Текст книги "Франция. Магический шестиугольник"
Автор книги: Татьяна Щербина
Жанр: Культурология, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Чем большим количеством гектаров grands crus обладает дом, тем дороже его продукция. На втором месте – premiers crus, затем – все остальные. Великое вино (как другие говорят о великих писателях, художниках и полководцах, так в Шампани этот эпитет применяется ко всему, что связано с вином) делается из grands crus, а в Шампани это всего 17 деревень. 44 – premiers crus и 250 – просто crus. Увы, все винодельческие термины просто транскрибируют по-русски, поскольку аналогов им нет. Из гран-крю и только из первого отжима винограда делаются суперэлитные вина, cuvee speciale, второй уровень – миллезимные (с указанием года, производятся они только в самые удачные годы) и основная продукция домов – это ординарные вина. Но неслучайно ординарное шампанское одной марки дороже другой.
Большинство гран-крю сосредоточено в местечке Аи. Оно столь знаменито, что в позапрошлом веке аи было синонимом шампанского и воспевалось поэтами. Великие дома Аи Bollinger и Deutz – семейные, их в Шампани всего четыре (еще Taittinger и Roederer), остальные были проданы другим владельцам. Дётц тоже принадлежит Родереру, но это – соединение двух семей. У Дётц (основан в 1838 г.) объем производства меньше, чем у других, но любое их вино заставляет забыть поговорку «о вкусах не спорят», поскольку в нем нет тонов, которые могли бы раздражать, Дётц выдерживает золотую середину. Интересно, что общаясь с главным виноделом каждого дома (по-французски это называется maitre des caves), обнаруживаешь сходство между человеческим характером и характером вина, которое делается под его руководством. В Болленже директор похож на пожилую знаменитость, дирижера, который продемонстрирует вам свой неугасимый гений и добьется от вас признания, что равных его оркестру нет и быть не может. В доме Рюинар царит благородный дух старой аристократии, в Родерер – крупной буржуазии, заходя в Лоран-Перье, будто попадаешь на важную конференцию, главный винодел Дётц предстает в образе интеллигента, воспитанного человека с хорошим вкусом. Дому Дётц принадлежат и почти все виноградники Cotes-du-Rhone, долины Роны, в том числе лучшее розовое вино Tavel и прославленное красное Chateauneuf du Pape. У Deutz прямо-таки дизайнерские погреба: вдоль кирпичных стен бутылки хитроумно уложены одна на другую тысячами, без всяких ящиков: можно было бы подумать, что это инсталляция кого-то из современных художников. На потолке – плесень, она же пенициллин: это от сырости, это же и лекарство от воспалений, вызываемых сыростью. Ординарные, без года, вина Дётц – классические: по трети каждого сорта винограда, растущего в Шампани. Пино-нуар (красный) дает вину «тело», шардонне (белый) – легкость, а пино-менье (красный) – фруктовый оттенок.
Конек Боленже – то, что шампанское они делают так же, как 100 и 200 лет назад. Дубовые бочки, всё вручную, пробки из целикового пробкового дерева (многие для ординарных вин используют прессованную крошку пробкового дерева), «это не промышленность, а садоводство», – говорят они. И считают, что получить виноград высшего качества можно, только если выращивать его самим. 2/3 их вина – из собственного винограда, другим приходится докупать больше половины. Все их вина – из первого отжима винограда, второй и третий они продают другим производителям. Для меня было новостью, что виноградный пресс выжимает не все до капельки, как соковыжималка, а с силой, равной тому, как если раздавить виноградину между пальцами. Не знала я и того, что сок всякого винограда – белый, розовое шампанское, самое дорогое, получается из соединения либо с красным вином, либо со шкурками черного винограда. Первые шампанские вина были розовыми: тогда еще не умели отделять сок от шкурок.
Дом Боленже называет себя живым музеем. Выпускают они не больше двух миллионов бутылок в год и являются поставщиками королевы Елизаветы Второй. Празднование 300-летия Петербурга отмечалось этим же шампанским. Не надо думать, что оно – самое лучшее, потому что «самого» не существует, из дюжины великих каждый выбирает на свой вкус. Боленже гордится тем, что делает вино из пино-нуар (мы, – говорит, – бургундцы, любим пино-нуар), а Тэттенже, наоборот, – что из шардонне. Шампанское из шардонне – легкое, из пино-нуар – тяжелое, кому что нравится. Три шампанских сорта используют в разных пропорциях, некоторые вина делаются только из одного сорта. Те, что на 100 % из шардонне, называются Blanc de Blancs.
Тэттенже – красивый дом, и свои бутылки тоже решил сделать красивыми, заказывая известным художникам мира картины-бутылки.
«Мы не участвуем на бирже, мы не должны банкам, так что мы сосредоточены только на качестве», – говорят у Боленже. А Тэттенже котируется на бирже, и качество его ничуть от этого не страдает. Эти два дома – противоположности. Если Боленже называют себя «динозаврами» и с остервенением утверждают, что «есть Боленже, остальное – просто шампанское», то есть готовы напасть, чтоб отразить гипотетическую атаку, отстаивают XIX век в XXI (дом основан в 1829 г.), то дом Тэттенже, будучи на век моложе, чувствует себя комфортно и вальяжно. У Клода Тэттенже за плечами нет долгой истории, но он ее купил: и меловые карьеры, и знаменитые особняки, и никейское аббатство с его винными традициями, которые Тэттенже продолжает с любовью и тщанием. Главное, что все, купленное он сумел сделать своим, и про все что купил, написал по целой книге, как бы прожив эту историю изнутри. Тэттенже – красивый дом, и свои бутылки тоже решил сделать красивыми, заказывая известным художникам мира картины-бутылки. Тэттенже – эстеты, такой же характер и у их вин. Младший Тэттенже, обаятельный и чрезвычайно куртуазный, похож на молодого Наполеона. «Есть вина для охотников и воинов, – говорит он. – Наше вино – для тех, кто любит женщин, и для самих женщин». А принадлежащее Тэттенже Никейское аббатство, где вино делали с начала XVIII века, посещал Петр Первый в 1717 году и пил шампанское, над производством которого монахи тогда только экспериментировали.
ФилоксераКак всякий универсум с историей, Шампань пережила Катастрофу. Катастрофа называлась филоксера: это тля, которая сожрала почти все виноградники Франции. Именно тогда и возник абсент, страна начала спиваться, пока абсент не запретили. Тут подросли новые лозы, и вино вернулось во французскую жизнь. До филоксеры каждый растил виноград и делал вино как заблагорассудится. Беда заставила принимать меры. Именно тогда и возникла appellation d’origine controlee (AOC), правила для виноделов, и сажать виноградники стали везде одинаково, на определенном расстоянии, стройными рядами, у края каждого – розовый куст. Роза – индикатор: если что плохое случится, то с ней – с первой. Сегодня невозможно себе представить, как бы мы разбирались в тысячах марках вин без AOC.
Виноградники растут лишь между 40-й и 49-й параллелью, как к югу, так и к северу. На 50-й параллели виноград уже не вызревает. Шампань – 49-я параллель, «последний шанс».
В Шампань филоксера пришла в 1890 году. Боленже, оставивший полгектара виноградников посаженными беспорядочно, как встарь, хвастается: «Наши виноградники филоксера не тронула, потому что у нас спецпропуск от Бога». Эти пол-гектара даже не похожи на нынешнее представление о виноградниках, этакий спонтанно разбитый садик. Чтоб восстановить популяцию, все (кроме Боленже) привили американскую лозу, и за 15 лет всё восстановилось. Но тут грянула Первая мировая война, и снова пришлось спасать самое дорогое, объединяться в ассоциацию, вводить AOC на 35 тысяч гектар шампанского винограда. Сегодня непонятно, как бы существовали шампанисты без Комитета Шампанских вин – винного правительства, которое следит за исполнением правил, соблюдением антимонопольного законодательства, защищает AOC «Шампанское» по всему миру, даже духи «Champagne», выпущенные Ив Сен-Лораном, пришлось запретить. Единственными неподсудными оказались, как водится, американцы. Они отказались переименовывать свое «Калифорнийское шампанское», и даже запустили рекламу: «Настоящее калифорнийское шампанское, остерегайтесь французских подделок». С русскими пока договорились, что слово «шампанское» может писаться только кириллицей.
Терруар – это и рельеф, и состав почвы, и ветры, и температуры, и вся экологическая среда.
В 1909 году, когда рынок в сегодняшнем понимании еще только начал формироваться, в Шампани возникла первая реклама – один винодел построил на высоком холме маяк (маяк – сооружение высокое, отовсюду видно, можно подумать, что на том холме внезапно море раскинулось), и открыл внизу ресторан, с танцами и театральными представлениями. Реклама сработала: туда стали съезжаться толпы людей, винодел уже не знал, как отбиться от тысяч клиентов, но Первая мировая война рекламный процесс остановила. Теперь маяк и дом винодела стали Музеем вина. Естественно, шампанского. И никаких толп, редкие туристы туда заглядывают.
Великие первооткрывателиСамый старинный шампанский дом – Ruinard. Он основан в 1729 году. Когда Шампань была еще суконным краем и беднела, поскольку спрос на сукно падал, монах из парижского аббатства Сен-Жермен-де-Пре Дом Рюинар посоветовал своему брату-суконщику, живущему в Шампани, заняться вином. У брата, Николя Рюинара, был небольшой виноградник, вино он делал всегда, и оно было таким же плохим, как все вина региона. Но в это время монах из Шампани Дом Периньон экспериментирует над вином и изобретает шампанское: и само игристое вино, и пробку, и бутылку (раньше вино хранили только в бочках). Дом Периньон и Дом Рюинар – друзья, брат монаха Рюинара Николя открывает производство шампанского первым. А господин Моэт, тоже друг Дома Периньона, открывает свой дом шампанского в 1743 году. Moet&Chandon – самый крупный производитель шампанского, на втором месте, с большим отрывом идет Вдова Клико, дальше с таким же отрывом – остальные. Рюинар сегодня тоже принадлежит Моэту, как и само аббатство Дома Периньона. «Дом Периньон» – самое дорогое шампанское дома Моэт и Шандон и самое знаменитое в мире. Над ним колдует отдельный энолог.
Шампань – край неблагодатный, что близко сердцу каждого русского. 200 дней в году идут дожди, среднегодовая температура – 10,5 градусов, погода неустойчивая.
Мировому распространению шампанского послужили две страны: Россия и Англия. Шампанское Рюинар стало обязательным напитком российской знати еще со времен Екатерины Второй, а Моэт был атрибутом королей Франции, включая Наполеона, личного друга одного из потомков Моэта. Так что Шампань стала королевским местом сначала из-за коронационного собора, затем из-за королевского напитка. Дом «Рюинар» принадлежит «Моэту и Шандону», точнее, корпорации LVMH, в которую входят Луи Вюиттон, Моэт, Хенесси и другие марки люкс.
Первооткрывательство в шампанских винах продолжилось: вдова Клико придумала, как сделать, чтобы шампанское не было мутным из-за осадка, получающегося при ферментации. Она велела продырявить столы, чтобы туда входили бутылки вниз горлышком, и осадок скапливался бы внизу. Тогда, пусть и с потерей части напитка, его можно было извлечь. Сейчас горлышко замораживают, потом бутылку открывают, и осадок в виде ледышки сам выскакивает наружу.
Боленже гордится тем, что делает вино из пино-нуар (мы, – говорит – бургундцы, любим пино-нуар), а Тэттенже, наоборот, – что из шардонне. Шампанское из шардонне – легкое, из пино-нуар – тяжелое, кому что нравится.
Госпожа Поммери (дом Pommery) тоже внесла значительный вклад. До нее шампанское было сладким, поскольку вина Шампани природно кислые из-за недостатка солнца и тепла, и в них добавляли много сахара. Госпожа Поммери первой стала делать шампанское брют, в 1874 году. Есть такая специальная процедура, она называется малолактической ферментацией, превращением винной кислоты в «некислую» молочную, она-то и позволяет шампанским винам брют не кислить. Лоран-Перье и вовсе стал выпускать ультрабрют, учитывая, что сегодня все стараются избегать сахара. Это своего рода диетическое шампанское. А перед особняком Лоран-Перье фонтан с надписью, высеченной в камне: «Никогда не пейте воды». В смысле что пить надо только шампанское.
Была разработана AOC, правила для виноделов, и сажать виноградники стали везде одинаково, стройными рядами, у края каждого – розовый куст. Роза – индикатор: если что плохое случится, то с ней – с первой.
Есть в Шампани дом, который трудно сравнивать с другими, – Nicolas Feuillate. Марка возникла всего двадцать лет назад, и довольно быстро оказалась на рынке в ряду с великими. Господин Николя Фейятт всю жизнь прожил в Америке, торговал кофе, стал миллионером, а на пенсии решил вернуться на родину, в Шампань. У его отца было 12 гектаров виноградников (объем самых мелких производителей), которые Николя получил в наследство. Невероятной дерзостью было открыть новый шампанский дом при том, что рынок давно устоялся, и новому производителю, казалось бы, в нем места быть не может. Фейятт «пошел другим путем». «Первый человек, который дотрагивается до бутылки, – это покупатель», – с гордостью говорят в этом доме. Полная автоматизация, когда попадаешь сюда, кажется, что попал на завод. «У нас тут никаких вдов не завалялось», – говорят у Фейятт, намекая на вдову Клико и гордясь тем, что заменили историю суперсовременной технологией. Вино здесь делают из готовых виноматериалов, которые доставляют гигантские стальные цистерны, в таких же происходит и весь процесс изготовления. В каком-то смысле Фейятт – это Икея или Макдональдс в сфере шампанского. И спрос на него оказался не меньший. Своими клиентами они считают молодое поколение: «Сын не хочет пить «Дом Периньон», который пьет его отец, он хочет быть самостоятельным, хочет отличаться от предков».
Шампань пережила Катастрофу. Катастрофа называлась филоксера: это тля, которая сожрала почти все виноградники Франции. Именно тогда и возник абсент, страна начала спиваться, пока абсент не запретили.
В доме Фейятт вывешены десятки дипломов о вручении им золотых и серебряных медалей. Непосвященный может подумать, что это и есть самый-самый дом, раз он выиграл столько международных конкурсов. Все проще. «Великие» вообще игнорируют эти конкурсы, а те, кто представляет на них свою продукцию (как Лоран-Перье), всегда получают золотые медали, количество их не ограниченно. Это минимум, который получает каждый уважающий себя шампанский дом. Просто другим не приходит в голову дипломы эти выставлять и даже упоминать о них. Агрессивный, типично американский маркетинг дома Фейятт создал репутацию «модной» марки. В сторону молодежи повернулся в последние годы и дом Поммери, выпуская шампанское «POP» (как поп-музыка) в синих бутылках, в том числе 200-граммовых. Это чтобы на дискотеке молодой человек взял себе вместо пива бутылочку Поп, соломинку и выпил бы ее за вечер. Но качество Поммери – высшей пробы во всех их винах, и технология соблюдается неукоснительно.
Великие и РоссияКогда входишь в дом Родерер (а «дома» – это особняки, дворцы, замки, в одном – производство, погреба, во втором и третьем – приемы, в четвертом живут хозяева), первое, что видишь в просторном вестибюле, – огромный бюст Александра Второго. Российский император здесь – главный герой, потому что именно он изобрел самое знаменитое шампанское Родерера – «Кристалл». После нескольких покушений Александр Николаевич ждал подвоха отовсюду и попросил своего поставщика шампанских вин, Родерера, сделать прозрачную бутылку, чтоб было видно, что в нее налито, с плоским дном, чтоб к выемке донышка не могла быть прилеплена какая-нибудь взрывчатка. Задача практически невыполнимая, поскольку шампанское не переносит света (оттого и бутылки темные), а вогнутым дно делается для того, чтобы бутылка не лопнула в процессе брожения вина. Родерер нашел способ, как сделать прозрачное стекло, чтобы оно не пропускало инфракрасные лучи. Придумал и плоское донце: оно должно быть очень толстым. Александру Второму делали бутылки из хрусталя (отсюда и название «Кристалл» – хрусталь по-французски), остальным – из специального стекла.
Мадам де Помпадур говорила, что шампанское – единственный напиток, после которого наутро на лице не остается следов возлияния.
Нынешний владелец дома Родерер, господин Жан-Клод Рузо – человек-оркестр, привязанный не только к земле, как все шампенуазцы, но еще к воздуху и морским глубинам. Он пилот и подводник, и прославился тем, что в 1995 году достал со дна морского сокровища, которые утонули вместе с перевозившим их кораблем «Маджента» в 1875 году.
«У нас тут никаких вдов не завалялось», – говорят у Фейятт, намекая на вдову Клико и гордясь тем, что заменили историю суперсовременной технологией.
Дом «Моэт и Шандон» посещал Александр I, они с Наполеоном любили одно и то же шампанское, а когда русская армия победитилей уходила из Франции в 1915 году, казаки ворвались в дом Моэта и стали грабить погреба. Сотрудники воззвали к хозяину: «Что делать, они все уносят!». «Ничего не делать», – ответил господин Моэт, – они заплатят позже». Он решил воспринять грабеж как рекламную акцию: каждая бутылка его шампанского, которая попадет в Россию, принесет ему тысячи новых заказчиков. Так и произошло. Моэт вырвался вперед, смог купить большее, чем у всех, количество виноградников, и у него давно уже нет конкурентов. Дом Моэт посетил даже Хрущев, несмотря на то, что «буржуазный напиток» был категорически изгнан из советской жизни и заменен «советским шампанским». Для Хрущева повесили лозунг по-русски, зная о пристрастии советских руководителей к наглядной агитации: «Шампанское – верный спутник всех торжеств».
И все же самое громкое имя в России у «Вдовы Клико». Возможно, потому, что она первой оказалась на российском рынке, или потому, что это шампанское воспевал Пушкин, или в силу невероятной по тем временам истории: оставшись вдовой в 28 лет, госпожа Клико возглавила шампанский дом своего покойного мужа. Она повела дела столь успешно, что ее шампанское стали подделывать. В 1821 году она написала в русской прессе, что ее бутылки с ярко-желтой этикеткой (тогда этикетки у всех были черно-белыми) фальсифицируют, и ввела в качестве защиты штемпель на пробке. В 1825 году подделки «Клико» приобрели такой размах, что пришлось издать закон, и один француз был осужден по нему: ему выжгли на лбу слово «фальсификатор».
Возглавив дом, госпожа Клико (урожденная Ponsardin, потому вино и называется Veuve Clic-quot Ponsardin) решила, что первая ее задача – наладить экспорт. Она сделала ставку на Россию, и в 1814 году тайно отправила в Россию двумя кораблями гигантскую по тем временам партию бутылок (казаки, как мы помним, повезли Моэт только в 1815 году). Тайно – чтоб оказаться первой на рынке. Разумеется, первым был Рюинар, поскольку и дом старше, его шампанское впервые заказал в России фельдмаршал Репнин в 1765 году. Но кто пьет шампанское? Цари и придворные. Клико заказывала и Екатерина II (квитанция хранится в доме по сей день), но о «массовых» поставках никто не помышлял. Вдова решилась именно на такой шаг: 10.550 бутылок на одном корабле и 12.780 на другом. Через некоторое время она уже не могла удовлетворить спрос. Именно из-за той первой поставки морем Клико взяла якорь как символ дома. «Вдова Клико» была любимым шампанским Николая Второго и Людовика XVI.
Теперь, когда шампанское снова в России, оно представлено всеми лучшими марками. Каждый решит, какую историю он возьмет себе в союзники, чтоб загадать желание на Новый год.
2004
Остров Реюньон
Тропики завораживают бледных горожан, истощенных борьбой с неудобоваримым климатом и бензиновым воздухом
Реюньон хоть и заморский департамент Франции, но он страшно одинок в бескрайнем и кишащим акулами Индийском океане. В двухстах километрах – сосед Маврикий, в восьмистах – Мадагаскар, и больше никого и нигде. До ближайшего континента, до юга Африки, лететь целых 4 часа! Я бы не могла здесь жить, я все время думала бы о том, как призрачна, ненадежна, микроскопична суша, выдвинувшаяся вдруг из океана.
Три миллиона лет назад в океанское дно постучали снизу. Это было то, что мы прозвали вулканом. Это была раскаленная лава из самого ядра Земли, которая почему-то выскочила за пределы своего обитания. Она протаранила толщу воды так, будто гравитация на нее не распространялась, и, охладившись от воды и воздуха, мгновенно окаменела, осев над водой в виде пирамидки. Из ее рта, правда, шел дым, по ее каменному телу стекала лава, наваривая на воде твердь, так и образовалась первая половина острова Реюньон с головой в виде горы Питон Снегов (Piton des Neiges) и тремя цирками на пути от вершины к побережью. Питон по-креольски – не змея, а пик, снега же, которых на Реюньоне сроду не видели, – просто романтическое прозвание облаков, которыми всегда окутан трехтысячеметровый Питон. Аномалии последних лет не миновали Реюньон, в прошлом году снег таки выпал, лежал четыре дня, изумляя население, но в том и суть глобализации, чтоб каждый смог увидеть всё. Не росли в Москве тропические растения, а теперь – сколько хочешь: у меня вон дома целый тропический сад.
Реюньон – как раз такое образование, где глобализация проходила обкатку в течение нескольких веков. Делалось это ненарочно, просто непонятно было, как жить на вулкане, а жить хотелось, так и прививали там растения, животных, птиц, разные народы – одни принялись, другие не вынесли, третьи, смешавшись, образовали невиданные доселе породы. Например, маргуйа. Казалось бы, просто ящерка. Ан нет, это ящерка особая, реюньонская, живет только в домах и ест комаров. Потому на вечно влажном востоке острова комаров нет. Тут и с ветрами дело обстоит странно. Ветер дует только с востока, больше ниоткуда. Дожди, которые он с собой приводит, сразу на востоке и выпадают. Там влажность в десять раз выше западной. Подсушивает восток действующий вулкан, Питон Жерла.
Для живого он не опасен – не курится, – но из жерла регулярно вытекает раскаленная кровь Земли, остывая, она прирезает острову окружностью 208 кв. км чуток суши. Запекшаяся земная кровь – это пемза, черная, темно-серая, пористая, но загадочным образом она опушается землицей, окаймляется зеленью, из которой вычленяются хамелеоны и начинают ползать. Только движение выдает в хамелеоне его отдельность от занятой им ветки, здесь этого зверька прозвали Спящим (L’Endormi), поскольку шевелится он редко, боится быть съеденным. Я встретила двух хамелеонов, передвигаются они со сверхзвуковой скоростью, то есть бесшумно, как и маргуйа, и оба являются символами острова. Что неудивительно: экологически несознательные, а главное, голодные, реюньонцы ухитрились съесть всю живность, которую сумели поймать. На острове только эти шустрые мини-ящеры и остались, хотя повсюду нарисована птица додо (ее громким, как считается, именем названо местное пиво), рисуют и цветастых попугаев (какие ж тропики без ярких птиц), но всех их давно съели и перьями не подавились. Да здесь даже иглами не давятся: с ноября по апрель на острове открыт сезон охоты на ежей.
Такая лагуна на всем побережье одна, поскольку на значительном расстоянии от берега вытянулся коралловый риф, который светится в полной тьме длинной белой полосой. Об этот риф разбиваются самые гигантские волны.
Снежный Питон и устремившийся за ним из недр Питон Жерла, проскользнувший в уже проделанную дырочку в ядре, поначалу были двумя отдельными островками, но позже соединились лавой – навеки, в горе и в радости, став единой сушей. Арабы приплыли в XII веке (это была эпоха их расцвета, наш средневековый «провал»), осмотрели вулканический остров, но не придумали, что с ним делать. Португальцы, главные мореплаватели и открыватели земель, пришвартовались в XVI веке и подумали, что каменюка может служить местом отдыха на длинном пути в Индию. Это был мореплаватель Педро Маскаренас, который слегка, для привалов, обустроил остров. Благодарность реюньонцев ему по сей день огромна: его именем названы улицы, отели, рестораны и Ботанический сад.
Если ревматизм – надо прикладывать пачули, а вот большие желтые цветы в форме колокольцев, датура, сушат и курят – от кашля и простуды. Заодно они галлюциногены, что по здешним представлениям, входит в понятие лекарственных трав.
В XVII веке на остров-вулкан пожаловали французы и, обнаружив некоторые удобства, оставленные португальцами, порадовавшись теплому и солнечному климату, решили там навеки поселиться. Их было 12 человек, среди них – г-н Hoareau (Оаро). Я беседую с его потомком, Лораном Оаро, казалось бы, француз, белый (за 350 лет его предки колонизаторы не смешались ни с мальгашами, ни с индийцами, ни с китайцами) – на самом деле, креол. На Реюньоне все креолы. Никто, кажется, даже не различает цвета кожи и не понимает, что такое национальность. Реклама United Colors of Benetton – это проза жизни Реюньона. Лоран, как и все, говорит по-креольски – это домашний язык, для общения между собой, государственный язык, естественно, французский. Креольский не учат в школе, лишь недавно был сделан словарь креольского языка, на нем уже написано пару книг, но традиционно это язык устный.
Франция называется на острове исключительно метрополией, и отношение к ней на протяжении трех веков реюньонской обитаемости менялось не раз. Первые колонизаторы прозвали остров Бурбон, по имени правящей французской династии. В 1664 году Людовик Четырнадцатый решил, что для успешной конкуренции с другими европейскими монархиями надо создать транснациональную компанию. В смысле, компанию французскую, но действующую по всему миру. Так была создана Вест-индская Компания (La Compagnie des Indes Orientales), и роль острова Бурбон быстро определилась: там стали выращивать кофе. Где кофе – там и рабы. Поразительно, но золотой век острова – это век кофе, хотя он же и век рабства. Именно в этот период здесь росли промышленность и достаток, остров обеспечивал себя сам. Все бы хорошо, но не хватало трех вещей: свободы, равенства и братства. Потому с побережья, где и сегодня живут зажиточные реюньонцы, мадагаскарские рабы убегали в горы, чтобы быть свободными.
Рассказывают, что рабы из континентальной Африки покорялись судьбе, а мальгаши поднимали восстания. К ним присоединялись белые, их называли «маленькие белые», до сих пор их потомки называют себя потомками маленьких белых. Это младшие дети в семьях колонизаторов. Французские законы того времени лишали младших детей наследства (может, детей рождалось слишком много и на всех не хватало?), и они тоже уходили в горы. Именно там и выковалась креольская нация – язык, музыка малойя (местный блюз, когда Лоран слышит ее, у него загораются глаза), креольская кухня. Кухня проста: чечевица, сладкая картошка батат и шушу. Шушу – волшебный плод. Учитывая, что сегодня на острове 37 % безработицы, половина населения живет за чертой бедности, а выживает остров, кормящийся туризмом и отчасти сахарным тростником, только благодаря европейским дотациям, шушу поистине спасителен. У него едят корень, траву и плод, на первое, второе и третье, из него плетут шляпы и корзины, он зелененький и в пупырышках, и растет без капризов.
После съеденных диких животных пришлось заводить креолам домашних, но удивительное дело, что гастрономические рестораны и мясо, и рыбу импортируют из метрополии. Считается, что островные рылом не вышли. А гастрономические рестораны готовят, конечно, французскую кухню, но, как они выражаются, с креольским акцентом. Рис вместо картошки, соус карри и кокосовый вместо французских сливочных и горчичных.
Просто непонятно было, как жить на вулкане, а жить хотелось, так и прививали там растения, животных, птиц, разные народы – одни принялись, другие не вынесли, третьи, смешавшись, образовали невиданные доселе породы.
Седерик, водитель, возивший меня ежедневно по горам, возможно, и не отказался бы стать рабом. Во всяком случае, всю дорогу жаловался он именно на свободу. Хозяин платит мало, не нравится – уходи, конкуренция большая. Платить меньше французского МРОТа в 1140 евро здесь не имеют права, но эта минимальная оплата оказывается и максимальной. А на острове почти всё – импорт, втридорога, а налоги все равно плати, так не проще ль получать пособие, какое положено любому неработающему гражданину Франции, и халтурить за черный нал? Седерику не деньги нужны, чтоб с них самому платить налоги и страховки, ему нужна крыша над головой, еда, одежда, и чтоб все это было гарантированно и пожизненно. Судя по всему, именно таким и было рабство на о. Бурбон. Всё дают, разве что никакой свободы передвижения, так куда и передвигаться из отрезанной от мира кляксы на воде?
Свободу вероисповедания тоже колонизаторы притеснили: мадагаскарские рабы были анимистами, то есть раз в год у них был настоящий, не игрушечный Хэллоуин: они вынимали кости своих предков из гробов, мыли их, совершали над ними какие-то обряды и захоранивали обратно. Французы запретили анимизм, и вот результат: 75 % реюньонцев – католики. Остальные – китайцы-буддисты, индусы-тамилы и индусы-мусульмане – «арабы», как их здесь называют, «ислам» и «араб» здесь синонимы. Но индийцы и китайцы пришли на остров уже после отмены рабства, как наемные работники, влившись в свободу, равенство и братство, олицетворенную на острове тростником. Кончилось рабство (оно было отменено здесь 20 декабря 1848 года) – кончился и кофе.
Кофейная миссия была исполнена: первое кафе в Париже открыли в 1672 году, благодаря бурбонскому кофе, а в 1716 году кафе стало уже 300. Процесс пошел. На Бурбоне же стали выкашивать землю под сахарный тростник, решили, что пора кофе подсластить. И как раз в XIX веке получившие свободу рабы начинают себя чувствовать угнетенными и обиженными. «Сахар белых, нищета черных» становится лозунгом работников огромного сахарного завода, теперь превращенного в музей. Метрополия – душитель и угнетатель. Остров уже переименован в Бонапарт, именно Наполеон и восстанавливает здесь отмененное было после французской революции рабство, а потом и вовсе дарит остров англичанам, надоели ему бунтари, а главное, откуда ни возьмись, появились лярвы и пожрали весь тростник.
Англичане недолго владели островом. «Возвращаем, – сказали они Франции, – ваш вулкан с циклопическими волнами внизу, а к циркам карабкайтесь сами». Именно это и делала я в течение всей реюньонской недели. Каждый день Седерик поднимал меня по серпантину в своем микроавтобусе на высоту порядка полутора тысяч метров, у меня закладывало уши, сдавливало голову, температура оказывалась на 10 градусов ниже, чем на побережье (каждые 150 метров – минус один градус, объяснили мне простую горную арифметику), но так было надо. Цирки, то есть плато в кольце гор, образованные лавой, – вещь уникальная, и их надо было посетить. Я наотрез отказалась от предложенных мне горных развлечений: парапланинга, каньонинга, тобоганинга и скалолазанья, и даже рассказы о том, что из цирка Салази в цирк Мафат, доступный либо на вертолете, либо пешком, каждый день почтальон проходит по отвесным скалам 33 км, не убедили меня в том, что от жизни надо брать всё.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
