Текст книги "Рыцарские сны"

Глава 26

Сашка лежала, не раздеваясь, на диванчике в своей, бывшей бабушкиной, комнате.

Бабушкина икона Богоматери с младенцем, стоявшая в углу на полке, смотрела на Сашку. Сашка тоже смотрела на лик Богородицы.

Не более того.

– Саша, что с тобой? – мать заглядывает в комнату уже десятый раз.

– Ничего.

– Ты не заболела? Вот не хочешь тепло одеваться, а уже начинается грипп, – попыталась воззвать к Сашке мать.

У Сашки не было сил отвечать.

– Я не знаю. Ну, грипп так грипп. Первый раз, что ли?

– Дать градусник? – словно бы попросила мать.

– Дай.

«Пусть даст градусник, только перестанет спрашивать…»

Хоть Сашка и выплакалась на улице, но мама не могла не заметить, что с дочерью что-то не так.

А с дочерью и вправду было многое… не так.

Во-первых, ее не любили. Тому, в кого она влюбилась, не было дела до нее. Он ничего не ответил на ее признание. Не поддержал ее, не вышел за ней. Это вдруг стало ей понятно. «А ты, девочка, больше ничего себе не напридумывала?» – вспомнила Сашка слова Андрея.

Нет, ничего…

А ведь до этого она отказывалась признать, что безразлична Андрею. Глупая, глупая дурочка. Дура! Дура!

Андре-ей…

Без-раз-лич-на.

Как будто кто-то вырвал кусок сердца.

Во-вторых, она обманута. Вместо рыцарей в белых плащах с красными крестами ей подсунули непонятно кого, в черных плащах с непонятными символами. Перевернутые звезды и козлы вместо красных крестов на белых плащах.

В-третьих, ее выгнали из секции, в которой, как Сашке казалось, обмана не было. И которая ей, вообще-то, очень даже нравилась. В которой она стала физически сильнее. Она фехтовала там на мечах! Она сама… она сама становилась рыцарем, хоть немного, но рыцарем! И с рыцарством ее обманули…

И в-четвертых… Она теперь не знала, что делать. Брат Артур (хоть он совсем даже ей не брат) задал ей сложную задачу. На двадцать тысяч долларов. И на ее совесть.

И все-таки… пусть она десять раз обманута. Пусть ее не любят, но ведь она продолжает любить!

«Брат Андрэ, я люблю тебя! Даже если ты не любишь меня, это не значит, что тебя не надо спасать! Надо! Ты будешь свободен от них, и ты поймешь… Ты поймешь, что на свете есть человек, готовый для тебя на все!»

А вдруг… Вдруг она зажжет сердце брата Андрэ своей любовью? Он не любит, потому что не понимает… А поймет – и полюбит…

Ах, как хотелось Сашке в это верить!

И она верила.

Потом – не верила. Видела перед собой его глаза с налетом презрения, слышала его голос с нотками насмешки.

О, если бы не видеть этого, не слышать никогда! Если бы можно было совсем спрятать голову в песок, как страус!

– А-а-а!..

Казалось, Богородица, изображенная на иконе в углу комнаты, продолжала смотреть на Сашку. И Сашка запальчиво обратилась к ней:

«А тебя не обманывали? Вот висишь тут и смотришь, как будто все понимаешь! Нет, наверно. Не обманывали тебя. Не предавали… Не грозили тебе, что поймают на улице, убьют или покалечат! Хотя…»

Небольшие отрывки воспоминаний, рассказов бабушки, да просто информации, неизвестно откуда взявшейся, остановили Сашку. И правда. Чего это она на образ Богородицы накинулась…

«Ладно, прости меня. Это я так… Тебя тоже обманывали, предавали и гнали. Сына убили, причем невинного. Прости, не буду больше. Говорят, что Ты помогаешь тому, кто молится. А я вот молиться не могу, не умею. Мне плохо. Очень плохо, понимаешь. Я не знаю, что мне делать. Помоги мне. Ну, если все правда – то, что о Тебе говорят. Ох, как хотелось бы, чтобы Ты помогла мне…»

Сашка еще что-то говорила бабушкиной иконе. Потом останавливалась, и говорила снова. Пока в комнату не вошла мама.

– Тридцать семь и два, – посмотрела на градусник мать. – Ну вот. Самая противная температура. Давай я сделаю тебе чаю с малиной. Или, может, жаропонижающее выпьешь?

– Давай чай, – согласилась Сашка. – Давай – с малиной.

«Пусть дает с малиной, только не расспрашивает ни о чем…»

Сашка насильно вливала в себя приторно сладкий чай, и ей вдруг пришла в голову мысль, что все ее задачи можно решить быстро и одним радикальным способом.

Как?

Один шаг с крыши четырнадцатиэтажного дома, и не надо мучится, чтобы их решать. Раз, и все.

Правда, страшновато. Но ведь некоторые…

Сашка прикрыла глаза и представила, как она отталкивается от крыши и летит.

Оттолкнулась. Полетела.

Нет, не вниз. Сашке не хотелось вниз! Нет! Нет! Это она только так… от саможаления и глупости.

Сашка просто полетела вперед и даже чуть-чуть вверх. Серое небо и холод быстро закончились. Стало тепло. Появилось голубое небо с редкими белыми облаками.

На одном из облаков… Вот здорово!

На одном из облаков сидел очень светлый юноша. Почти мальчишка. Светлое лицо, светлые волосы. А за спиной – два очень ровных и красивых крыла. Переливаются.

Крылья! Неужели Ангел?

– Привет, – спросила Сашка. – Ты кто?

Он улыбнулся:

– Не узнаешь?

– Не-а!

– Я твой Ангел-Хранитель.

– Ты?

– Я!

– Ну… я думала, что Ангел – это кто-то взрослый. Сильный. Он же борется с дьяволом. А ты! Кого ты можешь побороть?

– Я сам – может, и никого, – ответил Ангел, слетая с облака. – Но ты не забывай, кто за мной.

– А кто за тобой? – Спросила Сашка.

– Не знаешь?

– Нет.

– Тогда смотри.

Ангел взмахнул крылом. Сашка увидела, что все небо заполнено крылатым войском. Огромное войско, край которого словно бы растворялся в небесном тумане.

– Это кто? – спросила Сашка Ангела, указывая на левый фланг.

Но Ангел приложил палец к губам.

Тут перед ангельским войском разлилось сияние. В сиянии появился большой, взрослый Ангел на белом коне, в красном плаще и с копьем. С такими чистыми и благородными чертами лица, что Сашке захотелось зажмуриться.

Когда она открыла глаза, все небесные воины уже исчезли.

– А это кто был, самый главный? – спросила Сашка. – Я даже смотреть не могла…

– Воинство небесное во главе с Архангелом, Архистратигом Михаилом.

– С Архистратигом… – повторила Сашка, и вспомнила, что когда-то уже слышала это слово.

В детстве, от бабушки. Как она говорила…

«Михаил-Архангел помогает в скорбях и в напастях. От злых сил защищает. От воров оберегает, и от злых людей. От напрасной смерти…»

«От напрасной смерти… – думала Сашка. – От злых сил… Здо́рово как».

Ангел, похожий на мальчишку, кружил рядом и улыбался:

– Над воинством тот, кто сильнее любого зла. Потому что поставлен Богом Отцом, Сыном, и Духом Святым.

Сашка поняла. Не стала переспрашивать. Просто поняла, и все.

– В одиночку тебя могут победить, как, наверное, и меня, – сказал Ангел. – А вместе – нет.

– Никто?

– Никто. Потому что Бог – сильнее дьявола. Человек слаб, но если человек с Богом – он обретает огромную силу!

– Как Бог?

– Подумай сама.

– Не могу…

– Божья сила, или благодать, дается человеку ровно в той мере, в какой человек может ее вместить. Люди святые – вмещают более, чем другие.

– А есть такие, которые не могут? Ну, совсем… не вмещают?

– Упаси тебя Бог от встречи с такими людьми.

– А я? Я могу вместить хоть капельку?

Ангел снова по-мальчишески улыбнулся:

– А как же! Еще знай – твоя бабушка все время за тебя молится.

– Я чувствовала! Чувствовала! Ты можешь… Ты можешь бабушке привет передать?

– Могу, – улыбнулся Ангел.

Ангел вдруг стал каким-то прозрачным.

– Мне пора, – сказал он.

– Подожди! Не улетай! Ты же не ответил! Мне еще так много надо спросить у тебя! И про бабушку… Значит, она там! И еще… Что мне делать? Где мне взять двадцать тысяч долларов? Ангел-Хранитель! Стой, не улетай!

Ангел улыбался и исчезал. Исчезал и улыбался. Кажется, Сашка не удержалась и стала улыбаться ему в ответ.

Так, с улыбкой, она и проснулась.

Глава 27

Сашка попыталась еще пару раз зажмурить глаза, чтобы вернуться в тот сон и снова увидеть Ангела.

Во сне было так хорошо…

Но – заснуть снова не получалось. Пришлось проснуться окончательно.

«Здравствуй, мир, в котором не любят, служат злу, обманывают, насмехаются, унижают и унижаются!»

Я тут. Я родилась и продолжаю жить внутри тебя. Но есть же в тебе какой-то смысл, есть и обратная, светлая сторона, раз мне так хочется жить…

Сердце отказывается верить во всякое зло. То, что происходит вовне, – это одно, а то, что живет внутри нас, – совсем другое.

То, что снаружи, говорит: «Любви нет. И неизвестно, бывает ли она вообще. То, что многие называют любовью, – это все что угодно, только не любовь. Это зависть, самолюбие, желание, ревность, тщеславие. Похоть. Любовь – это сказки! Это „Золушка“ для маленьких девочек».

А душа внутри – она даже не разговаривает. Она знает: «Любовь – есть. И Бог – есть. Они существуют. Весь этот мир – любовь…»

Это знание и не дает сердцу пуститься во все тяжкие. Это знание не дает сердцу покончить со своим существованием, чтоб не вырвать себя из нее… Из любви.

Из любви!

Как же соединить одно с другим?

Примерно так думала Сашка. Сон помог ей.

Теперь она приняла решение. Она, конечно, пойдет до конца. Как ни горько ей, как ни обидно. Нет, не станет она прыгать с крыши.

Это страус, который, когда видит опасность, не зарывает голову в песок, а просто лишает себя головы. Сам себя! Неужели она может поступить так же?

Нет!

Андрей…

Да, она обманута. Обманута и нелюбима. Но… Как ни больно, но она сделает так, как решила. Она пойдет до конца. Недаром дед называл ее «упертой». Да. Она упрется, и пойдет.

Осталось только дождаться завтрашнего дня. В воскресенье мама уйдет на фитнес, и вот тогда…

На земле существовало одно место. Существовал один человек, к которому Сашка могла обратиться с такой «сумасшедшей» просьбой.

Что она и сделала.

Правда, не имелось никакой гарантии, что этот, единственный на земле человек, сможет выполнить просьбу Сашки.

Сашка звонила по видеосвязи. Гудок звучал в унисон с волнующимся Сашкиным сердцем.

– Папа, привет!

Камера выхватывает кусочек обстановки лондонской квартиры отца. Светлые стены, полки. Современный интерьер. Вероятно, интерьер дорогой. В отличие от их жилья. Их с мамой. Они как жили, так и живут.

Сколько Сашка себя помнит, в комнатах и на кухне ничего не менялось. Те же стены, та же мебель. От деда и бабушки. Может, это и хорошо.

Отец на месте. Вот он, его лицо появилось на экране ноутбука.

– Шурочка! Здравствуй, дорогая!

Шурочкой называл ее только отец. Да и то – изредка.

– Ты давно не звонила!

(«Да и ты не звонил столько же!»)

– Да.

– Ты здорова? («Типа он беспокоится».)

– Да. А ты?

– Я – в порядке.

– А дела у тебя как идут? Бизнес… и прочее?

(«Вот уж не думала, что такой простой вопрос может быть „шкурным“! – усмехнулась про себя Сашка. – И задаю я его не просто так! Как же мне не стыдно!»)

– Да что «дела», ты лучше расскажи, как учеба!

(«Конечно! „Учеба!“ – самое главное! Вот не хотела, а внутренний диалог начинается сам собой. Эх, папка, папка! Как ты далеко… При чем тут учеба, в конце концов!»)

– Учеба – нормально.

– Уже решила, куда будешь поступать?

(«Да ты же знаешь, что я давно решила! Что за манера спрашивать о том, что всем известно!»)

– Куда-нибудь на журналистику. Не передумала пока.

– А институт выбрала?

– Конечно! МГУ! («Пусть помучится, посчитает, сколько платить!»

– Может, тебе нужны репетиторы?

(«Ты собираешься их оплатить! Конечно! Хоть что-то ты должен сделать для дочки… Откупиться хочешь… Но пора. А то сейчас появится „эта“. Жена его… Господи, помоги!»)

– Папа! У меня к тебе просьба. Мне нужны деньги, – Сашка решительно приступила к самому главному.

– Я же посылаю вам с мамой.

– Нет. Не «с мамой». Мне нужны. Для меня.

– И сколько же тебе нужно? – искренне интересуется отец.

– Двадцать тысяч долларов.

Отец замолк. Стало понятно что он удивился такой серьезной сумме. И тут Сашка увидела в его лице свои черты. Она и вправду похожа на этого человека.

Этот человек – ее родитель. Он дал ей половину генов. В ней – половина от него…

Какая же это тайна. Каким бы он ни был!

Какое чудо…

– Ты не ошиблась, «долларов»? – спросил отец, видно придя в себя.

– Нет. Не ошиблась.

– Зачем тебе такая сумма?

– Мне надо спасти одного человека.

– Спасти? Человека? – переспрашивает отец, словно сразу не услышал.

– Да.

– Шура, ты понимаешь, что это может быть опасно?

(«В корень смотрит! – не могла не отметить Сашка. – Молодец!»)

– Со мной ничего не случится, ты не думай. Я просто спасу его. И все.

– Тогда расскажи подробнее.

(«Разумная просьба. Но она не будет выполнена, папа».)

– Я не могу. Ты просто поверь мне, и все.

– И все, и все! Все просто! Ты хоть понимаешь, о чем просишь? Или ты думаешь, что…

(«Наверно, он хочет сказать, что двадцать тысяч долларов – это для него тоже не такая сумма, которая просто лежит в кармане».)

Сашка даже успела снова усмехнуться своим мыслям. Про себя, конечно.

– Па, я ничего не думаю. Я просто прошу. Мне больше не у кого просить.

В это время на экране мелькнула тень второй жены отца. Жена! Теперешняя жена отца! Значит, она все слышала!

А теперь нарочно «нарисовалась» на экране, чтобы Сашка поняла, что она «в курсе»!

Ну и пусть!

– Конечно, – съехидничала Сашка. – Тебе для своей новой семьи ничего не жалко. И для сыночка, наверное. А для нас… Для меня…

Сашка произнесла эти слова, и ей вдруг стало так противно и стыдно за себя… Ведь она специально произносила их погромче, чтоб «эта» слышала. Ей стало противно от сказанных ею слов.

Это слова вражды, обиды и зависти. То, что не нравилось ей у матери, прорвалось и из нее самой.

Как только коснулось… так и поперло.

Вот противно-то… от себя самой противно!

– Ладно, па, прости, вырвалось… – произнесла Сашка, чтобы как-то сгладить сказанное.

Отец смотрел на Сашку из Лондона. Да какая разница, откуда!

Нет расстояний. Для души – расстояний нет.

– Хорошо, дочка. Я подумаю, – ответил отец.

– А как я узнаю, что ты надумал? – спросила Сашка.

– Не волнуйся. Узнаешь. Извини, мне пора.

– Пока… пап.

– Пока.

Изображение улетело в пространство. Теперь Сашке оставалось только откинуться на кресло и прикрыть глаза.

Да, она сделала что могла.

Андре-е-ей…

Андрей, брат Андрэ, рыцарь на белом коне, рыцарь в белом плаще улетал от нее…

Далеко-далеко.

Глава 28

Танька, конечно, заметила, что с подружкой что-то не так. На большой переменке, в понедельник, они вдвоем вышли в школьную столовую, как обычно.

Встали в очередь. Народ вокруг шумел и толкался.

– Давай, рассказывай! – сразу приступила к делу Танька.

Сашка попыталась отвертеться:

– Да все у меня в порядке!

– Сашка, я же не слепая! У тебя глаза припухли. Плакала?

Тут Сашка не сдержалась. Слезы снова подкатили к глазам, и она едва сдержалась, чтоб не разрыдаться прямо в очереди.

– Плакала, – прошептала она.

– Держись, – Танька погладила ее по плечу.

Наконец они с подругой пристроились за столиком, взяв себе по чаю и по паре маленьких пирожков.

– Рассказывай!

– Ну… короче… Я ему призналась, а он… он сказал, что я все придумала. Он меня не любит… все…

«Вот так, – подумала при этом Сашка. – Вот и вся история… Как-то такие вещи называются… Да. Банальность. От слова „банан“. Банан тебе, Саша…»

– Понятно! – «опытная» Танька сразу вникла в суть дела. – Это тот, про которого ты рассказывала? Студент?

– Угу… второго курса.

– Дурак!

На эту характеристику Сашка не отреагировала. А Танька продолжала:

– Да все они такие. Они неспособны этого даже понять! Они же тупые и самовлюбленные!

Сашке осталось только согласиться.

– Да, наверно, – кивнула она.

И правда. У него – своя жизнь. А тут я со своей любовью… Неужели это все?

Андре-е-ей!

Умом Сашка понимала, что ее «любовные» дела безнадежны. Но сердце еще сопротивлялось.

Танька со смаком дожевывала второй пирожок. А Сашка едва домучивала первый. Слезы все-таки потекли.

– Но знаешь, что я тебе скажу, Саня, – Танька дотронулась до ее руки. – Только ты не обижайся. Я тебе сейчас такое скажу, что никто не скажет. Не обидишься?

– Нет, – всхлипнула Сашка. – Нет, не обижусь.

– Знаешь… вот ты подумай – а с чего это вдруг он должен в тебя влюбляться? Ты же ходишь как в воду опущенная! Если ты так на него смотришь, как сейчас на меня, так он будет бежать от тебя десятой дорогой! Да у тебя вид такой, как будто ты… как будто…

– Как?

Сашке вдруг стало интересно на самом деле, какой у нее вид.

– Как будто ты лягушку проглотила! И ты в таком виде ходишь с самого сентября. Ну, видно, как только влюбилась. Да ты бы не кисла, а наоборот! Подбородок вверх, и походка от бедра! И пусть он за тобой побегает, а не ты – за ним!

Пирожок Сашка проглотила. Подсоленный слезами. А Танька продолжила:

– Ты посмотри на себя! Ты бы в парикмахерскую сходила! Что это за прическа у тебя?

– Хвост, – проговорила Сашка.

– Вот-вот! Хвост! Ослиный! Только колючек не хватает в твоем хвосте!

(«Ну, про колючки… Это она зря…» – подумала Сашка.)

– И одеться можно как следует! – не останавливалась Танька. – Вот ты в этой серой толстовке ходишь уже три месяца. Я даже удивляюсь, когда ты успеваешь ее стирать?

Вот тут Сашке нечего возразить. В толстовке ей именно то и нравилось, что флисовую толстовку можно постирать и надеть снова. Не гладить.

И вообще – не заморачиваться.

– А этого самовлюбленного попугая, студента своего – забудь! – пригрозила Танька. – Забудь раз и навсегда! У тебя еще таких будет… Пачками, вагонами и тачками! Поняла?

Конечно, Сашка все понимала. Но… Стало ли ей обидно от слов подружки?

Ха-ха…

Не эти ли слова она говорила недавно своей матери? Правда, про «лягушку» она не произнесла, а только подумала. Но то – маме…

Значит, «подбородок вверх и походка от бедра» касается и ее?

Обижаться на Танькины слова?

Нет. Обижаться не на что. Танька есть Танька. И правда – никто не скажет ей того, что может сказать Танька.

При всех ее достоинствах и недостатках, Танька – ее единственная подруга.

Просто…

Одно дело, когда что-то касается другого человека, даже матери. А другое – когда это касается тебя. Тебя самой. Весь этот депрессняк сушеный, поганка бледная и т. д. (можно найти слова еще хуже, чем все предыдущее).

– Ты говоришь – лягушку проглотила? – переспросила Сашка.

– В лучшем случае, – подтвердила Танька. – Но это можно поправить, понимаешь!

– Трудно… – оценила Сашка масштабы возможных «поправок».

– А кому сейчас легко? – вытерла губы Танька после съеденного пирожка и выпитого чая. – Думаешь, мне легко? Ты же никого не видишь, кроме себя. У меня тоже проблемы… ну…

И Танька принялась рассказывать о том, что не может выбрать достойного из двух кандидатов. Потому что оба, конечно, «дураки», но у каждого кроме недостатков – свои достоинства.

Сашка слушала, кивала.

Слезы ее подсохли. Она одолела второй пирожок и допила остывший чай. Звонок на урок вернул их с Танькой к суровой реальности.

Сашкина «успеваемость» оставляла желать лучшего.

Корону трояков венчала «пара» по химии. Посидеть бы спокойно за учебниками, хоть часок! Прочесть несколько пропущенных параграфов, решить несколько задач. И вообще…

Глава 29

Часов в пять вечера Сашка все-таки взялась за химию. Но тут она увидела входящий звонок. На экране смартфона высветилось: «Леша».

Ох! Леша! А Сашка и подзабыла о его существовании!

– Привет!

– Сашка! Как я рад тебя слышать! Ты куда убежала в субботу?

(«В субботу! А мне казалось, что уже прошло дней десять… Нет, лет сто, как минимум»).

– Все, Леха. Я больше на секцию не хожу, – сказала Сашка.

– Ты чего? Ты сама?

– Сама, не сама… Меня выгнали.

– За что?

– Леша, какая теперь разница? Выгнали, и все.

– Ты ходила к нему? К Андрею ходила!

Сашка даже не знала, что ответить Леше. С одной стороны, ее так и подмывало все рассказать хоть кому-нибудь. Тем более что Леша знал больше остальных. Но как признаться мальчишке, что ты решила рассказать человеку о своей любви, но тебя отвергли?

Поэтому Сашка заколебалась. Возникла пауза…

Паузу нарушил Леша:

– Ты рассказала ему о том, что мы видели?

(«Ладно, об этом – можно», – подумала Сашка.)

– Да. Но я не говорила, что мы подглядывали. Я так… в качестве предположения.

– И что?

– Что, что… Из соседней комнаты вышел брат Артур. Он все слышал. И выгнал меня.

– И все? А Андрей? Он за тебя не заступился?

Опять молчание. И снова Леша:

– Мне кажется, что ты что-то недоговариваешь!

(«Правильно тебе кажется, – подумала Сашка. – Но как я могу все рассказать?..»)

– Ладно, как хочешь, – согласился Леша. – А нас в следующую субботу принимают в сержанты.

– Ну, и принимайся!

(«Опять слова вылетают раньше, чем мысль добирается до головы!»)

– Вот я и думаю… Надо же посмотреть на все это изнутри, а не только снаружи. Правильно? – спросил Леша, словно и не заметил едкого Сашиного комментария.

– Ну… наверно.

– Вот я и решил, что буду пальцы перекрещивать… ну, а про себя буду говорить: «вранье, вранье, вранье!» Короче, чтоб церемония стала недействительной. А потом тебе расскажу, как это все происходило.

(«Здорово! Молодец!» – оценила Лешину задумку Сашка.)

Но вслух сказала совсем другое:

– А ты не боишься?

– Нет. Чего бояться? Сань, я тебя хотел спросить…

– Что?

– Может, сходим в кино?

(«Приехали! В кино!»)

– Куда?

– В кино, – все-таки настаивал Лешка.

– Леша, я не могу. У меня с учебой – завал. У меня по химии – вообще пара. Я только учебники достала. Нет, не могу.

– Ладно. А завтра?

– Нет, на этой неделе – точно не могу.

– Тогда – на следующей.

– Давай посмотрим.

– Ну, тогда – пока. Я тебе позвоню… после субботы.

– Хорошо. Только смотри, не высовывайся там. А то они грозятся… если что-то не так, как им хочется. Или угрожают физической расправой, или магические силы напустить. Не только на человека, но и на его близких.

– Вот-вот! Я поэтому и звоню. Я же почувствовал… что-то такое. Тебе угрожали?

– Ладно, Леша. Короче, не говори им ничего, стой тихо и прочее. Со мной – все в порядке. Я живая. Не переживай.

– Сашка, давай договоримся… Ты мне каждый день, часов в семь, пиши. Ну, например: «Все ок!» Договорились?

– Леха, хватит болтать! Ты что, мне мама, чтоб я тебе каждый день сообщения слала?

– Не, не мама. Но посылай, ладно?

– Хорошо, буду посылать. С завтрашнего дня, – пообещала Сашка.

Просто так пообещала. Хотя и не любила вранья. Но не будет она ничего ему посылать, не понимает он, что ли?..

Сашка отложила смартфон. Странное чувство…

«Надо было пойти с ним в кино», – подумала Сашка.

И тут же:

«Правильно, что не пошла, нечего мне там делать!»

«И все-таки надо было пойти с ним в кино…»

«Правильно, что не пошла, нечего мне там делать!»

Эти две мысли промелькнули, одна за другой, раза по четыре. Наконец, Сашка представила длинную, нескладную Лешину фигуру и не смогла не улыбнуться:

«Надо было пойти с ним в кино, – подумала Сашка в последний раз. – На той неделе – обязательно пойду!»