Текст книги "Ноги из глины"

Вообразить Шнобби снобом-аристократом было легче легкого. Его ошибка состояла в том, что он недостаточно широко мыслил. Он залезал в чужие дома и прибирал к рукам всякую малозначительную ерунду. Если бы он залезал на чужие континенты и прибирал к рукам целые города, в процессе жестоко убивая их жителей, он мигом стал бы столпом общества.

Фамилия Ваймса в книге не упоминалась.

Я-Сама-Справедливость Ваймс не был столпом общества. Он собственными руками убил короля. Это нужно было сделать, но общество, что бы мы ни понимали под этим словом, не всегда в восторге от людей, которые делают или говорят то, что нужно. Он не только короля предал смерти, что верно, то верно, но город катился ко дну, постоянно вспыхивали какие-то идиотские войны, нас едва не подмяла под себя Клатчская империя. Приятный тип уж точно не исправил бы ситуацию. История нуждалась в хирургии. И временами единственный подходящий хирургический инструмент – топор. В топоре есть что-то веское и окончательное. Но стоит убить одного дрянного королишку – и тебя уже называют цареубийцей. Как будто ты постоянно этим промышляешь…

Ваймс когда-то нашел в библиотеке Незримого Университета дневник Камнелица. Старик отличался суровым нравом, тут не поспоришь. Но и времена были суровые. В дневнике он написал: «Пускай же из горнила битвы выйдут новые люди, коих не прельстит былая ложь». Но былая ложь в конце концов победила.

Он сказал людям: «Вы свободны». И они закричали: «Ура!», а потом он показал им цену свободы, и они назвали его тираном и предали, немного потыкались в разные стороны, как цыплята, которые впервые высыпали из родного курятника во двор, и вернулись в тепло, и закрыли за собой дверь…

– Дзынь-дзынь, дон-дон.

Ваймс вздохнул и достал органайзер.

– Да?

– Напоминание: встреча с сапожником, два часа дня, – сообщил бес.

– Сейчас еще не два, да и в любом случае, это было во вторник, – сказал Ваймс.

– Тогда я вычеркну это из списка дел, да?

Ваймс пихнул неорганизованный органайзер обратно в карман и снова выглянул в окно.

У кого был мотив отравить лорда Витинари?

Нет, это неверный подход. Наверное, если отправиться на окраины города и свести круг подозреваемых к старушкам, которые почти не выходят из дома (что немудрено, когда дверь заклеена обоями), удалось бы найти кого-то, у кого не было мотива. Но Витинари оставался в живых, потому что устраивал дела таким образом, что будущее без него представлялось более рискованной перспективой, чем будущее с ним.

Выходит, решиться на его убийство мог только безумец – а безумцев в Анк-Морпорке хватало, боги свидетели, – или кто-то, кто не сомневался: если город рухнет, он окажется на самом верху этой груды обломков.

Если Фред прав – а сержант обычно служил хорошим примером того, как мыслят простые горожане, поскольку и сам был простым горожанином, – таким человеком был капитан Моркоу. Но Моркоу был одним из немногих жителей города, кому, кажется, нравился Витинари.

Конечно, был еще один человек, который выиграл бы от убийства патриция.

«Вот черт, – подумал Ваймс. – Это же я».

В дверь снова постучали. Этот стук он не опознал.

Он осторожно приоткрыл дверь.

– Это я, сэр. Задранец.

– Ну заходи тогда. – Было приятно осознавать, что хоть у кого-то в мире больше проблем, чем у Ваймса. – Как там его светлость, в каком он состоянии?

– В стабильном, – ответил Задранец.

– Смерть – это тоже стабильное состояние.

– Я имею в виду, что он жив, сэр. Сидит и читает. Доктор Пончик смешал для него какую-то липкую гадость, которая отдает водорослями, а я добавил туда глубульской соли. Сэр, помните того старика из дома на мосту?

– Какого ста… ах да. Точно. – Казалось, что это было уже давным-давно. – А что такое?

– Ну… Вы меня попросили осмотреться, и я… сделал несколько картинок. Вот, например. – Он протянул Ваймсу черный прямоугольник – почти черный.

– Странно. Это что такое?

– Э… Вы слышали теорию про глаза мертвеца, сэр?

– В теории я не силен, я как-то больше по практике.

– Ну, в общем… говорят…

– Кто говорит?

– Все говорят, сэр.

– Те самые «все» из фразы «всем известно»? Те, из кого состоит «общество»?

– Да, сэр. Видимо, они.

Ваймс махнул рукой.

– А, эти. Ну, продолжай.

– Говорят, что в глазах у мертвеца отражается последнее, что он видел при жизни.

– Слышал, да. Но это все старые сказки.

– И правда старые. Но посудите сами, разве они дожили бы до наших дней, будь они неправдой? Мне показалось, я увидел красную искорку, так что я велел бесу нарисовать зрачок как можно крупнее, пока она совсем не погасла. И вот тут, прямо посередине…

– А бес не мог просто это выдумать? – спросил Ваймс, снова глядя на картинку.

– Они лишены воображения, сэр. Что видят, то и рисуют.

– Светящиеся глаза.

– Две красные точки, – педантично уточнил Задранец, – которые и вправду могут быть светящимися глазами, сэр.

– Хорошо подмечено, Задранец. – Ваймс поскреб подбородок. – Проклятье! Надеюсь, никакие боги тут не замешаны. Только этого мне сейчас не хватало. Можешь сделать копии, чтобы я отправил их во все штаб-квартиры?

– Да, сэр. У беса хорошая память.

– Тогда за дело.

Но прежде чем Задранец вышел, дверь снова открылась.

Ваймс поднял голову. На пороге стояли Моркоу и Ангва.

– Моркоу? Я думал, у тебя выходной.

– Мы обнаружили труп, сэр! В Музее гномьего хлеба. Но когда мы вернулись в штаб-квартиру, нам сказали, что лорд Витинари мертв!

«Так и сказали? – подумал Ваймс. – Вот тебе и слухи. Если бы правда могла распространяться с той же скоростью, до чего было бы хорошо…»

– Для трупа он слишком глубоко дышит, – сказал он. – Думаю, что с ним все будет в порядке. На этот раз его не устерегли, но это ничего. Я нашел для него врача – не самого известного, но хорошего. Не волнуйся.

«Не устерегли, – подумал Ваймс. – А ведь это я возглавляю Стражу».

– Не самого известного? Надеюсь, вы не зря сделали на него ставку, сэр, – сурово сказал Моркоу.

– О, не переживай. Он так хорош, что даже на его пациентов делают ставки, – ответил Ваймс.

«Я должен был его устеречь, и я оплошал».

– Если с ним что-то случится, это станет трагедией для всего города! – сказал Моркоу.

В его прямом и решительном взгляде не читалось ничего, кроме искреннего беспокойства.

– Да уж, пожалуй, – сказал Ваймс. – Так или иначе, все под контролем. Говоришь, еще кого-то убили?

– В Музее гномьего хлеба. Кто-то убил господина Хопкинсона его собственным хлебом!

– Его заставили съесть музейные экспонаты?

– Ему разбили голову, сэр, – с укором сказал Моркоу. – Боевым Батоном.

– Господин Хопкинсон – это такой старичок с белой бородой?

– Да, сэр. Если помните, я вас знакомил, когда водил вас на выставку метательных кренделей.

Ангве показалось, что Ваймс на секунду поморщился, что-то припоминая.

– Кому понадобилось убивать стариков? – бросил он в пустоту.

– Не знаю, сэр. Констебль Ангва сходила на разведку в штатском, – Моркоу заговорщически приподнял бровь, – и не нашла ничьих следов. Преступники ничего не забрали. Вот орудие убийства.

Боевой Батон был намного крупнее обычного батона. Ваймс осторожно покрутил его в руках.

– Для гномов это метательное оружие, да?

– Да, сэр. В прошлом году на чемпионате в Семигорье Снорри Щитогрыз похожим хлебом сшиб верхушки с шести крутых яиц разом, метнув его с пятидесяти ярдов, – а у него был обычный охотничий батон. Но это не просто батон – это культурная ценность. Мы утратили технологии, по которым пекся такой хлеб. Он единственный в своем роде.

– И, наверное, дорого стоит?

– Очень, сэр.

– Достаточно, чтобы его украсть?

– Его никому не удастся сбыть. Каждый честный гном тут же его узнает!

– Хм-м. Ты слышал про убийство священника на мосту Призрения?

Эти слова потрясли Моркоу.

– Отца Трубчека убили? Неужели правда?

Ваймс удержался от того, чтобы спросить: «Так ты его знал?» Ведь Моркоу знал всех. Забрось его в какие-нибудь густые джунгли, и он бы тут же сказал: «Приветствую, господин Бегущий-по-Джунглям! Доброе утро, господин Говорящий-с-Лесом! Что за дивная у вас духовая трубка! И в какое интересное место вы придумали воткнуть перо!»

– У него было больше одного врага? – спросил Ваймс.

– Простите, сэр? Почему больше одного?

– То, что у него был как минимум один враг, и так очевидно, правда?

– Он очень славный старичок… был, – сказал Моркоу. – Почти не выходил из дома. Всё время сидит… сидел над книгами. Очень увлекался религией. То есть религиями, самыми разными. Он их изучал. Чудаковатый, но совершенно безобидный. Зачем кому-то его убивать? И господина Хопкинсона? Кому помешали два ни в чем не повинных старика?

Ваймс вернул ему Боевой Батон.

– Это нам и нужно выяснить. Констебль Ангва, взгляни-ка на это. Поработай в паре… да, в паре с капралом Шельмой Задранцем, – сказал он. – Он уже кое в чем продвинулся. Задранец, Ангва тоже из Убервальда. Может, у вас есть общие друзья и все такое.

Моркоу жизнерадостно кивнул. Лицо Ангвы сделалось каменным.

– О, х’драк г’хар д’Стража, Пр’хн’дей, – сказал Моркоу. – Х’х Ангва т’констебль… Ангва г’хар, б’хк баргр’а Пр’хн’дей кад’к[10]10
  Добро пожаловать, капрал Шельма! Это констебль Ангва… Ангва, покажи Шельме, что ты уже неплохо говоришь погномьи…


[Закрыть]…

Ангва сосредоточилась.

– Грр’дакк д’буз’драк… – выдавила она.

Моркоу рассмеялся.

– Ты только что сказала: «Какая милая кирка, очень женственная!»

Шельма уставился на Ангву, которая в ответ пробормотала:

– Ну, тем, кто не питался с детства гравием, трудно выучить гномий…

Шельма еще несколько мгновений на нее таращился.

– Э… спасибо, – наконец произнес он. – М-м-м…

Я, пожалуй, пойду, приберусь в лаборатории.

– А что насчет лорда Витинари?

– Я поручил это своему лучшему человеку, – сказал Ваймс. – Верному, надежному, знающему тут все ходы и выходы как свои пять пальцев. Другими словами, я сам этим займусь.

Надежда, вспыхнувшая было в глазах Моркоу, сменилась обидой и удивлением.

– Вы не хотите, чтобы я помог? Я мог бы…

– Нет. Ты уж прости старика. Я хочу, чтобы ты отправился в штаб-квартиру и занялся делом.

– Каким делом?

– Каким угодно! На месте разберешься. Можно поперекладывать бумажки. Или составить новое расписание дежурств. Поори на людей! Почитай рапорты!

Моркоу отдал честь.

– Есть, командор Ваймс.

– Вот и ладно. Ну, ступайте.

«И, если что-то случится с Витинари, – добавил про себя Ваймс, когда удрученный Моркоу вышел из комнаты, – никто не сможет сказать, что ты в это время был с ним рядом».

Решетчатое окошко в воротах Королевской геральдической палаты щелкнуло и открылось под аккомпанемент приглушенного рева и рычания.

– Да? – спросил голос. – Чего тебе надобно?

– Я капрал Шноббс, – сказал Шнобби.

К решетке прислонился глаз. Ему во всем своем блеске и нищете предстала та необъяснимая ошибка природы, которую именовали капралом Шноббсом.

– Ты бабуин, что ли? Мы как раз посылали за бабуином, чтобы…

– Нет. Я пришел по поводу этого… как его… гербария.

– По поводу герба? Ты? – спросил голос. В его интонации слышался недвусмысленный намек на то, что существуют разные степени знатности, от короля до простолюдина, но для капрала Шноббса, возможно, потребуется ввести новую степень – чернее черни.

– Мне сказали прийти, – жалко протянул Шнобби. – Сказали, тут как-то замешано мое колечко.

– Отправляйся-ка кругом, через черный ход, – сказал голос.

Шельма возился с самодельным оборудованием, которое он расставил в уборной, когда какой-то звук заставил его обернуться. К дверному косяку прислонилась Ангва.

– Что такое? – спросил он.

– Ничего. Я просто решила сказать: не волнуйся, я никому не скажу, если ты не захочешь.

– Не понимаю, о чем ты!

– А вот и неправда.

Шельма выронил пробирку и обмяк на сиденье.

– Как ты догадалась? – спросил он. – Даже другие гномы не замечают! Я ведь так осторожничаю!

– Давай просто сойдемся на том… что у меня особое чутье, – ответила Ангва, глядя, как Шельма рассеянно протирает мензурку. – Не понимаю, почему ты так расстраиваешься. Я думала, для гномов между мужчинами и женщинами все равно нет особой разницы. Половина гномов, которых мы сюда приводим по статье номер двадцать три, женщины, я это точно знаю, и они всегда самые неуемные…

– Что за статья номер двадцать три?

– «Нападение в пьяном виде с попыткой отрубить ноги топором», – сказала Ангва. – Проще их пронумеровать, чем каждый раз записывать название. Слушай, в городе полно женщин, которые были бы рады жить по гномьим обычаям. Ну сама посуди, какой у них выбор? Стать трактирщицей, белошвейкой или чьей-то женой. В то время как вы можете делать все то же, что и мужчины…

– Только то же, что и мужчины, – поправила Шельма.

Ангва помолчала.

– Ох, – сказала она наконец. – Ясно. Угу. Понимаю. Знакомая песня.

– Я даже не могу удержать в руках топор! – пожаловалась Шельма. – Я боюсь влезать в драку! Мне надоели дурацкие песни про золото! И пиво я ненавижу! Я даже не умею пить по-гномьи! Когда я пытаюсь опрокинуть кружку пива, я ее опрокидываю на пол.

– Да, не так-то это просто, – согласилась Ангва.

– Недавно я видела, как какая-то девушка шла по улице, а ей вслед свистели! И вы можете носить платья! Разноцветные!

– О боги. – Ангва с трудом сдержала улыбку. – И как давно женщины-гномки из-за этого переживают? Мне казалось, они всем довольны…

– Легко быть всем довольной, когда не знаешь другой жизни, – с горечью в голосе сказала Шельма. – И кольчужные трусы сойдут, если ты никогда не слышала о кружавчатых!

– О кружавчатых… то есть о кружевных, – сказала Ангва. – Да, конечно. – Она искренне старалась проникнуться сочувствием к Шельме, и ей даже это удалось, но все равно пришлось закусить язык, чтобы не ляпнуть: «По крайней мере, тебе не приходится выбирать белье, которое проще расстегнуть лапами!»

– Я думала, что приеду сюда и смогу подыскать себе другую работу, – простонала Шельма. – Я неплохо управляюсь с иголкой и ниткой, так что я пошла в Гильдию Белошвеек, и… – Она замолчала, и даже под бородой было видно, как она покраснела.

– Угу, – сказала Ангва. – Ты не первая, кто так ошибается. – Она выпрямилась и встряхнулась. – Как бы то ни было, ты произвела впечатление на командора Ваймса. Думаю, тебе тут понравится. В Страже у всех свои заморочки. Нормальные люди в стражники не идут. Ты отлично впишешься.

– Командор Ваймс немного… – начала Шельма.

– Когда он в хорошем настроении, он очень даже ничего. Ему просто нельзя быть трезвым, но сейчас он не осмеливается пить. Ну, сама знаешь: одной рюмки слишком много, двух слишком мало… А когда он не пьет, он становится дерганым. В дурном настроении он может отдавить тебе ногу, а потом наорать на тебя за то, что ты лезешь куда ни попадя.

– Но ты… ты нормальная, – застенчиво проговорила Шельма. – Ты мне нравишься.

Ангва потрепала ее по голове.

– Может, сейчас тебе так и кажется, – сказала она, – но погоди, пройдет немного времени, и ты увидишь, какой я иногда бываю сучкой… Что это?

– Где?

– Вот эта… картинка. С глазами…

– Или с двумя красными точками, – уточнила Шельма.

– Допустим…

– Думаю, это последнее, что отец Трубчек увидел перед смертью, – сказала гномка.

Ангва внимательно посмотрела на черный прямоугольник. Потом принюхалась.

– Вот он опять!

Шельма попятилась.

– Кто? Где?

– Чем это пахнет? – спросила Ангва.

– Это не я! – поспешно заверила Шельма.

Ангва схватила со стола маленькую плошку и понюхала.

– Это тот самый запах, что я учуяла в музее! Что это?

– Просто глина. Была на полу в той комнате, где убили священника, – ответила Шельма. – Может, кто-то на ботинках принес.

Ангва растерла комочек глины между пальцами.

– Думаю, это просто гончарная глина, – сказала Шельма. – Мы в гильдии с ней часто имели дело. Горшки лепили, – добавила она на случай, если Ангва не сообразит. – Ну знаешь, тигли и все такое. А эту глину как будто кто-то пытался обжечь, но слишком слабо разогрел печь. Видишь, как крошится?

– Гончарная, – повторила Ангва. – Знаю я одного гончара…

Она снова взглянула на иконографию.

«Нет, пожалуйста, – подумала она. – Только не они».

Парадные ворота Королевской геральдической палаты – обе створки! – были распахнуты настежь. Два геральдиста вились вокруг капрала Шноббса, который, пошатываясь, ковылял на выход.

– Вашей светлости ничего больше не нужно?

– Мгм, – сказал Шнобби.

– Если мы хоть чем-то можем быть полезны…

– Ммм.

– Вы только скажите…

– Ммм.

– Простите, что так вышло с вашими ботинками, милорд, но нашей виверне нездоровится. Это очень легко отчистить, когда высохнет.

Шнобби проковылял за ворота.

– У него даже походка благородная, правда?

– Да, очень благородная хромота.

– Подумать только: человек с такой родословной – и простой капрал!

Тролль по имени Вулкан отступал, пока не уперся в гончарный круг.

– Я этого не делал, – сказал он.

– Чего именно? – спросила Ангва.

Вулкан замялся.

Вулкан был рослым и твердокаменным. Он плыл по улицам Анк-Морпорка, словно небольшой айсберг, и, как всякий айсберг, таил немало сюрпризов. Он поставлял… плюс-минус все на свете. И когда про Вулкана говорили, что за ним как за каменной стеной, это была не фигура речи. А многим он служил не только стеной, но и крышей. Вулкан никогда не задавал лишних вопросов – ему просто не хватало на них фантазии.

– Ничаво, – сказал он наконец. Вулкан всегда считал, что лучше отрицать вообще всё, чем оправдываться по мелочам.

– Рада слышать, – сказала Ангва. – А теперь скажи, откуда ты берешь глину?

Вулкан сморщил лоб, пытаясь вычислить, куда его может завести этот разговор.

– У меня есть енти, чекушки… то есть чеки, – сказал он. – За каждый комок честно уплачено!

Ангва кивнула. Возможно, так оно и было. Хотя Вулкан казался человеком… то есть троллем, не способным досчитать больше чем до десяти, не оторвав у кого-то руку с недостающими пальцами, и был плотно вовлечен в сложную криминальную иерархию Анк-Морпорка, он платил по счетам. Если хочешь преуспеть в преступном мире, тебе нужна репутация честного дельца.

– Такое тебе попадалось? – спросила она, протягивая Вулкану образец.

– Ета глина, – сказал Вулкан, немного успокоившись. – Я каждый день ее вижу. У ней нету серийного номера. Глина – ета глина. У меня на заднем дворе ее целые кучи. Из нее делают кирпичи, горшки и всякое такое. У нас тута куча гончаров, и у всех полно глины. А что тебе до нее?

– А можешь определить, откуда она?

Вулкан взял кусочек глины, понюхал его и помял в пальцах.

– Чудная какая-то глина, – сказал он, явно обрадованный, что разговор ушел в сторону от более личных тем. – Похоже, довольно дрянная. Из такой всякие дамочки с длинными серьгами лепят огромные кружки – их потом обеими руками не подымешь. – Он снова покатал кусочек в пальцах. – А еще в ней есть ента, шамотная крошка. Кусочки старых горшков, мелко-мелко растолченных. Чтобы, значит, была покрепче. У любого гончара такого добра навалом. – Он еще раз помял кусочек. – Ее как будто бросали в печь, но так и не обожгли толком.

– Но ты можешь определить, откуда она?

– Из земли. Точнее не скажу. – Поняв, что его сейчас не будут расспрашивать о недавней партии полых статуй и о схожих материях, Вулкан слегка выдохнул. И, как иногда бывало в таких случаях, решил помочь следствию. – Пойдемте со мной, сами посмотрите.

Он куда-то направился размашистым шагом. Стражники последовали за ним, провожаемые настороженными взглядами пары дюжин троллей. Никому не нравилось присутствие Стражи, особенно тем, кто устроился работать к Вулкану, потому что у него в мастерской было тихо, спокойно и можно было на пару недель залечь на дно. Анк-Морпорк не зря называли городом возможностей – он многим предоставлял возможность избежать ямы, плахи или петли за преступления, совершенные где-то высоко в горах.

– Просто не смотри на них, – сказала Ангва.

– Почему? – спросила Шельма.

– Потому что нас двое, а их по меньшей мере пара дюжин, – ответила Ангва. – А вся наша одежда рассчитана на людей с полным комплектом рук и ног.

Вулкан открыл дверь и вышел во двор за мастерской. Там высились башни горшков. Сушились ряды кирпичей. А под грубо сколоченной крышей лежали груды глины.

– Вот она, тута, – сказал Вулкан и обвел эти груды рукой. – Глина.

– А когда она вот так вот свалена, у этого есть специальное название? – робко спросила Шельма и ткнула глину носком ботинка.

– Есть, – ответил Вулкан. – Мы ета называем кучей.

Ангва грустно покачала головой. Вот тебе и улики. Глина – это просто глина. Ангва надеялась, что она бывает разных сортов, а оказалось, что это что-то вроде грязи.

И тут Вулкан оказал Городской Страже помощь в расследовании.

– Ничего, если я вас выведу через заднюю дверь? – пробормотал он. – Помощники волнуются и портят горшки, а мне их потом продавать.

Он указал на широкие ворота в задней стене, сквозь которые заезжали повозки. Потом порылся в кармане фартука и извлек на свет крупную связку ключей.

На воротах висел новенький блестящий замок.

– Неужели ты боишься воров? – спросила Ангва.

– С чего бы мне их не бояться? – ответил Вулкан. – Старый замок кто-то сломал, когда забрался сюда пошерудить. Четыре месяца назад это было.

– Вот ужас-то, – заметила Ангва. – Ты, наверное, думаешь: и за что я только плачу налоги!

В некоторых вопросах Вулкан был куда смекалистее, чем, скажем, господин Ломозуб. Он просто проигнорировал эти слова.

– Ну, пошерудили и пошерудили, – сказал он, подталкивая их к открытым воротам со всей настойчивостью, на которую хватало духу.

– А что они украли? Не глину случайно? – спросила Шельма.

– Она стоит гроши, но тут уж дело принципа, – сказал Вулкан. – Ума не приложу, зачем столько возиться ради глины. Целых полтонны – ета вам не шутки, она же не могла просто так встать и уйти!

Ангва снова покосилась на замок.

– Да уж, это точно, – задумчиво согласилась она.

Ворота за ними захлопнулись. Они оказались в узком переулке.

– Подумать только, кто-то взял и украл кучу глины, – сказала Шельма. – Интересно, Вулкан сообщил Страже?

– Не думаю, – ответила Ангва. – Осы обычно не жалуются, когда их жалят. В любом случае Детрит думает, что Вулкан замешан в контрабанде Шлака, так что ему только дай повод, чтобы сюда заглянуть… Вообще-то формально у меня до сих пор выходной. – Она сделала шаг назад и оглядела высокую остроконечную ограду, защищающую двор. – А можно обжигать глину в той же печи, где пекут хлеб?

– Нет, ничего не выйдет.

– Жара не хватит?

– Да нет, просто форма не та. Одни горшки пережарятся, другие останутся сырыми. А что?

«И действительно, а что? – подумала Ангва. – Ай, черт с ним…»

– Может, сходим выпить?

– Только не пива, – быстро ответила Шельма. – И не туда, где за столом надо петь. И хлопать себя по коленям.

Ангва понимающе кивнула:

– В общем, куда-то, где нет гномов.

– Э-э… да…

– Тогда можешь не беспокоиться, – сказала Ангва. – Там, куда мы направляемся, гномами и не пахнет.

Туман быстро сгущался. Весь день он прятался по переулкам и подвалам. Теперь же, к вечеру, он снова выползал наружу. Он стелился над землей, поднимался над водой, спускался с неба – омерзительно желтое колючее одеяло, река Анк в воздушно-капельной форме. Он пробирался во все щели и, вопреки всякому здравому смыслу, умудрялся выживать даже в освещенных комнатах, где в его присутствии свечи потрескивали, а глаза слезились. В тумане каждый незнакомец выглядел таинственным, каждая тень казалась зловещей…

Ангва свернула с жалкой невзрачной улицы в жалкий невзрачный переулок, расправила плечи и толкнула дверь.

Стоило ей войти в зал – длинный, темный, с низким потолком, – как атмосфера в нем переменилась. Мгновение застыло и зазвенело, как хрустальный бокал. А потом все люди в зале как будто выдохнули и повернули головы обратно.

Не факт, что все они были людьми. Но голова, по крайней мере, была у каждого.

Шельма придвинулась поближе к Ангве.

– Как называется это место? – прошептала она.

– В сущности, никак, – ответила Ангва. – Но мы иногда называем его «Заупокоем».

– Снаружи оно совсем не похоже на трактир. Как же люди его находят?

– Никак. Оно… само их притягивает.

Шельма настороженно огляделась. Она не знала, куда они пришли, – понимала только, что они забрались в лабиринт переулков где-то в районе скотобоен.

Ангва подошла к барной стойке.

Из полумрака выплыла еще более темная тень.

– Привет, Ангва, – сказала она глубоким раскатистым голосом. – Тебе, как обычно, фруктовый сок?

– Да. Охлажденный.

– А что насчет гнома?

– А гнома она съест сырым, – сказал кто-то из темноты. Послышались раскаты смеха – совершенно непривычного гномьему уху. Шельма не могла себе представить, с каких губ может срываться такой смех.

– Мне тоже фруктовый сок, – дрожащим голосом попросила она.

Ангва покосилась на гномку. Она ощутила странное облегчение, поняв, что колкая ремарка из темноты прошла мимо ее шлема, задев лишь по касательной. Ангва сняла значок и положила его на стойку – дзыньк. Потом наклонилась к человеку за баром и показала ему иконографию.

…к человеку ли? Шельма не была уверена. Вывеска над баром гласила: «Просто будь собой!»

– Игорь, ты всегда в курсе новостей, – обратилась Ангва к тени. – Вчера убили двух стариков. А недавно у тролля Вулкана украли кучу глины. Ты об этом что-нибудь слышал?

– А тебе что до этого?

– Убивать людей противозаконно, – сказала Ангва. – Конечно, есть и много других противозаконных вещей, так что мы, стражники, всегда очень заняты. А заниматься мы любим важными вещами. Иначе придется заняться неважными. Смекаешь?

Тень обдумала эти слова.

– Присаживайтесь, – сказала она. – Я вам принесу напитки.

Ангва прошла к столику в укромном уголке. Посетители потеряли к ним интерес. В зале снова загудели голоса.

– Что это за место? – прошептала Шельма.

– Это… место, где все могут быть самими собой, – протянула Ангва. – Даже те, кто обычно осторожничает. Ну, понимаешь?

– Нет…

Ангва вздохнула.

– Вампиры, зомби, страшилы, гули. В общем, всякая неж… – она запнулась и поправилась: – Альтернативно живые. Те, кто большую часть времени только и следит, как бы кого не напугать, и пытается вписаться в общество. Так уж заведено в этом городе. Не высовывайся, найди работу, не причиняй никому беспокойства, и, возможно, к твоему порогу не заявится толпа с вилами и факелами. Но иногда здорово бывает зайти туда, где можно побыть не в форме. Точнее, в естественной форме.

Теперь, когда глаза Шельмы привыкли к полумраку, она видела, что посетители здесь и правда были очень разношерстными – порой в буквальном смысле. Кто-то был намного крупнее обычных людей. У кого-то были острые уши и длинные морды.

– А это что за девушка? – спросила она. – На вид совершенно… нормальная.

– Это Фиалка, зубная фея. А рядом с ней – Шлеппель, страшила.

В дальнем углу дремал какой-то старик в высокой широкополой шляпе, закутавшись в безразмерное пальто.

– А это кто?

– Его зовут Лихо, – сказала Ангва. – Тише, не разбуди его.

– Э-э-э… а верфольфы тут есть?

– Есть парочка, – ответила Ангва.

– Ненавижу вервольфов.

– Да?

Самая странная посетительница в одиночестве сидела за круглым столиком. Это была древняя старушка с шалью на плечах, в соломенной шляпке с цветами. Она с равнодушно-доброжелательным видом смотрела перед собой и на контрасте с обстановкой казалась более пугающей, чем любые сумрачные фигуры в тенях.

– Кто это такая? – прошептала Шельма.

– Это? А, это миссис Шамкинг.

– А она чем занимается?

– Чем занимается? Ну, она приходит сюда почти каждый день – выпить и поболтать с кем-нибудь. Иногда поет с нами хором… то есть с ними. Старые песни, других она не помнит. Она почти слепая. Если ты о том, нежить она или нет, – то нет. Она не вампир, не вервольф, не зомби и не страшила. Просто старушка.

Кто-то огромный и косматый прошаркал к столику миссис Шамкинг и поставил перед ней стакан.

– Пожалуйста, миссис Шамкинг, ваш портвейн с лимоном, – пророкотал он.

– Спасибо, Чарли! – проскрипела старушка. – Как на работе? Все чинишь трубы?

– Чиню, дорогая миссис Шамкинг, чиню, – ответил страшила и исчез во мраке.

– Он что, водопроводчик? – изумилась Шельма.

– Нет, конечно. Понятия не имею, кто такой Чарли. Скорее всего, он уже много лет как умер. Но она думает, что страшила – это Чарли и есть, и кто мы такие, чтобы ее разубеждать?

– Хочешь сказать, она не знает, что это место…

– Слушай, она приходит сюда с тех самых пор, когда тут был трактир «Топор и корона», – сказала Ангва. – Никто не хочет ее расстраивать. Все любят миссис Шамкинг. За ней тут… присматривают. Помогают ей понемножку.

– Как, например?

– Ну, я слышала, что в прошлом месяце кто-то вломился к ней и обнес ее домишко…

– Хорошенькая помощь!

– …а на следующий день ей все вернули, и в Тенях нашли пару воров, выпитых досуха – ни единой капли крови не осталось. – Ангва улыбнулась и язвительно добавила: – Нежить каждый норовит обругать, но никто почему-то не вспоминает о ее ценном вкладе в общество!

К ним подошел бармен по имени Игорь. Он более-менее походил на человека, не считая шерсти на тыльной стороне руки и сросшейся брови, пересекающей лоб. Игорь шлепнул на стол пару картонных кругляшков и водрузил на них стаканы.

– Ты, наверное, жалеешь, что мы не пошли в гномий трактир, – сказала Ангва. Она осторожно подняла свою картонку и посмотрела, что у нее на обороте.

Шельма снова огляделась. Будь это гномий трактир, пол бы уже был липким от пива, воздух – густым от рыгания, и все посетители распевали бы песни. Скорее всего, они затянули бы свежий хит – «Золото, золото, золото». Или всеми любимый мотив – «Золото, золото, золото». А может, выбрали бы проверенную временем классику – «Золото, золото, золото». Еще несколько минут, и над головой просвистел бы первый топор.

– Нет, – сказала она. – До гномьего трактира этому месту далеко.

– Пей давай, – сказала Ангва. – Нам потом надо зайти кое-куда и посмотреть… кое на что.

Чья-то волосатая лапища схватила ее запястье. Ангва подняла глаза и увидела жуткую морду – над ней нависало глазастое косматое чудище.

– Привет, Шлитцен, – сказала она как ни в чем не бывало.

– Слыхал я, там один барон очень тобой недоволен, – произнес Шлитцен, дохнув на нее алкогольными парами.

– Не твое дело, – ответила Ангва. – Почему бы тебе просто не залезть обратно под кровать, как всякому приличному страшиле?

– Говорит, ты всю страну позоришь…

– Отпусти, – попросила Ангва. Рука в том месте, где ее сжимал Шлитцен, побелела.

Шельма перевела взгляд с ее запястья на плечо страшилы. Хоть он был и сухощавый, мускулы унизывали его руку, словно бусины.

– Ты гляди, значок нацепила, – издевательски протянул он. – Разве это дело для ве…

Ангва среагировала так быстро, что Шальма даже моргнуть не успела. Свободной рукой она сорвала что-то с пояса и накинула Шлитцену на голову. Тот встал столбом, а потом начал тихонько покачиваться туда-сюда, слегка постанывая. На голове у него болтался кусок какой-то плотной ткани – с ним Шлитцен напоминал одного из тех пляжников с отшибленным чувством стиля, что прикрывают темечко носовым платком, завязанным на манер чепчика.