Текст книги "Птичий рынок"

У меня, Ниночка, всей компании был кот. Назвал я его Джеком – пусть и собачье имя, зато английское. И подходило к нему очень.

Ласковый был – вы себе не представляете! Каждый день с утра приходил для поглаживаний, крутился так и этак, мурлыкал… И еще, не поверите, разговаривал! Говорил вот этак: “Мяу-ма!” Почти как “мама”. Это он меня так звал – “мама”. И сидел как статуэтка – не шелохнувшись.

Хлопот с Джеком никаких не было – ходить он сразу приучился в старый, еще Мишкин, лоток (Мишка туда нечасто хаживал). Есть любил только из чистых мисочек – неважно, какой корм, лишь бы кругом аккуратность. В общем, не кот, а радость – мне его, вот правда что, Бог послал в награду за жизненные скорби.

Потом уже мне Наташа объяснила, что эта английская порода была известна в средние века в качестве котов-охранников. Будто бы изображения предков Джека даже встречались на старинных гобеленах: такой кот был страшней собаки, мог кинуться на обидчиков и загрызть насмерть.

Кто такая Наташа? А я не сказал разве? Наташа была моя внучатая племянница – сама нашла меня в компьютере, приехала в гости и осталась жить в моей квартире. Она выросла в Тюменской области, село Ярково. Там всех достопримечательностей – две газпромовских заправки и деревня Григория Распутина, но до нее еще ехать надо.

Наташа окончила институт в Тюмени, но хорошей работы найти не смогла, и ей присоветовали попытать счастья у нас в городе. Про меня кто-то из родственников вспомнил – ну и я подумал, ничего страшного, если будет рядом жить какой-то человек. Седьмая вода на киселе – а всё равно кровь не водица.

Выглядела Наташа странно – стрижка короткая, одежда мужская, голос грубый: со стороны не поймешь, девка или парень. Руки все в татуировках по самые плечи – называется “рукава”. Работу она не искала – целые дни сидела в компьютере, в наушниках. Вечером выходила ненадолго до магазина – энергетическую газ-воду покупала, чипсы и шоколад, так и питалась. Но зато умная была, начитанная. Про кота всё с уверенностью мне объяснила – и вообще, я с ней рядом как-то оттаял немного. Живой человек все-таки.

Джек Наташу принял, полюбил. Тоже стал звать “мяу-ма” – и спать иногда приходил к ней в комнату, бывшую Машину-Антошину. Она его фотографии делала на телефон и выкладывала на своей страничке. Звала его “Джекил”, а меня просто – “дед”…

Эх, Ниночка, вот так начинаешь свою жизнь вслух пересказывать и понимаешь, как в ней было мало событий… Ведь жизнь-то длинная, долгая, а получается, всех историй в ней на час не наберется…

Года три Наташа с нами прожила – работала дома, какие-то сайты поддерживала, еще что-то связанное с компьютерами делала. Потом вдруг стала вечерами уходить, а я волновался, я же привык уже к ней – к ее словам, походке, сигаретам… Она была мне роднее внучки, и я скучал по ней – вся моя жизнь крутилась вокруг Наташи, а она возьми и приведи в дом ту деваху.

Знакомься, говорит, дед, это Милана. Можно она с нами поживет?

Я даже не понял сперва, о чем она – потом-то уже догадался, когда увидел их с этой Миланой на Антошином диванчике. Тьфу, гадость!

Они же еще и рассердились:

– Дед, стучаться надо!

Вообще-то я на своей личной жилплощади находился, между прочим. И не заслужил такого отношения – что я им, мебель? Хорошенькая мебель – и коммуналку платит, и ужин готовит, а они, значит, будут на диванах валяться и новые татуировки делать: у этой Миланы даже на шее были портачки!

Прогнал я их в шею, Ниночка, даже вещи не дал собрать – потом, говорю, придешь, когда остыну. А она, внучечка моя единственная, даже не оглянулась ни на меня, ни на Джека, когда уходила. Слова бросила, как мусор в кусты:

– Понятно, почему ты один остался в старости. С тобой рядом всё живое гибнет! Старый хрыч ты, а не дед!

И ушла с одним своим ноутбуком – за вещами не вернулась, они и сейчас лежат на антресолях. Я иногда их достаю и рассматриваю – представляю, какой она теперь стала. У меня и Машины вещи сохранились, и Антошины даже – совсем уже ветхие, правда. Я их раскладываю на диване и разговариваю с каждым. А Джек рядом сидит, мурлычет… Ну то есть сидел до вчерашнего дня. Вчера он умер, Ниночка, любимый мой котик… Ушел легко, никого не измучив – и я его похоронил под рябинкой, рядом со старшими.

Спать, конечно, не мог – какой там сон в наши годы, да еще и после такого. Только под утро закемарил ненадолго – и сон увидал, где все мои три кота нежатся на солнышке, а за столом сидят мои родители, Маша, Антон с какой-то девушкой и Наташа с Миланой. Такой сладкий сон был, что я проснулся со слезами на глазах – от счастья и от печали, что даже во сне понимал, такого нет и быть не может.

И я не согласен, Ниночка, что рядом со мной всё живое погибает – вот же, все мои коты прожили долгую, счастливую жизнь! Разве не доказательство? Я никого в своей жизни не обидел, травинки просто так не измял, работал честно, о близких своих заботился с дорогой душою – так разве я виновен в том, что меня никто никогда не любил?.. Только животные любили, потому что они любят нас бескорыстно, такими, какие мы есть.

А мой четвертый кот обязательно меня переживет – и не я его буду хоронить, а он меня. Я заранее договорюсь с соседями, чтобы взяли его после моей смерти – с условием, что я им квартиру отпишу. Больше-то всё равно некому.

Так что, как видите, я обо всем позаботился, как и подобает взрослому, ответственному человеку. Можете отдать мне этого котика, тем более он у вас всё равно переростыш, а ярмарка уже закрылась, пока мы тут сидели. Никто его, кроме меня, не возьмет. А я возьму, если отдадите со скидкой.

Отдадите, Ниночка?..

Ксения Букша
Крокодил. Три интервью в один день

1

 
я часто беру интервью
люблю это делать
и вот однажды я решила, что хочу только брать интервью
и больше ничего не делать
я устроилась работать к самым крутым журналистам города
которые умеют брать интервью лучше других
они умеют брать идеальные интервью
и вот я думала, что я пригожусь им
хотя мои интервью и не идеальны
но есть некоторый опыт брания
то есть взимания
ну, короче, интервьюирования
 
 
но у нас вышел спор
 
 
самый крутой журналист города говорил мне:
пойми,
даже в лучшем интервью должна быть завязка и развязка
ты должна немножко, э-э, ну, как это? – кое-что сделать
подсобрать в кучку
сконцентрировать речь персонажа
нельзя же просто так брать интервью и брать его, так сказать,
голыми руками
если человек будет рассказывать тебе про крокодила
он будет рассказывать – “ну, у него зубы ТАКИЕ, он ВОТ
                                                                                такой,
а хвост у него ВО”
ты же не должна так писать
ты должна написать: “длина крокодила огромна, она
                                                                         составляет”
 
 
ты должна провести собственное расследование
и сопоставить его результат со словами интервьюируемого
голая прямая речь – это еще не крокодил
 
 
у крокодила должен быть сюжет!
Он должен быть зубастым.
У него должна быть завязка, кульминация и развязка.
Развязка – это момент проглатывания жертвы.
Гоп – и твой читатель ПРОГЛОЧЕН.
Он сидит в крокодиле.
Поняла?
 

2

 
На следующий день я должна была взять три интервью подряд
в каком-то смысле все они были про крокодила
а в каком-то смысле – нет
 
 
так вот значит вышла я на удельной
когда было еще темно
навстречу мне машины так и прут
идешь по энгельса и сомневаешься: к центру или от центра
темно, ничего не понятно
пока не покажутся впереди башни северного проспекта
похожие на крокодиловы зубы
 
 
я шла вперед и думала про план крокодила
крокодила надо сначала спланировать
вот я и думала о том, каким может быть план:
– жил да был крокодил не резиновый
а обыкновенный
с лапками и четырехкамерным сердцем
жил он, конечно же – да где ж ему жить? – в канализации
семиклассники-сталкеры и третьеклассники-попаданцы
                                             хорошо знали этого крокодила
и даже дошкольница девочка Света отлично знала
что если она хоть ненадолго задержится на унитазе
то крокодил успеет подплыть с той стороны и откусит ей попу
а один полярный врач по фамилии Гундосин даже успел
немного посидеть в крокодиле
это хобби у некоторых такое
Мелани Кляйн даже написала про этого крокодила
известную поэму “черное сердце”
 
 
Внизу всё было в снегу, и начинался уже Шуваловский парк
потом я дошла до метро Озерки и встала рядом с выходом
я позвонила пиарщице Ире
она ответила сонным голосом
я подумала, что я ее разбудила
извинилась, а она говорит: нет-нет
просто у меня особый ребенок, сейчас погода меняется
несколько ночей подряд было очень тяжелых
вот и сегодня – в три часа легли, я сейчас никакая
специально на свободный график устроилась
конечно-конечно, говорю, всё правильно, очень вас понимаю
процентов на десять понимаю вас
у меня нет особых детей, все обычные – у меня трое
ну, говорит она, вы меня понимаете, просто ваши берут
                                                                        количеством
а мой, так сказать, качеством
 
 
Ира сказала мне, где будет ждать шофер, я вышла на дорогу
и он очень быстро подъехал
и повез меня вперед
мне хотелось быстрее я обычно сама быстро езжу
но потом я заметила, что он очень круто лавирует
обгоняя не за счет скорости, а за счет умения предвидеть
и подстроиться к обстановке
и я всё думала про то место, в которое мы едем
как туда ездила моя мама, когда она лечилась
и другие тетеньки и дяденьки, молодые и не очень
есть же целые маршрутки, которые едут туда от метро Озерки
и вот в этих маршрутках все едут: онкология, химиотерапия,
                                                                       радиотерапия
туда и обратно
пока не вылечатся или не умрут
 
 
мама еще говорила: там такая жутко тяжелая атмосфера
и как это люди там селятся строятся
но я думаю, дело было в том, что она болела
я вот не знаю, тяжелая ли там атмосфера
наверное, все-таки да
но не в смысле тоскливая или там страшная или там какая
а в смысле нагруженная, полная смыслов
там движутся люди, у которых текут полные значения дни
                                                                    и недели жизни
у некоторых предпоследние, например
они там деловито очень снуют, как в муравейнике
очень деловая обстановка, всё по делу, все приехали лечиться
целенаправленно
и, честно говоря, лица там все-таки смазанные
не видно по лицам – кто, что
и в глаза люди не очень-то смотрят, и ты в их глаза не очень
                                                                              смотришь
это есть вот такие места
вроде всё и ничего, но уж слишком там всё исполнено смыслов
все лица, фигуры, здания, снег под елками
машины, разбрызгивающие грязь
каждый день нагружен огромным количеством смыслов
 
 
подъезжает маршрутка, выходят люди
прыгают через сугробы
вот он раковый корпус – тяжеловесное здание, та-дааам —
                                                                      линия фасада
в вестибюле раздеваются, номерков не хватает
вот мужчина с трудом поднимается на второй этаж
а вот другой мужчина с трахеостомой
девушка опирается на руку молодого человека
она в темных очках с фигурными золотыми дужками
и в платке
женщина, по лицу – грузинка
лет сорока пяти, наверное
в жестком парике, а может быть, с жесткими крашеными
                                                                            волосами
стоит рядом с информационной стойкой, хочет что-то
                                                                           спросить
администратор обращается к ней
она чуть улыбается, кивает, говорит: надо собраться с мыслями
и я вижу ее глаза – они накрашены, ресницы на месте
вокруг и внутри глаз скопилось столько смысла, его так густо
                                                                                 и много
затем задает вопрос, ей отвечают, она направляется туда
куда-то в недра здания, по тропке, дорожке, на какой-то этаж
 
 
и все время неслышной фоновой мыслью я, конечно, думаю
                                                                                  о маме
никаких особых эмоций, я просто по-думываю
наверное, когда она здесь ходила, не было еще этого ремонта
да конечно уж – не было
много чего еще не было, как-никак – десять лет прошло
по невидимой тропке к смерти неслышно движусь и я
главное, о чем не стоит думать, – что это будет для меня
                                                                  наказанием
когда крокодил будет меня жрать, я не хочу думать
что он меня наказывает
хотя наказывать есть за что
пусть это досада, смерть, тоска, надежды, заботы, новые
                                                                                смыслы
или бессмысленность, труды, скука
боль, много тошноты, усталости
много чувств, бесчувствие
всё это не наказание, а просто бремя, обременение
когда крокодил жрет тебя – это труд, ты трудишься
это бремя очень большое, тяжелое
трудно переносимое или вообще непереносимое
но не наказание, нет
 

3

 
и вот двухэтажный корпус диагностики
деловая, суетливая обстановка
люди сидят в очереди
на стенах развешаны красивые фото людей
проект, рассказывающий о жизни и борьбе онкологических
                                                                           пациентов
человек, его история, фотография
проект двухлетней давности
иных уж нет
 
 
меня уже ждет врач
оптимистичный чувак он говорит:
– Мы – наш институт – по идее – оказываем
                                                высокотехнологичную помощь.
Мы центр четвертого уровня. Что это значит?
В идеале это означает, что мы делаем только то, работаем
                                                                       только с теми,
кому на районном уровне не помогли. Если районное это
                                                       лечение у них не работает,
или нужно что-то еще более сложное, чего у них нет, – тогда
уже к нам, за крутым сложным лечением,
сверх-операциями, радиологией.
Но это в идеале. А в реальности
в 99 % случаях люди приезжают к нам
частично или вообще не обследованные,
с МРТ сомнительного качества, на котором “что-то нашли”.
А иногда та диагностика и то лечение, которые у них
                                                                           в доступе,
не устраивают по срокам, по качеству. В регионах МРТ или
       ПЭТ можно ждать месяцами. Иногда к нам приходят люди
       подтверждать диагноз:
их послали, ничего не нашли – а боль есть. И мы ищем и на-
       ходим. И знаете, я думаю – пусть люди лучше платят,
пусть имеют возможность заплатить.
Если у нас нет региональной медицины,
но есть возможность приехать к нам,
то мы постараемся, чтобы здесь они платили меньше. Ну об-
        легчить, насколько возможно, хотя бы в этом. Вот так и вы-
        ходит, что к нам идут делать “сразу всё”,
что платят за возможность нормально обследоваться,
сделать всё быстро, вовремя. Но мы стараемся,
мы стараемся не только вылечить, но и сохранить благосостоя-
        ние людей. Ведь им очень сложно. Даже в рамках платных
        услуг мы стараемся…
 
 
так он говорил
а за его дверью сидели люди
например, девушка, которой нужно было подтвердить диагноз
 
 
поэтому я закончила интервью поскорее
задала все вопросы и быстро вышла
а за мной вошла та девушка
но она тут ни при чем
и, конечно, я должна ее вырезать
да и про платную помощь тоже нельзя
к крокодилу это не относится
ничего о нем не говорит
любой журналист поймет
 

4

 
когда я вышла, было только одиннадцать
то есть мы беседовали меньше получаса
водитель подъехал, я села и мы поехали назад
по лесочку, мимо шлагбаума и дачек
мама еще говорила: кто же это там дачки строит
такая атмосфера тяжелая
и это кладбище… впрочем, кладбища я не видела
 
 
а водитель между тем говорил:
это же кто попал туда, это уже всё
уже привет – слопали
а я ему отвечала: нет, нет, не всё
зависит от стадии, и вообще, еще от много чего зависит
а он мне сказал: тут постоянно мамочка одна ходит курить
ребенок у нее там
я смотрю на нее – она уже полгода ходит курить
значит, они уже полгода лечатся
а я ему отвечала: —
 
 
…так вот, наш крокодил на целый город страх наводил
а чтобы своего страха не показать
 
 
семиклассники, девятиклассники и даже чиновники первого
                                                                                 ранга
каждый вечер ходили по городу, обнявшись по трое, и орали
                                                                                 песню
 
 
Я крокодил, крокожу!
И буду крокодить!
Я крокодил, крокожу!
И буду крокодить…
 
 
и так далее
а всем известно, что если съесть четырехкамерное сердце
то станешь умный, как
но покамест у всех сердце трепещет и выводит
всякие писклявые экстрасистолы
а может, это не сердце, а другие органы
в любом случае, крокодила боятся все
хотя никто его не видел, все о нем знают
а некоторые даже были им съедены
и так и живут съеденные
 
 
потом мы выехали на дорогу, и неожиданно вышло солнце
облачка были похожи на ангелов
и только когда я вылезла из машины, захлопнула дверь
и пошла через мостик – я подумала: как хорошо
 
 
что я не в крокодиле!
И солнце видно!
И ночь коротка!
относительно коротка
 
 
и вот я шла по Каменноостровскому проспекту
и когда я пришла в кафе
до второго интервью оставалось еще полчаса
так что я успела набело напечатать первое
почти целиком
 

5

 
а потом пришла девушка, которая целиком делает
                                      паллиативную помощь в Питере
(update – со своей командой)
она пришла в кафе пообедать
а в результате выпила только чашку кофе
потому что она фанатичка
но иначе невозможно, когда борешься с крокодилом
для нее крокодил – это БОЛЬ
 
 
люди звонят ей днем, раньше звонили и ночью
она избавляет их от боли вручную
потому что врачи не умеют определять боль
они заточены на то, чтобы жизнь спасать
а паллиативным больным жизнь надо не спасать, а облегчать
и вот она говорила быстро, много, громко, толково, я даже
                                             не успевала задавать вопросы
вообще ничего не успевала
а она не успевала отхлебывать
сегодня она легла в три часа ночи, а встала в семь
потому что на ней все паллиативные больные
(и на ее команде, конечно же)
а потребность в обезболивании в Петербурге
                                                               не удовлетворена
 
 
Я спросила у нее, не тяжело ли ей разговаривать
                                                                    с чиновниками
и она ответила зло: нет! Не тяжело!
Это такие же люди.
У них так же болит.
Им так же умирать.
А мы приходим с конструктивными предложениями.
Не стоит видеть в человеке одну только функцию.
 
 
Человек живет до самого последнего момента своей жизни
он должен прожить их целиком, так, чтобы он не превращался
в зверя шкала обезболивания тягостные симптомы
потребность в
паллиативной помощи не обеспечена
простите мне надо бежать
мне звонят мы каждому адресно вручную обеспечиваем
                                                                               всё это
 
 
не спрашивайте у меня про чиновников
почему вы думаете, что они крокодилы какие-то
почему вы думаете, что власти во всем виноваты
если мы будем на них кивать а сами ничего не делать
да, мы ведем диалог, мы убеждаем
на данный момент – мы на этапе убеждения в том, что это
                                                                                  нужно
мы очень ждем согласования, ни в коем случае не публикуйте
без согласования
 
 
(но вот однажды, вот однажды…
решил пойти на крокодила один мальчик Алекс – то бишь
                                                                                  Алёша
который любил читать рыцарские романы
и есть заводные апельсины
в переводе с крокодильского языка “Алекс” означает
                                                                        “законодатель”
или антизаконодатель, то есть лапкоотрыватель
вот вышел Алёша на Красную площадь
на Красную площадь – Сенатскую площадь
вот вышел Алёша и крикнул ему:
выходи, Крокодил Алексеевич!)
 
 
(а крикнул он так потому,
что у своего страха папа и мама всегда ты сам и есть.
а так как крокодила боялись решительно все,
то и сам Алёша мог считаться его отцом.
И носил – крокодил – его от-чес-тво.)
 
 
(ха-ха-ха, – говорит крокодил.
Ведь тебя я давно проглотил!
И всю Красную площадь, Сенатскую площадь,
по кусочкам хвосточком я размолотил!
по мосточкам я раскрокодил!)
 
 
После интервью мы долго шагали по проспекту
по отдельности
в одну и ту же сторону
наконец, я пошла быстрее и обогнала ее
 
 
без согласования ничего публиковать нельзя
а при согласовании всё лишнее отрезают
удаляют зубы
чиновники-то люди, а крокодил не человек
но она безусловно права, потому что люди важнее
она уже пять лет в паллиативной помощи
с восемнадцати лет то есть
и на ней гигантская ответственность
а тут приходят со стороны и тычут: “легко ли тебе
                                                                 с чиновниками”
 
 
“ах, как много вы за год сделали”
да, бль, легко, как пёрышко
да, дико много, бль, ни х почти не сделали
ситуация тяжёлая в Питере с обезболиванием
процесс туго идет, а сказать об этом вслух невозможно
ответственность огромная
а эти со стороны ходят, спрашивают, ничего не понимают
всё так
 

6

 
уже темнело, хотя было всего три часа дня
и мне нужно было взять третье интервью
до того как уже будет очень поздно
и детей из садика начнут разбирать
 
 
и вот я шла по темнеющему проспекту
под темнеющим небом
и вдруг зашла в чудный магазин
где были одни только куклы и никаких людей
там были чудесные пупсы в шикарных одеждах
и куклы-мальчики, оливковые и темноволосые,
и куклы-девочки в восхитительных нарядах
беляночки и рыжие
тридцать восемь сантиметров рост куклы, бывают и такие
                                                                          младенцы
крокодилы там тоже были
кро-ко-диль-чи-ки
без четырехкамерного сердца
без челюсти, способной раздавить тебя с силой 340 атмосфер
 
 
я вышла, тихонько прикрыв за собой дверь
и пошла вперед, под темнеющим небом, к мосту
Тучкову, и я перешла по Тучкову мосту реку Неву
и тут же, рядом, была детская больница номер два
имени Марии Магдалины
как только я подошла, телефон зазвонил
пиарщица этой больницы, девушка с развевающимися
                                                                            волосами
уже ждала меня
пойдемте, сказала она энергично
поищем Аслана Рустамовича
а Аслан Рустамович исправляет маленьким детям их маленькие
                                                                                  члены
мальчикам их пипирки
проще говоря, он делает операции по поводу гипоспадии
а гипоспадия, ребята, это вам не хрен собачий
бывает, что у ребенка вообще не определяется пол
и все надо делать заново – яички, мошонку и уретру
пиарщица в письме обрисовала мне эту картину
и волосы у нее развевались на ветру
когда она вела меня через двор к отделению Аслана
некоторым приходится делать заместительную
                                                                вагинопластику
это уже девочкам
 
 
когда я готовилась к интервью, то набрела на форум мамочек
у детей которых гипоспадия
и которых оперировал Аслан
“родной человек”, “золотые руки”, “писюн” и “дырочка”
“лилось как через решето”, “а теперь красивый писюн”
“его не отличишь от нормального обрезанного члена”
“а нам удалось сохранить крайнюю плоть”
“кто после повторной операции, расскажите”
“не сформировался ли свищ”
 
 
стемнело когда мы вошли
и нам сказали:
Аслан на операции
подождите немного он закончит и немного отдохнет
мы проследовали тем же путем назад
пиарщица провела меня в конференц-зал
и велела подождать
в конференц-зале стояла одинокая доска для маркеров
и стол, и еще семь рядов стульев
я какое-то время посидела
минут десять
а потом стала рисовать на доске цветки орхидеи
корни, клубни, стебли
горки и, как всегда, чуваков
и разные органы
и спрятанных младенцев, их спрятанные пенисы
маленькие вагины
и маленьких животных
он с тотошей и кокошей по аллее проходил
 
 
но так как это всё не имеет отношения
то всё это я тут же стирала
понимая, что всё это не войдет в интервью
и ничего не скажет нам о крокодильих перьях
об его корнях, клубнях, лепестках
так что я тут же всё это стирала
дурея от сладковатого запаха маркера
и от спиртового раствора, коим была пропитана губка
 

7

 
так прошел час, и уже сгустилась темнота во всем городе
мне пора уже было идти забирать дочку из садика
и тут наконец пришел Аслан
 
 
операция продлилась дольше
и он как только закончил, сразу прибежал
он скромненько уселся в микроскопической клетушке
которая здесь считалась отделом по связям с общественностью
метров пять квадратных
два компьютера
 
 
Аслан, создатель красивых половых членов
для членов общества
260 операций в год, глаз – алмаз, руки – золотые, мамы
                                                                          благодарны
рассказывает: прогестерон во время беременности вот
                                                                            назначают
а потом глядь – у младенца гипоспадия
пол приходится определять кариотипированием
 
 
слова вылетают из его уст легко и свободно
целомудренно, для него член, вагина, яички и другие вещи
это микроскопические, маленькие, но драгоценные предметы
которые он создает
иногда своего материала нет, у нас много сложных случаев
приходится даже пересаживать
если член не ответил на тестостерон сейчас
он не ответит и у подростка
а мамы-то на форумах: писюны, пипирки, крантики, дырочки
и даже, с благодарностью:
драгоценность, маленький цветок
 
 
я записываю всё, что он говорит
представляю его садовником, который сажает свой сад
маленький сад, в котором колышутся на слабых стебельках
маленькие неопределенные цветы
он говорит: и травмы
например собака если откусила
таксы, например, хуже крокодилов
могут отхватить на раз
(но в животе у крокодила темно и тесно и уныло,
и в животе у крокодила рыдает, плачет Бармалей
– К Господу воззвал я в скорби моей, и Он услышал меня;
из чрева преисподней я возопил, и Ты услышал голос мой)
 
 
так проходит пятнадцать минут, и Аслану звонят
ему пришла посылка – беговые кроссовки
вроде бы они не имеют отношения к делу
но каждый день он бегает
если не будешь в хорошей физической форме, не сможешь
                                                                         оперировать
а у нас 5–10 человек в неделю
две операции в день
много тяжелых случаев
 
 
мне пора
я бегу в детский сад
 
 
в голове у меня орхидеи
тяжеловесные линии, окна института Петрова
множество подробностей, которые никому ничего не скажут
которые никак не связаны с тем, что мне удалось узнать
каждое интервью было маленьким
микроскопическим
каждое слово было в нем важнейшим
дико значимым
каждое из них было сказано только потому
что не сказать его было невозможно
 
 
как же я буду вырезать их?
Как я буду срезать эти маленькие цветы
куда мне девать эти подробности
где вместить их, если важна каждая делать
которую мы при этом слышали, восприняли, увидели
 

8

 
а фишка в том, что не ты берешь интервью
а интервью берет тебя
фишка в том, что тот, кто воистину знает крокодила
знает его изнутри, из кишок, с изнанки
когда ты видишь крокодила снаружи
то его нет
а когда ты видишь крокодила изнутри
то нет тебя
 
 
именно поэтому невозможно взять идеальное интервью
невозможно создать план крокодила
невозможно описать его по порядку, частями
пока он сам не раздробил тебя на части
невозможно переварить крокодила
пока он сам тебя не переварил
 
 
и вот так ты каждый день берешь у крокодила
несколько интервью, а крокодил берет несколько интервью
                                                                               у тебя
и уже непонятно, он ли это или ты сам
 
 
реальность полна, целостна, она охватывает тебя со всех
                                                                              сторон
проглатывает тебя, а ты
в отчаянном усилии победить
проглатываешь ее
чтобы солнце вышло с другой стороны
и не зашло уже никогда