Электронная библиотека » Татьяна Веденская » » онлайн чтение - страница 7

Текст книги "Моя навсегда"


  • Текст добавлен: 19 декабря 2018, 11:40


Автор книги: Татьяна Веденская


Жанр: Современные любовные романы, Любовные романы


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава 10
Первый день из оставшейся мне жизни

– Будешь еще кофе? – спросил меня он, разглядывая с беспокойством мое усталое лицо Затем покачал головой. – Ты и так уже выпила слишком много.

– Ну и что? Да, я буду еще кофе, – ответила я из чистой вредности, а также, видимо, уже находясь в нездоровом оживлении от непомерного количества кофеина.

Дмитрий Евгеньевич посмотрел на меня с осуждением, но кивнул официанту. Ресторан, куда Ласточкин-старший хотел меня отвести, оказался закрыт уже с обеда, там полным ходом шла подготовка к вечеринке. Вход на вечеринку – по билетам, мы же – безбилетники. Помыкавшись по холодному, мокрому городу, мы засели в торговом центре «Мега» в Теплом Стане, за пластиковым столиком, посреди снующих людей. Все покупали подарки, хватали, что попадалось под руки, спешили, пока и этот большой торговый центр – почти единственный тогда в Москве – не закроется. Новый год – время закрытых дверей.

– Так странно, что ты совсем не пользуешься косметикой, – сказал Дмитрий Евгеньевич. – Привилегия молодых. Все наши обязательно красятся всякими карандашами и кремами, и тенями с румянами. И ходят на каблуках. Знаешь, даже если операции – они все равно приходят на каблуках, а потом переобуваются в удобную обувь. А ты – вот так, в кроссовках.

– Ненавижу каблуки, – ответила я.

– Каблуки портят позвоночник, но улучшают осанку. Правда, только визуально. Как врач я против каблуков, но кроссовки – тоже не самый лучший вариант, – назидательно сообщил он.

Я расхохоталась.

– Ты мне еще предложи ортопедические стельки! Расскажи про современные чудеса ортопедии.

– Тебе совершенно все равно, как ты выглядишь, и это только делает тебя неотразимой.

– Ты знаешь толк в комплиментах! – спародировала его я. – Ты выглядишь как бомж с вокзала, и это тебе идет. Необъяснимое обаяние людей с самого дна жизни.

– Я не говорил…. Ну тебя, ты меня провоцируешь.

– Только этим и занимаюсь, – хитро улыбнулась я.

Я не думала, что мы найдем темы для разговора, но мы ушли, только когда кафе закрыли, около пяти вечера.


Дмитрий Евгеньевич проводил меня до дома – я озиралась и дергалась, боясь, что нас увидит Митька. Я так и не рассказала о том маленьком условии, на котором настоял его сын. Я почти умирала от мысли, что он сейчас уйдет, и это лицо и высокий лоб, и яркие голубые глаза, и легкие морщины, как линии на песке от волн, – все это только усиливало притяжение. Произведение искусства. Почему он один? Может быть, я ошибаюсь и он вовсе не один? Если бы я могла, я бы вскочила и побежала расспрашивать Митьку об отце.

Неожиданно я вспомнила, что Митьки дома все равно нет, он уехал пить в Физтех в Долгопрудный. У них там товарищеский матч, а потом вечеринка. И в общагу пойдут. Шальная мысль – пригласить….

Вдруг Ласточкин сам, словно прочитав мои мысли, спросил:

– Может быть, сходим еще куда-нибудь?

И тут я вспомнила, что вообще-то меня в Солнечногорске ждет мама, о которой я совсем забыла. Как я потом буду туда добираться? Наплевать.

– Не уверена, что хоть что-то еще открыто, – пробормотала я, и это вполне сошло за «да».

– Мы найдем, – пообещал он с неожиданной твердостью, и я снова оказалась в его теплой машине.


Мы доехали до Теплого Стана, до торгового центра «Мега», где и просидели до закрытия. Мы выходили, смеясь над тем, что мы, кажется, переживаем конец света – все закрывается и скоро из-под земли полезут монстры. Было совсем темно, пошел снег. Я думала: до Солнечногорска не так далеко, я еще успею добраться до мамы и ее подруг. Еще помогу им с салатами.

Я хорошо умею обманывать саму себя.


– А у тебя какие планы на Новый год? – спросила я, когда мы снова сели к нему в машину.

Парковка пустела, его теплая «Вольво» тихо урчала, как сытый зверь. Мы были как потерянные члены арктической экспедиции, брошенные на отломившемся айсберге. Мир катастрофически быстро пустел. Год скукоживался, как закрывающийся портал, мы неслись в воронку и уже почти срывались в бездну неведомого будущего.

Я явно никуда уже не поеду.

– Честно говоря, не думаю, что новый год будет сильно отличаться от предыдущего. Я надеюсь оперировать, мы сейчас исследуем и опробуем несколько новых техник, я бы сказал: революционных. Сейчас удивительное время: наука развивается так быстро и так непредсказуемо, одно направление неожиданно переходит в другое. Генетика спит с биоинженерией, а их дети – новые выращенные в лабораториях клапаны. Мы планируем съездить на конференцию в Сан-Франциско. Ты бывала в Америке?

– Что? – расхохоталась я. – Конечно. И в Америке, и в Европе, а в Монако у меня есть летний домик. Всем хорош, только туалет на улице.

– Все шутишь?

– Ты за кого меня принимаешь? Я только о том думаю, как бы сессию сдать. Я в жизни не была дальше Санкт-Петербурга, мы туда с классом ездили от школы, в плацкартном вагоне. И мама мне курицу в дорогу запекала. А я, вообще-то, спрашивала о том, как ты сегодня собираешься встречать Новый год.

– Встречать? – удивился он. – А ты считаешь, если мы его не встретим, он не придет? Нужно стоять на входе с распростертыми объятиями? Я уже не так радуюсь этому калейдоскопу цифр. Если бы я был моложе, у меня имелось бы больше шансов.

– Больше шансов на что? – тихо переспросила я.

Он посмотрел на меня, словно прикидывал, стоит ли отвечать, и решил, что нет.

– Я приглашен к друзьям. Я должен был быть там не позже десяти, привезти запакованный подарок стоимостью не дороже пятисот рублей. Там будет что-то вроде розыгрыша, что ли.

– Ты его купил?

– Нет, не купил. Поможешь мне выбрать?

– Но ведь уже поздно.

– Они меня простят.

– Самое время просить о таком, когда уже последний торговый центр закрылся. А что за друзья?

– По работе. У меня, София, все, что есть в жизни, – как правило, по работе.

– Я – не по работе, – возразила я.

Он долго молчал, затем кивнул.

– Ты – нет. Ты – личное.

И то, как он это сказал, заполнило меня до краев горячим медом, я даже почувствовала на губах привкус клевера.

Потом мы колесили по городу, делая вид, что пытаемся найти пристойный подарок стоимостью не дороже пятисот рублей. Мы смеялись тому, какие глупости можно купить на пятьсот рублей в Москве за два часа до Нового года. Четыре колоды карт. Пластмассовую куклу с длинными негнущимися ногами. Набор табака для кальяна. Особенно хороший подарок, если достанется кому-нибудь из детей друзей Дмитрия Евгеньевича. Открытыми оставались только придорожные магазины с водкой и закуской и палатки на вокзалах – они работали круглосуточно. Там, на Ленинградском вокзале, мы раздобыли термокружку, в которой можно подогреть воду от прикуривателя автомобиля. Стоила кружка как раз пятьсот сорок рублей. Пойдет. С упаковкой, правда, уже семьсот.

– Ты ее попробуй выиграть для себя, – сказала я, бросая ему перевязанную бантом коробку. – Хорошая вещь, в семье пригодится.

– Во-первых, я не так уж люблю пить в машине кипяток, – ответил он со смехом.

– А во-вторых?

– Что?

– Ты сказал «во-первых». Значит, должно быть и «во-вторых».

– А во-вторых, у меня ведь нет семьи, – сказал он, не меняя ни темпа, ни интонации, но я поняла: он ответил на мой так и не заданный вопрос.

Я повернулась к нему.

– Почему?

– Что – почему?

– Почему у тебя нет семьи? – Я вдруг посерьезнела. – Почему у тебя нет жены, кучи детей, трех любовниц, которые бы тебя обожали?

– Трех? Ты обо мне слишком хорошего мнения.

– А вот Митька – нет, не слишком хорошего. Только не говори, что ты одинок, потому что много работаешь. Ты просто не понимаешь, наверное, какой ты. Нет, это ерунда какая-то, ты не можешь не знать, насколько хорош. Возраст – ерунда, мелочь, никто не замечает, сто пудов.

– Сто пудов? Это много, это тяжело, – рассмеялся он.

– Наверняка в тебя влюблены все женщины вашего Кардиоцентра.

– Еще немного поговори – и я тебе поверю, – пошутил он, но я оставалась серьезной.

– Если ты один – значит, с тобой что-то не так.

– И что же со мной не так? – с интересом спросил он без улыбки.

– Я не знаю. Но что-то с тобой не так.

– Определенно, – согласился он. – И это означает, что тебе, моя дорогая София, нужно бежать со всех ног. Нужно послушать моего сына, который, как ты сказала, меня ненавидит. Вдруг пройдут годы – и ты тоже станешь ненавидеть меня. Потому что ты права и со мной что-то не так. Зачем тебе выяснять, что именно? Зачем оставаться и выяснять это лично?

– Поезжай к своим друзьям. Тебя ждут, тебя просили приехать не позже десяти, а сейчас уже почти одиннадцать, все уже пьют, провожают Старый год, – ответила я, разозлившись. – Поезжай к друзьям. У меня скоро уже последняя электричка уйдет.

– Нет, – отрезал он.

– Да, – рявкнула я.

Тогда он сказал, что ни за что не допустит, чтобы я ехала в такое время в такой день в электричке в какой-то там Солнечногорск – одна. Да это просто опасно, сказал он. Я потом себе не прощу.

– Я тебе позвоню, как приеду, – заверила его я сухо. – Дай номер своих друзей, и я тебе позвоню от маминой подруги. Не волнуйся, я притворюсь… не знаю, притворюсь твоей любовницей. Пусть друзья завалят тебя вопросами, а все женщины, включая их жен, позеленеют от зависти.

– Ты что, действительно хочешь уйти? – сощурился он.

– А ты что, действительно хочешь сказать, что слепой? – почти закричала я. – Уходи, я встречу Новый год тут, на вокзале.

– Одна?

– Это мое дело. Я хочу остаться одна. Так будет для меня лучше. Можешь просто взять и уйти? – почти попросила я.

– Нет, теперь уже нет, – покачал головой он.

Для меня это было слишком. Я стояла напротив него и не понимала, что происходит. Тело предавало меня каждую секунду, растапливая масло и сахар и заливая сердце карамельным сиропом; мне хотелось плакать навзрыд, уткнуться ему в грудь и рыдать. Мыслить последовательно я просто не могла. Стоило представить, что сейчас я уеду и расстояние между нами начнет увеличиваться, пока не окажется непреодолимым, как карамель превращалась в разъедающую кислоту, и я начинала умирать внутри.

– Постой, Софи, но если ты говоришь, что между нами разница в двадцать четыре года, это значит… Господи, тебе что, восемнадцать лет? Восемнадцать?

– И что? Что это меняет? – разозлилась я.

Но он стоял, потрясенный результатом простой математической операции.

– Я не осознавал…. Нет, это ни в какие ворота не лезет. Я просто старый идиот.

– Не старый, а мужчина в самом расцвете лет, как Карлсон, – выпалила я. – И вообще, чего ты хочешь от меня?

– Я хочу… Объясни, что ты тут со мной делаешь, девочка Соня? – зло процедил он сквозь сжатые челюсти.

– Я тут электричку жду! – крикнула я. – И вообще, для светила кардиологии у тебя не очень-то хорошо с арифметикой. Мог бы посчитать еще утром, а?

Я подорвалась и почти спринтерским бегом полетела к выходу, к платформам, где стояли поезда и пахло железом. Я хотела добежать туда, запрыгнуть в холодные недра любого поезда и уехать куда угодно.

– Софи, постой! Да постой же ты! – Я слышала его голос и только ускорялась. – Да остановись же ты, черт!

– Оставьте меня в покое, мужчина! – возмутилась я, когда Дмитрий Евгеньевич схватил меня за локоть. Хватка была крепкой – как капкан.

– Ты послушай, я ведь не хотел тебя обидеть. Я просто не подумал. Ты же студентка. Может быть, тебе уже двадцать три.

– И что? Двадцать три – сорок два. Это, конечно, сильно отличается от восемнадцать – сорок два, – заметила я злобно.

– Ты права, права. Ничего это не меняет. – Он мотал головой и притягивал меня к себе. И чем больше я сопротивлялась, тем ближе оказывалась. Я вдыхала запахи его одеколона, шоколада и лемонграсса в его дыхании, чувствовала жесткую шерсть его пальто. – Только… ты ведь не понимаешь. Я тебе не нужен. Я отниму у тебя юность, а она бесценна. Ты можешь этого не понимать сейчас, но потом ты все переосмыслишь и поймешь, что я прав. Прав! Нет ничего, чем бы я мог тебе возместить эту потерю.

– Да, ты ПРАВ! – выпалила я.

Людей на вокзале почти не было, а те, что были, смотрели на нас с интересом. Бесплатное шоу в отсутствие телевизора. «Новогодний голубой огонек».

– Вот и хорошо, – кивнул Дмитрий Евгеньевич.

– Ты мне не нужен. Я просто так, я шутила. И вообще, у меня есть парень.

– Парень? – усмехнулся он.

– Может, даже два, – зло ответила я. – Одного беру, на одного смотрю, третьего примечаю. Но один самый настоящий. Ты же знаешь, как я хорошо умею врать. Вот я и наврала тебе.

– Прежде всего ты тогда наврала своему парню, – хмыкнул он.

– Ну, он-то привык. И вообще, он не ревнив. Он же позволяет мне жить с Митькой. Был бы ревнив, не позволил, верно?

– Да уж, это твой воображаемый парень? – Он говорил спокойно, но я видела, что смогла его разозлить.

– Слушайте, Дмитрий Евгеньевич, я ведь все понимаю, – устало выдохнула я, а он побледнел. – Все это действительно абсурд и не может сбыться. Нет падающей звезды, чтобы загадать такое желание. Мы из разных вселенных. И не стоит переживать, я вас обязательно забуду. Да и что тут помнить? Мы же с вами толком даже не знакомы.

– Действительно, – согласился он ледяным тоном.

– Я сейчас пойду, сяду в электричку и поеду к маме. Вы наверняка ошибаетесь, и они еще ходят. Это же транспорт, и я хочу к маме. С кем Новый год встретишь, с тем и проведешь. Идет?

Я посмотрела на него с вызовом, на который только была способна. Тогда он вдруг обхватил мое лицо – крепко, двумя ладонями, как подхватывают арбуз, чтоб не упал, и потянул к себе. Я сопротивлялась, но не сильно, мое сердце билось, ноги заплетались, и эта неопределенность пугала и возбуждала.

Карамель вдруг превратилась в обжигающий бренди, полыхнуло огнем. Он меня поцеловал. Огонь вырвался наружу, как в горящих торфяниках. Я знала: все кончено, я никогда уже не буду прежней, но меня больше уже это не пугало. Мои губы сразу припухли и покраснели от его щетины, и я прикоснулась к ним пальцами – удивленно, словно это не мои, а чужие губы.

– Что ж ты не кричишь, не зовешь на помощь? – тихо спросил он.

– Ты меня сам отпустишь, – покачала головой я.

– Тебе не стоит на это рассчитывать, – посоветовал он. – У тебя был шанс, Софи, и ты его упустила.


Позже, снова сидя в его машине, я засмеялась и сказала, что у меня не было никакого шанса, с того мгновения, как я увидела его на ступеньках у лифта. Тогда он наклонился, почти на меня навалился, и я подумала – сейчас он снова меня поцелует. Но он не поцеловал, а дотянулся до ремня безопасности, вытянул и пристегнул меня – аккуратный водитель. Черт, это же невозможно!

– Нет, не было, – согласился он. – Я не собирался тебя отпускать.

– И что же теперь делать? – спросила я.

Оно было так прекрасно – его растерянное лицо, его сфокусированный на мне взгляд. Дмитрий Евгеньевич приложил ладонь к своим губам, а затем рассмеялся.

– Будем праздновать Новый год.

– С ума сошел? Где? Все закрыто?

– Я открыт, – возразил он и завел машину.

Мы медленно покатили по пустым улицам. В каком-то придорожном магазине мы купили шампанского и несколько коробок шоколадных конфет, несмотря на мои возражения и заверения, что никакого шоколада я больше не хочу.

– Ты будешь пить шампанское и есть шоколад.

– А ты?

– А я буду на тебя смотреть, – пожал плечами он. – Мне-то пить нельзя, я за рулем.

– Тогда и я не буду, – замотала головой я.

– Ну уж нет, тебе придется.

– Это еще почему? – возразила я.

– Потому что мне нравится, когда от тебя пахнет шоколадом, – ответил он и больше ничего не добавил.

Ни единого слова, ни намека. Но я и так все поняла, без слов. Мы остановились на каком-то пустыре на задворках Красных Ворот. Улицы были пустыми, окна темными. В центре почти никого не осталось, все разбрелись по своим квартирам на окраинах. Мы были одни. Открыли коробку конфет, а пробкой от шампанского чуть не выбили стекло в его «Вольво». Я помню, напротив машины работал светофор – он заменил нам новогоднюю елку. Светофор ритмично менял цвет. Зеленый. Мигающий зеленый. Желтый. Красный. Мигающий красный. Зеленый. С двух сторон, ритмично повторяясь. И падал снег. Я пила шампанское из бутылки – мы забыли купить стаканы. Он смотрел на меня хищно, как тигр, стерегущий добычу.

– Ты хочешь, чтобы я совсем напилась? – спросила я.

– Да. Это – мое новогоднее желание, – признался он. – Кстати, осталась всего пара минут.

– Это самый странный Новый год в моей жизни. Я никогда еще не встречала его на дороге, – призналась я.

Он молча протянул руку и включил радио. Там уже выступал президент. Дмитрий Евгеньевич сделал звук потише и подал мне бутылку с шампанским. Ударили куранты.

– Раз, – начала считать я.

– Два, три, четыре…

Я улыбалась и смотрела ему в глаза. Я знала, что произойдет этой ночью. Губы, перемазанные шоколадом, еще один глоток шампанского под его внимательным взглядом, последний удар курантов… Наступил Новый год.

Дмитрий Евгеньевич притянул меня к себе, взял лицо в свои ладони, замер на секунду, чтобы мы оба – и он, и я могли осознать, что происходит. Затем поцеловал меня, слизывая капли шампанского с моих губ.

– С Новым годом, Софи, – прошептал он, стаскивая с меня мешковатый свитер.

Глава 11
Девочка с Daddy Issue[1]1
  Проблема взаимоотношений с отцом.


[Закрыть]

Новый год. Новый новый год, следующий, промелькнувший так быстро, словно кто-то поставил мою жизнь на перемотку. Эффект двадцать пятого кадра. Редкие встречи в непредсказуемые моменты. Планета оплакивала свои тающие ледники, ураганы и торнадо завоевывали небо, но у меня в голове продолжал звучать джаз. Звонки посреди ночи, молчание, под которое я засыпала. Ложь, ставшая моей второй натурой. Я врала ни о чем не подозревавшему Митьке так, словно изменяла ему. И, как любой обманутый муж, он ни о чем не подозревал. Он увлекся новым сериалом, «Сверхъестественное» и смеялся, что в моем университете одни ведьмы, это ясно. Даже сделал новую татуировку, звезду в звездном круге. Говорил, что такого сериала мир ждал несколько веков.


В тот год я вдруг наткнулась на «Город грехов», фильм как раз под мое настроение. Потому что я жила, словно попала в абсурдный киношный черно-бело-красный мир, где все ходят по краю и на каждом висит табличка – «маньяк», «злодей», «герой».

Дмитрий не был ни героем, ни злодеем. Он был источником, целебной водой. Он был ядом, отравляющим мои пустые дни без него. Он сам был городом моих грехов.

Мы каждый раз встречались так, словно убегали с уроков. Не существовало ничего, кроме наших встреч. Меня не было в его жизни, а его – в моей. Максимум – подозрения моей мамы, его жалобы, что ассистентки шушукаются и строят версии на мой счет.

– Наверное, они в тебя влюблены, – говорила я с притворным спокойствием.

– А ты? Ты влюблена в меня? – спрашивал он, и его голубые глаза горели неподдельным интересом охотника.

– Нет, конечно. Это чистая физиология, и обязательно пройдет. Разве сам не понимаешь? Мне нравится твое тело. Мне нравятся твои глаза. Мне нравятся твои руки, – я перечисляла, прикасаясь. – Мне нравится, как ты на меня смотришь. Мне не нравится, что ты такой худой, но я готова с этим мириться. Мне не нравится твой шрам на спине. Лучше бы он был на плече или где-то еще, потому что шрамы украшают мужчину. Мне нравится с тобой спать. Но это не любовь.

Он бесился и обещал, что больше не позвонит. Звонил в тот же вечер, спрашивал, скучаю ли я. Заверял, что сам не скучает ни капли. Это было волшебством и магией, но магией черной. Поцелуи – глубокие и жадные, объятия, похожие на битву, минеты в «Вольво», припаркованной на пустырях, в тупиках, под стенами без окон. Вдруг кто увидит. От этого даже интереснее, острее. Долгая, изнуряющая любовь у него дома, но я всегда уезжаю на ночь к Мите, чтобы не вызвать подозрений, – и это страшно бесит моего ревнивого возлюбленного. У него так мало времени, чтобы владеть мной. Работа, учеба, сон, дорога в метро – я думала о нем постоянно и плавилась от этих мыслей, как сыр в жаровне. Я не была счастлива, я была исступленно влюблена. Взрослая жизнь, взрослая любовь – мартеновская печь – переплавляла меня во что-то другое, новое. Весь тот год – время, закрученное в спираль, по которой я бежала, сбивая ноги. Я любила, и меня любили – до обморока, до беспамятства, как в наркотическом забытьи.

Кажется, все именно о таком мечтают, но не всем дано это пережить.

Мы встречались редко. Иногда не виделись неделями, Дмитрий был занятым человеком, он мог просто пропасть, и я покорно ждала, умирая от страха, что больше не позвонит. Потом вдруг объявлялся, обвиняя меня, что я сама его забыла, что мне на него наплевать, что это я, оказывается, должна была ему позвонить.

И я улыбалась своему отражению в зеркале, женщина, которую хотят.

Я себя не узнавала. Не в переносном, а в прямом смысле – я иногда смотрела в зеркало на взрослую женщину, тело которой любили уже столько раз, что оно приобрело особую гордую осанку. Я торчала перед мутным зеркалом, застывала, разглядывая себя, выискивая следы грехопадения. Темнота запавших, потемневших от бессонницы глаз и бесстыдного рта. Я больше не прятала груди под балахонами, напротив, я хотела, чтобы их видели, чтобы к ним прикасались, чтобы большие ладони снова накрывали их собственническим жестом. Мое тело бросало вызов, испускало сигналы, оно теперь тоже умело охотиться, и даже пахло по-новому. Однокурсники в институте смотрели на меня другими глазами, жадными, оценивающими, словно за этот год с меня вдруг сорвали шапку-невидимку, и я вдруг стала всем интересна.

«Ты его любишь?» – думала я. И отвечала самой себе, что, если это любовь, она должна быть запрещена, как подрывающая моральные устои и наносящая непоправимый урон психике.

Удивительно, но Митька и понятия не имел, что именно я пыталась найти в зеркале. Он думал, это все от неуверенности в себе, что я вошла в такой возраст, когда хочется всем нравиться. Кажется, он даже мне сочувствовал, – жалость с щепоткой презрения. У него была почти постоянная девушка по имени Зоя с русыми, невозможно прямыми волосами и стройными длинными ногами. Они занимались любовью громко и много, а потом Зоя сидела на кухне в Митькиной рубашке и злилась, что тому приходит в голову учиться, когда она тут – рядом. И на то, что Митька никак не заставит меня уехать куда-нибудь, чтобы оставить квартиру в ее, Зойкином, полном распоряжении. Что я маячу на глазах каждую ночь. Митя объяснял, что мне некуда идти и что он за меня в ответе, потому что приручил. Митя был счастлив и поэтому слеп.


В тот день, через год – под новый Новый год – он вдруг неожиданно остался один, Зоя уехала к друзьям, которых Митька терпеть не мог, и они поругались. Он слонялся по квартире и ел из кастрюль и банок все подряд – прямо так, ложкой. Некоторое время внимательно на меня смотрел, а затем вдруг сказал:

– Ты зря дергаешься, Сонька. Ты вообще-то еще какая красотка, просто это не сразу видно. Такие, как Зойка, они ослепляют, но потом вдруг начинаешь замечать, что и нос длинноват, и в целом слишком каланча. И волосы гладит утюгом. А поговорить вообще не о чем. Только секс – ничего больше.

– Да ты романтик! – расхохоталась я. – Чувствую я, Зойкины дни сочтены.

– Конечно! Ты же знаешь, я люблю только тебя. Причем, заметь, я люблю тебя такой, какая ты есть. Неужели ты не понимаешь, что тебе это не нужно? Утюги для волос, трюки всякие, маскировка. Ты хороша как раз тем, что тебе совершенно плевать на всё и всех.

– Давай-давай, расскажи мне о своеобразном обаянии девушек с заспанными лицами и растрепанными волосами. Они красивы только на обложках журналов, и их заспанность и растрепанность создаются часами, – презрительно хмыкнула я.

Митька пожал плечами и вернулся к учебникам. Той зимой он сдавал последнюю сессию и уже начал писать диплом. Делал он это все со старанием ученика монастырской школы, которого за малейший просчет или опечатку могут отправить в яму. Для Митьки яма была армия. Забавно, как сильно он туда не хотел.

– Я не умею ходить строем, – говорил он. – Во мне нет никакой предрасположенности исполнять приказы, не имеющие смысла. И потом, при моей везучести я обязательно попаду на флот, и меня запихнут на какой-нибудь ржавый корабль, где я буду три года драить палубу зубной щеткой. А когда вернусь, ты уже станешь бухгалтером какой-нибудь корпорации, у тебя будет большая зарплата, и ипотека, и, может быть, даже какой-нибудь муж. И от тоски ты выпрыгнешь с семнадцатого этажа здания своей корпорации. Просто от того, что все слишком хорошо.

– Ты веришь в меня, как я погляжу, – смеялась я.

– Конечно, – невозмутимо согласился он. – Я верю в тебя безоговорочно. Ты все эти годы была моей константой, между прочим. Я всегда возвращался к тебе. Я всегда отмазывался тобой. Ты хоть понимаешь, насколько для меня важна?

– Может быть, нам тогда вообще пожениться? – предложила я. – Тогда мы бы взяли эту ипотеку вместе. Мы даже можем купить квартиру в этом же районе и завести кота. Когда я стану главным бухгалтером, а ты вернешься из армии. Или приплывешь на своем корабле и привезешь нам обезьянку. Из Бразилии, к примеру.

– Типун тебе на язык. Я не пойду в армию, не пойду, не пойду!

Митька натурально плевался через плечо, а я хохотала и показывала ему язык. У меня было отличное настроение, потому что сегодня мы должны были встретиться с ним, его отцом, моей тайной любовью. Сегодня я буду плохой девочкой, и мне должно быть стыдно. Но мне никогда не бывает стыдно, такая уж странная у меня личность.

– Не пойдешь ты в свою армию. Ты же гений. Ты напишешь своему преподу сначала докторскую, потом какой-нибудь доклад в журнал. Он тебя ни за что не отпустит, посадит в колодец и закует в цепи. Научное рабство.

– Сонька, ты когда перестанешь дурить? – спросил Митька, запустив в меня книжкой.

– Главное – мечтать о чем-то большом и светлом. О наступлении двадцатисемилетия, к примеру, – рассмеялась я.

Именно тогда, как ни в чем не бывало, как бы между делом Митька вдруг предложил поехать к моей маме на Новый год вместе.

Я растерялась, я никак не ожидала этого, и я не знала, что сказать.

Какая мама?! Я не видела твоего отца уже почти месяц, у нас годовщина странных, подпольных, не совсем нормальных отношений, мы уже забронировали номер в отеле в Звенигороде. Там будут старушки в компаниях по шестеро, они будут смотреть на нас с осуждением. Там будет бильярд и хамам, в котором мы будем заниматься любовью, окруженные и отгороженные от мира клубами пара. Там будет номер для новобрачных с огромной кроватью, от одного вида которой меня бросит в жар. Я купила новое белье. Он купил шампанское с шоколадом и сапоги на шпильке в двенадцать сантиметров – я знаю, потому что он звонил и спрашивал меня про размер ноги. Я надену эти сапоги и дам накрасить себе губы самой жуткой красной помадой – только сегодня, в Новый год, в день нашей годовщины. Проститутка в постели, но я никогда не готовила в его кухне, никогда не принимала его друзей в его гостиной. Значит, просто проститутка.

Такая игра. Мы будем праздновать этот год, в течение которого Дмитрий владел мною.

Мне нечего было сказать Мите, поэтому я молчала и ловила воздух ртом.


– Разве ты не занят? – нахмурилась я, оттягивая время. – Как же Зоя? Разве тебя не ждут светловолосые русалки, разве не плавают они в аквариуме, вглядываясь вдаль сквозь толщу воды, в ожидании тебя?

– Я устал от русалок, – признался Митя. – Они скользкие и холодные, и с ними я снова надерусь в хлам. А я не хочу проваляться все каникулы в анабиозе. Мне нужно показать план диплома уже к десятому января. Ты же даже не представляешь, какая у нас горячка по поводу аспирантуры. Я лучше побуду с тобой. Твоя мама печет такой замечательный вишневый пирог. Я до сих пор помню его – с майских праздников.

– Я поняла, нам не нужно жениться, – попыталась пошутить я. – Мы и так ведем себя как уставшие друг от друга супруги.

– Супруги, которым уже не хочется секса, – усмехнулся он. – Но что поделать, если надо исполнять супружеский долг. Ну так что, едем?

– Мама в этом году уехала к родственникам в Тверь, – пробормотала я, пытаясь прийти в себя. – Если бы ты предупредил меня заранее….

– Серьезно? – уставился на меня Митя. – И какие в таком случае у тебя были планы на Новый год? Проспать его дома в гордом одиночестве? Сонька, это ты должна была меня предупредить! Я бы что-то придумал.


Что я должна была ему сказать? Что я решила просто остаться дома в одиночестве? Уехать к Женьке? Что за мной должны заехать, у нас институтская вечеринка? Что это вообще не твое дело? Что я собираюсь трахаться с твоим отцом, которого не видела несколько недель из-за чертовой конференции в Сан-Франциско! Я плачу по ночам не потому, что несчастна, а просто чтобы сбросить стресс. Мое тело требует его рук. Такие у меня планы, мать твою – и если ты имеешь что-то «против», иди к лешему. Кто ты такой, чтобы меня судить?

– У меня есть планы, дома меня не будет, – пробормотала я мертвым голосом.

Моя природная склонность ко лжи не сработала, ничего хорошего мне не пришло в голову.

Митя сначала даже не понял, так и сидел, листая свои бумаги. Потом резко оттолкнул свое кресло на колесиках от стола, развернулся, подъехал и принялся рассматривать мое лицо так, словно искал там отпечатки пальцев.

– Вот оно в чем дело!

– В чем? – разозлилась я, но он только подскочил и упер руки в бока.

– Признавайся! Господи, это же все объясняет!

– Что объясняет, что? – окончательно разозлилась я.

– У тебя кто-то есть, моя неприступная София? Ну, признавайся, у тебя кто-то появился! Господи, да ты покраснела. Давно? Это серьезно? Ты что, больше не девственница?

– Чего? – вытаращилась на него я. – Ты совсем сбрендил? Ты как вообще такое можешь говорить?

– Ого! Да ты сейчас взорвешься! – расхохотался он. – Ты же моя, Сонька! Твои мальчишки – это же несерьезно, это и за секс считаться не может. И кто он? Я его знаю? Почему ты его от меня прячешь? Блин, это же перемены. Я не хочу перемен. Вот черт, моя Золушка выросла. Значит, тыква превратится в карету?

– Я тебе сейчас по тыкве настучу! – пригрозила я. – И ничего я тебе не скажу.

– Значит, это серьезно.

– Нет, Митечка, это несерьезно. Мы просто дружим. И вообще не твое дело, девственница я или нет.


Год назад, в темной «Вольво» посреди московской пустоты, в ноль часов, ноль минут его отец овладел мною в первый раз – прямо там, на сиденье, откинутом до предела назад, ритмично и яростно, под меняющийся свет светофора. Москва была совершенно пуста, мы оказались в ту ночь одни в этом городе – как выжившие после какого-нибудь Апокалипсиса. Дмитрий разглядывал мое тело, играл со мной, не давая прикрыться, наплевав на то, что мне холодно. Затем мы уснули. Утром Дмитрий пошарил рукой и нашел упавшую между сиденьями рубашку, натянул ее на плечи, а потом поцеловал меня – не в губы, а ниже, прямо в обнаженную грудь, в сосок, нежно обведя его языком несколько раз.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации