Текст книги "Банальная жизнь"

Глава седьмая

После новогодних праздников в библиотеке царило непривычное уныние. Сотрудницы, ранее глядящие на меня как на обычного человека, теперь сочувственно вздыхали и прятали глаза, стоило мне появиться на их горизонте. Я старалась вести себя как обычно, но, судя по их озабоченным лицам, получалось это у меня плоховато.

Посреди недели, когда мы с Людой Пирожковой прорабатывали схему диспута для старшеклассников, к нам в кабинет ворвалась Светлана. Я сразу почувствовала недоброе, уж очень агрессивно горели у нее глаза, да и вся поза говорила о непреодолимом желании поругаться. Причем будет замечательно, ежели она этим и ограничится: до меня не раз доходили слухи о ее привычке решать свои проблемы более энергично, то бишь разбивая конкуренткам носы и другие части тела. Да уж, для полного счастья мне только драки и не хватало.

Встав посреди комнаты, посетительница по-хозяйски уперла руки в бока.

Полупрезрительно посмотрев на нежеланную свидетельницу, надменно кивнула ей на дверь:

– А ну-ка, выйди!

Людмила со столь же презрительной физиономией твердо отрезала:

– И не подумаю! Мы тут работаем, между прочим.

Светлана, не ожидавшая отпора, взбеленилась. И заявила мне, не чураясь энергичных народных выражений:

– Ну что ж, я и при ней всё тебе могу высказать, подлая стерва!

Ну что ж, ежели ссоры не избежать, то уж лучше без свидетелей, и я повернулась к сотруднице:

– Люда, поработай пока в читальном зале. А потом обсудим, что получится.

Она с укором на меня посмотрела, но вышла, еще раз с вызывающим презрением взглянув в глаза неуважаемой ею особе. Та тщательно закрыла за ней дверь и подступила ко мне. Я выпрямилась, распрямила плечи и скрестила руки на груди, готовясь к потоку оскорблений. И они последовали.

– Какая ты мерзкая дрянь! Я про тебя много всякого слышала, но чтобы так опорочить ни в чем не повинного человека, это даже для тебя перебор! Если тебя бросил муж, мировой мужик, кстати, я его хорошо знаю…

Тут я понятливо усмехнулась. Моего бывшего мужа познать можно лишь в одном положении, горизонтальном. В нем он вполне хорош, в этом никаких сомнений нет.

– … А потом и Влад, это не значит, что ты меня можешь с грязью смешать! Что ты такое ему про меня наговорила, что он теперь и смотреть на меня не хочет? Заявила небось, что я шлюшка?

Она махала у меня перед носом немаленькими кулаками, а у меня в голове вертелась одна мысль: Влад перестал с ней встречаться? Почему? Я ведь сделала всё, чтобы он забыл, как меня и звали. Нашел кого-нибудь поинтересней или за этим кроется что-то другое?

В разгар ее воплей в комнату размашистым шагом вошла воинственно настроенная Ванда Васильевна. Остановившись напротив Светочки, грозно рявкнула:

– А ну, тихо! Прекрати орать и шуруй-ка отсюда живо, актрисочка, пока взашей не вытолкали!

Светлана хотела было возмутиться, но тут на подмогу Ванде Васильевне подоспел арьергард – взбудораженные Марья Степановна и тетя Галя. Поняв, что против такого отряда она бессильна, Светлана решила отступить, на прощанье выпустив в меня очередную порцию яда:

– А ты не думай, что сможешь снова Владом попользоваться! Он по второму кругу не ходит! Так что тебе никакие подлости не помогут! – и ушла, чувствуя себя невинной страдалицей.

Женщины сердито посмотрели ей вслед и принялись дружно меня утешать. Марья Степановна, в широком черном халате похожая на квадратный ящик, старалась придать своему низкому грубоватому голосу ласковые журчащие интонации, что делало его похожим на голос мультяшного обманщика.

– Не обращайте внимания на эту дурынду, Яна Ивановна! Все знают, что она бессовестная подстилка! И не верьте тому, что она тут наговорила!

Я благодарно успокоила своих доблестных защитниц:

– Да я и не волнуюсь. Спасибо за поддержку, без вас эта агрессорша меня бы точно побила. – И повернулась к монитору, старательно делая вид, что печатаю.

Они на цыпочках вышли, а я откинулась в кресле, положила голову на спинку, и замерла, почувствовав горечь во рту. Боюсь, подобные встряски мне давно не по силам. На щеке что-то защекотало, я провела по ней рукой, ладонь стала мокрой. Решительно встала, вышла в туалет, умылась, дав векам высохнуть, чтобы не проявилась краснота. Зажав сердце в кулак, отправилась в читальный зал, язвительно указав себе, что разнюниться и всласть пострадать я себе позволить не могу, для этого у меня слишком много дел.

Но поработать нам с Людмилой не удалось. Она начала чихать, хвататься за голову, и, наконец, попросила ее отпустить. Я не удивилась. Эпидемия гриппа свалила полпоселка, пришла и наша очередь.

Две недели в библиотеке работать было некому, все грипповали. Но вот эпидемия пошла на спад, и на работе стали потихоньку появляться мои замечательные сотрудницы.

В понедельник я сама приползла на работу красная и несчастная. Тетя Галя, первой встретившая меня у своего рабочего места, несколько испугалась.

– Яна Ивановна! Да у вас грипп! – меня умилил столь профессионально поставленный диагноз, и я согласно кивнула головой. Тетя Галя, в восторге от своей изумительной проницательности, пророчески возвестила: – Вам лежать надо, Яна Ивановна! А то заработаете осложнение, и что тогда?!

Я ожесточенно прохрипела:

– А помру тогда, и все дела! По крайней мере жизнь поспокойнее станет. Никто мешать не будет.

От моего глуповатого софизма тетя Галя озадаченно замолчала, и я смогла пробраться в свой кабинет, спиной чувствуя ее скорбящий взгляд.

Люда Пирожкова, вошедшая ко мне с кучей бумаг, увидев мое сверхрумяное лицо, догадливо пробормотала:

– Яна Ивановна! У вас грипп!

Эх, сколько же у нас доморощенных эскулапов! Сейчас она на личном опыте мне поведает, как нужно лечиться. И тут же услышала:

– Знаете, Яна Ивановна, вам надо в постель лечь. И побольше жидкости пить, чтобы температуру сбить. К тому же вместе с водой из организма токсины выводятся, а это во время гриппа очень актуально.

Я саркастично прохрипела, поскольку горло перехватил противный спазм:

– Огромное спасибо, Люда! Я так и сделаю! Это хорошо, что ты вышла на работу и есть кому принять на себя мои обязанности. Как ты знаешь, в пятницу юбилейный вечер нашего дорогого Абрама Серафимовича, в котором я главный ведущий, он же постановщик и капельмейстер. Но, думаю, тебе всё по плечу, и ты прекрасно меня заменишь.

Испуганная Людмила быстренько попятилась к выходу, лепеча на ходу:

– Да нет, Яна Ивановна, мне это не осилить! Вот с детишками утренник провести или викторину, это я пожалуйста, но юбилей с сотнями приглашенных не смогу, уж извините… – и юркнула в спасительную дверь.

Хорошо, что я на нее и не рассчитывала. Наглоталась таблеток и к пятнице стала чувствовать себя почти сносно.

Вечером наш театральный зал был полон. У меня перед глазами плавал кровавый туман, но от чего, от волнения или болезни, сказать не берусь. Всё шло нормально, если не считать нарастающей боли в груди. Вздохнуть полной грудью я не могла и говорила негромко, благо, что во дворце была установлена хорошая аудиоаппаратура, и каждое слово четко отдавалось в огромном зале. А что негромко, так это еще и лучше, потому как задушевней.

Но вот прозвучали все приветственные речи, желающие подарили подарки и облобызались с именинником. Торжественная часть закончилась, и все плавно перетекли в ресторан. А я прямо со сцены потихоньку ускользнула к себе в библиотеку, понимая, что мне здорово поплохело. Что это уже не грипп, было ясно, но вот что? Неужели какой-нибудь сердечный приступ? Этого ещё не хватало!

Упала на кожаную кушетку в вестибюле и замерла, не в состоянии пошевелиться. Ноги-руки так отяжелели, что я впервые в жизни поняла, что значит выражение «налились свинцовой тяжестью». Казалось, я никогда больше не смогу их поднять. Дышать же от острой боли в боку вообще было невозможно.

Видимо, я потеряла сознание, потому что очнулась от диких тамтамов, гремящих прямо в уши. Немного оклемавшись, сообразила, что кто-то колотит в двери, будто собираясь ее высадить. Воры, что ли? Странные они какие-то, им по должности положено вести себя тихо. Еле встала, с трудом волоча чугунные ноги и хватаясь за жутко холодные стены, добралась до входа и прохрипела:

– Кто там?

Раздался злой голос Влада:

– Открой немедленно, черт подери!

Возражать не было сил, к тому же отсюда всё равно нужно было выбираться, и я с трудом отодвинула обычно легко отворявшийся засов и застыла, ухватившись за неприятно скользкую стену. В помещение немедленно влетел разраженный Влад и следом за ним донельзя разозленная Наталья, его новая пассия, смазливая продавщица из универсама напротив. Она хваталась за борт его пиджака и противно верещала:

– Тебе что, делать больше нечего? Зачем ты сюда поперся?

Голос звучал громко и на редкость вульгарно. Как будто надоевшая жена привычно пилила пытающегося улизнуть в пивной ларек не слишком надежного муженька. И, похоже, у Натальи были на это определенные права.

Влад, не обращая на нее внимания, с тревогой заглянул в мое лицо.

– Что это с тобой? Ты больна?

Возражать не приходилось, и я лишь послушно кивнула головой. Девица, заметив мое красное лицо, предусмотрительно выпустила Владов пиджак и отошла на безопасное расстояние, не переставая, впрочем, громко выражать свое недовольство.

– Тоже мне, благодетель нашелся! Давай пошли обратно, не то я пойду одна!

Последние слова она произнесла совершенно напрасно, в чем тут же убедилась. Влад, доставая из гардероба мое пальто, сквозь зубы процедил:

– Вот и иди, сделай такое одолжение!

Наталья моментально опомнилась и сменила тон с командного на лебезяще-жалостливый:

– Да я без тебя никуда не пойду, сам ведь знаешь! Давай вызовем ей скорую и пойдем на банкет. Нас уже наверняка потеряли!

Влад, не реагируя на эти слова, накинул мне на плечи пальто и поволок к выходу. Подруга заполошно металась вокруг, не зная, как привлечь к себе его внимание. Если бы я чувствовала себя хоть немного полегче, я непременно бы наслаждалась этим столь приятным для сердца зрелищем, избалованная мужским вниманием красотка, терпящая явное фиаско. Но не успел Влад вывести меня на улицу, как во мне проснулось мое неизбывное чувство долга.

Я мрачно прохрипела:

– Я должна закрыть библиотеку и сдать ее под охрану.

Влад чертыхнулся и прорычал:

– Ключ!

Замедленно, как будто нас окружал не свежий морозный воздух, а густой соляной раствор, я сунула руку в карман и с трудом нашарила ключ от входной двери. Влад выхватил его и моментально закрыл дверь. Я горячечно отметила его дружбу с неодушевленными предметами, мне бы этот замок сопротивлялся до последнего. Вытащил из кармана сотовый телефон, набрал номер вневедомственной охраны и спросил номер объекта. С трудом сообразив, чего от меня хотят, я доложила – 1101!

Сдав помещение, Влад подвел меня к своей машине и засунул на переднее сиденье. Но когда Наталья попыталась сесть сзади, сурово прикрикнул:

– Давай иди на банкет! Тем более, что ты без шубы!

Она попыталась напомнить ему, что он тоже без куртки, но он, рявкнув, – наплевать! – завел мотор и бешено рванул с места, обдав подружку мелкой снежной пылью из-под колес.

Мне показалось, что я лечу. Невесомость была удивительно приятна. Она унесла с собой режущую боль в легком и противное сознание собственной беспомощности. Глухо чудились чьи-то незнакомые голоса. К груди прикоснулись кошмарно холодным металлическим предметом, от которого по всему телу пошли зябкие волны.

– Температура высокая очень, может, ее сбить? – голос Влада звучал с нервическими нотками, как у неопытной мамашки. И чего он так психует?

Кто-то ответил:

– Да дело вовсе не в температуре. Похоже, это гнойный плеврит. Надо делать прокол. Сейчас быстренько так обследуем, и в операционную. Но почему она к врачу-то не обратилась?

Влад зло пробормотал:

– Ей на работе помереть хочется, незаменимой! – и добавил пару непечатных выражений.

В полудреме подумалось: обязательно надо ругаться, да еще в моем присутствии? Хотя он вряд ли подозревает, что я слышу каждое его слово. Тут снова что-то болезненное ткнуло под ребро, я вскрикнула и, видимо, вовсе отключилась, потому что следующее смутное воспоминание у меня осталось уже от операционной. Помню, меня совершенно не пугали панические голоса, слишком громко говорившие над моим ухом:

– Сердце! Сердце не выдерживает! Срочно кардиолога!

Чье сердце? Над головой плыл голубоватый фосфорицирующий туман, я радостно шла по светлой дороге в безмятежную даль, и мне совершенно не хотелось возвращаться. Тут кто-то стал крепенько хлопать меня по щекам, твердо приказывая: – Очнитесь, Яна Ивановна! – и мне пришлось с разочарованием разлепить веки. В глаза ударил яркий свет люминесцентной лампы, и я ослеплено зажмурилась.

Голоса возбужденно зашумели.

– Ну, слава Богу! Ну, и напугали же вы нас, Яна Ивановна! А ваш бедный муж чуть с ума не сошел от страха. Ну, да теперь всё хорошо.

И меня повезли по длинным коридорам. По дороге я лениво раздумывала, кого же они имеют в виду под загадочным словом муж? Неужели с вахты внезапно вернулся Михаил и теперь качает права? Меня довезли до симпатичной одноместной палаты, переложили на мягкую удобную койку, укрыли теплым одеялом и предложили как следует поспать. Но спать почему-то совершенно не хотелось, хотя после перенесенного наркоза многие спят как сурки. Мной овладело непонятное возбуждение, непреодолимое беспокойство, и я попыталась сесть, но немедленно была уложена обратно сильной рукой.

– Лежи спокойно! Куда ты опять рвешься? Что такое ты опять должна сделать, что кроме тебя никто сделать не сможет? – И Влад с дрожью в голосе добавил: – Как же ты меня напугала! Я в жизни ничего так не боялся, до сих пор сердце бьется как перфоратор!

Чуть-чуть приоткрыв глаза, я увидела, что он смотрит на меня с недоуменным выражением, не зная, чего от меня ожидать. Что-то сообразив, предложил:

– Может, ты в туалет хочешь? Так скажи, я тебе судно дам, или, если ты стесняешься, то сиделку позову.

Ничего такого мне не хотелось. Похоже, из меня выпарилась вся жидкость. Вот пить я хотела. Это точно. К тому же пересохшие губы растрескались и болезненно ныли. Я прошептала:

– Где моя помада?

Он пораженно посмотрел на меня, видимо решив, что у меня явный бред.

– Зачем тебе помада понадобилась? Меня соблазнять будешь? Так я и так давно тобой соблазненный и покинутый.

Я хмуро на него посмотрела. Вот еще Федор Михайлович Достоевский выискался! Постаралась доступно разъяснить:

– Помада – она жирная. Смягчает кожу. А у меня губы потрескались и болят.

Влад молча встал, взял со стола какую-то баночку, засунул в нее ватную палочку и провел по моим губам. Я ожидала, что вкус будет мерзким, но ничего подобного, пахло приятно, и вкус был ничего. Он пояснил:

– Это персиковое масло. Медсестра сказала, что оно гораздо лучше разных там мазей.

– А попить?

Он сочувственно погладил меня по голове.

– Пока не велено. Когда придет врач. Ты лучше закрой глаза и спи. – И выключил люстру, оставив гореть бра над стоящим рядом креслом.

Устроился в нем, откинув голову на высокую спинку и бессильно положив сильные руки на подлокотники. Длинные кисти безвольно спустились вниз, придавая ему обманчивый облик раскаявшегося грешника. Но я-то прекрасно понимала, что это только видимость, и более ничего.

Закрыв глаза, как велено, я стала размеренно дышать, как и полагается крепко спящему, надеясь, что Влад уйдет. Но он горестно вздохнул, переставил кресло вплотную к моей постели и стал смотреть на меня в упор, всё сильнее и сильнее меня раздражая. Наконец не выдержала и открыла глаза. Заметив, что я не сплю, он горестно потребовал:

– Зачем ты меня прогнала, Яна? Что я такого ужасного сделал? Зачем сошлась со своим мужем-идиотом? Нам так славно было вместе!

Вот это да! Какое иезуитское умение переставить всё с ног на голову!

– Я и не думала тебя прогонять. Ты ушел сам. Я просто хотела немного повременить, разобраться, что тобой движет, действительно ли любовь или примитивная похоть. Я боялась, что похоть, и оказалась права.

Вздрогнув, как от удара, он чуть слышно спросил:

– Почему?

– Ты так легко поменял меня на других, что и комментировать нет смысла.

Он запустил руки во взлохмаченные волосы и с силой дернул, будто решил вырвать изрядный клок.

– Я запутался, просто запутался! Ты спала с Михаилом, мне он сам это сказал, а я…

У меня зашумело в ушах, и в глазах запрыгали симпатичные розовые огоньки. Так я и предполагала! Я постаралась расслабиться, только сейчас поняв, что каждый мускул в моем теле сжался в тугой комок, и тихо произнесла:

– Ни с кем я не спала. Михаилу до вахты негде было жить, и я разрешила ему перекантоваться в комнате мальчишек, и ничего больше. Я, кстати, на всякий случай свою дверь на замок закрывала. А что он тебе наболтал, так он по жизни такой. Соврет, – недорого возьмет.

Он впился взглядом в мое измученное лицо и, вдруг вскинув голову кверху, протяжно застонал.

– Какой же я идиот! – Схватил меня за руку и убито спросил: – Теперь ты меня никогда не простишь?

Мне вдруг захотелось пошутить:

– Нет, конечно! Если я решусь на такую глупость, мне просто не жить. Эта твоя Светлана меня тут же прикончит. Она меня об этом уже по-дружески предупреждала. Да и Наталья этого не стерпит. А если к ним присоединится Любаша…

Он несдержанно заорал:

– Да я им ничего не должен! Я никому, кроме тебя, ничего не предлагал!

В моей бедной голове от его вопля загрохотали отбойные молотки, и я измученно попросила:

– Не кричи, мне и без тебя плохо!

Он охнул и убрал у меня со лба взмокший локон.

– Ты же больна, а я отношения выясняю. Но вся беда в том, что просто не могу сдержаться. Да и когда еще ты будешь так слаба, что станешь честно отвечать на мои вопросы?

Я с укором взглянула на него чуть приоткрытым глазом. Что ж, резон в его рассуждениях есть, но мне-то от этого не легче.

В палату зашел мужчина в зеленом халате. Приятным голосом спросил:

– Как самочувствие?

Мне стало смешно. Ну, какое в моей ситуации может быть самочувствие? Паршивое, естественно. Но врачу сдержанно сообщила:

– Думаю, что в пределах нормы.

Он удовлетворенно улыбнулся.

– Правильно. – Повернувшись к Владу, предложил: – Если хотите, можете идти домой.

Влад отрицательно покачал головой, твердо решив поселиться в моей палате навсегда, но я решительно потребовала:

– Не хотите, а идите! Что за манера, помещать с больными совершенно чужих людей!

Врач с недоумением посмотрел на Влада.

– Так это ваша жена или нет?

Тот сердито взмахнул рукой.

– Ну, мы не расписаны, пока. Но исправим это упущение, как только она поправится. Давно надо было пожениться, насколько легче было бы жить!

Я потрясенно пискнула:

– Пожениться? – и тяжело закашлялась.

Врач, смилостивившись, дал мне питье, и я долго с наслаждением пила. После этой приятной процедуры даже упрямое лицо Влада уже не казалось мне таким докучным, и я довольно миролюбиво попросила:

– Иди домой, право слово! Дай мне отдохнуть! Завтра поговорим!

Обиженно поморщившись, Влад сухо бросил мне: «До завтра», будто это я была повинна во всех его грехах, и вышел вместе с врачом. Я попыталась повернуться на правый бок, но в груди снова болезненно кольнуло. Пощупав больное место, обнаружила тугую повязку. Поерзала, пытаясь принять максимально удобное положение. На спине спать было кошмарно неудобно, но поворачиваться я боялась. Пусть от врача и не поступало никаких указаний, но он явно не предполагал, что я буду вертеться, как поджариваемый уж. И то хорошо, что боль в боку из жгуче – болезненной перетекла в просто неприятную. Небо начало потихоньку светлеть, и я, как летучая мышь, дождавшаяся наконец рассвета, тихо задремала.

Проснулась уже под вечер. Долго сонно хлопала ресницами, прежде чем сообразила, где я. Пошатываясь, сходила в туалет. Тело противно чесалось, но принять душ я не решилась. Протерла кожу намоченным в теплой воде полотенцем, и на этом гигиенические процедуры закончила. Выйдя из ванной комнаты, увидела раздосадованного Влада, тигром метавшегося по палате. Завидев меня, он подскочил и крепко обхватил меня за плечи.

– Зачем ты встала? А если бы упала от слабости?

Интересно, он в нормальном состоянии духа когда-нибудь бывает или нет? Не вытерпела и спросила. Он опомнился и уже довольно спокойно сказал:

– В последнее время редко, ты права. Прости меня, и мое настроение вмиг придет в норму, вот увидишь!

Не желая с ним спорить, я прилегла на постель и притворилась, что сплю. Проснулась уже утром. Хорошо же я умею притворяться…

Осторожно осмотрелась. Влада не было видно. Вспомнила о родителях с детьми. Где здесь может быть телефон? Пожалела, что сотового телефона у меня нет. Хотя прежде у меня особой нужды в нем не возникало.

Встала и медленно вышла в коридор. Слегка пошатывало, но бок больше не болел. Похоже, что шатало от голода, ведь я не ела уже несколько суток. Желудок подтвердил сделанные мной выводы длительным продолжительным урчанием. Медсестра, сидевшая в длинном больничном коридоре, при виде меня заполошно вскочила.

– Вам еще рано вставать! – и попыталась перегородить мне дорогу.

Но я, узрев на ее столе вожделенный телефонный аппарат, всё-таки дотянулась до него и позвонила матери. Выслушав ее нескончаемые охи и ахи, с чувством выполненного долга положила трубку. Медсестра немедля отконвоировала меня обратно. Я жалобно взмолилась:

– Я есть хочу! Я пить хочу!

Видимо, это у меня получилось на редкость потешно, потому что она рассмеялась и пообещала:

– Сейчас принесу!

И убежала с легким цокотом каблучков по крашеному деревянному полу. Вернулась минут через пять с подносом, на котором стояла пачка яблочного сока, куриный бульон и странного вида жидкая каша из нескольких сортов круп. Привередничать я не стала и быстренько съела всё, что дали.

Не зная, чем заняться, встала у окна и стала смотреть на улицу. Подъезжали и уезжали машины, это больных навещали родные и близкие. Одна из них показалась мне знакомой, и я заметалась, не желая видеть Влада и выслушивать его побасенки о вечной любви. К счастью, спасение оказалось ближе, чем я думала. В палату зашел давешний врач, увидел меня в прямостоячем положении, обрадовался и пригласил в перевязочную. Я почти неприличным галопом устремилась за ним, стремясь избежать нежеланной встречи. Может, Влад увидит, что меня нет, и уедет?

Перевязка длилась минут пять и, несмотря на мои нелепые попытки задержаться там подольше путем задавания идиотских вопросов, меня выпроводили, намекнув, что у врачей и без меня полно работы. Я уныло поплелась обратно, мечтая, чтобы в моей палате никого не было.

Зайдя, я первым делом огляделась и неожиданно для себя почувствовала горькое разочарование, обнаружив ее пустой. Да что это такое? Когда закончится это раздвоение?

Присела в кресло, в котором так недавно сидел Влад, и из груди сам по себе вырвался печальный вздох. Нет ничего хуже обманутых ожиданий. А я, что греха таить, ждала его, несмотря на все попытки обмануть саму себя.

Вдруг двери отворились, я с яростно забившимся сердцем встрепенулась, и тут же получила противный удар под дых. Это был всего-навсего Михаил с коробкой дорогих конфет.

– Как ты тут оказался?

Он попытался поцеловать меня, но я увернулась, сердито на него глядя. Он тяжко вздохнул и поздоровался:

– Здравствуй, Яна! Я приехал домой…

Я сухо уточнила:

– Ко мне домой?

Он нахмурился и согласился:

– Ну да, к тебе. Там закрыто. Я давай звонить теще, она мне и сказала, что ты больна. Вот я и здесь.

Мне стало очень тревожно. Если сейчас ко мне вздумает прийти Влад, неприятностей не миновать. Взяв коробку, я негостеприимно посоветовала:

– Навестил больную, выполнил гражданский долг и можешь шагать себе дальше.

Михаил сковано сказал:

– Я думал, что ты за это время помягче станешь. – И добавил, по его мнению, сокрушительный аргумент: – Я тебе деньги привез.

Почувствовав сильное головокружение, я обессиленно откинулась на спинку. Приложила руку ко лбу. Он был прохладным, но влажным от выступившей испарины. Слабость донимала. Не в состоянии спорить и что-то отстаивать, негромко попросила:

– Если ты собираешься детям на учебу деньги отложить, съезди к маме. Детские сберкнижки у нее. Положи и свободен.

Он еще постоял рядом, молча глядя на меня. Я ждала, что он скажет еще что-нибудь банальное, но он попрощался, не делая больше попыток дотронуться до меня, и вышел, осторожно прикрыв дверь.

Перебравшись на кровать, я закуталась в теплое одеяло. Слегка знобило, но после перенесенной тропической жары это было даже приятно. Да, всё познается в сравнении. И как я только не сварилась от высоченной температуры? При скольких градусах начинает сворачиваться белок? Как мне повезло, что Влад, невзирая на истерику подруги, пошел за мной следом и, можно сказать, спас меня от верной гибели. Сама я вряд ли смогла бы вызвать скорую. Нашли бы на следующий день мой остывший труп бедные мои сотрудники.

В палату стремительно вошел Влад, заставив меня испуганно вздрогнуть. И сразу потребовал отчета в недостойном поведении:

– Что здесь делал твой бывший муж?

Я закрыла глаза, не желая участвовать в допросе. Почему он не спросил об этом у Михаила? Ну, расквасили бы друг другу носы, обоим легкое кровопускание пошло бы только на пользу.

Влад немного помолчал, выравнивая дыхание и потирая костяшки правой руки. Несколько успокоившись, скованно произнес:

– Я ему синяк под глазом поставил, чтобы больше не врал. Он мне так жизнь испортил, поганец! Ну, я не вытерпел и врезал.

Видимо, я побледнела еще сильнее, потому что он удрученно воскликнул:

– Прости, ради Бога, но он мне отчаянно неприятен. Как представлю тебя в его объятиях, так кровь кипеть начинает.

Это я вполне понимала. У меня и у самой кровь кипела, только мне и представлять ничего не нужно было, я всё видела своими глазами.

Влад стал выставлять из сумки на стол принесенные продукты. Под конец я села на постели и, обозревая внушительную гору, трепетно спросила:

– Это что, мне одной? Или ты рассчитывал на всех здесь лежащих?

Он вслед за мной оценивающе посмотрел на всё это великолепие. Озадаченно потер шею.

– Да понимаешь, я попросил продавщицу выбрать мне что повкуснее. Вот она и выбрала.

Конечно, какой коммерсант откажется от соблазна спихнуть побольше своего товара. Что ж, остается надеяться, что просроченных продуктов здесь нет.

Влад быстро переложил всё в стоящий в углу комнаты вместительный холодильник и подсел поближе.

– Ну, что ты решила?

Я не поняла.

– Что я должна была решить?

Он посмотрел на меня так, будто он был прокурором, расследующим сложное дело, а я ненадежным свидетелем, нарочно запутывающим следствие.

– Когда ты поправишься, мы поженимся. – Это был уже не вопрос, а утверждение.

Отвечать мне не пришлось, потому что дверь палаты робко приоткрыли, и в проеме показалась вихрастая голова моего младшего сына.

– Можно?

Я с удовольствием разрешила:

– Конечно!

Оттолкнув Сережку, в дверь залетел обеспокоенный Андрей и кинулся ко мне.

– Мама! Как ты себя чувствуешь?

Следом вошли мать с отцом. Влад встал, приветствуя вошедших. Заметив незнакомца, родичи сразу насторожились и принялись его пристально рассматривать. Чтобы прекратить это безобразие, пришлось корректно их представить:

– Познакомьтесь, пожалуйста, это Влад, мы работаем по соседству, а это мои родители и дети.

Мужчины пожали друг другу руки, причем Влад пожал руку даже Сережке, чем вызвал его неудержимый восторг и на всю жизнь завоевал уважение.

Мама принялась суетливо меня расспрашивать, что же случилось, и Влад оказался оттесненным на приличное расстояние. Я надеялась, что он уйдет, но он обратился к детям, безошибочно угадав их слабую струнку.

– Я тут вашей маме столько еды принес, она меня даже заругала. Может, поможете мне и съедите половину?

Сергей, обожающий вкусно и плотно закусить, тут же согласился, а Андрей вопросительно посмотрел на меня. Я кивнула головой.

– Да, конечно, мне это и за неделю не съесть, всё пропадет.

Успокоенные мальчишки тут же открыли холодильник и принялись наперегонки уничтожать принесенные деликатесы. Мне стало немного стыдно за их жадность, но что поделаешь, много из этого они не то что не пробовали, а и видели впервые в жизни.

Влад прочно уселся на стуле, приготовившись переждать визит моих шумных родственников, но тут в его кармане требовательно затренькал телефон. Он недовольным рывком вытащил его и, послушав пару минут, вздохнул и сказал:

– У нас в офисе проблемы. Но я вернусь, как только смогу. Нам надо поговорить! – и вышел, не прощаясь.

Мама внимательно посмотрела ему вслед. Но при отце выспрашивать у меня ничего не стала, и слава Богу. Мой решительный папанька наверняка понял бы всё совершенно неправильно и потребовал у Влада немедленной сатисфакции.

Поговорили о том, о сем. Как обычно, при посещении больных все речи вертелись вокруг одной темы, кто когда чем болел и как долго это продолжалось. Мальчишки, съевшие половину принесенных продуктов, напоминали двух объевшихся котов, которые и рады бы запихнуть в себя что-нибудь еще, но размер желудка не позволяет. Сергей мрачно смотрел на оставшиеся деликатесы и я, чтобы внести покой в его смятенную душу, посоветовала взять их с собой. Парни обрадовались, а мама воспротивилась.

– Это ведь тебе принесли, ты и ешь.

– Мама, есть мне совершенно не хочется, да и больно еще. К тому же скоро прибегут сослуживцы и принесут еще столько же. Неужели я тебе напоминаю юного великана, которому еще расти и расти?

Мама нехотя согласилась, и под напором Сережки, считающего, что всё это изобилие для сохранности надо как можно скорее эвакуировать домой, родители ушли.

Оставшись одна, почувствовала сильную слабость и неприятный гул в голове. Хотелось спать. Легла в кровать, но уснуть мне не удалось. В палату вошли Ванда Васильевна и Люда, обе в белых халатах и синих бахилах, держа в руках по пакету с приношениями.

Решив, что я, как больная, имею полное право не вставать, я слабым голоском поприветствовала их и взмахом руки показала на холодильник, куда следовало выгрузить принесенную снедь. Люда хозяйственно распахнула дверцы и удивилась – он был совершенно пуст.

– Яна Ивановна, вас что, никто ещё не навещал? Вам же есть совершенно нечего.

Признаваться в том, что посетившие меня детишки уволокли с собой то, что не смогли съесть, мне не хотелось, и я сочинила:

– Да я только что доела последний йогурт. После операции что-то есть ужасно хочется.

Люда тотчас же подхватила предложенную тему и вспомнила, как ее мама после удаления аппендикса пополнела на десять килограммов, потому что не могла остановиться и всё ела, ела, ела… Я выслушала этот душераздирающий рассказ с устало прикрытыми веками, всеми силами намекая на то, что их изможденная болезнью начальница отчаянно нуждается в тишине и покое.