, удивительно мягко прикоснулся. От его ладони пахло хвоей.

– Это важно, кто отдавал приказы. Были Коминтерн, Интернационал, но ведь они вырабатывали стратегию, не тактику действий. Кто-то должен был переводить указания их плему… пмему… пленумов. – Он снова запнулся, но собрался и преодолел вязкое слово. – Кто-то должен был отдавать приказы…

Она подскочила на месте. Кто из этих макак мог отдавать приказы Берзину!

В прыжке она влетела в объятия Николя. Он говорил что-то ей на ухо, тихо и взволнованно, она отвечала о другом, спеша рассказать, как она понимает его, как сочувствует, как хочет его…

Свет они так и не включили и не поднялись с дивана.

В комнате было темно, но Наталья запомнила, где расположена мебель, чтобы не наткнуться на нее. Она помнила, в каком направлении искать входную дверь.

Николя спал, раскинувшись на спине, как обыкновенный мужчина, немолодой и очень пьяный.

Она все сделала правильно, сделала, как ей сказали.

Она отыскала под столиком одежду, торопливо влезла в джинсы и рубашку, подхватила ботинки и, не тратя время, чтобы привести себя в порядок, стараясь не шуметь, не оглядываясь, главное – не оглядываться, выскользнула из квартиры.

Консьержка дремала в своем стеклянном стакане, не обращая на нее внимания.

Она провела в квартире не более получаса.

Улица встретила ее неожиданным холодом, ветром, наполнившим глаза слезами.

Ей хотелось кричать, ругаться, реветь в голос.

Он не читал мои донесения, разве что мейлы, в которых я кратко перечисляю, что удалось найти. Он по-прежнему называет группу «Свитц и другие» и спрашивает, действительно ли мои источники утверждают, что Свитц был предателем.

Он спрашивает, как выглядела структура организации. Кто в Коминтерне, после того как они разрабатывали и издавали материалы пленумов – там были только стратегические задачи, так ведь? – кто из руководителей Коминтерна приказывал Берзину? Кто, прости господи, из этих макак давал Берзину приказы о разработке «рабкоров» во Франции!

Николя не уверен, что мои источники достаточно академические. Разумеется, они не академические! Мы находимся в области зыбких предположений и догадок, делаем заключения на основе совокупности гипотез. Но заключения подтверждаются дальнейшими находками. Картинка складывается, из фрагментов собирается лицо.

Стоп! Наталью зазнобило. А что, если там не было никакого борделя? Что, если это такой же способ маскировки, как «любовница» Треппера, «подруги генерала» Мюрея, девичий гастролирующий оркестр, безумная ревность двадцатилетней женщины к сорокапятилетней? Что, если представляться проститутками – наилучший способ объяснить свою занятость, свои доходы, свои контакты? А девушки на самом деле трудились, переснимая документы и передавая радиограммы, пересылая разведданные? Они работали за идею. За деньги, вероятно, тоже, выбирая между советской, немецкой, американской разведками. Кто-то и объединял службы. Исходя из своих убеждений. Но уж слабы на передок они не были, никто из них. Холодная голова и чистые руки, как там сказано. Сердце в духовке, голова в холодильнике. Тщательное подмывание в холодной воде. Только бизнес, только государственные тайны.

Но что, что, черт возьми, двигало ими? Допустим, с Лидией де Сталь – понятно. После смерти ребенка она уже не была человеком. Деньги, страсти, игра, риски, развращение, растление других, да, растление – вот слово. Кто знает, чем она жила.

Свитц. Свитцу было скучно – у него от рождения было все: деньги, забавы, опасные виды спорта. Адреналина ему не хватало. Принципов не было. Продаться разведке – забавно. Второй разведке – забавно вдвойне.

Но Треппер, Стром, Познанская?! Как они стали шпионами? Что они делали? С их чистотой, страстью, мужеством, это ли было лучшим, чему они могли посвятить свои жизни, что они могли оставить миру?

Как они жили дальше, видя, что игра в разведчики набирает обороты и перестает быть такой справедливой, как им представлялось в юности, что она перестает быть игрой?

Как они погибали – Стром на Лубянке, Познанская в бельгийском гестапо?

Как выживали другие: Шульман, Маркович, Бир – те, которые вышли из борьбы, успели, выжили, стали преподавателями военных вузов, консультантами Генштаба. Что они думали о тех, кто продолжал сражаться? Что те думали о них?

О чем они мечтали, какие разговоры они вели, голодные еврейские подростки в Польше? Какое счастье для всего человечества они придумывали? Не только для евреев, как они сами, но для всех – они жаждали справедливости и лучшего мира. В Палестине они уехали из кибуца, потому что создание еврейских поселений означало лишение арабов их земли. Они не могли согласиться с такой несправедливостью.

Они были из маленьких польских городков, с отрочества горящие идеями сионизма. Они переселились в Палестину, Эрец Исраэль, чтобы строить там новый мир, но затем вернулись в Европу, чтобы разобраться со всем остальным миром. Они поняли, что большой мир не оставит их народ в покое, и прежде чем строить страну, надо поменять мир. Они выбрали себе сильного союзника. Они отправились на священную войну со всеми несправедливостями ради своего народа.

Они обманулись в союзнике. Они проиграли свою войну.

Стоп. Я могу узнать, что ими двигало.

Книга о Познанской. Статья в Краткой еврейской энциклопедии. Все в открытом доступе.

Я открыла тяжелую, возможно дубовую, дверь популярного сетевого кафе. Сначала – согреться, умыться, взять кофе. Зайти в интернет.

Если судить по статье о Треппере, энциклопедия эта очень краткая или очень гладкая. Но здесь и сейчас – это мой источник информации о группе.

«Ха шомер ха цаир». Буквально – «Юный страж». Объединение создано в 1916 году в Европе. Цель – подготовить еврейскую молодежь к переселению в страну обетованную. На идеологию организации оказали воздействие погромы в Украине. Требования организации – возрождение Эрец Исраэль, развитие еврейской культуры во взаимосвязи с общечеловеческими философскими ценностями. Дисциплина. Принцип сексуальной чистоты. Труд на благо народа. Издание просветительной и воспитательной литературы на иврите для молодежи. Опять литература!.. Выступали против ассимиляции и против социалистического и коммунистического интернационализма. Личная ответственность за судьбы еврейского народа. Личное осуществление идеалов движения. Возрождение иврита как национального языка.

Далее уже о кризисе движения в Эрец Исраэль в двадцатых годах, который удалось преодолеть объединением отдельных групп в 1927-м – очевидно, наши друзья покинули страну на волне этого кризиса, так его и не преодолев. Или преодолев собственным способом, отличным от пути объединенного «Ха киббуц ха арци».

Отделения организации существовали и в Советском Союзе, но только до 1932 года. Часть движения поддерживала идею социальной революции, марксистскую идеологию и в целом занимала просоветскую позицию. Издательство движения «Сифрият ха-Поалим» «было тесно связано с авангардистскими течениями в литературе и искусстве страны и внесло большой вклад в развитие израильской литературы».

Только не говорите мне, что они поэты! Мне и так плохо, когда я читаю биографии этих ребят.

Треппер видел аресты знакомых и гибель друзей. Как и Берзин, он продолжал работать на советскую разведку, продолжал рисковать жизнью, выполняя приказы тех, кто уже съел его близких. Он обвинял друзей в предательстве, возможно, предавал сам, разочаровывался, но продолжал дело. Прошел через гестапо и Лубянку, через норильские лагеря, через долгие унылые годы на земле его рождения.

Терял и обретал семью.

Вернулся в Израиль. Он посвятил жизнь созданию Израиля.

Замысловатая вышла история, витиеватое посвящение.

Что он думал о своей долгой, а для шпиона – невероятно долгой жизни?

Уцелевший, превращенный в легенду, достигший мечты?

Что он думал о жизни и смерти друзей, с которыми начинал этот путь? Что он теперь думал об их детских идеалах, за которые они заплатили так дорого? Отыскал он свою истину, свою святыню, свой ковчег?

Почему-то мне кажется, что процветание Израиля было смыслом его жизни, как и смыслом жизни его друзей. И под конец он был доволен, видя, как крепнет Израиль. Мне кажется, он считал, что все жертвы, все смерти и предательства стоили этого процветания.

Как жаль, что у меня нет такой цели, нет страсти и умения, нет ни одной причины продолжать работать.

Из книги

Я был напуган до последней степени: через каждые два-три шага я оглядывался назад, пугался каждого куста, каждого дерева, и каждый показавшийся вдали пень принимал за человека. Вы не можете себе представить, в какие страшные и неожиданные формы облекались все предметы в моем возбужденном воображении, какие дикие мысли проносились в моей голове и какие нелепые решения принимал я все время по дороге.

Конец цитаты

Ей захотелось немедленно рассказать обо всем Николя. Он должен знать, что все источники ошибаются, что все было не так! Зива не была шлюхой. Все они, боже мой, все они вляпались в мясорубку истории. Она перемолола их души, их тела, их дружбу, перемолола их в фарш. Потом засыпала этот фарш архивной пылью, залила жижей желтой прессы, перемешала с ложью, полуправдой, фантазиями.

Электронное письмо к Николя вернулось сразу же с отметкой о несуществующем адресате. Опечаталась, неправильно указала адрес? Снова отправить. Еще раз.

Ерунда какая-то, он же все время писал с этого адреса!

Наталья схватила телефон. «Набранный вами номер не обслуживается». Да что же это такое!

Она представила себе Николя, спящего на диване в гостиной, на столе – недопитая бутылка виски. Или они уронили ее, не услышали падения на ковер? Отравленный виски? Обработанный ядом бокал?

Темная комната, открытые шторы.

Тень в коридоре, осторожные шаги по этажу.

Что за ерунда лезет в голову!

Она ведь сделала все, как сказал Валерий Петрович.

Выключила утюг, закрыла газ.

Веревка на шее, яд на платке, пистолет у виска.

Да что за глупости! Она потрясла головой, отгоняя кошмар.

Бежать к нему? Адрес она знает. А консьержка? А тени за шторами? А если пустой диван? Или, хуже того, не пустой. И лужа крови на ковре?

Кажется, она бредит.

Когда она умудрилась так увлечься этим расследованием? Когда влюбилась в этого господина?

Что с ним случилось теперь, почему он пропал отовсюду?

Возможно, это произошло вовсе не из-за «рабкоровского» расследования. Да вообще ничего не произошло, она выдумывает, она бредит. Николя ведь не только этим делом занимался. Тем более, что занималась им она, а сам он только читал, невнимательно читал ее послания.

Вероятно, были еще проблемы. Из-за которых он пил, дрожал, терялся, терял лицо… Из-за которых Валерий Петрович попросил ее зайти к нему.

Теперь никто не прочитает ее отчеты. Ее открытия сгинут, никому не нужные.

Ей надо немедленно уезжать.

Здесь что-то не так.

Зачем она здесь?

Николя пропал. Она была с ним. Сладкий холод пробежал по позвоночнику.

Здесь все совсем не так, все пошло неправильно, не так, как она, в простодушии своем, в дикарской наивности, ожидала, когда летела сюда полгода назад. Вещи здесь выходят из-под контроля, расползаются в руках, оставляя гниль, слизь, вонь.

Бежать. Бежать куда глаза глядят.

Ее дергают за нитки, а потом бросают в дерьмо, в расползающуюся под ногами грязь.

Страшно оглянуться, страшно посмотреть на себя.

Ей пора. Спрятаться, бежать, убраться из города, из страны. Панама…

Иначе… а что ей грозит иначе? Автозак, приговор, арест? Шпионаж, провал, разоблачение? Тюрьма? Необитаемый остров? Панама… Что она знает о Панаме? A man, a plan, a canal – Panama![6]6
  Название песни американского эмбиент/трип-хопового дуэта «Arms and Sleepers». (Примеч. ред.)


[Закрыть] Человек – это, понятно, Свитц, он там работал, наш человек в Панаме, работал в панаме, воровал план канала. Роберт у варваров воровал варево, воровал у Вари рыбок из кармана, вырывал ворота, врал с поворота. Рвался со двора, да вражья трава не дала. Казаки, мать их. Валерий Петрович. А, была женщина из русской школы, нужно ей написать, сказать, командируют к ним на работу.

Наталья вышла из кафе.

Из учебника

Как правило, приходит тот момент, после которого общение с завербованным уже теряет всякий смысл, а порой даже вредно. Предел в задействовании агента обычно наступает: когда в его услугах больше не нуждаются; когда он стал опасен как свидетель; когда вдруг выяснилось, что он ведет «двойную игру» (обманывает или предает), и нет желания использовать сей факт для контригры; при консервации с наметками на будущее.

Конец цитаты

В Москве сладко пахло сиренью. Рестораны открыли уже уличные веранды. Все было сладко – запах кофе, весенний воздух, понимание, что ей не придется сидеть за этими столиками, не придется гулять по любимым бульварам.

И еще чем-то пахло. Дерьмом. Всюду, где она шла, на границе зрения в огромном чане булькало дерьмо, звякая крышкой и угрожая затопить весенний сиреневый мир, обмакнуть лепестки, тонкие кофейные чашки, легкие лица в несмываемую субстанцию. Она вглядывалась во встречных: проступают ли на них пятна, тонут ли их глаза?.. Домой, спрятаться…

Да, впрочем! Сирень цветет. Хочешь еще раз прогуляться по бульварам – иди сейчас.

Интернета дома нет, чтобы заказать билет, надо тащиться в интернет-кафе. Или в агентство, адрес известен, на Мясницкой. Что они скажут, если она попросит билет в Панаму на завтра?

Чем она будет там заниматься? Кому она нужна там? Возьмут ее в школу? Снова учить детей, больше не жаловаться, что тетки глупые? Ее разыщут?

Ничего они не скажут. Никому она не нужна. И пока дела так обстоят, пора исчезать. Хватит.

Паспорт, деньги есть, остальное – ее дело.

Из книги

Итак, я принял для своей безопасности все меры, какие только могла мне подсказать моя изобретательность, и, как читатель вскоре увидит, они были не совсем бесполезны, хотя в то время, когда я приводил их в исполнение, опасность, от которой я хотел себя оградить, была скорее воображаемой, внушенной моими страхами.

Конец цитаты

Они ничего не сказали. Билет нашелся, дорогой, но тут ничего не поделаешь, в последний момент лучше не бывает. Зато бизнес-класс. Надо во всех обстоятельствах искать хорошее.

Надо во всем видеть хорошее, уговаривала она себя, понимая, что плохого будет предостаточно. Надо замечать хорошее.

Прогулка по бульварам не задалась. Она срывалась на бег, налетала на прохожих, рыдала, сама не понимая почему.

Ирине она решила позвонить из аэропорта, лучше из посадочной зоны, когда уже пройдет все контроли. Ключ можно забросить в форточку, после того, как запрет дверь снаружи.

Собралась быстро. Дольше уничтожала следы проживания. Бумаги, личные вещи, всякая ерунда. Вряд ли она еще когда-либо вернется в старый дом, а оставлять здесь бумаги, книги ни к чему.

Спать не хотелось. Наталья уселась на пол, напротив манекена в круглых юбках, ощущая, как дрожит пол, как гудят пустые батареи, как отзывается спазмами тело. Ира так и не написала ее портрет.

Было еще темно. Прикрыв глаза, она дышала последними московскими мгновениями, когда услышала шорох и сейчас же почувствовала прикосновение к ноге.

Крыса!

Почему сегодня, почему она пробралась в комнату и пробежала по ее ноге именно сегодня?!

Визг испугал крысу, она бросилась вон и исчезла в низкой форточке.

Крысы чувствуют, как ее трясет?

Крысы могут.

Интересно, у крыс бывает паранойя?

Вернуться к медитации не получилось. Да и ни к чему было. Стоило все же поспать пару часов перед выходом. Когда откроется метро, она отвезет чемодан в камеру хранения на Белорусском, потом на работу. Надо собрать не только мелкие личные вещи, но, главное, – уничтожить файлы в компьютере, сменить пароли, выбросить флешки и закрыть доступ к облаку. Перенаправить почту. Попрощаться с Валентиной Степановной, сказать ей… Что ей сказать? Утро вечера мудренее, сейчас она поспит пару часов, а потом что-нибудь придумает.

Уважаемый Валерий Петрович!

Разработка объекта Среда завершена, итог нулевой. Работа с объектом проводилась втемную с осени прошлого года, вербовка не осуществлялась. Среда работала в открытом информационном пространстве, без допуска. Она не проходила спецкурсов по способам получения и оценке информации, как и по обеспечению безопасности информации. В июне 2014 года, после завершения учебного семестра, объект покинул рабочее место в рабочем порядке на каникулы и с тех пор не выходил на личный и рабочий контакт. Дальнейшая разработка объекта не представляется целесообразной.

Записи, сохраненные на рабочем диске объекта Среда и восстановленные после ее отбытия, отправляю Вам в приложении к этому письму. Эти данные не представляют информационной ценности, в большинстве случаев они бессвязны, путаны, во многих фрагментах не соответствуют действительности и являются вымыслом.

Все фактические материалы по разработке объекта Среда находятся у меня и могут быть высланы Вам по Вашему запросу.

С глубоким уважением – Георгий Олегович Рыбколов.

В пять утра Наталья катила по Маросейке громыхающий чемодан на колесиках. Она направлялась в сторону метро «Китай-город». Улица была пуста. Из-за угла Петроверигского переулка навстречу ей мчалась собака, лая на ходу. Лает и несется, как оглашенная. Хозяев не видно. Возможно, это парень, что идет впереди нее. Или та женщина в тренировочных брюках, которая идет навстречу.

Когда собака, продолжая заливаться, подбежала ближе, Наталья замахнулась, чтобы дать пинок. И пнула бы, если б шавка не отскочила в сторону.

Тут же выяснилось, кто хозяйка.

Женщина в трениках заорала:

– Ты, дрянь, ты чего махаешься! Ишь, очки надела, тварь! Я тебе сейчас размахнусь, без очков полетишь!

– Держи свою суку, блядь, – негромко сказала Наталья.

Женщина замолчала в ту же секунду, как выключилась.

Солнце поднималось над городом.