Текст книги "33 отеля, или Здравствуй, красивая жизнь!"

Елена Чекалова
Как Мишель Герар счастье искал

Личный опыт

Я не раз убеждалась, что великие шефы – почти всегда мужчины, но с каким-то будто женским чутьем. В Les Pres d’Eugenie, отеле выдающегося француза Мишеля Герара, есть золотая гостиная с резными зеркалами и сияющими люстрами. Из общего блеска выделяется только одно довольно большое серое и тусклое пятно на стене – на самом видном месте висит сделанный грифелем старый рисунок, который мсье Герар купил на блошином рынке. Сюжет картинки хорошо знаком всем, кто родом из СССР: юный Владимир Ульянов после казни любимого брата Саши говорит матери и сестре: “Мы пойдем другим путем”. Чем-то Герара эта картинка пленила, хотя он долго даже не знал, кто на ней изображен. Куда завел “другой путь” Ильича, мы с вами испытали на собственной шкуре. Герар же и правда, сойдя с дороги, по которой столетиями шла французская кухня, построил свой новый мир вкусной здоровой пищи. Прожив в “Лужках Евгении” (так переводится Les Pres d’Eugenie) несколько дней, я сама убедилась, что есть способ сделать всё во имя человека и для блага человека.

Пасторальные образы Les Pres d’Eugenie, если вычленить их из общего контекста, – вовсе не из тех, что мне обычно нравятся. Повсюду сухие букетики вербены и вереска, на окнах – занавески с оборочками, на подоконниках – глиняные кошечки и зайчики. Но в конце концов ты сдаешься: устав разглядывать очередную ширмочку, соскальзываешь в плюшевое кресло, ловишь мягкий ветерок из окна и начинаешь дремать под шелест платановых листьев… Тебя охватывает всепроникающее чувство мира и спокойствия.

Потом я узнала, что так здесь бывает с каждым. “Это рай на земле, волшебное место”, – читаю отзыв Алена Дюкасса. “Место, которое символизирует французское искусство жизни”, – добавляет Мишель Труагро.

«Вам пойдет сбросить пару кило»

На вопрос, откуда всё это возникло в его жизни, Мишель Герар отвечает неожиданно: “Из войны, из любви”. Он рассказывает, как отец ушел на фронт, какой был голод и как его брату, блестящему студенту, пришлось пойти работать в мясную лавку. В детстве Мишель и не думал о карьере повара – хотел стать врачом и отлично учился. “Но и мне не удалось стать белым воротничком, – говорит он без горечи. – Отец одного из моих одноклассников был кондитером и поразил меня чудом, которое происходит с тестом в печи”. После школы Мишель стал учеником провинциального кондитера и вскоре уже работал в Париже в прославленных заведениях: в Maxim’s и Hôtel de Crillon. В 1958 году Герар, двадцать пять лет от роду, получил почетное звание “Лучший ремесленник Франции”. В тридцать три года он уже владелец собственного ресторана – Le Pot au Feu, и с этого момента звездный дождь в его жизни не прекращался уже никогда. Вначале одна мишленовская звезда, затем вторая… “И вот в это время, когда всё так поперло, когда я спал менее четырех часов в сутки, – рассказывает Герар, – я встретил ее – прекрасную даму с черными волосами”. Интересная брюнетка оказалась Кристиной Бартелеми, выпускницей бизнес-школы и наследницей сети бальнеологических спа. Уже потом в своей знаменитой книжке Cuisine Minceur он писал об этих сумасшедших днях:

“Мне снится, что я пытаюсь взлететь, но это мне, увы, не удается! Мое бедное тело, отягощенное остатками жирных соусов, так раздулось, что приковало меня к земле. Однажды моя будущая жена прошептала мне на ухо: «Дорогой Мишель, если вы потеряете несколько килограммов, вам это очень пойдет». Это был настоящий шок. Я понял, что пора избавляться от жира. Для моей склонности к гурманству это было ударом, а для меня самого начинался долгий путь через поля натертой моркови и других «симпатичных» блюд, которые рождают в вас только одно чувство: сожаление, что вы их попробовали… И результат всегда один – они медленно подводят вас к отчаянию. Но разве идея «жить долго и быть здоровым» не занимала моих соотечественников еще со времен Людовика XIV? Я должен был придумать такой ответ, который и меня удовлетворил бы, и изменил бы некоторые исходные данные нашего кулинарного наследия… В конце концов я научился составлять легкие рецепты, как художник смешивает цвета, чтобы добиться нужного оттенка. Потеряв несколько килограммов, я наконец увидел свет в конце тоннеля и стал другим человеком. Я выиграл пари и в помощь другим гурманам решил создать рондо аллегро праздничных блюд для похудения. Оно было наполнено свежими салатами, похожими на детский смех, блестящими тяжелыми рыбами со вкусом запретного плода и завтраками на траве из моего детства. Но у меня осталась еще одна мечта: сделать так, чтобы кухня для гурманов и кухня для похудения слились воедино”.

Поначалу его новшества стали излюбленной темой французских карикатуристов: они, например, рисовали огромную тарелку, перед которой сидит посетитель и с грустью смотрит, как по ней катается одинокая горошина. Герар смеется, что придумал свою новую кухню тогда, когда у западного мира было два главных врага – Советский Союз и холестерин. А в процессе его многолетних исследований выяснилась совсем неочевидная вещь: к снижению веса приводят не столько строгие ограничения, сколько сбалансированная и гармоничная еда. Потом по его пути пошли многие. Даже великий Ален Пассар, который прославил свое имя гениальным ягнячьим жиго, тоже ушел в легкую овощную кухню и открыл в ней новые миры высокой гастрономии. Сегодня Тьерри Маркс, Ален Дюкасс, Анн-Софи Пик и многие другие ищут, как сделать еду не только вкуснее, но легче.

Но Герар был первым. Для своего знакового блюда он выбрал турецкое рагу из баклажанов – имам баялды. Баклажан – настоящая губка для масла. Вот Герар и решил баклажаны не жарить, а томить в духовке на низкой температуре. Старинная французская техника “конфи” помогла ему приготовить килограмм овощей всего с двумя чайными ложками оливкового масла. Вот так началась великая французская гастрономическая революция – nouvelle cuisine (“новая французская кухня”) и cuisine minceur (“кухня для похудения”); ее достижения Мишель Герар положил в основу уникального спа-отеля Les Pres d’Eugenie.

Ищите женское

По французскому правилу, чтобы понять секрет любого успеха, нужно искать даму. Герар рассказывает, что он ничто без своих женщин: жены Кристины, на плечах которой заботы обо всей семейной собственности, и дочек, которые взяли на себя управление бизнесом. А еще без тени Марты-Алисы. В шестидесятых годах позапрошлого века она жила в доме, где Герар потом устроил свою харчевню La Ferme aux Grives – не такую изысканную и тонкую, как главный гастрономический ресторан, но зато наполненную соками земли и энергией поколений. Рассказывают, в 1862 году императрица Евгения, супруга Наполеона III, попала в пути под страшный ливень и инкогнито попросилась на ночевку к хозяйке ближайшей фермы. Ею и оказалась Марта-Алиса – она решила угостить знатную даму рулетом из фарша перепелов, овсянок и чуть подкопченного окорока и быстро вложила его в уже подходивший в печи каравай. Потом разрезала моментальный пирог на куски и полила их соусом из своего красного вина. Императрица была в таком восторге, что впоследствии пригласила Марту-Алису на Всемирную выставку 1867 года – простая кухарка покорила Париж и стала самой первой “мамашей” французской кухни. “Женщины на кухне всегда меня поражают, – вздыхает Герар, – у них есть какой-то природный чувственный инстинкт. Вот мы тут что-то придумываем, высчитываем реакцию клиентов, а у них раз – и готово”. Ради дамы своего сердца, Кристины Бартелеми, Герар был готов закрыть успешный ресторан, бросить столицу, уехать в глушь, в Ланды, в ее небольшое имение Les Pres d’Eugenie, названное в честь той самой императрицы. До Бордо – почти сто двадцать километров, до Биаррица – сто тридцать, а поблизости – лишь городок По, известный своим замком, где когда-то жил Генрих I V.

Многие сегодня говорят, что успех Мишеля Герара предопределила выгодная женитьба на богатой наследнице. Кристина действительно многое изменила в его жизни, но состояние ее семьи решающей роли не сыграло, да и не было оно таким уж большим. Когда молодая семья приехала в Les Près d’Eugénie, там была скромная бальнеологическая лечебница и запущенный особняк XVIII века. Приятель Герара, тоже звездный шеф Оливье Роланже, считает, что Мишель сильно рисковал, бросив Париж. По его мнению, авантюра увенчалась успехом, потому что Кристина и Мишель не только полюбили друг друга, но и чудесным образом друг друга дополнили. Мишель положился на деловой талант жены, а она позволила мужу остаться творцом. И Мишель Герар смог предвидеть изменение спроса: он понял, что главной роскошью скоро станет здоровье.

За восстановление Les Près d’Eugénie супруги взялись в четыре руки. Мишель разрабатывал “похудательную” кухню, а Кристина проектировала курорт – не просто храм здоровья, а райское место для жизни и отдыха. Потом она не раз объясняла успех своей концепции умением слушать природу и говорила, что этому научилась у мужа: “Нельзя, – рассказывает она, – взять полуразрушенный дом XVIII века и восстановить без понимания его собственной натуры, его характера, его связей с конкретной землей. Каждый, кто приезжает в Les Près d’Eugénie, должен почувствовать тех, кто жил здесь, – эти следы нельзя уничтожать. Если вы используете слишком много современных материалов, душа дома умирает. Старый дом должен согласиться жить в настоящем. Поэтому нужно с такой тщательностью подходить к выбору антикварной мебели, картин, белья, тканей – простых деревенских или изысканных и дорогих, да и вообще всех материалов, будь то полы или стены. Ведь дом может их принять, а может и отторгнуть. И вот такое кропотливое восстановление духа места требует много времени. Еще до реставрации я провела месяцы, наблюдая за этими местами: нужно было понять, как здесь происходит смена времен года, откуда и когда дует ветер, как начинается и сколько длится сезон дождей, – без этих знаний ничего путного не создашь ни для себя, ни для других. Для нас, французов, история интегрирована в повседневную жизнь, и это понимание помогает сохранить наше материальное наследие для будущих поколений”.

Кристина считает, что красота исцеляет и душу, и тело. Даже бальнеологическая спа-лечебница в Les Près d’Eugénie – сказочная избушка в стиле фахверк, которая тонет в цветах и ароматных травах. Из них здесь настаивают полезные и вкусные чайные коктейли, которые разливают у большого мраморного камина в зале отдыха и ожидания. Я готова была вечность вот так сидеть у потрескивающих дров с чашкой благоухающего напитка. Но меня вели в теплый бассейн с плотной белой каолиновой грязью: она мгновенно покрывает тело – и ты будто сразу теряешь вес. Это чувство невесомости расслабляет, успокаивает и уносит куда-то в другое измерение. Потом ты попадаешь в королевскую цветочную ванну, потом в руки искусного массажиста. Непонятно, сколько проходит времени, когда ты опять оказываешься у веселого огня: всё тот же мраморный камин, всё тот же волшебный напиток. Выходишь за порог избушки: солнце уже садится, тени от кустов и деревьев удлинились, цветы и травы источают еще более сильные ароматы. До ужина еще есть время пройтись по извилистым дорогам парка, которые на каждом повороте открывают взору новые куртины.

За сорок лет жизни в Les Près d’Eugénie Герары скупили едва ли не все местные хозяйства. “Для чего вам столько хлопот? – спросила я у Мишеля. – Зачем столько парков, полей, лесов, огородов, садов? Зачем разводить коров, уток, гусей?” Хозяин ответил: “Я должен быть абсолютно уверен в качестве и происхождении каждого продукта. А потом, если вокруг спа-отеля нет парков, садов, интересных маршрутов, он будет похож на роскошную, но всё равно тоскливую больницу”. В Le Près d’Eugénie точно не соскучишься: если вы немного устали от земного рая парков и буколических гасконских пейзажей, можно отправиться в средневековый, будто игрушечный городок По, побродить по замку Генриха IV. Или пуститься во все тяжкие – сколько наслаждений в окрестных винных поместьях (одно из них, Château de Bachen, принадлежит семье Гераров), на фермах самых нежных на свете фуа-гра, в погребах знаменитых местных хозяйств по производству арманьяков (в них найдете и столетние образцы). Можно даже на пол дня съездить в колоритную страну басков.

Герар считает, что ему страшно повезло: в Le Près d’Eugénie термальная вода выдающегося качества – с очень высокой минерализацией. Ее здесь не только пьют, ею не только лечатся – на ней готовят. “Но, – смеется Герар, – самая лучшая вода – это та, которую можно превратить в вино”.

Возраст счастья

Еще тридцать лет назад Мишель и Кристина купили замок XVIII века Château de Bachen – вместе с виноградниками и старыми погребами. Как винодельческое шато, это хозяйство небольшое, но в нем производят и белые, и красные, и розовые вина. Неподалеку расположено еще одно гераровское хозяйство, где делают арманьяк. Вина идут в основном на нужды собственных ресторанов и отелей. Они недороги и “облегчают” чек, хотя, разумеется, здесь можно заказать вина любого другого аппелласьона и производителя. Мишель и Кристина Герары пока считают себя начинающими виноделами и в свои немолодые годы снова смотрят в будущее.

Им, конечно, непросто. Поместье находится недалеко от Бордо, вина которого гремят на весь мир. А в Ландах сложные для качественного виноделия зыбкие песчаные почвы, да и главный автохтонный виноград, белый барок, многим кажется простоватым. В силу обстоятельств, гасконская область Тюрсан (Tursan), вина которой в лучшие времена поставлялись в древний Рим, а позднее – в дома испанских грандов и английских аристократов, теперь почти не известна за пределами Франции. Хотя здесь и теперь можно найти интересные позиции, особенно тем, кто любит очень сухие белые, легкие красные и нежные розовые вина. В большинстве случаев Герар использует автохтонные сорта в меньшей пропорции, поэтому его вина не имеют права на контролируемое наименование Tursan. Но его главная идея – производить гастрономические вина, и это ему удается. Пока Мишель Герар рассказывал о своих энологических экспериментах, меня мучил вопрос: как ежедневное винопитие (а вина присутствуют даже в его лечебном меню) согласуется с идеей диетического питания? Когда я всё же его задала, вот что он ответил: “Я не люблю слово «диета», особенно в том смысле, что людей нужно мучить. Отсутствие в рационе вина – это не просто мучение.

Это пытка. Увы, полезная еда, которая вызывает разочарование, не радует и не насыщает. А умеренное потребление вина полезно. Оно улучшает метаболизм, способствует сжиганию жиров, отлично помогает при анемии, гипотонии и астении, к тому же красное – антиоксидант, а белое нормализует работу почек. Многие думают, что красное лучше на ужин, а белое – на ланч. Но мой опыт и исследования в медицинском центре Le Près d’Eugénie свидетельствуют об обратном. Конечно, нельзя забывать о количествах, об умеренности во всём. И при этом нужно выбирать качество. Бутылка бодяги принесет только вред, а пара бокалов качественного сухого вина в день – это отлично!”

Даже если вы не студент нового гераровского института, а просто зашли пообедать в трехзвездочный ресторан в Les Près d’Eugénie, где дневная формула высокой здоровой кухни стоит совсем не дорого, вы можете многому научиться. Перед входом выставлены подробнейшие рецепты меню дня – никаких секретов! К тому же можно задать вопросы повару, что я и делала. Сушеф Герара Франк Салейн и сам постепенно, но безвозвратно похудел на гераровской диете на пятьдесят (!) килограммов. Он объясняет: в основе всего – искусство баланса и “умные” блюда. Вы хотите поужинать чем-то легким? Но желудок просто салатиком не проведешь, к тому же блюдо должно быть вкусным, иначе мозг не получит сигнала удовольствия и не пошлет желудку ответный сигнал – сытости. Полезное непременно должно быть чувственным.

Вот так и получилось, что для меня жизнь разделилась на две части: до поездки в Les Près d’Eugénie и после нее. Что же в этом месте такого особенного? Разве нельзя в других отелях, других спа и ресторанах найти прекрасную кухню, волшебные вина, фантастический декор? Риторический вопрос.

Но именно у Мишеля Герара ты понимаешь, что счастье – простая вещь и его на самом деле несложно найти в повседневных радостях. Таких, как потрескивание дров в камине, бокал доброго вина и самые свежие продукты. Как говорил французский классик, жизнь не так проста, но не так уж и сложна, как нам порой кажется.

Алексей Злобин
Человеческий голос (Lidský hlas)

Рассказ

Спустя три дня, уже не разбирая дороги, остановил машину на обочине, перед красноречиво молчащим указателем Misto, что значит просто – город. Написано было латиницей, поэтому трудно определить, где именно встал: Чехия, Словакия, Румыния, Польша – поди разбери, какой город? Где этот город? Куда попал? Радио на коротких волнах часа три как перестало работать. Последнее, что слышал, – радиопостановку “Человеческого голоса” Кокто на таком же непонятно каком славянском языке, худшую пародию придумать нельзя. Но теперь молчание и вечер лезут в машину, оглушая тишиной такой тревожной и такой безрадостной, что лучше просидеть ночь, не выключая мотора, чем на секунду помыслить, какие сугробы безответности обнимут и проглотят, чуть только закроешь глаза. – Когда это у вас началось?

Бедняга доктор, он думает, всему есть причины, обозримые причины, причины находимые и потому, стало быть, устранимые. А никаких причин нет. Жена ушла оттого, что не мог выносить темноты и тишины, или это случилось после ее ухода; фигушки, это было всегда. Просто в один момент перестал слышать ее болтовню: “ Ты должен, тебе надо, давай-ка начинай, так больше не может продолжаться, я уйду, слышишь, я уйду”. Ну просто перестал всё это слышать, как будто вдруг оглох к ней, каждый день одно и то же – перестал слышать совсем.

Но, убей Бог, непонятно, тишиной жена стала до того, как ее слышать перестал, или после? И всего, что было потом, уже не слышал. Как она нашла какого-то иностранца и привела в дом, и трахалась с ним в нашей спальне. А я сидел на кухне, курил и ничего не слышал. “Убирайся вон! – кричала она. – Живи где хочешь, хоть на улице сдохни!” – это всё, как сквозь воду, уходило мимо, и только легкий морской песок, вздымаясь на дюне, щекотал брюхо ленивых, уснувших камбал ощущения. Так проходили… дни? годы?

Но ведь время не идет в тишине. Не слышны его шаги, а стало быть, не о чем спорить – стоит время. Только руки дрожат всё больше, седеет волос, мутнеет взгляд, кончается водка. И тогда встал, оделся, вышел, сел в машину и двинул. Тихо-тихо. Начал различать голоса окружающего и, боясь уснуть, боясь потерять их, боясь снова проснуться в тишине, трое суток, не разбирая дороги, мчал к этому глухонемому указателю с его собачьей командной выкличкой “Место!” и тормознул на обочине.

Земля и другие планеты ведут непрерывную беседу. Звезда с звездою говорит. О чем они говорят, издалека полунамеками моргая друг другу, – кто знает? Но их беседа слышна в тишине – и это успокаивает. Или это только надежда – голос нашей надежды, сдавленный тишиной, галлюцинацией проносится в сознании и умолкает к утру. Утром надежда уходит.

Задушенный первыми лучами, глухими и неморгающими, въехал в город. По улицам бродили беззвучные тени, разевая рыбьи рты и глотая невидимый воздух. В ушах гудело от сгустившейся тишины. В ближайшей гостинице глухонемой портье выдал ключи от номера и растворился, растаял в глубоком безмолвии саднящего утра.

Хорошо смазанный замок и дверные петли, стул без скрипа, тахта без пружин, радиоприемник с оборванным проводом и телевизор со сломанным динамиком – всё похоже на молчаливый заговор комфортабельного ада – безымянного города немотствующих душ. На подоконнике назойливо мозолила глаза распятая осенним холодом покойница-муха. Покойчик самый что ни на есть покойный, шуму нет вовсе…

И вдруг услышал шаги в коридоре. Чьи-то в коридоре шаги, шаги. Они приближались, они звучали, всё ближе к номеру – моему.

И вдруг так же неожиданно затихли. Затихли совсем.

Догадка: кто-то вошел в соседний номер. Прислушавшись, ясно слышал, как он?.. она?.. они?.. слышал, как кто-то прислушивался оттуда, напряженно, затаив дыхание. Тишина стала выпуклой и натяжной, она готова была зазвенеть и, не обрываясь, тянулась бы до самого заката солнца.

О, я почувствовал невероятное волнение, предвосхищение: нащупывается безмолвное “мы”, готовое в любую секунду… Внезапно пошло время, время пошло, оно началось, когда звенящее беспокойство раскаленным вольфрамом вспыхнуло между нами, пронизывая, прожигая, пробуравливая глухую гостиничную стену.

Охота, ох, никакая охота не знала такого азарта и такого решительного ожидания развязки. Охотник и волк, блуждающие в тишине взаимной гибели, вряд ли услышат то, что слышали мы в эти минуты и часы, – до белых кругов в глазах разливался затакт самой восхитительной и непредсказуемой ноты первого слова. Она зазвучит, и уже ничто не остановит ее. Движимая звериным инстинктом охоты, глубокого и пронзительного хотения, она бросится напролом в густую чащу, где затаилась жертва, – дрожащее эхо, призывая его, погибая в нем и губя его, рождая тысячу отголосков, которые сорвут покров тишины с этого мира, и смерти уже не будет.

Молчание длилось часами, как шахматная партия между Господом и Сатаной. Никто не коснется фигуры, и только спустя биллионы лет один из партнеров сбросит с доски своего короля.

Я начал тревожиться: а вдруг там – никого. Нет, не может быть, я же чувствую, что кто-то есть, я же знаю, не мог же я ослышаться.

И вдруг он заговорил. Тихо, неуверенно, робко, будто прощупывая стену на прочность. Я приник ухом и замер и отчетливо слышал каждое слово. С кем он говорил? Богу ли молился, бредил ли в беспамятном сне именем возлюбленной, не знаю.

– Ты, ты, ты… послушай меня, поговори со мной, не молчи, я больше не в силах выносить эту тишину…

Он явно смалодушничал и заговорил первым. Он долго говорил, наверное, всю ночь напролет. А может быть, он заговорил, думая, что я уже уснул и не слышу его? Или, наоборот, заговорил, ожидая моего ответа. Но я молчал и сладострастно смаковал свою победу над безмолвием.

Я слышал человеческий голос.

И я впервые уснул спокойно. Спокойно уснул в эту ночь.

Проснувшись засветло, я поспешил выйти в коридор с тем, чтобы подкараулить моего ночного собеседника. Он, конечно, не сознается и даже не взглянет на меня, но оба мы будем знать, что к чему, как повязанные тайной кровью заговорщики.

Целый день я простоял возле запертой двери его номера и ничего не дождался. Он хитер, но я-то хитрее. Спустившись к портье, я обнаружил, что ключ от его номера лежит в ячейке. Стало быть, в номере никого, он сбежал. Уехал, стыдясь признать поражение! Каков! Улучив минуту, когда портье отправился поедать свой ланч, я быстро открыл книгу постояльцев и, к удивлению, не обнаружил никакой записи под номером моего соседа. Ну что ж, не исключено, что он был здесь инкогнито, не захотел оставлять никаких следов пребывания, дал на лапу портье и с утра пораньше благополучно смылся.

С кем же он всё-таки говорил всю ночь?

Вот вопрос, который дернул мое любопытство. А вдруг он так и не узнал, что был услышан?

Да-да, так и не узнал. Приехал невесть откуда, должно быть, издалека, проговорил втайне сам с собой всю ночь и, думая, что никем не замечен, умотал под утро. Это любопытно, любопытно.

Не найдя никакого удовлетворительного решения, я вернулся в номер и в глубокой тишине продолжал мысленное следствие. Мысли с легким звоном сталкивались в голове, но тут же гасли, не оставляя решительно никакого звука.

Сам не заметив, как заснул, проснулся внезапно с ужасающей догадкой. А вдруг это… Не может быть. Я боялся себе поверить… С кем он говорил, кого он звал, может быть, он произносил имя? Да. Да! Когда уже почти заснул, он несколько раз отчетливо произнес имя. И это было мое имя. Неизвестный человеческий голос в ночи несколько раз позвал меня по имени: “Жан! Жан!” – стонал он и умолял хоть о едином звуке голоса, просил меня поговорить с ним. Но откуда он мог знать мое имя, если мы даже не видели друг друга? Подсмотрел у портье? Не исключено. Тише! Чей это голос, чей это голос звучит сейчас? Он только что сказал “Тише!”. Кому он это сказал? Тот же голос неведомого постояльца. И как хорошо, как спокойно сразу стало на душе, будто оттаяла вековая мерзлота молчания. Снова оттаяла и вобрала меня в теплое лоно людское, отзывчивое живое словесное лоно. Кто это говорит? Не знаю и не хочу об этом думать. Хочу слышать, и слышать, и слышать человеческий голос.