Текст книги "Дама в снегах"

Татьяна Чекасина
Дама в снегах (Обманщица). Повесть о диссидентке

© Оформление. ООО «Издание книг. ком», 2023

© Татьяна Чекасина, 2023

Об авторе

Татьяна Чекасина – писатель, пишущий в традиции великих реалистов. В каждом её произведении есть живой, яркий образ главного героя, посредством которого автор выражает свои глубокие переживания, откровенно говорит о своих помыслах и не боится высказывать самые крамольные мысли, связанные с политическими тенденциями, бытующими в стране.

Её произведения написаны ярким современным языком художественных произведений, содержат смыслы и подсмыслы, а потому простота, прозрачность бывают обманчивы и требуют от читателя глубокого погружения в ту виртуальную реальность, которая предложена автором в качестве модели для сопричастности и понимания прочитанного.

Глава первая

Медведь вылез из берлоги. Он хотел спать, но бессонница жизни гнала его по дорогам…

Говорили женщины: ночью медведь ходит у крайнего дома. Рысь – да, каждую зиму. К кому-нибудь да придет, кто на краю. Там страшновато, но медведь…

Непонятно, кто охраняет деревни и сёла? Кто их оберегает? И не от медведей… Деревня какая-нибудь – несколько деревянных домов, иногда ветхих, с плоховатыми оградами. И, бывает, не запираются. Вокруг поля, леса… Ни милиции, которая бережёт, ни охраны, которая стережёт. Что, как не Святой дух охраняет эти жилища?

А медведь… О медведе как-то не верю. «Посёлок городского типа», хотя явлений «этого типа» в Шатунском нет. А шатуны бывают. Вот я… Что гонит меня по дорогам?..

Притча. Обманщик выклянчил клячу, уехал и пропал. Владелец ждёт-пождёт, и делает вывод: «Наверное, он умер?»

Я – один из них. Не тот, кто крадёт, а тот, кто с тревогой о другом! Да, так. Меня обворовывают, но я оставляю мою берлогу, думая найти его и убедиться в том, что он жив.

И вот я, обобранный и выгнанный зверь в неродном доме. Мимо – поезда. Они идут огородом, призывно стуча. Наверное, уеду. А пока мой адрес: Шатунское, Шершне-Бекинский район, улица Ленина, дом двадцать.

Письмо

Здравствуйте, дорогой Терентий Алексеевич! Я в другом мире. В Сверединске копоть, грохот. Тут снежная тишина… Снег – кулинарное чудо. Мороженое. Но одновременно – дивный материал для лепки. А для какой цели напилен он на параллелепипеды и кубы, непонятно, но будто для возведения каких-то домов! На дороге, которая идёт вверх, – выше колена, и – как песок, в котором нет опоры, ноги – колёса, крутятся на месте; напоминает восхождение на какой-то олимп. Так я ходила отправлять посылку ребятам в Тахту. Почта – обетованная крепость на холме, будто путь к волшебному замку, которого не видно: вдруг, не дойду никогда. Лаура Конюшая. Декабрь. 1977 год.

Письмо

Здравствуйте, мои дорогие Валерочка и Жорочка! У меня новый адрес. Вы будете удивлены: мне помогли в обкоме партии. Впервые была в этом доме! Валерочка, напомню тебе о заместителе управляющего в Строительном управлении Викторе Васильевиче Голякове. Иногда мы болтали не только о делах. Теперь он в обкоме инструктор в отделе строительства. В обкоме казённый шик. А пройти туда так: в будке – милиционер; паспорт – в окошко, дверца – хлоп, и что делают с твоим документом?.. Вход. Опять охрана, а далее ковры, ковры… В коридорах мертво. В обкоме скука. «Витёк» (так его называют иногда стройуправленцы) в уютном кабинете. Он звонит, куда надо, даёт влиятельную бумагу. Можно ехать в Шатунское!

Дорогие мои! Вам отправлена посылка. До отъезда заняла у Грабихина сто рублей. Я работаю, но на объекте надоедает. Да ещё начальник мой (и всехний тут) Бякишев Иосиф Ульянович (какого сочетание?) вменяет проверять предприятия. А в целом я довольна жизнью в этом тихом уголке. Лаура Конюшая. 5 декабря 1977 год.

Неопубликованный роман Лауры Конюшей «Утания»

1. Недовольство Миром

В Мире Неумеющих Думать подросли гении. И король Мелких Горестей отдаёт им одеяния из драгоценной материи, нанимает преподавателей. Эти будущие приближённые короля, в отличие от многих других мирян, могут думать. Их двенадцать: Тоц, Кам, Зен, Том, Бух, Пат, Рук и другие. Активно осваивают они науки, необходимые для управления Миром.

Но один из них, Ут, не имеет защиты: как большое горе он воспринимает мелкие горести. Король велит дворцовому психоаналитику поработать с молодым пареньком. Но цикл лекций и внушений не даёт результата. Наверное, минет переходный период, и Ут обретёт нужные качества сам?

Каково было удивление короля, когда к нему, долгое время не проведавшему дортуар, являются молодые гении и объявляют: они не будут выполнять его волю и настаивают, чтоб он первым же звездолётом улетел в другой Мир. А они тут создадут Утанию (утанисты они, и вот их главный – Ут).

Королю как главе в их проекте нет роли:

Утания. Проект лучшей жизни

Главная цель – освобождение неумеющих думать от мелких горестей, и для этого обучить их думать. Подготовка учеников гениев (первый этап). Подготовка из учеников гениев помощников гениев (второй этап). Поголовное огениаливание (третий этап). Наша цель – более высокий уровень развития этого Мира и полная ликвидация мелких горестей.

Автор проекта – гений Ут. Двенадцать подписей гениев: Тоц, Кам, Зен, Бух, Пат, Рук и другие.

– На кой это вам, ребята? – Молвит король.

– Не умеющим необходимо думать, а то они терпят мелкие горести!

– Но вам-то нормально?

– Мы думаем! А они, бедные, не могут!

– Дурака не научить счастью.

– Можно, можно!

Ут тихо, но твёрдо:

– Вы с нами или против нас?

– С вами?! – король берёт свиту (не вся вошла в звездолёт) и с надеждой на моментальный крах безумной авантюры улетает.

На полях рукописи:

…русской интеллигенции мало иметь полноту духовной жизни, необходимо ещё «давать знания народу». Его не спросив.

2. Заговор антиутанистов

Близкие королю люди решают сохранить в Мире всё, как было, а когда вернётся король с другой планеты, получить награды и приближение. Им обидно: улетели без них. Главный гений утанистов предлагает им альянс, но ответ отрицательный: они, хитрые не молодые, одолеют этих мальчишек.

Троих утанистов, будто для мирных переговоров, уводят во дворец. Дверь – накрепко! У других требуют для выкупа пленников отказ от утопической программы. «Мы пойдём другим путём!» – ответ Главного гения Ута.

Молодые усиливают охрану, наняв ошивавшегося неподалёку одного не умеющего думать. Он будет охранять входную дверь. Это Тир, питомец жестокого племени Аннов (древний род Опоённых, для которого норма – полное бездумье). Но у Тира в роду греховно-гениальная прабабушка. В родословную Тира не вникают, Ут называет генетику «невероятной ерундой». Опоённые – не опоённые, в «Утании» параграф номер пять: «Нет мирян умных, добрых, злых и глупых. Есть утанисты и антиутанисты. Цель обутанить всех». Так Тир, тихий на вид малый, принят на охрану дортуара, превращённого юными гениями во временный правительственный дворец.

3. Крайность

Тир – у двери, а внутри крик на тему вызволения товарищей, которых пленили агрессивные люди короля. Спор в тупике: «Большая горесть – это крайность!» Тир смекает, о чём они.

В далёкие времена Миром правил король Больших Горестей, и крайность была не редкой. И когда в дортуаре выкрикнули: «Но кто? Кто пойдёт на такое?» – Тир шагает из полумрака коридора: «Я». Гении, увидев потенциального исполнителя, думают о «цене». Цена это или не цена для торжества Утании? На неких виртуальных весах мелкие горести неумеющих думать и эта, так необходимая теперь большая горесть. Итог: ладно, одной крайности, наверняка, хватит.

Длинная дискуссия, во время которой неоднократно подкрадываются с верёвками антиутанисты с целью утащить молодёжь в тёплый, полный еды дворец, держать там до прилёта короля Мелких Горестей. Но Тир охраняет дверь.

Утанисты дают ход крайности (другого выхода нет). Тиру (кто-то назвал его Тиранчиком) велят пойти на большую горесть, предельно её умалив.

На другой день Тир собирает коллектив не умеющих думать и ведёт их к дворцу, где находятся гении-заложники, охраняемые антиутанистами. В драке перебиты люди короля Мелких Горестей. Впервые большая горесть на этом веку.

Тир – с молодыми заложниками. Но никто не рад им: могли бы и далее сидеть не в какой-то яме, а в тёплом дворце и с трёхразовым питанием! Целый Мир рыдает, глядя на трупы. Молодые правители дают клятву: более никогда не пойдут на эту проклятую крайность.

Из старых записок

«Я расскажу тебе всю повесть

души истерзанной моей» (А. Апухтин)

«Нужно преодолеть в себе отвращение к листу чистой бумаги… и писать каждый день, регулярно, не дожидаясь вдохновения» (В. Катаев «Трава забвения»). У меня вид чистого листа вызывает, наоборот – вдохновение. Беда в другом: некогда «писать каждый день, регулярно». На объект или в контору надо!

Но, как выявлено с годами (а мне двадцать три!): ни к какому делу не лежит душа. Не подходит мне что-то изготавливать, ремонтировать, регулировать, строить… Я готовлю себя для поприща, которому отдам жизнь. Я – электронная машина, введена программа, в какой-то момент пойдёт выдача. Цель моя – писательский труд. Но, увы, на данный момент в роли отвергнутого Мартина Идена. Обманываю себя и родных, будто хочу денег и славы, но понимаю: работаю не ради денег. Да и глупая слава – не моё.

На объекте думаю о сюжетах: намедни с перекрытий могла рухнуть. В нарядах путаница (работяги – с жалобой). От управляющего выговор: «Вам как молодому специалисту открыты пути для роста!» Ох, надоело!

Можно было предугадать; точные науки – в муке, а стихи к праздникам с праздником в душе. Находясь в декрете, родила оду про стройотряд… А недавно цикл новелл о новых домах, в которые идёт массовый въезд народа. Но дошла до романа… Он не о стройке, а о перестройке, которой хотим оба: я и мой главный персонаж. Название: «Ной – сын Ноя».

Идея такая. Молодой человек должен строить мир по своему разумению. В былые года именно молодые командовали целыми армиями, руководили стройками века. В наше время молодёжь – дети, у которых нет трудных дел, их нам не доверяют. Да, мы и сами не рвёмся. Этот ковчег – дряхлый. Отцам пора отойти от руля; молодые, которым дорога, найдут верные ходы и новые пути. Многое хотелось бы перестроить для блага народа. Но отцы упрямы. Не хотят рисковать («дети неопытные»). Будто опыт добавляет ума! Мой герой, молодой Ной, готов преобразовать ковчег. 1973 год.

Письмо

Здравствуй, Володя! У меня всё нормально. Конечно, жаль – нет рядом Татки. Если можно, описывай мне встречи с ней. Родители объявили бойкот. Но у Татки теперь мой адрес, и она написала «тайком от бабушки и дедушки». Володя, пойми меня, я не могу терять Татку. Уехать бы с ней куда-нибудь, где нас никто не найдёт (кроме тебя). Я надеюсь, вы вдвоём приедете ко мне ненадолго. Тут воздух и много снега! Бери лыжи. И мои (у родителей на антресолях). Кошмара, будто не было. Рада нелёгким мотаниям по району, минимуму элементарных удобств! Недавно на станции из вагона выпрыгнул «ты» (нейлоновое пальто, каракулевая кепка). Кинулась к «тебе», но вовремя остановилась. В Сверединск – и не думаю! Твоя Л… 7 декабря. 1977 год.

Отрывок из неопубликованного романа Л. Конюшей

«Письма из-за Чёрного Холма»

Дорогой друг Либерий! Я вновь был вызван на Верхний Холм к Викторию. Сижу у его сандалий, расшитых золотом, и удивляюсь: это второе предупреждение! А когда – первое? Ещё одно и – конец: буду отправлен за Чёрный Холм. Я говорю ему: народ умрёт от нехватки главного компонента. Мы – главный компонент. Ты можешь далеко отправить нас, но кто будет в Долине?! Он не ответил, выпроводив меня. И я спустился с Верхнего холма в полном унынии.

Дорогой Либерий! Наверное, мы все будем за Чёрным Холмом. Твой друг Лар.

Правильно я уехала! Ушла в горы, убрела в снега… Правда, тут не горы, а так, холмы.

Я у Емелиных. Их фамилия, явно произошедшая от имени героя сказки, печь, будто бы, его же, дают первородное ощущение.

Старик худой, лицо вытянутое, глаза голубоватые, некая пелена которых отделяет его лицо от других. Он зрячий, но погружён в себя. Говорит громко, так как глуховат. Он в кухне на кровати, напротив печи, которая ему недоступна. Он болен, но уравновешен. В войну был артиллеристом, оттуда и глухота. Любимая книга – воспоминания Жукова.

Старуха в горнице. Она не худая, но стройная, с аккуратным лицом и яркими, не видавшими помады губами «бантиком». Наверняка, когда-то красавица.

У неё книга, с виду – музейная, о которой она сообщила мне, как о тайне. На обложке – икона. Библия на церковнославянском. Мы – у стола, накрытого белой скатертью. В окно прямо на книгу – луч, будто ниоткуда (вроде, хмуро на дворе). С видом ученицы церковно-приходской школы Анна Никандровна (её имя) – по складам, но с благоговением. И я делаю попытку; текст обнаруживает немало общего с литературным языком.

Говорю, мол, неверующая, но верят мои друзья.

Как правило, в доме полная тишина. Читаем. Дед – Жукова. Бабушка – Евангелия. Ну, а я – о литературе, у меня нет литературного образования.

В юные года мои квартирные хозяева – пара видная и не бедная. В крытом дворе этого крепкого дома: и коровы, и овцы… Ныне коза да куры, в холодное время они в подполье, в «голбце», как говорят тут; ранним утром подземельный крик петуха.

Огород немалый, когда-то – большой. «Как пустили огородом поезда…», – говорит Анна Никандровна.

Моя комнатка три метра на четыре. Неподалёку станция. Уходят электрички в Сверединск. Бьют железом о железо, будто трамваи на улицах города, уговаривая меня ехать к Татке. Диспетчер на всю округу: «Первый-первый, – на третий путь»…

Неподалёку гора с лысиной на макушке, гранитные надгробья. Кладбище на горе, а пруд внизу (правильно ли это?): там летом ловит щурят наш старик.

В окне дикая Луна. Привет, Луна, – говорю я ей, – тебе миллионы лет, а мне вот-вот тридцать. Мне холодно (в «боковушке» тепло). Недавний разговор: «Надо публиковаться, это необходимо». Но не берут! «Этим убивают вас!» Грабихин вертит в руке очки. Вот так-то, Луна… Наверное, я мёртвая?

Астрономия – пугающая наука. Памятный учебник с тёмной обложкой, утыканной белыми крапинками планет. Карта звёздного неба – аналог пропасти. Пропасть – пропасть – пасть – напасть. Дорогая Луна, прав Терентий Алексеевич Грабихин, член Союза писателей, автор многих книг: я убита.

В моих маленьких романах я говорю о негативе в иносказательной манере. «Где ваши добрые новеллы, Лаура Ноевна?» Он – мой первый и восторженный рецензент моих добрых новелл, которых я более не пишу.

Небо тёмной пропастью-напастью; я под необъятной астрономической картой. Вот где пригодилась бы вера в Бога! Но у меня нет никакого выхода в религию.

Творю новое произведение, которое, как и «Ной», наверняка, не увидит свет.

Глава вторая

Бреду седой дорогой на работу. От домов одинаковыми столбиками отходит дым в небо, где утренняя луна, выцветшая ночью. Я не говорю с ней.

Лошадь в инее у вокзала, на котором часы с московским временем. Команды составительницы поездов:

– Станция Шатунская, пятый – к локомотиву на второй путь!

Дом моего обитания на краю улицы. Пара домов и – необъятный ельник, не пробитый ни дорогой, ни лыжами. Су-гробы. Супротивные гробы. Нормальные гробы под землёй.

Я нервная. Утро с гулом в голове от писания ночью. На моей работе схожу с ума. Мои ответы отлетают от невидимой оболочки вокруг визави. Глупая болтовня. Мне неприятны «добрые отношения». Человек ко мне расположен, а я бы хотела видеть людей в негативе: и у добряков свои лазейки, ходы и закоулки. Но иной прост, как огурец: обтекаем, внутри – глупые семечки. Наверное, люди не виноваты. Это я недовольна собой. Догадываюсь, кому выкладываю жемчуг, но какая-то инерция…

Пример бисера: «Я – такая плохая мать, в Сверединске у меня ребёнок» «Без ребёнка женщина – не женщина». И так далее. Не первый диалог в таком духе с Бякишевой Марией Семафоровной. «Батя мой поменял имя Семён на Семафор. Машинистом был». За эту деталь ей куплена шоколадка в буфете вокзала. Тётка наглая: жена главного. И она тут начальница немаленькая: директор универмага.

Небо голубое. Снега комьями, будто готовые для лепки. Солнце делает снежинки блёстками, но не театрально-грубыми, а виртуальными. Пик зимы, как пик лета. Ранним утром фиолетовые яркие тени. Ночью небо звенит от звёзд. Жить, черпая радость млечным ковшом! Восходить на волшебные горы, спать в мешке на холоде! А потом гнать на лыжах…

Обдумывая «Вильгельма Мейстера»… Продлился сознательный период. Коротко детство, в древние года оно было длинней. Мы ещё малы, но открыты социальным вьюгам. Душа не имеет защиты, и не отведено зим и лет на её формирование. Моя дочь Татьяна, как же я рыдаю о тебе…

Нет никаких талантов, только желание. Наверное, желание – синоним таланта? Не хватает времени. Фотографировать бы книги мозгом.

Письмо

Милая Лаура Ноевна! В вашем письме о «замке», как идёте, но никак не дойдёте. Я читаю «Замок» Франца Кафки на немецком (на русском нет). Вы «перевели» идею этой угрюмой холодной книги. Но у вас радостная нота. Вы немецкий, вроде, не штудирен, а то бы мог дать вам копию. И как думаете, отправить этот самиздатский ксерокс ребятам в Тахту или лучше (для них) этого не делать? Насколько помню: Жора хорошо знает немецкий. Какие книги вам прислать? Ваш до гроба Грабихин. 8 декабря. 1977 год.

Письмо

Дорогая Лара, милая Ларочка! Письмо, отправленное тобой давно, доставлено одновременно с посылкой. Благодарим и за то, и за другое. Мы рады: тебе так вольно в Шатунском! Я теперь не в школе, а опять с Жорочкой на лесопилке, новой, та сгорела. Тут каторга. Но я не могу ладить с директором. И опять на отброске горбыля. Милая Лара, я молюсь о тебе. Жорочка опять болеет. Но не кладут, больница полна. Отправляю рецепт лекарства. Будь здорова. Ждём твоих живительных писем. Роковы: Валера, Жора. Поселение Тахта. 15 декабря. 1977 год.

Утания

4. Принятие в утанисты

Удивились гении, когда автор крайности Тир, которого они снисходительно именуют Тиранчиком, умоляет принять в утанисты его самого и двух его наиболее активных товарищей. Один такой, Кага – совершил крайнюю меру над друзьями короля. Другой, Мола, садовнику отрубил голову (народ в горе). О таких делах говорят как о невероятной крайности. Подобной не было и в королевстве Больших Горестей.

Опять дискуссия: «Вам рано быть утанистами, – вы не умеете думать!» – аргументируют одни. «Они могут поумнеть», – уверяют другие. Главный гений Ут вопрошает: «Вы с нами или против нас?» «С вами!» – не думая, вопят в ответ кандидаты. «Клянитесь, что будете выполнять “Устав Утании”, соблюдая благородство: в думах, в делах и в телах». Тир даёт клятву. С ним клянутся Мола и Кага.

5. Мирное строительство

Главный гений и его люди строят новый мир, лишённый мелких горестей, учат думать мирян. Некоторые уже немного соображают, и это – первый этап на пути к светлому будущему. Те, кто думают, лишены горя. В этом главная цель.

Идёт подновление программ и методик. Выдвигаются новые идеи. Только Тир и Кага с Молой, которые теперь в правительстве, молчат. Эти двое до такой степени не умеют думать, что, перепробовав методики, гении махнули на них рукой: для охраны и так ладно. Вполне вероятно, – прилетит с неба король, увидит, как они тут обошлись с его людьми, и отправит их во дворец (вход со двора). Там – каторга: спят много, спорят и думают. Еды полно, снабжают не умеющие думать, чтобы за них думали руководители. Правда, эту практику (с едой-то) гении упрощают, так как в «Утании» пункт: «Гении должны пахать землю. Землю попашешь, а потом подумаешь…»

Тир, явно, делает успехи. А на деле он не думает, а хитрит. Дурная наследственность от греховной прабабки… Хитрые идеи требуют выхода. Тир в обиде. Не утратив пока одних мелких горестей, наживает другие. От громких ораторств Тоца, Зена, Рука, Кама, Пата и других, бурлит в Тире гнев: «Какие гордецы!» Огромная неприязнь у него к Уту.

Желая быть не менее влиятельным, он в кладовке перед зеркалом копирует главного гения. Нахмурив брови, вопрошает: «Вы с нами или против нас?» Этот принцип (частность программы Ута), он делает главным, не имея понятия о «благородстве в телах, делах и умах».

Утанисты тем временем ликуют: некоторые не умеющие думать продвинулись до учеников, прекратив работу на полях и фермах. Будто гении, размышляют они над новыми пунктами «Утании». На их лицах радость тех, кто думает. Глядя на них, гении не бояться прилётов короля: он будет горд их успехами. Он поймет главное: цена нормальная. Смело глядят утанисты в открытое другим Мирам небо.

6. Глазок

Память Тира под влиянием гениев работает: его греховно-гениальная прабабушка в опоённом виде выдаёт тайну «глазка», слепленного из непристойностей королю Больших Горестей и утопленного с ним его слугами в Гадкой яме. Народ тогда выбирает нового, недавнего короля, который слово дал у этой ямы никогда не идти на крайние меры. Слово своё король держит и мог бы далее работать на благо Мира, не явись этот Ут с утанистами…

У Тира план добыть «глазок» в трупе бывшего короля. С Молой и Кагой они идут к гадкому месту. Ныркий Кага ныряет в нечистоты, крепит на мертвеце верёвку, травимую ему Тиром. Гигант Мола (и он родом из племени Опоённых) выволакивает труп на край ямы. Кага вырывает «глазок» у мёртвого короля Больших Горестей, преподносит эту смердящую штучку Тиру. Тот моментально – её в карман, а труп велит – обратно в жижу.

Ни Кага, ни Мола не имеют понятия о функции «глазка». Тир не открывает им тайну, ведь он не дурак. Но Кага и Мола хохочут: «Теперь ты король Больших Горестей!» Тир в каморке у зеркала: «Вы с нами или против нас?»

Из старых записок

Как много времени уходит на глупое общение (поэт М. и другие)… Они только делают вид, будто главное для них – литература. На деле думают найти «истину в вине», которая открывается наедине с книгами, а не в трёпе. Я не пью и не курю. Ни с кем не буду контактировать.

«Новое поколение… родилось скептиком, идеалы отцов и дедов оказались над ними бессильными… огромное большинство людей подавлено однородностью и скудностью жизненных впечатлений. В этих условиях сознание и воля массы, «толпы», тускнеет, люди становятся терпеливы, покорно послушны, человеческая толпа легко впадает в состояние почти гипнотической пассивности, обнаруживает повышенную склонность к бессознательному подражанию» (Н. К. Михайловский).

Народники – бескорыстные политики. Они в том мире рабов и господ на стороне угнетённых.

«Л.Г.»: «…в нашей литературе последнего десятилетия произведения исторического плана занимают ведущее место…»

Война, война! О мире маловато книг, я имею ввиду крупные работы.

Много времени убивает служба.

Какой милый человек Терентий Алексеевич Грабихин! Свой новый рассказ о том, как хулиганы убивают собаку, верного друга одинокого старика, он читал мне и плакал. Его книги, растиражированные по миру, хранят тепло его слёз. 1974 год.

Письмо

Дорогая моя мамочка! Бабушка и дедушка не сердятся на тебя. Мы с папой были в зоопарке. Звери там грустные. На каникулах меня водил на ёлку дедушка и бабушка тоже. Мы были с папой на ёлке у него в театре. Мы пойдём с папой на лыжах в парк Павлика Морозова. В школе у меня русский – пять, арифметика – четыре. Когда ты приедешь? Твоя дочь Тата.

Из рецензии на роман Лауры Конюшей «Ной – сын Ноя»

Жанр – фантастика. Главный герой (сын Ноя) готов перестроить созданный отцом ковчег. Отец против; говорит: не надо ломать с трудом уцелевшее от наводнения.

Любая тема – объект литературы. Всё дело в способностях автора, в его позиции. В этой не эзоповой басне открытым текстом говорит автор о том, что наше общество – это Ноев ковчег, который надо обновить. Аллегории прямолинейны и поддаются расшифровке. Вот эта, например, «наводнение». Автор имеет в виду Великую Отечественную войну.

Это антисоветское произведение я не вправе рекомендовать для публикации в журнале «Урай-река».

Записка

Лаура! Бандероль на твоё имя: роман оставляю дома, так как он, как видишь, малообещающий, а рецензию отправляю тебе. Владимир. 4 января. 1978 год.

Из письма

Владимир, не вскрывай мою корреспонденцию, и – официальную! И пришли мне моё произведение «Ной – сын Ноя», ибо оно не «малообещающие». Жалею, что отправила тебе такое тёплое письмо! Л..

Первый сон

Палата. Больные у кроватей, как это бывает в школе, когда дети встречают преподавателя у парт. И я, но не как другие, хотя не ощущаю никакой вины. Доктор подходит ко мне: со мной будут творить какое-то насилие. Другие больные рады моему горю… 23 ноября. 1977 год.

…Ну, вот я и могу водить ручкой по бумаге. И такая жажда записывать, какой не было никогда!

А у бабушкиной козы козлята родились. Она их с холода внесла в дом. Они, беленькие, ходят робко, будто тоже переболели гриппом. Один заглядывает ко мне, но бабушка его хватает и уносит: «Лаура Ноевна работает!» Какое уважение ко мне в этом доме: вот тебе и «простой» человек! Духовный уровень этих малограмотных людей куда выше многих с высшими образованиями.

Впервые иду улицей, робко ступая (вроде козлёнка) неокрепшими ногами, и надеюсь: мои романы издадут, родители будут терпимей, муж будет добрей, а Татка… Она вырастит умной. Как правильно я уехала в эти Шатунские снега! Такой мудрый шаг! И начинаю пожинать плоды мудрого решения…

Перед тем как заболеть, я гоняла в командировки, но и об этом думаю с радостью.

Езжу в деревни, как правило, в обществе инструктора райкома, непонятного человечка, а иногда с работниками сельхозуправы, тоже ординарными, да ещё курят.

В путь, как на подвиг, подъём в пять утра. Тащусь главной улицей Шатунского не имени Медведя (водится), а – Ленина Владимира Ильича (тут не был). Дрожу не от холода: обута и одета я нормально.

Сапоги куплены до отъезда с рук (огромная цена – девяносто рублей, выданных на работе уборщицей). Эта обувь – верх сапожного мастерства. Правда, дома огорчилась, наболтав Сереброву, какая тётка (пьяница) их продала, не отходя от гастронома. Он определяет: «Ворованные». И выговаривает: у нашей двери, которая бывает открыта, неплохая обувь. На объявление в газету для владелицы: «Не будь дурой, отдав такие деньги!» Новенькие. Ремешки с пряжками. Я так рада этой обувке, – боязно, вдруг, начну любить и другие вещи трепетной любовью.

Шуба натуральная переделана: модный вариант. Кролик головного убора с длинными ушами. Одета нарядно (реакция шатунцев). Кто-то и одет богаче, но выглядит беднее. Я и в бедном нарядная: дело в непростой сути.

Наш род по отцу от древнерусских бояр. Конюшим был Борис Годунов. Не конюхом, а шталмейстером, царским министром транспорта, ранг принца. Были и другие руководители: стольничий, постельничий… Во время революции мои предки уехали из родного села Годуновка под Киевом. В Сверединске обитают «ковчегом», – эрудиция дедушки Гавриила Романовича. Его спасла именно фамилия, которую руководители воспринимают как вполне пролетарскую. С их мнением дед не только не спорит, а дополняет, мол, его предок не дворянин, а конюх. Назвал сына Ноем. Удивительно, этот Ной, мой отец, не унаследовал от дворян их желание «гореть свободой». Но я отвлеклась от темы…