Текст книги "Я знаю тайну"

13

Официально неделя после Рождества не является праздничной, но если вы работаете в пиар-бизнесе, как я, то у вас праздники могут продлиться. Сегодня никто не отвечает на мои звонки и имейлы. Ни один из моих контактов в газетах не хочет слышать про новые скандальные мемуары телевизионной знаменитости, которая случайно оказалась моим прекошмарнейшим клиентом. Последняя неделя декабря – мертвая зона в том, что касается продажи книг, но получилось так, что именно в эту неделю на рынок вышвырнули мемуары мисс Виктории Авалон, звезды реалити-телевидения. Конечно, мисс Авалон не сама написала эту книжку, ведь она почти неграмотная. Для этого наняли надежного литературного негра, женщину по имени Бет, которая всегда вовремя предоставляет чистый, хотя и бескрылый вариант рукописи. Бет ненавидит Викторию – по крайней мере, так говорят. Как рекламный агент, я в курсе многих инсайдерских сплетен, и эта конкретная почти наверняка соответствует действительности, потому что Викторию все ненавидят. Я ее тоже ненавижу. Но и восхищаюсь ею за наплевательское отношение ко всему и всем, потому что именно с таким отношением ты и можешь пробиться в мире. В этом смысле мы с Викторией похожи. Мне и вправду тоже все похрен; просто я умело это скрываю.

Да что говорить, я это скрываю совершенно бесподобно.

И потому я сижу за своим столом с улыбкой на лице и объясняю Виктории по телефону, почему ни одно из интервью, на которые мы возлагали надежды и которые пробивали на радио или телевидении, так и не состоялось. «Это из-за того, что только-только было Рождество, – говорю я ей, – и никто еще не успел переварить индейку и похмелиться, поэтому никто не отвечает на мои звонки. Да, Виктория, это черт знает что. Да, Виктория, все знают, как громко звучит ваше имя. (Ваши сиськи появлялись в „Эсквайре“! Вы были в общем и целом восемь месяцев замужем за тайт-эндом[13]13
  Тайт-энд – в американском футболе игрок, занимающий определенную позицию на поле.


[Закрыть] „Нью-Ингленд пэтриотс“!)». Виктория считает меня виноватой в том, что реклама не звучит во всю мощь, что кипы ее книг (вообще-то, книг Бет) лежат без движения на складе «Барнс и Нобл».

Я продолжаю улыбаться, даже когда она начинает кричать на меня. Важно улыбаться, даже если ты говоришь по телефону, потому что люди слышат улыбку в твоем голосе. И еще это важно, потому что мой босс Марк наблюдает за мной от своего стола и я не могу допустить, чтобы он увидел, что наш клиент срывается с катушек и, возможно, откажется от «Буксмарт медиа» как от своего рекламного агента. Я улыбаюсь, когда она называет меня «глупая маленькая Барби», я продолжаю улыбаться даже после того, как она швыряет трубку.

– Она расстроена? – спрашивает Марк.

– Да. Она предполагала оказаться в списке бестселлеров.

Он фыркает:

– Все они так предполагают. Вы умело с ней говорили.

Не знаю, льстит он мне или искренен. Мы оба знаем, что книга Виктории Авалон никогда не появится ни в одном списке бестселлеров. И мы оба знаем, что виноватой в этом объявят меня.

Мне срочно нужно, чтобы пресса дала хоть несколько отзывов об этой дурацкой книге. Я поворачиваюсь к компьютеру, чтобы посмотреть, не упоминается ли имя Виктории в каком-нибудь из медиа. Хотя бы в колонке сплетен. Я бужу экран, и появляется стартовая страница «Бостон глоуб». Там-то я и нахожу последние новости… но не о Виктории, на которую мне вдруг становится наплевать с высокой колокольни. Нет, мое внимание приковывает история о молодом человеке, найденном на пристани Джеффриз-Пойнт несколько дней назад. Вчера по телевизору сообщали, что жертву убили стрелами из лука. Теперь полиции стало известно его имя.

– Может быть, снова сунем ее книгу Артуру, – говорит Марк. – Я думаю, ему нужен толчок. Ее мемуары по касательной связаны с футболом, и я полагаю, это можно напечатать в спортивной колонке.

Я поднимаю глаза на Марка:

– Что?

– Виктория была замужем за каким-то футболистом, и спортивный колумнист может оценить книгу под этим углом зрения. Как вы думаете?

– Извините. – Я хватаю сумочку и вскакиваю со стула. – Мне нужно убежать ненадолго.

– Ладно, сегодня все равно мертвый день. Но если у вас будет возможность просмотреть рассылку, которую мы делаем по книге Элисон Рив…

Конца предложения я не слышу, потому что я уже за дверью.

14

Имя убитого установлено. На анатомическом столе лежит Тимоти Макдугал, двадцати пять лет, холостой бухгалтер, проживавший в бостонском Норт-Энде. Наконечники трех стрел по-прежнему остаются в его груди, но Йошима обрезал стволы с оперением, и из тела торчат лишь металлические обломки. Тем не менее Y-образный разрез в данном случае был нелегок, и скальпель Мауры провел по груди кривую линию, так как она обходила раны, оставленные стрелами. Угол проникновения стрел уже зафиксирован рентгеном, на рентгенограмме ясно видно, что одна из стрел пронзила нисходящую аорту. Такое ранение, безусловно, квалифицировалось бы как смертельное.

Дверь морга открылась, и вошла Джейн, завязывая маску на лице.

– Фроста не будет. Он опять поехал к сестре убитого. Она очень переживает. Худшее Рождество в жизни.

Маура посмотрела на тело Тимоти Макдугала, которого в последний раз видели живым днем 24 декабря, когда он весело помахал соседу, выходя из дома. На следующее утро его ждали на рождественский бранч в доме младшей сестры в Бруклайне. К сестре он так и не приехал. К тому времени сообщение о находке на пристани Джеффриз-Пойнт уже появилось в новостях, и сестра, опасаясь худшего, позвонила в полицию.

– Их родители умерли, и, кроме него, других братьев или сестер у нее нет, – сказала Джейн. – Представь, ей всего двадцать два, и ни одного близкого человека в мире.

Маура положила скальпель и взяла пилу:

– И что узнали от сестры? Есть какие-то ниточки?

– Она утверждает, что у Тима не было врагов и он никогда не попадал ни в какие переделки. Лучший в мире старший брат. Все его любили.

– Кроме того, кто всадил в него эти стрелы, – заметил Йошима.

Маура закончила резку ребер и подняла грудину. Нахмурилась, глядя в открывшуюся полость, и спросила:

– Наркотиками он не баловался?

– Сестра категорически отрицает. Он был помешан на здоровом питании.

– На месте проживания наркотики не обнаружены?

– Мы с Фростом осмотрели его квартиру дюйм за дюймом. У него студия, так что особо искать негде. Наркотиков не обнаружено, никаких шприцев, даже пакетика травки не нашли. Немного вина в холодильнике и бутылка текилы в шкафу. Парень был совершенно чист, просто стерилен.

– По крайней мере, все так считают.

– Да. – Джейн пожала плечами. – Никогда не знаешь, где правда.

У каждого человека есть тайны, и Маура очень часто раскрывала их. Уважаемый горожанин обнаружен мертвым с компакт-диском в безжизненной руке, а на диске – детское порно. Или найден труп женщины, имевшей идеальную репутацию, а у нее в вене игла со шприцем, наполненным героином. У Тимоти Макдугала тоже почти наверняка были свои тайны, и Мауре предстояло открыть самую непостижимую из них.

«Что тебя убило?»

Глядя на открытую грудную клетку, она пока не видела ответа, хотя, судя по рентгенограмме, причина смерти не вызывала сомнений. Теперь Маура видела саму стрелу и понимала, как стальной наконечник пронзил стенку аорты. Нисходящая аорта была главным путем снабжения кровью всей нижней части тела. При малейшем ее разрыве кровь, нагнетаемая сердцем, будет вытекать ручьем. Если этот человек умер от внутреннего кровотечения, то сейчас она смотрела бы в емкость, заполненную кровью, но крови тут почти не было. А это означало, что, когда стрела пронзила аорту, его сердце уже не работало.

– По твоему лицу я вижу, что у нас проблема, – сказала Джейн.

В ответ Маура потянулась к скальпелю. Она не любила неопределенность, а потому продолжила работать с удвоенным вниманием. Маура извлекла сердце и легкие молодого человека. Никаких коронарных заболеваний сердца, никакого свидетельства злоупотребления куревом. Печень и селезенка совершенно здоровы, поджелудочная вполне могла еще очень долго обеспечивать его инсулином.

Маура положила на поднос желудок и вскрыла его. Изнутри вытекла коричневатая жидкость с сильным запахом алкоголя. Она замерла с зависшим в воздухе скальпелем, внезапно вспомнив о другом вскрытом желудке. О другом запахе алкоголя.

– Виски, – сказала она.

– Значит, он пил перед смертью.

Маура посмотрела на Джейн:

– Тебе это не напоминает другую жертву?

– Ты думаешь о Кассандре Койл?

– У нее в желудке было вино. И причину ее смерти я тоже не смогла установить. Не является ли здесь алкоголь общим знаменателем? Жертва получила смертельную дозу чего-то вместе с алкоголем.

– Мы обошли все бары близ дома Кассандры. Все заведения в шаговой доступности.

– И никто ее не вспомнил?

– Одна официантка сказала, что лицо Кассандры ей вроде знакомо, но, по ее словам, женщина, которая могла бы быть Кассандрой, пила с другой женщиной. Мужчину с ней официантка не помнила.

– Эти две жертвы знали друг друга? У них есть общий круг знакомств?

Джейн задумалась.

– Мне неизвестно о каких-либо связях между ними. Они жили в разных районах, работали в совершенно разных областях. – Она вытащила сотовый. – Фрост все еще должен быть у сестры Тима. Попробуем выяснить, знал ли убитый Кассандру.

Пока Джейн говорила с Фростом, Маура полностью рассекла желудок. Непереваренной пищи в нем не обнаружилось. Последний раз жертву видели живым днем в канун Рождества, когда молодой холостяк может отправляться на встречу с друзьями, чтобы выпить перед обедом. Желудок Кассандры Койл тоже пребывал в предобеденном состоянии, в нем обнаружилось только вино в остаточном виде. Не была ли выпивка с друзьями общим знаменателем?

Маура посмотрела на Йошиму:

– У нас уже есть анализ на токсины по Кассандре Койл?

– Две недели еще не прошли, но я сделал пометку «срочно». Сейчас проверю.

Джейн закончила разговаривать по телефону:

– Сестра Тимоти утверждает, что впервые слышит про Кассандру Койл. И мне не приходят в голову никакие связи между двумя жертвами, кроме того, что оба были молоды, здоровы и выпивали перед смертью.

– И оба были после смерти искалечены.

Джейн помедлила, обдумывая это.

– Да. Ты права.

– Пришло, – раздался голос Йошимы. – У Кассандры положительные результаты на алкоголь. И кетамин.

– Кетамин? – Маура подошла к компьютеру и уставилась на результаты. – Содержание алкоголя в крови – ноль четыре. Уровень кетамина – два миллиграмма на литр.

– Это та самая штука, наркотик изнасилования? – спросила Джейн.

– Вообще-то, это анестетик, но иногда им действительно опаивают жертву перед изнасилованием. Однако у меня нет данных, что Кассандру изнасиловали.

– Значит, теперь мы знаем, что ее убило, – сказала Джейн.

– Нет, не знаем. – Маура посмотрела на экран компьютера. – Она умерла не от кетамина. Уровень кетамина в ее крови находится в терапевтическом диапазоне для анестезии. Этого достаточно, чтобы нейтрализовать человека, но недостаточно, чтобы убить здоровую молодую женщину.

– Может быть, ей дали наркотик, проверку на который ты не запрашивала.

– Я запросила проверку на все, что мне известно.

– Тогда что же ее убило, Маура?

– Не знаю. – Маура вернулась к столу и уставилась на Тимоти Макдугала. – И я не знаю, что убило его. Мы знаем только, что умерли два молодых человека и без видимых причин. – Маура покачала головой. – Я что-то упускаю.

– Ты никогда ничего не упускаешь.

– Если наш убийца использует алкоголь и кетамин для нейтрализации жертвы, то что он делает потом? Они без сознания и уязвимы. Как он их убивает, не оставляя никаких следов… – Она резко повернулась к Йошиме. – Дай-ка сюда краймскоп. Прежде чем продолжить вскрытие, я хочу исследовать его лицо.

– Что ты предполагаешь найти? – спросила Джейн.

– Надевай очки, и посмотрим.

Детали, невидимые невооруженным глазом при обычном свете, иногда волшебным образом становятся видимыми при длине волн, излучаемых источником света, которым пользуются криминалисты. Волокна и телесные жидкости будут светиться, и на фоне бледной кожи невидимые в обычном свете вещества и краски проявятся как темные пятна. Поиск такого рода не делается наобум, и Маура уже знала, что ищет. И где найдет.

– Выключай свет, – велела она Йошиме, и тот щелкнул выключателем.

Морг погрузился в темноту. Маура принялась настраивать краймскоп, изменять длину волны, и в его свете неожиданно стали видны новые детали, невидимые прежде. Прядь волос на полу, грязь, оставленная многочисленными копами и персоналом морга. Перчатки, халаты, бахилы не на все сто процентов предотвращали падение волос и волокон, и свидетельство этому они сейчас увидели.

Маура направила луч на лицо Макдугала.

– Криминалисты из группы экстренного реагирования уже проверяли его на месте, где было обнаружено тело, – сказала Джейн.

– Знаю. Но я ищу кое-что другое. Правда, не уверена, что найду.

На лице жертвы она пока не видела того, что ищет, поэтому опустила луч на область шеи и снова стала изменять длину волны, не обращая внимания на кровавые капли, появившиеся после рассечения тела. Она искала кое-что более неожиданное. Кое-что геометрическое.

И вот чуть выше уровня щитовидного хряща она увидела это. Едва заметную полосу, охватывающую горло и тянущуюся к задней части шеи, где она исчезала из виду.

– Это что за чертовщина? – спросила Джейн. – Странгуляционная борозда?

– Нет. Шею я уже осматривала – ничего подобного на ней нет, никаких синяков или вдавлений на коже. И рентген показал, что его подъязычная кость цела.

– Тогда откуда эта полоса?

– Я думаю, она остаточная. Изготовители адгезивов иногда добавляют в них вещества вроде диоксида титана или окиси железа. Я надеялась, что они проявятся в свете краймскопа, и, как видишь, не ошиблась.

– Адгезивы? Ты имеешь в виду клейкую ленту?

– Возможно, но эту ленту использовали не для того, чтобы удерживать его. Посмотри на след – он только в передней части шеи. Лента понадобилась для удержания чего-то на месте, но в то же время ее не налагали слишком плотно, чтобы не осталось следов. Если анализ Макдугала на токсины тоже покажет кетамин, то я почти наверняка знаю, что произошло с ним. И с Кассандрой Койл. Йошима, свет.

Джейн стащила с лица очки и нахмурилась, глядя на Мауру:

– Ты думаешь, их убил один преступник?

Маура кивнула:

– И я знаю, как он это сделал.

15

Голубоглазый явно удивлен, увидев меня на пороге своего жилища. Мы с ним делили постель почти две недели назад, а утром я потихоньку покинула его спальню. Я ни разу не пыталась связаться с ним: иногда девушка не хочет брать на себя никаких новых обязательств. Сделать мужчину счастливым – нелегкий труд, а у меня хлопот и без того хватает.

Почему же я стою сейчас в дверях его квартиры? Потому что он нужен мне. Не конкретно он, а кто-нибудь, кто позволит мне снова – после пугающей новости, о которой я прочла на сайте «Бостон глоуб», – почувствовать себя в безопасности. Я даже не знаю толком, почему прибежала именно к нему. Может, потому, что инстинкт говорит мне: он надежный и абсолютно безобидный человек, к нему я могу повернуться спиной, не опасаясь, что он всадит мне нож между лопаток. А может, потому, что он человек для меня относительно посторонний, не способный отличить правду от вымыслов, которые время от времени слетают с моих губ. Я знаю одно: впервые с тех пор, как я себя помню, у меня возникла потребность в человеческом общении. Я думаю, он чувствует то же самое.

Но он, похоже, не торопится приглашать меня. Смотрит хмуро, словно на назойливого соседа-евангелиста, от которого хочет поскорее избавиться.

– Здесь холодно, – говорю я. – Можно войти?

– Ты даже не взяла на себя труд попрощаться.

– Это было очень плохо с моей стороны. Пожалуйста, прости. У меня были трудные времена на работе, я была сама не своя. Потом провела с тобой ту ночь, и меня как бы переполнило. Мне требовалось время подумать о том, что произошло между нами. Вот так все и было.

Он испускает смиренный вздох:

– Хорошо, Холли, входи. На улице минус десять, не хочу, чтобы ты подхватила воспаление легких.

Я не собираюсь сообщать ему о том, что воспаление легких не подхватишь от холода. Я просто вхожу в его квартиру. И, оказавшись внутри, снова поражаюсь его таунхаусу, который рядом с моей поганенькой квартиркой кажется дворцом. Моя покойная мать называла таких, как Эверетт, качественным знакомством, то есть бойфрендом, с которым стоит развивать отношения. Боюсь, что в наших отношениях я успела кое-что подпортить, а он слишком порядочный парень, чтобы выставить меня за дверь на этом этапе. На нем джинсы и старая фланелевая рубашка, – вероятно, сегодня у него выходной, и это дает мне время выправить отношения между нами. Несколько секунд мы стоим в неловкой тишине, глядя друг на друга. Я загипнотизирована голубизной его глаз. Волосы у него не причесаны, на рубашке нет пуговицы, но эти мелочи только делают его более естественным. Хоть раз у меня появился мужчина, которого я могу не опасаться.

– Хочу объяснить, почему ушла не попрощавшись, – говорю я ему. – В тот вечер, когда мы познакомились, ты… в общем, ты просто свел меня с ума. Я ничего не могла с собой поделать. Слишком быстро легла с тобой в постель. А на следующее утро мне стало… стыдно.

Его взгляд тут же смягчается.

– Почему?

– Потому что я не такая. – Вообще-то, я именно такая, но ему знать об этом не обязательно. – Когда я проснулась утром, то поняла, что́ ты можешь обо мне подумать, и побоялась посмотреть тебе в глаза. Я была слишком смущена…

Я умолкаю и опускаюсь на диван. Прекрасный диван черной кожи, очень удобный и явно дорогой. О таком я могу только мечтать.

Еще одно очко в его пользу.

Эверетт садится рядом и берет меня за руку.

– Холли, я тебя прекрасно понимаю, – тихо говорит он. – Я хоть и мужчина, но тоже чувствовал что-то подобное, слишком быстро прыгнув с тобой в постель. Я боялся, что ты подумаешь, будто я просто тебя использую. Не хочу, чтобы ты думала обо мне как о каком-то козле. Потому что я не такой.

– Я никогда о тебе так не думала.

Эверетт делает глубокий вдох и улыбается:

– Так что, начнем все сначала? – Он протягивает мне руку. – Привет. Меня зовут Эверетт Прескотт. Рад с вами познакомиться.

Мы обмениваемся рукопожатием и улыбаемся друг другу. Мгновенно все между нами меняется к лучшему. Я чувствую, как меня охватывает приятное тепло, но теперь это не сексуальное желание, а нечто более глубокое. Нечто такое, что застает меня врасплох. Связь. Неужели это и называется «влюбиться»?

– Скажи мне, почему ты все же вернулась? – спрашивает он. – Почему сегодня?

Я смотрю на наши соединенные руки и решаю сказать ему правду:

– Случилось нечто ужасное. Утром я прочла об этом в новостях.

– И что это?

– Человека убили перед Рождеством. Его тело нашли на пристани Джеффриз-Пойнт.

– Да, я слышал.

– Дело в том, что я его знала.

Эверетт смотрит на меня:

– Боже мой, я тебе сочувствую. Он был твоим добрым приятелем?

– Нет, мы всего лишь учились в одной школе в Бруклайне. Но знаешь, это известие меня потрясло. Напомнило, что со всеми нами может всякое случиться. В любой момент.

Он обнимает меня и притягивает к себе. Я прижимаюсь щекой к его мягкой фланелевой рубашке, вдыхаю запах стирального порошка и лосьона после бритья. Такие утешительные запахи – я снова чувствую себя маленькой девочкой, в безопасности на руках у папы.

– С тобой ничего не случится, Холли, – шепчет он.

Отец тоже всегда так говорит, но я и ему не верю.

Я дышу в его рубашку:

– Никто не может давать такие обещания.

– А я вот пообещал.

Эверетт берет меня за подбородок и поднимает мою голову. Вглядывается в лицо, пытаясь понять, что же потрясло меня так сильно. Я сказала ему о Тиме, но это только часть истории. Ему не обязательно знать остальное.

Ему не обязательно знать о других умерших.

– Что я могу сделать, чтобы ты чувствовала себя в безопасности? – спрашивает он.

– Просто будь моим другом. – Я перевожу дыхание. – Мне сейчас это очень нужно. Очень нужен человек, на которого я могу положиться.

Человек, который не будет задавать слишком много вопросов.

– Хочешь, чтобы я пошел с тобой на похороны?

– Что?

– На похороны твоего друга. Если его смерть тебя расстроила, то нужно сходить. Это важно – давать выход скорби. Это даст тебе возможность поставить точку. А я буду рядом.

Если он будет со мной на похоронах Тима… что ж, в этом есть свои плюсы. Еще одна пара ушей для сбора сплетен и информации о том, как умер Тим и что думает полиция. Но будут и опасности. На похоронах Сары Бирн я поспешила уйти. На похоронах Касси Койл мне удалось выдать себя за ее однокашницу в колледже по имени Саша, потому что никто меня не узнал. Но Эверетт знает мое имя – Холли. Он знает частичку правды, хотя и не всю правду, а это осложнит мою неизбежную ложь. В одном старом стихотворении говорится: «Как сложен тот узор, что ткем, когда впервые в жизни лжем»[14]14
  ^{Строки из романа в стихах В. Скотта «Мармион: Повесть о битве при Флоддене».}


[Закрыть], но это все ерунда. Настоящие проблемы проистекают не от лжи, а от правды.

– Если хочешь, Холли, я могу стать твоей опорой, камнем, за который ты сможешь уцепиться, – предлагает он.

Я заглядываю в глаза Эверетту и вижу в них легко узнаваемый блеск страсти. Да, он может быть полезен, и я только сейчас начинаю понимать, как его можно использовать.

– Что ты думаешь? – спрашивает он.

Я улыбаюсь:

– Я думаю, что мне это очень нравится.

Но когда наши губы соединяются в поцелуе, мне вдруг приходит в голову, что камень – это не только то, за что можно уцепиться в качестве надежной опоры. Это еще и то, что может уволочь тебя в бездну.