Текст книги "Пророчество льда"

Часть третья. Ангел-хранитель

Однажды Маидум, боевой маг великого хана, рассказывал мне о своем доме. В те дни я безвылазно торчал в замке и не покидал архив и библиотеку. Рассказывал о той пустыне, в которой он вырос. Тогда меня поразил этот рассказ. Он говорил, что человек, живущий в пустыне, не может видеть пустоты. Пустоты для него просто не существует. Каким бы унылым ни казался пейзаж величественных гребней дюн, нет среди них ни одной похожей. Это, наверное, как океан, который, пленив раз, не отпускает от себя уже никогда. Так и пустыня. Нужно просто уметь видеть в ней те краски и красоты, которые она выставляет напоказ всем, кто входит в нее. Нужно уметь отличить тонкости, невидимые слишком примитивным и огрубевшим людям. Те незначительные детали, которые могут явиться в самом странном месте. Пустота бывает только в человеческом разуме, а не в пространстве, его окружающем. Пустота и скука – удел слабых сознаний.

Душная ткань облаков клубилась вокруг меня неровными пятнами, скользящими тенями и духотой. Туман был таким густым, что мне не было видно землю у себя под ногами. Острые скалы чувствовались подошвами ног, но я их не видел. Словно дым кальяна с дурманящими травами окутывал меня, касаясь, и тут же уносился прочь, зацепив частичку взбудораженного воображения. Становился колючим, щипал ноздри, или вдруг мягким и теплым, словно масло лампад. Туман нес на своих крыльях миллионами заботливых рук над разинутой пастью пропасти, над заснеженными долинами и бурными реками. Звуки робко касались слуха, проходили насквозь, убегали, как испуганные звери. Это не было наркотическим сном или безумием, я просто отдал себя на волю тумана, который стал баюкать меня, как заботливая нянька, в своих нежных объятьях.

Резкий выдох. Я и забыл, как это может быть больно, когда воздух колючий от холода. Взгляд заострил внимание на каком-то причудливом узоре, сотканном из перьев облаков. Опасность?!

– Осторожно!

Выхватываю клинок. Он серый, в тонком лезвии не видно ничего, только отражение самого тумана, блеклое, искаженное. Земля под ногами совершенно не чувствуется, кровь стучит в висках, так гулко! Не знаю уже, где верх и где низ. Откуда я шел? Все в движении. Туман раздирает на части. Режет острыми бритвами, рвет. Опасность!

Бросок вперед. Пустота! Пляшет на острие кинжала неровными снежинками. Удар! Рассекаю воздух в том месте, где только что мелькнула тень.

– Не уходи! Останься!

Вам не удержать меня, стражи! Вам не стать моими надзирателями. Я уже в пути! И если вы преградите мне дорогу, я вступлю с вами в спор! Я пройду сквозь пределы! И нет у вас власти надо мной. Сам дух смерти не имеет ее. Куда уж вам!

Холодно. Забытое чувство. Давно его не испытывал. Я, словно спящего пса, разбудил в себе огонь. Лениво, нехотя он стал сочиться сквозь кости, отпугивая ледяную змею. Он набирал силу, он жил во мне, как живут все остальные стихии, но те сейчас дремлют, и только огонь встал на страже, растекаясь по венам раскаленным металлом. В каждой моей клетке, в каждой крупице моего тела.

Еще один болезненный вздох. Я увидел лицо Сина, спокойное, сосредоточенное. Он смотрел мне прямо в глаза, но мысли его были далеки. Он сейчас был мной. Я видел его глазами. Это был особенный взгляд, взгляд, наполненный мудростью и каким-то безразличием, необычайным спокойствием и холоднокровием. Я видел его глазами. Видел странника, того, что сидел у костра в степи и говорил с ветром. Видел людей, их лица мелькали перед моим взором. Взгляд духа смерти был непреклонен. Вот я вижу иссохшую, но сильную руку, держащую в пальцах уголек из костра. Наверное, того самого, который горел в широкой степи. Что стал маяком, на который я шел всю мою жизнь. Маленький огарок сейчас коснется рыжей скалы и потянет за собой черную полосу, замкнутую в круг.

– Нет!

Лица продолжают мелькать перед глазами, я уже не могу различить их черт, я уже не вижу ничего, кроме тянущейся дуги круга. Уголек шуршит и поскрипывает, тонкие пальцы плавно передвигают его, а окружность готова замкнуться.

– Платить приходится даже за подарки…

– Нет! Прекрати! Синасир! Не делай этого, не надо!

Круг замкнулся. Изящная вязь незнакомых букв вдруг вспыхнула призрачным, бледным светом. Туман ринулся от меня во все стороны, испуганный, удивленный, растерянный. Под ногами мягкая зелень травы, серые камни с яркими пятнами мха. Капли росы стекают тонкими струями, как слезы.

Он замкнул круг. Он продолжил свой промысел, и на этот раз, как и прежде, возьмет восемь жизней в обмен на одну. Это его право – решать за всех, чей срок пришел и чей еще грядет. Это он говорит, кому быть. И я теперь в его власти. Настанет день, и мы встретимся. И прозвучит то, что должно прозвучать. Случится то, чему должно случиться. Но этот день будет не скоро. А пока он плетет свои кружева, и никто, кроме него, не может увидеть весь узор в целом. Это его право и его забота. Теперь он господин. Мой ангел-хранитель. Дух смерти!

– Ты дурак?! Или только учишься?! А если этот голубчик здесь, у тебя в кабинете, сейчас ласты склеит? Что тогда?

– Что с ним сделается? Проблюется как следует, и все.

– Завязывай. В камеру его, и пусть очухивается.

– Он уже очухался. Я завтра утром из-за него оставаться не буду.

Я сидел на чем-то твердом, угловатом. Болели руки, сцепленные за спиной, и правый бок, как раз под ребрами, пульсировал от боли. Голова гудела, словно ею выбивали дверь. Дыхание было сиплым и сдавленным. Вздох глубокий и болезненный.

На мне была незнакомая и очень тесная одежда. В ней было жарко.

Человек в серой рубашке смотрел на меня как-то странно, в его глазах читалась и волнение и злость одновременно. Второй, возрастом постарше, изучал меня с сожалением и какой-то неприкрытой брезгливостью.

– Где я? – прохрипел я, с трудом шевеля губами.

– Дима, а ты еще говоришь, что он не наркоман конченный. Вот чем, скажи, можно было так наширяться?

– Сам разбирайся, я в дежурке, если что. Еще с твоими нариками я не возился!

– Ну что, красавчик, будем вспоминать или продолжим молчанку? Понравилось тебе в слоника играть?

– Вы кто?

– Лейтенант милиции Сергей Краснов, а ты, скот безродный, даже имени своего не помнишь.

– Я помню свое имя.

– Тебя зовут Джек, кличка Потрошитель!

– Мое имя Хаттар, я младший сын князя Муари Ура Амата. И княгини Ателли из Ур-Гачи.

– Так я и думал! – сказал лейтенант милиции, закатывая глаза к потолку. – Ну почему именно мне достаются такие уроды! Тяжелый случай, ничего не скажешь. Ну, так поведайте мне, младший сын князя, как его там, какого черта ты делал на дороге, в окружении восьми жмуриков, и почему на твоей одежде кровь? Восемь трупов, а на тебе ни царапины!

– Этого я не знаю.

– Замечательно. Не хочешь, не надо. Мы тебя сейчас направим в камеру, а к утру, без очередной дозы, у тебя восстановится память, и ты запоешь как соловей, как петушок закукарекаешь! Я доступно тебе все изложил, или повторить? Утром ты у меня признаешься, за что ты убил Кеннеди и Троцкого!

Я не понимал, что происходит, я не знал, где нахожусь, почему мои руки связаны и по какой причине я не могу все это немедленно прекратить. Немного непривычно было ощущать свое тело. Оно казалось мне словно отлитым из свинца. Таким тяжелым и неповоротливым я его еще не ощущал. Я не мог вспомнить, откуда на мне появилась эта странная одежда. Как я попал к этим людям?

– У тебя нет документов, нет адреса, – продолжил странный человек свой возбужденный монолог. – И ты даже не знаешь, где находишься. Что прикажешь делать мне? Погладить тебя по головке и дать похмелиться?

– Я думаю, что вам следует меня отпустить и больше не беспокоить дурацкими вопросами в такой настоятельной форме.

– Форма моих вопросов тебе не нравится! Ну, козел, ты меня достал!

Замах был сильный, уверенный, нацеленный точно в живот или в пах.

– Отставить, лейтенант. В чем у нас тут проблема?

В комнату вошел человек в еще более странной одежде, чем у первого. Все вещи на нем были украшены замысловатым узором из серых, голубых, и белых пятен.

– Да вот, товарищ полковник, совсем клиника, уж и не знаю, что мне делать. Он словно с луны свалился.

– Да и выглядит он у тебя хреново. Это тот, что по делу дальнобойщиков проходит? Утреннее дело на Минском шоссе?

– Оно самое.

– Ага! Значит, очухался! Оставь его, завтра разберемся. Меня тут сверху за этих жмуриков уже прессуют! Отдохни пока.

– Его завтра ломать начнет, он вообще съедет.

– Да ну черт с ним, нам-то что за дело! Пошли уже. Без тебя не начинаем, праздник все-таки, круглая дата, не удобно заставлять человека ждать. Бросай придурка.

Пока меня тащили по узкому коридору, в моей голове, словно искры, пробегали непонятные образы. Все, что я видел, было мне знакомо, но я не совсем понимал, что происходит. Меня затолкали в тесное помещение, зловонное и холодное. Лязгало железо замков и скрипели ржавые петли.

Память возвращалась медленно, словно огромная мозаика, сотканная из тысяч мельчайших деталей, сразу и не охватить взглядом, пока четко не рассмотришь каждый отдельный фрагмент.

Что я помнил? Дорогу. Длинную ленту асфальта, тянущуюся куда-то за горизонт. Помню зной и усталость, ноющее правое колено и воду, воду из фляжки, так противно пахнущую тухлятиной.

Помню человека в странной белой одежде с причудливым шестом в руках. По-моему, похожего на араба, но это какие-то другие воспоминания, они словно бы из сна. Они чужие, не мои. Действительно воспоминания сна. Странно, даже имя этого араба помню. Маидум…

Я чувствовал какую-то потерю, словно от меня оторвали огромный ломоть и куда-то спрятали. Разделили на несколько частей, и теперь я должен собрать все это в одно целое. Происходило немыслимое, загадочное, глубоко внутри. Тревожило, беспокоило, звало.

Почему я назвался этим странным именем? Ведь на самом деле меня зовут Алексей, и я совершенно точно это помню. И без всяких сомнений знаю, что нахожусь в отделении милиции и из меня выбивают какие-то показания, используя самые надежные методы в своем обширном арсенале, а именно старый противогаз, с пережатым шлангом. Но сам я словно шагнул на новую ступень. Возвысился. Вырос. Что же со мной происходило за те короткие мгновения, пока я сидел на стуле без сознания?

На стене горел яркий светильник, закрытый железной решеткой. В комнате светло, и я смог внимательно себя осмотреть. Руки сбиты, кожа на костяшках пальцев вся в порезах, а вытекшая кровь успела засохнуть. Ладони грязные и тоже все в мелких царапинах. Одежда из плотной кожи с множеством карманов имела устойчивый и очень знакомый запах. Запах костра, пыли, полыни и собственно самой дубленой кожи, вымоченной дождями и по́том.

Мне почему-то запомнился тот сон, у костра, когда мы с Олегом здорово накачались и решили в ночь никуда не ехать. Помню, что мне приснился снег, такой колючий, как и взгляд призрака, смотрящего на меня сквозь этот снегопад. Странные были ощущения. Мое сознание лишь на мгновение представило, кто бы мог быть этот странный фантом, как вдруг словно молния ударила в ясном небе и мои воспоминания нахлынули с такой силой, что я схватился за голову.

Грань, разделяющая нас, лопнула, звонкими осколками уносясь в бесконечность. Два мира устремились навстречу друг другу, и воспоминания резали меня, как бритвой, по живому, но правда была страшней. Правда была пугающей и неутешительной. Мне все стало понятно в один-единственный миг. И почему Марак, мрачный повелитель, повернул песочные часы. И нервный милиционер не мог добиться от меня ответа. Добиться в прямом и переносном смысле этого слова. Я вспомнил все, понял, и мне стало так легко и весело, что я сам удивился собственной силе и озарению. Не знаю, сколько прошло времени, час, а может быть, всего лишь минута, это уже не имело значения.

Невольный, смех вырывался из меня сам собой. Я смеялся над возникающими образами и не мог поверить, зная наперед, что все это правда. Я лишь на долю секунды заглянул в свое прошлое. В те жизни, которые прожил, в те события, которые со мной происходили. Я хохотал, вспоминая уроки фехтования, когда нелепый акцент моего учителя сбивал с толку больше, чем собственная лень и нежелание повторять упражнение. В моем сознании всплывали образы строгой воспитательницы в детском саду, которая заставляла есть манную кашу, несмотря на то, что та горчила и была подгоревшей. Я ликовал, купаясь в этих воспоминаниях.

Вот моя первая серьезная ссора с офицером армии, рыцарем, бароном, мой клинок превратил его в хромого калеку на всю оставшуюся жизнь.

Первая серьезная школьная драка, в которой мне разбили нос и оставили шрам на щеке от кирпичной стены, по которой меня возили мордой, лупцуя неумело, но решительно. Почему-то ярким пятном всплыли в памяти короткие поединки и редкие минуты душевного спокойствия, слитые из разных жизней и замешанные в такой суровый коктейль, что я готов был прокручивать в своей памяти эти образы бесконечно.

Первым заговорил огонь. Он давно просился на свободу и требовал какого-то действия. Как бы ни казалось это странным, но я по-прежнему мог легко говорить с ним и все понимать. Другие стихии отозвались стройным хором.

Пройти сквозь стену не составило труда. Стоило только привычно коснуться тугой материи пространства, как я тут же оказался на улице. Меня переполняли чувства. Я просто ликовал, впитывая окружающий знакомый и странный мир, я купался в океане нахлынувших эмоций, воспоминаний, впечатлений…

Я всегда шел. Сколько себя помню, моя жизнь очень тесно связана с постоянным движением, устремлением к цели, образ которой оставался для меня загадкой. Шли годы, а может, и столетия, а я все продолжал идти, меняя дороги и направления. Наверное, принцип движения заложен глубоко в каждом из нас. Пусть я иногда не понимал, куда иду и зачем. Цель на какое-то время становилась неясной. Я продолжал путь. Просто для того, чтобы не останавливаться, не сбиться с дороги.

Вот и сейчас я не стал стоять на месте. Прямо передо мной тянулась узкая тропинка, ведущая к высокому дому, в котором горело не меньше сотни окон. Свет лился отовсюду, темных углов почти не было. Я шел по этой освещенной аллее, удивленно оглядываясь по сторонам. В памяти всплывали обрывки событий, лица. Я уже был здесь. Ничто в этом странном мире меня не удивляет, все знакомо и просто. Все как всегда. Я дома, точно знаю, что вернулся, и кажется, что вопрос, который я задавал многим, о том, кто же я на самом деле и откуда, наконец-то прозвучал правильно и вот он ответ. Осталось только закончить путь, и все встанет на свои места.

Без сомнений, я находился в огромном городе, в моем городе. Я многое о нем знал, многое помнил, но это опять были не мои воспоминания, это было что-то данное мне, но не мое. Длинный тротуар тянулся вдоль шумной дороги, по которой неслись машины. Город пестрил светом фар. Я остановился на мосту, под ним текла река машин, сразу в двух направлениях. Это действительно было похоже на огненную реку. Мне навстречу неслись желтые огни, красные удалялись прочь, и не было конца этому потоку. Не было числа судьбам, что проносились прямо подо мной в одно мгновение, закованные в скорлупу железных колесниц. Как сложен бывает порой узор судьбы, как загадочен и таен, что нам не остается ничего больше, кроме как восхититься его стройностью и изяществом. Той единственной эстетикой, которая доступна только закону, правящему жизнью всецело и безраздельно. Как бы мы ни пытались спрятаться от него, как бы ни стремились сбежать, закон всегда рядом…

Я перестал чувствовать одиночество. Меня стало больше, но я еще не стал целым. Близок к цели, но путь еще не закончен. Надо идти вперед. Разгадка рядом. Я это чувствую. Не могу высказать словами, как-то определить, но чувствую явно. Есть мир, в котором мое время стоит, но здесь, среди этого городского шума и суеты, оно стремительно, каждая секунда уносит с собой тот небольшой запас сил, который так щедро дарован духом смерти.

Я почему-то вспомнил свои тайные детские походы в библиотеку отца. Не знаю, мои ли они были. Книги в этом хранилище казались такими интересными и захватывающими, что я никак не мог оторвать взгляд от прелых, а иногда полусгнивших страниц, но точно знал, что мне очень нужно оставить про запас хоть один маленький огарок свечи. Чтобы найти обратную дорогу. Чтобы не заблудиться в этих бесконечных залах и вернуться вовремя, пока не спохватились няньки да слуги. Эти маленькие огарки свечей были мерилом времени, тем пределом, что я мог себе позволить.

Силы, которые сейчас были во мне, как раз напоминали тот самый огарок, уже зажженный, последний. И времени осталось только на обратный путь. А значит, надо спешить.

– Алло, земляк, у тебя закурить не найдется?

– Нет.

– А рубль дашь, мне на билет не хватает?

– Нет.

– Рубля нет, или просто не дашь?

– Рубля нет.

Тот, кто стоял передо мной, был похож на простого крестьянина, который возвращался с рыночной площади, прогуляв в кабаке все монеты. У него за спиной был большой мешок, одежда грязная, несвежая. Руки пухлые, большие и грязные. Но тем не менее деньги у него все-таки имелись, ведь на что-то он выпил, и, судя по всему, немало. Мужик пошатывался, и взгляд его был мутный и рассеянный. Любое неосторожное движение – и он рисковал сорваться с моста прямо в поток машин.

– Домой никак не доберусь, – пожаловался он, вроде бы ни к кому конкретно и не обращаясь. – Таксисты – суки, ломят как барыги, из электрички менты выперли, автобусы не ходят. Слушай, ты не знаешь, где можно переночевать?

– Нет, не знаю.

Все, что говорил этот странный тип, все слова в его комканой речи всплывали в моей голове совершенно конкретными образами, понятиями и определениями. Я четко понимал смысл каждого вроде как незнакомого слова. И меня это радовало.

– А можно я у тебя? – попросил он. – Я тихонько, только до утра.

– А мне самому негде.

– И ничего-то у тебя нет. Послал бог прохожего, нищий как церковная крыса. Хотя нынче церковные крысы небось жируют похлеще столовских. Так ведь?

– Тебе видней.

– Мне видней! Я на попов два года корячился как проклятый, за пайку, и где их милость? Где тот бог, которому они служат?! А нет бога! Правильно говорили учителя в школе! Летал Гагарин в космос, и никакого бога он там не видел, потому что нет его вовсе. Как и в душах человеческих, нет его!

– Ну а черт? Он-то есть?

– И его нет! Ни ада нет, ни рая. Вранье все это. Я сам себе и бог и черт, и рай и ад! Сам себя наказываю и милую.

Язык у незнакомца совсем заплетался, и на ногах он стоял уже с немалыми усилиями. Висящий на плече мешок заваливал на одну сторону, и он не сопротивлялся.

– Прилягу тут, отдохну немного, и сразу домой.

Дальше я слушать не стал. Мужик завалился спать прямо на асфальте, удобно разместившись поверх своей поклажи, и мне не было смысла беспокоить его. Он четко решил для себя, что весь мир ему должен, и находится в этом состоянии с самого момента его появления на свет. Одно не было ему понятно, почему он, такой хороший и замечательный, никак не может дождаться этого долга.

Отвлеченный недавним разговором, я еще немного прошел вдоль улицы и остановился у дома, нижний этаж которого был похож на зеркало. Словно закопченное с одной стороны, стекло отражало все, что происходило перед ним. Я смотрел на себя и не мог узнать. Вернее, я хорошо помнил, что всегда так выглядел, но теперь наслаивались и те воспоминания, когда я был другим. Когда меня звали Хаттар и я ничего не знал о других мирах, разглядывая свое бледное отражение в бронзовых зеркалах.

Первое, что бросалось в глаза, это темные, коротко стриженные волосы, торчащие во все стороны, непослушные, это было непривычно, но очень естественно. Тяжелая куртка из коричневой кожи казалась скорее подобием доспехов, нежели одеждой. Ткань брюк была почти бесцветной, почти серой, обувь напоминала колодки узников, сделанные из грубой кожи, с очень толстой подошвой, которая практически не гнулась, от чего походка была грубой и жесткой. На левом плече виднелась потертость. Я точно знал, что раньше я всегда имел при себе дорожную сумку, которую, видимо, отобрали. Не знаю, нужна ли она мне сейчас. Что там было такого важного, без чего я не могу обойтись? Запасы еды? Это не проблема. Я совсем не испытывал чувства голода или жажды. Дорожные вещи, деньги, документы? Так всего этого не было и прежде. Так зачем я таскал с собой этот багаж?

Фляжка с водой, табак, сухари – в этом всем теперь не было необходимости. Я внимательно всматривался в отражение. Это не похоже было на те видения, что являлись мне раньше. В пустыне или высоко в горах, когда я не мог понять, что происходило. Мир не мутнел, все было четко, сознание оставалось ясным, но нас все еще разделяла невидимая грань. Барьер, который предстоит преодолеть.

Я знал, что ночь холодна, но не чувствовал этого холода, мне было все равно. Особенно теперь, когда небо светлело на горизонте, становилось фиолетовым. Суета вокруг как бы замерла на короткий миг. Мгновение перед рассветом. Мне нужно было идти в этот новый день. Необходимо движение. Пусть я похож сейчас на ту самую стихию, которая не видит смысла в своем проявлении без поставленной перед ней цели. Она появится, я верю в это. В отличие от стихий, я наделен разумом и памятью. Стоит только начать путь, цель его станет ясна, как наступивший день.

Я спустился в переход под притихшим на время проспектом. Память услужливо подсунула необходимые воспоминания, и в голове не возникло противоречий.

Она шла мне навстречу, немного сонная, чуть-чуть рассеянная, одетая элегантно и со вкусом. Я не знал, кто она, да, собственно, мне это и не надо было знать. Меня привлек ее запах. Это было странным, но в голове произошла вспышка, когда незнакомый аромат коснулся сознания. От воспоминаний, неожиданно нахлынувших, немного шатнуло, и я оперся рукой о стену, выложенную гладкими плитами ярко желтого цвета.

В ее глазах промелькнул страх. Испуг быстро сменился решительностью, и она ускорила шаг, стараясь держаться противоположной стены.

Воспоминания накатывали как волны. Эта бедняжка, которую я случайно напугал своим видом, не имела к ним ни малейшего отношения. Она просто стала мостиком, связующим звеном, которое привело к более четким воспоминаниям. Я снова видел ночной костер. Тихий разговор друзей. Ее звали Наташа. Память разматывалась, как спутанный клубок. Вот она стоит совсем близко и тоже смотрит на пляшущие языки пламени. Я чувствую запах. Еще мгновение – и я сдвину пространство и время, чтобы снова оказаться в этом месте, но не делаю этого. Мы говорим о чем-то важном, простом, но значительном для всех нас. Она улыбается, но в глазах затаилась грусть.

– Может тебе все-таки остаться? Нельзя же болтаться по дорогам всю свою жизнь.

– Не могу, Натусик, прости. Я должен ехать. Обещаю, что вернусь, совсем скоро. Осенью.

Нами правит судьба, а мы лишь тешим себя иллюзией, что хоть как-то способны на нее повлиять. Самообман, и не более того. Это спорно, каждую секунду мы стоим перед выбором, и всякий раз, делая шаг, вновь встаем на перекресток, где дороги нашей судьбы расходятся в разные стороны. Порой делаем сознательный выбор – по крайней мере, мы думаем, что осознаем каждое действие, – а так ли это на самом деле? Не знаю. Может быть, причина, побудившая сделать тот или иной шаг, давным-давно заложена во мне и я лишь плыву по течению?

Костер уже давно погас, даже тлеющих углей в нем не осталось. С мелодичным и приятным звоном крышка зажигалки отпрыгнула в сторону, открывая нехитрую систему колесика и фитиля. В прохладном и влажном воздухе поплыл сладковатый аромат бензина, который мгновенно вспыхнул, стоило мне только провернуть ролик, выбивший искру из тонкого кремня, спрятанного под ним. Не всегда получается зажечь пламя с первого раза. Бывает и так, что приходится потрясти, поправить закопченный фитиль и только с третьей, а то и с десятой попытки высечь искру, достаточную для возникновения пламени. Какие силы управляют этим процессом в данное время? Влажный и холодный воздух, атмосферное давление? Что заставляет срабатывать механизм мгновенно или капризничать какое-то время? Может, в тот самый миг пока я чиркаю зажигалкой и пытаюсь прикурить, мимо меня проходит стороной смертельная опасность? Может, именно в этот самый момент тяжелый грузовик, управляемый уставшим и сонным водителем, проскакивает участок дороги, где мы должны были с ним встретиться? Кто знает, чем могла закончиться эта встреча? И должна ли она состояться. Почему мысли о смерти стали появляться так часто? Откуда взялся этот фатализм?

Заведется ли мой мотоцикл с первого толчка, или придется долго доказывать, что он должен это делать по любому требованию хозяина? Кто следит за всем этим и вправе решать, чему быть, чему не случиться? Кто он, этот всемогущий и всевидящий?

Чахлый оранжевый огонек сузил пространство, сжал его до той сферы, которую сам мог осветить. Если в предрассветный час я уже мог различить просветлевший горизонт, темные колья столбов вдоль дороги, призрачные скелеты деревьев с молодой и упругой листвой, то сейчас все это словно бы скрылось от глаз, и даже звезды померкли.

Дым сигареты и пряный аромат трав, смешанный с запахом бензина и дубленой кожи, преобразился в привычный и так ожидаемый вдох. Тот самый, к которому привыкаешь и ждешь с нетерпением. В какой момент я решу, что пора ехать? Как смогу узнать время и бросить в пыль проселочной дороги недокуренную сигарету? Сам не знаю, и никто не сможет мне ответить. Давно погасший костер оставил после себя неразличимую под ногами горстку углей и запах, въевшийся в одежду, наверное, навсегда.

Треск и бульканье заработавшего мотора стерли своей прямолинейностью и напором все тонкие мелодии предрассветного часа. Нежные, таинственные звуки, что наполняют пространство. Мир оглох, и все в нем исчезло, кроме моего сиплого дыхания и треска мотоциклетного движка. Дым из выхлопной трубы окончательно стер всю магию этого места, всю его загадочность и чистоту.

Я вырулил на асфальт с влажной грунтовки. Яркий свет фары выдергивал из темноты знакомые очертания, указывая направление. Плавно набирая скорость, я вкатился на небольшой холм и, добравшись до вершины, покатился вниз, заглушив двигатель, надеясь еще хоть на мгновение уловить этот сказочный момент тишины и сладкое предвкушение, ожидая наступающий день. Но ничего. Только ветер свистит в ушах, холодный, колючий, пряный. А в ветре никогда не бывает тишины.

Щелчок педали, бросаю сцепление, и двигатель неохотно, как-то даже надрывно заурчал, врезаясь хриплым басом в унылую, но мелодичную песню ветра.

Лето пройдет быстро. Последние теплые дни оставят меня вне дорог. Зарядят дожди, и придется искать себе какое-то логово, убежище, чтобы переждать холода. Трогать руками снег, определяя на ощупь, когда он станет рыхлым настолько, что вот-вот будет готов превратиться в журчащие ручьи, бегущие тонкими струйками по раскисшей земле куда-то вдаль, к своим далеким морям.

Ловить короткие солнечные дни и подолгу стоять на морозе, щиплющем щеки, подставив лицо теплым лучам светила. До судорог сжимать челюсти, стойко, как боль, перенося морозные ночи на сквозняках городских улиц. Ведь город – это самое уютное логово, которое только можно себе вообразить. Там, в городах, время идет по-другому. Может быть, не так быстро, ведь короткий день легко продлевается обилием света и множеством поздних встреч, но время здесь кажется стремительным, коротким, ускользающим. В городах теплее. Оттого, что рядом люди, самые разные, которым нет до тебя ровным счетом никакого дела, но тем не менее они рады, что находятся в самой гуще человеческой стаи. Глубоко в подсознании они панически боятся одиночества и пустоты. Они занимают свои утомленные головы музыкой и разговорами, бормотанием лощеных дикторов не менее лубочных и лживых телеканалов. Остаться наедине с самими собой в самой гуще людского муравейника не так-то просто. Они могут делать вид, что устали от суеты и забот. От непроходящего чувства, что рядом всегда есть кто-то, может быть, неприятный, раздражающий, а иногда и сносный и даже симпатичный. Люди обманывают себя, стремясь уединиться без какой либо цели, лишь бы никого не было рядом, лгут себе и окружающим, хотя самого себя обмануть, наверное, невозможно. Одиночество для них – это трагедия, а жизнь в обществе, они сами собственными руками превращают в пытку.

Быть одному – целое искусство. Нужно долго учиться и многое знать о людях, прежде чем оставить их общество. Готовить себя морально и физически. Даже в шумной толпе быть самим собой – возможно, среди знакомых и просто прохожих. Ради чего-то, что кажется тебе неким шагом к пониманию сокровенного и очень важного, таинственного и непонятного. Когда есть цель и средства для ее достижения, когда в метаниях сквозь пустоту есть смысл, одиночество становится манией. Это этап жизненного пути, который необходимо преодолеть с максимальным усердием и пониманием. Задача с множеством вариантов решения. Испытание, если угодно.

На этой дороге я был один. Для меня на время перестали существовать несущиеся навстречу машины и поселки, так похожие друг на друга, что невольно задумываешься, а не приходилось ли мне бывать здесь прежде. Не было также и стройных тополей, и зеленеющих лугов. Свет просто растекался по земле серебром, а ветер был так однообразен и уныл, что успел наскучить. Только я, собственные ощущения и какой-то незримый поток силы, океан, окружающий со всех сторон. Это похоже на особо экстремальный вид медитации, на лирическую задумчивость в самый разгар ожесточенной битвы. Хоть и воюешь на этом поле только с самим собой. Тебе уже все равно, кто прав, кто виноват. Нет никакого интереса к исходу битвы. Ты точно уверен: что бы ни произошло, впереди еще множество сражений, и не во всех из них ты окажешься победителем.

Я вкатился на очередную возвышенность и въехал прямо в солнечный диск, алым пятном зависший над горизонтом. Если до этого солнечный свет был заметен только на вершинах, в листве высоких деревьев, то теперь я просто растворился в его ласковых лучах, кажущихся нежными и уютными. Особенно после прохладной ночи, проведенной в открытом поле прямо под звездами. У тлеющих углей костра, слушая шепот травы. Солнце стало для меня радостью, наполнившей этот светлый день. Символом цели, к которой я стремлюсь и, наверное, буду стремиться еще долго.

В этот короткий миг ликования мне вдруг стало понятно и ясно все, что происходит в мире. Все загадки словно бы легли в одну плоскость, приобретая четкий и ясный узор. Понятный и простой. Естественный и логичный, и не удивиться своей прежней близорукости было просто невозможно. Просветление заполнило все мое существо. Я на какое-то мгновение совершенно забыл, где нахожусь и что должен делать. Стройные ряды миров и созданий проходили вмиг сквозь сознание, четко определяя место, где им положено быть. Краткое мгновение лишило чувства времени и пространства.