Текст книги "Пророчество льда"

– Твое оружие и вправду такое коварное, как о нем говорят?

– Слышал я о пустынных воинах, имена у них как у одного. Лица у них как у одного, и служит им степь, испепеляя врагов, и служит им птица небесная, отравляя врагов. И служит им метал, крепкий, пронзая врагов, и всякая трава и камень преклоняются перед ними, как рабы перед своим господином.

Маидум сдержанно улыбнулся, но ничего не ответил. Наверняка ему приходилось слышать подобные сказания о своем племени, но в моих устах это, наверное, показалось ему лестным.

– Немного впереди будет русло реки. Вода там по-прежнему есть, только под землей. Кочевники обходят это место стороной, говорят, что в древнем городе живут духи, но я думаю, что днем они не станут нас беспокоить, а к вечеру мы снова отправимся в путь. Жару лучше переждать. Тем более что путь через развалины самый короткий.

– Какие духи здесь могут жить? – удивился я.

– Злые. Ночью они выходят из глубин земли и поют песни, убивающие все живое. Это самое сердце пустыни.

– Это твой дом, бадаян, ты хозяин, я только гость.

Снова сдержанная улыбка. Другой бы на моем месте подумал, что над ним издеваются, но только не я. Мне было известно, что кроется за этой маской вежливости и терпения. Ярость, фанатизм и сила которую сравнить было просто не с чем. Монастыри Оракула, где воспитывались воины-бадаяны, умели выколачивать из человека всяческую спесь. Его учили беспрекословно подчиняться приказам своего господина, но в то же время иметь на все собственное мнение. Воин-бадаян – это цепной пес служителей. Их сила и слава. Их оружие и возмездие. Воинов продавали, как рабов, меняли, как товар, проигрывали, дарили. Но наступал момент, когда воин становился свободным и имел право занять место в иерархии служителей Оракула или уйти от дел, завести семью, получив при этом неплохой титул или земельный надел. Мало кто из воинов доживал до этого времени. Маидум был редким исключением, воином, обретшим свободу, но оставшимся на службе у своего господина. Если бы это не было выгодно, он непременно бы прекратил воевать. Но война – это единственное ремесло, которым эти люди владели в совершенстве. Мирная жизнь была для них сравнима разве что со смертью.

Мы остановились у развалин большого города на берегу высохшей реки. Там был колодец, из которого все еще можно было добыть воду, напоить коней и самим утолить жажду. Спутник Маидума не поленился поставить шатер, в котором и завалился спать после короткой трапезы, состоящей из вяленого мяса и воды. Мне спать не хотелось, а Маидум просто не мог себе этого позволить.

– Боевой посох мага не знает себе равных. Но им может владеть не всякий смертный. – Маидум никак не мог угомониться, смущенный одним только видом моего клинка и не понимающий, как это оружие может быть опасным.

– Потому, что не всякий смертный может его поднять, он раза в два тяжелей меча.

– Вес почти такой же, как у штурмового двуручного клинка средних размеров. Не те, что используют северяне.

– Очень неудобное оружие. Медленное, длинное. Может, для пустыни и неплохо, но вот в узких ущельях, на тропинках, нависших над обрывами в горах, в коридорах замков и крепостей с него мало толку.

Бадаян недовольно фыркнул и налил себе еще воды из бурдюка. Я знал, что он готовит ответ, но решил опередить его.

– Ты можешь сказать, что клинок слишком короткий. Но клинок опасен тем, что в бою он невидим для противника. Непредсказуем. Быстр.

– Это бессмысленный спор, Хаттар. Все можно решить гораздо проще.

Бадаян вскочил стремительно. Словно ветер, рванул в мою сторону. Его посох пронесся над плечом в опасной близости от головы. К сожалению, инерция такого тяжелого оружия не давала ему возможности во время удара контролировать стойку. Посох увлекал его вслед за собой. Естественно же, что я легко увернулся и оказался за спиной противника. Среагировал он быстро, мгновенно провернул сальто и нанес новый удар, так же недостаточно быстрый для меня. Удар годился против тяжелого пехотинца, кавалериста, легкого воина с мечом. Против такого же, как и он сам, бадаяна, но только не против меня. Посох, выкованный из твердой стали, с грубой насечкой, заостренный с обоих концов, легко пробивал кольчугу и панцирь брони, пронзал насквозь лошадь вместе с седоком, разрывал на части и проламывал все, что попадалась на его пути. Но против меня он был бессилен.

Поднырнув под звенящий шест, я нанес удар рукой, вооруженной клинком, в лицо. Бадаян уклонился. Это было его смертельной ошибкой. Весь секрет удара заключался в том, что от него нельзя уклоняться в сторону, только назад. Но всем и всегда уклониться назад мешало тяжелое оружие в руках. Мой кортик оказался у него за спиной, свободная ступня слегка надавила на сгиб колена, отчего нога подломилась, и бадаян замер в неестественной позе, как бы пришпиленный, потерявший равновесие. Вывернуться из подобного положения ему давала возможность только помощь напарника, но тот спал в шатре и на нас внимания не обращал. Хотя я бы и не позволил ему сделать хоть намек на помощь. Мне стоило только чуть приложить усилие, как острая сталь, пронзит не закрытое кольчугой тело, как бурдюк с вином.

– Ты доказал, что мастерски владеешь клинком, спасибо за урок, – сказал бадаян, по-прежнему склонившись и смотря себе по ноги. Так и застыв в неудобной позе.

– Не стоит. Я надеюсь, что смог во многом тебя убедить, и прекратим дальнейшие споры на эту тему?

– Ну разумеется.

Хаттар!

В голове зашумело, и кровь больно надавила на виски. Перед глазами снова возник знакомый образ бродяги, сидящего у костра в ночной степи. Эта картинка наслаивалась на тот мир, который окружал меня сейчас. Я слышал, как бадаян что-то сказал, но я не ответил ему. Прошел немного вперед, встал на берегу пересохшего русла и устремил взор далеко к линии горизонта. Картинка жила своей жизнью. Человек у костра теперь был не один. Рядом сидели его спутники. Похожие на воинов, но ни у кого из них не было оружия. Такие же бродяги. Я смотрел, и все они казались мне знакомыми. Вот этот, с веснушками и рыжими волосами, он весельчак, и улыбка, похоже, никогда не покидала его лица. Кряжистый здоровяк, угрюмый и неповоротливый увалень, злобный на вид, на самом деле очень добродушный и покладистый. Я знал их всех. Я помню, что мы о многом с ними говорили, о чем-то важном и интересном нам всем. Я видел женщину. У нее были зеленовато-серые глаза и длинные светлые волосы. Она была небольшого роста, и тоже рядом с нами. Я силился вспомнить ее имя, но не получалось. Точно знаю, что оно было в моей памяти, но все словно скрывалось под покровом тишины, печатью безмолвия. Безмолвие. Вот что наполняло эти образы. Словно воспоминания прошлого, которое давно свершилось и теперь вдруг оживилось в памяти.

Если это прошлое, то я могу проникнуть в него через ткань лабиринта. Я смогу пронестись сквозь время обратно и вернуть все. Может, голоса, их голоса, возможно будет услышать и они станут ключом к разгадке этих странных видений. И тогда мне удастся вспомнить, кто они и почему так близки моему сердцу.

Сам того не замечая, я оказался на вершине скалы, под которой тянулся бесконечный океан облаков. Прохладный и влажный воздух как масло скользнул в пересохшее горло, и я, глубоко вздохнув, издал оглушительный крик, отразившийся гулким эхом в бесконечности этого пейзажа. Сел на камни и попробовал представить, как я могу сдвинуть время. Действие все то же, как если бы я собирался проникнуть сквозь пространство, но с небольшим изменением конечной цели.

Реальность пошатнулась.

Яркое солнце ударило в глаза, отраженное от серых камней. Крылья пространства трепещут у меня за спиной, напряжены, стремительны. Немного кисловатый запах дробит ароматный ветер, дующий с холмов. Я стоял на верхушке турели, но себя самого при этом не видел. Я стал словно поток воздуха, свободный и легкий. Дующий в любом направлении, оставаясь сам при этом недвижим. Я стал ветром.

На краю башни сидел мальчишка. Белобрысый, худой, в тонкой шелковой рубашке, в крапивных штанах. В руках у него был клинок, красивый, искусно сделанный, дорогой. Он держал его бережно, как величайшую ценность, и слезы крупными каплями катились из его глаз. Но это были другие слезы, не обиды или горя, потери и скорби. Я знал эти слезы. Я помнил каждое движение и каждую мысль, появившуюся в моей голове тогда. Как же давно это было. Столько прошло времени. Тех самых неумолимых лет, которые отсчитывают наш срок. Срок, за который мы должны успеть понять, кто мы есть на самом деле. А я не понимал. Я осознавал себя, но по-прежнему не мог понять, кто же я. Что за видение преследует мою больную голову? Что за навязчивый морок?

И снова пространство скользнуло сквозь меня, как удар молота, будто сорвался с высокой скалы и разбился о камни.

Пустота. Ничего, что могло бы ответить на мой вопрос. Может, потому, что я его так и не задал никому. Не бывает пустоты. Ни закону, ни Создателю пустота ни к чему. Это не может быть мир, созданный в отражениях, для того чтобы быть пустым. Не иметь ни верха, ни низа, ни звуков, ни цвета. Так не бывает.

Не бывает где?

– Хаттар.

Бадаян стоял справа от меня и тоже смотрел на заходящее солнце, опираясь на посох. Лицо его закрывала повязка, бывшая когда-то частью тюрбана. Он старался не выражать эмоций, но во взгляде можно было прочесть недоумение.

– Что тревожит тебя? Ты так напряжен, неужели боишься этого проклятого места?

– Не говори глупостей. Уверен, что на этой грешной земле не осталось хоть что-то, способное меня напугать.

– Это слова мага, но не воина. Истинный воин должен бояться и уметь контролировать свой страх. Только маг знает, откуда берется страх, и потому в нем его нет. Но мои глаза не обмануть, я вижу страх.

– Пусть так, но мне кажется, что это просто непонимание. Недоумение и вечный поиск ответа на вопрос, который, похоже, еще не прозвучал.

– Надеешься, что мой господин даст тебе ответ на твой еще не заданный вопрос?

– Возможно.

Маг был серьезен, и похоже, что подобные темы были у него не для шуток. Он бережно относился к чужим беспокойствам и внимательно прислушивался к любому мнению и ответу. Он умел быть внимательным. Не по роду своей службы, а просто потому, что таким он появился на свет. Немного отрешенный и не сумевший, как я когда-то, найти ответы на все вопросы, которые возникали у него. И выходом стало безразличие. Самая крепкая броня, которую только можно натянуть на свои вопиющие чувства и разум. Но с годами эта броня подъедается ржавчиной мудрости, нажитым опытом. Истирается и тлеет, становясь зыбкой и рыхлой. Трансформируясь в мастерство и проворство. Преображаясь в выдержку и рассудительность. Безразличие становится чем угодно, но не остается навсегда. Мы просто путаем его с умелой выдержкой, стойкостью и мудростью. И когда-нибудь оно все-таки дает трещину.

– Скоро стемнеет, пора выдвигаться.

– Не бойся задавать вопросы, бадаян. На любой твой вопрос всегда найдется ответ. И только мудрый сможет его услышать.

– Ты говоришь как служитель Оракула.

– Нет, я говорю, так потому, что мне не хватает мудрости и опыта увидеть ответ на вопрос. Я знаю, что он где-то рядом, знаю, что он близко настолько, что, кажется, протяни руку – и вот он в твоей ладони. Но не получается, что-то ускользает от внимания, и я снова промахиваюсь.

Сбросив с себя это липкое оцепенение, я сделал неуверенный шаг к лошадям, которые ждали нас, привязанные к чахлому кустарнику. Но даже эта изувеченная пустыней растительность была тщательно ими обглодана и обкусана. Кормить лошадей в этих местах было затруднительно, и такие вот стоянки могли закончиться потерей скакуна. Благо, что мы хоть напоили их как следует – по словам Маидума крепость хана как раз в одном ночном переходе от этого места.

– Поспешим, становится холодно, скоро появятся духи.

– Поздно, – сказал наш вечно молчаливый спутник. – Уже появились.

Над развалинами слышался еле различимый гул. Я напрягся, но ничего так и не почувствовал. Думаю, что духи не могли оказаться рядом незамеченными мной. Но странный звук все нарастал. Солнце коснулось горизонта, и небо словно вспыхнуло алым пламенем. На востоке даже померкли первые звезды от этого зарева. Завыло совсем близко. Так воет собака на луну в морозную ночь, словно у самого уха кто-то шумно выдохнул. И сразу будто застрекотал сверчок. Громким эхом отразился в камнях развалин человеческий крик и тут же превратился в призывный возглас боевого рога, оборванный на самом высоком тоне. Скрипнула дверь. Среди камней послышалось шуршание, и чей-то шепот зазвучал на самой грани слышимости. Окончился оглушительным треском и еще одним выдохом. Звук щелчка, как лопнувшая скорлупа ореха.

– Говорят, что этот город был долго окружен, но не сдавался. И тогда его вместе с жителями сожгли дотла. Пожар был таким, что камни стен расплавились, а пламя не гасло почти целый год. Уверен, без магии здесь не обошлось.

Я только усмехнулся той серьезности, с которой Маидум говорил это. Кому еще следовало знать, что пустыня полна земляного масла, которое иногда попадает в колодцы. Разумеется, что такое место могло гореть целый год.

– Это не духи, – успокоил я своих спутников. – И магия тут совершенно ни при чем. Камни развалин ушли глубоко в песок и питаются водой, которая есть в глубине. За день, на солнце валуны нагреваются, а вечером, когда становится холодно, начинают издавать такие звуки, что любой невежда готов принять их за что угодно, только не поверит в простое объяснение.

– Так, по-твоему, это просто камни остывают?

– Что бы это ни было, это не духи, уверяю тебя.

– Пусть будет так, только нам все равно пора ехать: пока не зайдет луна, будет светло, а еще нужно не проехать мимо соленого озера. Там стоит гарнизон лучников, где следует остановиться и накормить лошадей. К утру прибудем в крепость.

В воздухе пахло сыростью. Этот запах казался неестественным, чужим. Весной в пустыне подобное случается. Не очень часто и не везде, но все же. Я попытался представить, что это предгорье, каменистые луга с сочной травой. Влажная прохлада снега, еще не успевшего растаять. Но не получилось. Пустынные запахи слишком душные, чтобы спутать их с какими-нибудь другими, и эта земля была мне чужой. Как и любая другая, наверное.

Седло Маидума скрипнуло. Наклонившись вправо, маг встал в одно стремя и вынул из крепления боевой посох, насторожился. Он чувствовал то же, что и я, – тревогу. Он не мог объяснить, но я поразился, насколько тренированны его рефлексы. Я ощущал присутствие наблюдателя, это было не сложно. Но лезть в драку с незнакомцем, крадущимся к нам с подветренной стороны, не собирался. Это не моя земля, мне нечего здесь защищать. Убить меня невозможно, но и бадаян не должен рассчитывать на мою помощь. Но сам боевой маг, похоже, предугадал или смог прочесть мои мысли.

– Что бы ни произошло, не вмешивайся, Хаттар. Это наша война.

– Я и не собирался.

Колючий и почти физически ощутимый взгляд воина остановился на мне. Прищуренные, чуть раскосые глаза не выражали ничего, кроме ярости.

– Если это кто-то из твоих людей и ты попробуешь мне помешать, клянусь Оракулом, я разорву тебя на части.

– Не боишься, что меня станет больше ровно на столько же частей?

– Боюсь?! Хм. Это будет знатная битва…

Я так и не понял, какую битву он имел в виду, со мной или с таинственным преследователем.

Справа от нас что-то хлопнуло, я подумал было, что это тетива лука, но звук не похож. Послышалось воркование или курлыканье, странный и таинственный цокот, который мне раньше слышать не приходилось. В воздухе просвистел камень, и второй маг ловким движением схватил его прямо в воздухе. Еще хлопки. Бадаяны бесшумно метнулись в стороны. Я даже не шевельнулся, продолжая сидеть в седле, только развернул коня, чтобы лучше видеть.

Ударило железо, звон пронесся эхом надо мной, словно испуганная ночная птица.

Голова болела от напряжения. Во мне клокотал огонь, он требовал, просил выпустить его наружу, он рвался в бой, но я придумал ему другое задание. Как балаганный факир, я резко запрокинул голову лицом вверх и с гулом выдохнул ярко-белое пламя. Огненный столб взметнулся на высоту трех человеческих ростов и собрался в шар. Замер, раскачиваясь, в воздухе. Ослепительное зарево освещало все вокруг на несколько сотен шагов.

Битва была отнюдь не равная. Сразу трудно было разобрать, но бадаяны были в сложной ситуации. Они стояли спиной к спине и остервенело, но очень слаженно отмахивались от нескольких десятков нападающих. Враг казался мне странным. Складывалось впечатление, что все тело тварей словно бы соткано из теней. Мой огненный выдох, повисший над полем битвы, отвлек их на какое-то время, но атака не прекратилась.

– Хаттар! Это не твоя битва! Скачи к соленому озеру, лошадь сама тебя вывезет! Оставь нас!

Маидум уклонился от быстрого клинка, выкрикнул короткую команду, но его напарник не успел на нее среагировать. Но даже с отсеченной головой он закончил выпад и пронзил насквозь нечто напоминающее циркового уродца, измазанного угольной сажей или земляным маслом, размером небольшого, но очень стремительного.

– Мне незнакомы эти существа, кто они?

– Уходи, упрямец! – взревел бадаян, отбивая удар. – Это демоны Гиарда! Тебе не совладать с ними! Они не бросятся в погоню! Уходи!

– Не хочу. Мне интересно.

Не могу представить почему, но на меня эти твари нападать даже не пытались. Хоть я и не мог разглядеть их как следует, было понятно, что они просто боятся.

– Мое небо – холодный лед! Моя вода – холодный лед. Моя земля – глыбы льда! Мое дыхание – снег! Мой ветер – метель!

Мгновенно скованный льдом песок заскрипел, камни стали лопаться, словно по ним ударили тяжелым молотом. Ветер, рванувшийся из-за спины, нес с собой, словно стрелы, колючие осколки льда. Метель поднялась такой чудовищной силы, что я сам еле удержался в седле, а чуть влажная одежда затвердела как камень. При каждом движении кожа на куртке и плаще трескалась, трещала и рвалась. Демоны разлетались словно пыль. Как пепел растворялись в воздухе, увлеченные ветром. Бадаян упал на колени и замер, обернувшись, как покрывалом, своим каросом.

Когда утихла метель, воздух пустыни показался нестерпимо жарким, хотя еще до этой короткой схватки ночь казалась мне прохладной. Огненный шар, висящий над нами, по-прежнему ярко светил, отбрасывая неестественно искаженные огромные тени. Ледяная одежда легла на тело, стала таять. Медленно, стараясь не делать быстрых и резких движений, я вынул клинок и подошел к месту недавней схватки. Закутанное в ткань тело мага сотрясалось от холода. Вспотевшая рука примерзла к стальному посоху, а ресницы, борода и усы Маидума покрылись белым инеем.

– Хорошо, что я не полез в драку с тобой там, у южных городских ворот, – сказал бадаян, стуча зубами и еле шевеля непослушной челюстью.

– Ты молодец, что вообще не полез в драку со мной. Жаль твоего друга, мне стоило вмешаться раньше.

– Его душа уже на пути в земли Луэра, это рай, он был священным воином, не то что я. Помоги встать.

– Ты ранен?

– Это не плохо, стоило отбросить посох, и раны бы не было. Колени не гнутся, суставы как из стекла.

– Так убивает лед, он сковывает, а потом ласково убаюкивает, усыпляет, лишает чувств. Он милосерден.

– Успел, заметил… Я твой должник, Хаттар.

– В первую очередь, ты мой проводник.

Лед не пощадил бадаяна. Ему досталось. Обмерзла часть лица, рука, он все время кашлял, а лихорадка не отпускала его еще долгое время.

До озера мы добрались только к рассвету. Долго пришлось возиться с могилой для погибшего пустынника. Нашли глубокую впадину, уложили туда обезглавленное тело бадаяна и завалили камнями, самыми огромными, которые только сумели найти.

– Почему ты назвал его святым воином? – спросил я Маидума, когда обряд закончился.

– Он служитель Оракула с детских лет. Всю жизнь посвятил военному искусству, но не как наемник, а как послушник храма. Он никогда не был свободен в выборе, за него все решали жрецы. Воин, который служит вере, считается святым, и любая ошибка, которую он может совершить, вольно или невольно, становится ошибкой всех служителей.

Я не все понял из его слов, но, рассказывая это, бадаян имел в виду, что между ним и его напарником есть какое-то расстояние, причем непреодолимое, завязанное на вере и служении. Судя по всему, Маидум был просто наемником.

Демоны, напавшие на нас ночью на дороге, прежде побывали и в этом месте у озера. Следы вели именно в гарнизон лучников. Хоронить было нечего и некого. Следы ожесточенной битвы виднелись повсюду, но ни одного тела найти так и не удалось.

– Стоило Великому только приоткрыть врата в битве с камень-князем, как эти твари разбежались по всей пустоши. Всегда так бывает. С ними очень тяжело бороться. Оружие в их руках сущий пустяк, гораздо опасней они сами, их клыки и когти, их стремительность и прожорство.

– Возможна еще встреча?

– Думаю, что нет, они всегда охотятся стаями, не разбредаются. Да и солнце уже взошло, им не выжить без помощи их полководца, который может вызывать тень, прячущую их от света. А его я не видел среди них. Могут еще отсиживаться в пещерах, но рядом нет ни одной, пригодной для демонов.

Мне раньше не приходилось сталкиваться с демонами. Я слышал сотни историй о том, как целые армии были пущены на корм этим страшным бестиям, но видеть их собственными глазами не доводилось. В бою они не показались мне слишком быстрыми. Хотя судить объективно я, наверное, уже не мог.

Маидум прошел вдоль казармы и собрал разбросанное повсюду оружие. Бережно уложил в порванный бурдюк и стал связывать веревкой.

– Лошадей и оружие лучше взять с собой. Среди погибших были представители знатных родов. Наш… – Маидум осекся. – Мой долг вернуть их вещи оставшимся родственникам, таков обычай.

– Большой караван получится, – заметил я, поднимая с пола саблю с замершей на ней в мертвой хватке обрубленной кистью. – И скорбный.

– Лучники. Никогда толком фехтовать не умеют. Можешь взять себе эту саблю, она принадлежала бадаяну. У нас не бывает родни, только монастырь наш дом.

– Среди вас есть и лучники?

– Мы воины. И каждый умеет владеть всеми видами оружия, в боях отдаем предпочтение чему-то одному. Кто-то хорошо стреляет, кто-то рубит. Я выбрал посох, но мне никогда не достичь такого же мастерства, как твое в обращении с клинком.

Отвечать я не стал. Что можно было сказать человеку? Из плоти и крови, тяжелому, неповоротливому, пусть и лучшему среди воинов. Для меня он все равно оставался человеком. А я? Не могу точно ответить. Был ли я человеком с момента моего рождения? Таким же, как все? Наверное, ответ на этот вопрос я и шел искать у самого темного из магов. Великого Марака. Слава о его жестокости бежала далеко впереди его свирепой армии. Сказания о бессмертии Великого были у всех на устах. О его могуществе складывались легенды.

– Каким оружием предпочитает пользоваться хан?

– Ты ищешь смерти, сойдясь в поединке с Великим?

– Не думаю, что нам есть что делить, но ты подсказал мне хорошую мысль. Мне стоит над ней задуматься.

– Безумец. Ему стоит только подумать, как земля расколется под твоими ногами, и вот ты уже падаешь в саму преисподнюю. Взмахом руки он сдвигает горы и только выдохом может заклинать ветра!

– А ты не думал о том, что могу сделать я взмахом руки? Так что, хан оружие в руки даже не берет?

– На его поясе всегда есть Айтар, луновидный клинок, с двумя лезвиями, но никто и никогда не видел, чтобы это грозное жало покидало ножны. Говорят, что он убивает им только предателей среди учеников. Это как-то связано с магией серебра, но я не посвящен в эти тайны. Что бы ты ни собирался сделать, Хаттар, я все равно буду на стороне Великого, он мой хозяин и учитель, я дал клятву верности.

– Недавно ты говорил, что ты мой должник.

– Я помню. Но это не освобождает меня от клятвы.

Далее мы все делали молча. Собрали лошадей, навьючили их и, пока еще земля не раскалилась от лучей восходящего солнца, тронулись в путь. Крепость было видно уже от озера. Она казалась близко, каких-то двадцать, может тридцать километров, но я не предполагал, что человеческие руки способны построить такое огромное сооружение. Город-крепость Марака поистине был просто неприступен. Высота стен была почти в семь десятков человеческих ростов, а над стенами высились башни и турели. Не могу себе представить, из какого оружия стреляли с такой высоты. Вокруг стены был вырыт огромный ров, опоясывающий город по кольцу, но вместо воды в нем было земляное масло, смрад от которого чувствовался даже в десятке километров. В крепость вела только одна дорога, оканчивающаяся у гигантского моста и ворот под стать размерам. Все стены были выложены черным гранитом. От такого контраста цветов город казался чужеродным в этой засушливой долине, где все было серо-желтым от песка и соли.

– Если ехать вдоль стены верхом, потребуется три часа, чтобы достичь противоположного края. Но есть более быстрый способ: внутри стен спрятаны трубы, по которым всегда дует ветер. Есть сложный механизм, переключающий поток в разные стороны, но это не мое дело. Я только пользуюсь этой «Пастью дракона», чтобы передавать сообщения. Есть трубы и поменьше, они всюду, в них можно говорить, и тебя будут слышать все посты на всех башнях. Так что тревожный гонг в городе не требуется.

– Я читал в книгах, что ни одна армия еще не смогла дойти до этих стен. Марак всегда выходит навстречу неприятелю. Почему? Ведь город так неприступен.

– Я сам раньше долго думал над этим и не мог понять. Находясь в обороне, мы смогли бы годами вести войну, ничуть не страдая от этого. Сотни тысяч воинов не погибли бы в неравных битвах. Но в последнее время я, кажется, понял, что великий хан не желает осквернять Оракул таким нечестивым деянием как убийство. Стены Оракула и так слишком чувствительны. Да и обороняться всегда трудней, чем нападать.

– Расскажи мне об Оракуле.

– Мой рассказ будет скуден, скоро ты сам все увидишь. Это невозможно забыть, и еще труднее понять, хоть я и вырос в монастыре Оракула. Многое в этой крепости остается для меня загадкой и по сей день.

Город был шумный, как, наверное, и все большие города. Не знаю, но эта суета вокруг, толпы народа, шум – все было слишком знакомо и привычно. Ничто в этом месте меня не удивляло. Казалось даже, что когда-то я здесь уже побывал и знаю расположение улиц, дома знакомы. За огромной стеной была еще одна, поменьше, – видимо, ее не стали рушить, когда возводили новую, более величественную. Не могу себе представить, от какой армии собирались защищаться жители города, расположенного в самом сердце пустыни.

Как только мы миновали ворота, нас тут же обступили со всех сторон охранники. Это были тоже хорошо вооруженные воины, но не бадаяны. Они приняли из рук Маидума его караван и тут же оставили нас. На меня они смотрели с неприкрытым интересом. Человек с моей внешностью был диковинкой даже на севере. Что им было известно, как они воспринимали меня, не знаю, но враждебности я не ощущал. Может, они не знали, кто я и зачем пришел. Может, считали союзником своего господина, А возможно, что им было все равно.

Вдоль улицы тянулись торговые ряды. Всякий, кто попадал в город, неизменно проходил вдоль этой улицы. Даже беглого взгляда на прилавки достаточно, чтобы понять – все амбиции моего брата завоевать пустынный народ были лишь бредовой идеей. Оружие и доспехи, которые здешние оружейники выставляли на продажу, были так великолепны, что не шли ни в какое сравнение с грубой работой мастеров хотя бы даже моей провинции, где я совсем недавно был наместником. Ароматы пряностей благоухали повсюду. В каждой лавке считалось хорошим тоном курить благовония, а так как лавок и магазинов было множество, то на тесной улице образовалось что-то вроде душного тумана.

Не отвлекаясь на пестрые прилавки, мы прошли к концу ряда, где улица заканчивалась огромной площадью перед величественным храмом Оракула. Это было грандиозное сооружение, расположенное прямо в центре крепости.

Выйдя на площадь, Маидум еле заметно поклонился и стал бормотать какую-то молитву. Я не слышал слов, мне было все равно. Сейчас, как иноверец, я с восторгом осматривал этот храм, искусно выполненный из того же черного гранита, что и стены крепости. Здесь на фасаде было огромное количество фресок, замысловатых узоров и скульптур. Некоторые из них отражали сцены прозрения, посвящения в силу Оракула, сцены великих битв за веру и казнь неверных. Здесь было все, что когда-либо случалось с этим древним городом.

Помолившись, Маидум не стал задерживаться у храма и быстрым шагом направился куда-то в переплетение узких улочек, не в самую респектабельную часть города.

– Куда мы идем?

– Ты хотел встретиться с Великим. Передумал?

– Я считал, что к его замку ведет дорога пошире.

Бадаян криво ухмыльнулся и продолжил путь, рассказывая:

– В крепости эта улица не самая узкая, по ней даже можно проехать верхом. Есть места, где проходят, только втянув живот и боком.

– Тесновато.

– Неизбежная плата за компактное проживание и безопасность. За твою жизнь вне стен этой крепости никто не сможет поручиться. Основа экономики города – торговля и развитые ремесла. Многое решается с помощью магии жрецов, так что, не имея особых талантов, в городе ты не найдешь себе места.

– А где живешь ты?

– Мой дом в монастыре, два дня пути пешком, к югу.

– В городе не нашлось для тебя места?

– Здесь грязно. Моя жизнь и служение и так сплошная грязь, надо хоть иногда бывать в чистоте. Мы пришли. Хочу дать совет: великий хан не потерпит надменности. Не пытайся скрывать от него свои планы, не считай его глупцом, иначе он не станет с тобой разговаривать, а может и просто смешать с пылью.

– Извини, но мне кажется, что это не самый подходящий дом. Похоже, что мы в одном из беднейших кварталов города.

– Так и есть, А ты что думал, Хаттар, что Великий – небожитель и живет в нефритовом замке на высокой и неприступной скале?! Он слишком стар, чтобы получать удовольствие от роскоши и почестей, он, наверное, такой же древний, как и эти стены.

Войти в дверь можно было только согнувшись. Деревянные доски казались рыхлыми от палящего солнца дня и холодных ночей. Тяжелые железные петли скрипели. Бадаян вошел первым, давая тем самым понять, что это вовсе не ловушка и не западня. Я последовал за ним. Темный каменный мешок освещал лишь тусклый фитиль масляной лампы. Впереди была еще одна дверь. Выглядела она покрепче, и, присмотревшись, можно было разглядеть загадочный узор, вырезанный на мореной древесине. Дверь распахнулась. За ней было светло, узкая винтовая лестница уходила вниз, огибая по периметру огромный зал. Над залом каменный купол с отверстием наверху, куда врывался яркий солнечный луч. В столбе этого света извивались дымные узоры тлеющих благовоний и пыль, которая присутствовала здесь повсюду. Посреди зала стоял большой стол, заваленный книгами и свитками. Были еще какие-то предметы, о назначении которых я мог только догадываться. Из темноты послышался уверенный, громкий, чуть хрипловатый голос.