Текст книги "Мария Каллас. Дневники. Письма"

1950

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Мехико, воскресенье 14 мая

Мой дорогой и обожаемый,

наконец я добралась по назначению после долгого путешествия, комфортного, но неприятного, потому что приехала я с чудовищно распухшими лодыжками. После, когда я приехала в Нью-Йорк, мне сказали, что моя мать уже 10 дней в больнице с воспалением правого глаза. Представляешь, как приятно мне было это узнать. Потом Симионато пришла с нами к нам домой, и ей хотелось пить, так папа дал ей выпить из бутылки, в которой на самом деле оказалась отрава от тараканов. Она думала, что хлебнула нефти! Вот была бы беда, если бы об этом узнали!

К счастью, это не имело серьезных последствий, только сильная рвота, небольшая диарея и головная боль. Так что я провела день в бегах сверху вниз в больнице, ухаживая (полумертвая от страха) за Симионато.

Расскажу тебе про новый свет. Ну вот, в 13:15 по нашему времени и 8:30 США мы прилетели в Н.-Й. То есть с опережением на 3:30. Мы сделали посадку в Париже и вылетели в 9:40 США в Мехико, прилетели сегодня утром в 9:00 (не знаю, по какому часовому поясу, они все время меняются, хорошо живут, это видно!). В аэропорту нас встретил генеральный директор Оперы господин Пани и с ним посол Греции с господами, которые подарили мне 2 букета орхидей и отвезли на машине посла в отель. Там я все разложила по местам, потом приняла ванну и проспала до 13:30, разбудили меня цветы от Пани от имени театра. Пока они очень любезны, надеюсь, что всегда будет так. Жара стоит дьявольская (мне говорят, что она заканчивается, и я очень на это надеюсь), и я чувствую трудности с дыханием, как мне и говорили, и в довершение всего сердцебиения. Но, надеюсь, это пройдет, ведь все проходит, правда?

Я очень тревожусь за маму. Мне нужны покой и поддержка, а вместо этого я одна и встревожена. Вдобавок папа неважно себя чувствует, у него плохо с сердцем, он месяц не мог работать. Он уже снова работает, но успел потерять зарплату за месяц, а теперь мама в больнице. Почему болезни преследуют людей, которые не имеют денег и не могут справиться с такими расходами? В общем, я надеюсь, что через несколько дней маму выпишут из клиники, и, может быть, через 10 дней она будет здесь со мной. Будет ли мама в форме? Сможет ли помогать мне? Но! ……………! Я прилагаю большие усилия, чтобы оставаться спокойной. Но я должна, со всей огромной работой, которая меня ждет, правда? И еще потому, что я хочу быстро вернуться в форму и быть здоровой духом для тебя, душа моя. И я прошу тебя, никаких больше долгих путешествий, это слишком утомляет и слишком тяжела разлука.

А ты, мое сокровище, как поживаешь? Пятница, какой ужасный отъезд. Я даже не успела тебя поцеловать. По крайней мере, ты прочувствовал мой отъезд!.. Расскажи мне, как ты добрался обратно, один! Довольно отъездов, довольно, я больше не могу. Пиши мне, Баттиста, ведь это единственное, что у меня здесь есть.

Здесь начинают 23-го, и, конечно, по обыкновению, я нездорова. Это, кажется, судьба, правда?

Других новостей у меня нет. Пиши мне все твои, я надеюсь, что ты ешь, что ты спокоен и здоров. Помни, что мы должны жить друг для друга. Я больше не считаю часы, лишь бы увидеть тебя и быть рядом, вот и все! Я молю Бога, чтобы все прошло хорошо и моя мама выздоровела. А пока я прошу тебя поторопиться с костюмами. Беда, если они не прибудут вовремя.

Поцелуй крепко от меня твою маму и Пиа, Джанни и мальчиков. Я прошу тебя и умоляю, будь здоров!

Я забыла тебе сказать, что терпеть не могу Н.-Й., как обычно, слишком шумно и слишком много машин.

Скажи Родольфо, чтобы он написал, чего хочет, потому что я плохо помню. Не забывай, что я обожаю тебя больше всего на свете, так что береги себя! Я целую тебя, душа моя с такой нежностью, я вся твоя. Думай обо мне и ешь!!!

Жду твоих новостей. Пиши мне в отель «Принц Мехико D.F.».

Посылаю тебе всю, всю меня.

Твоя Мария.

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Мехико, 19 мая

Дорогой, душа моя,

сегодня я получила твое второе дорогое и обожаемое письмо. Думаю, ты тоже должен был получить мое, в котором я рассказываю, насколько возможно, о моем путешествии и т. д., и, конечно, больше новостей у меня нет, потому что с 13-го, когда я останавливалась в Н.-Й., я писала маме и ничего не получила в ответ. Теперь телеграфирую, чтобы узнать новости. Конечно, что-то случилось. Она нездорова, у нее воспален правый глаз, и при этом она продолжает мучить себя, я имею в виду в мыслях, если я не пишу или моя сестра не пишет! Как хорошая мать, она всегда думает о своих дочерях, а не о себе. Она не ладит с моим отцом, а он тоже нездоров, у него давно диабет, а теперь еще и плохо с сердцем. И я вот думаю, как она может покинуть его теперь, когда он стар и болен. Она хочет жить со мной. Баттиста, да простит меня Бог, но сейчас я хочу остаться одна с тобой в моем доме, ты же понимаешь. Ни за что на свете я не поставлю под угрозу свое счастье и право побыть вдвоем хоть недолго. Правда? Но как объяснить это матери, которую обожаешь? Как сказать, что ее ты тоже любишь, но это не любовь к мужу. Я оставлю ей денег, чтобы она поехала отдохнуть, если захочет, куда-нибудь за город или в горы, но я не думаю, что она должна оставлять своего мужа одного сейчас. Что скажешь? Я прошу тебя не рассказывать этого никому. Это между нами и только нами, хорошо?

Я поменяла билет на мамино имя, но я не знаю, когда она приедет. Что я могу тебе сказать? Она обиделась бы на косвенный отказ.

Опера здесь идет вразнос! Я больше ничего не понимаю. Представь себе, во вторник пора было выходить на сцену, а Баум[104]104
  Тенор Курт Баум.


[Закрыть] еще не пришел, и мы не провели ни одной репетиции с хором и оркестром! С ума сойти. Но я не беру в голову. Достаточно, если я хорошо спою на спектаклях и буду в форме. К счастью, сегодня мне намного лучше. Я даже в форме быка! Хорошее настроение и т. д. Спасибо и на этом, что ты хочешь. Я знаю, что должна остаться здесь на два месяца, так что ни к чему сердиться. Как ты думаешь? И потом, здешний климат так давит, что злиться просто нет сил. Пожалуйста, пришли мне поскорее письма, где упоминаются 6 недель, потому что в здешнем контракте этого нет, исчезло, а я не хочу, чтобы меня задержали дольше.

И потом, как я и предсказывала, с «Травиатой» просто катастрофа. Они протестовали, помнишь, и Лидуино телеграфировал подтверждение. Посмотрим, что они сделают. Но пока я исключила ее из контракта и ни под каким видом не буду ее петь, пусть даже потеряю два спектакля. Там будет видно, я настаиваю на «Пуританах».

Пока не готовь паспорта сюда. Ты убьешься. Я улечу прямо отсюда, не заезжая в Н.-Й., потому что боюсь, что с меня возьмут налоги в долларах, а я, будучи американкой, этого совершенно не хочу. Я и так много потрачу, жизнь здесь дорогая. И потом я терпеть не могу Н.-Й., никакого удовольствия быть там, пусть даже один день. Я надеюсь, что мама приедет сюда ко мне, вот и все. Я пошлю денег крестному и улечу отсюда, так тебе не придется лететь самолетом. Умоляю тебя. Я ужасно боюсь за тебя, ты же знаешь, и не хочу, чтобы ты летал самолетом. Так будет лучше.

И они пришлют мне «Трубадура», иначе пусть пеняют на себя, и 3 остальных. Порядок следующий: «Норма», «Аида», «Тоска». Нет, извини меня, теперь, глядя в программу, я вижу, что мои следующие и последние – «Травиата» или «Пуритане», они сами не знают, а потом «Трубадур». Других новостей у меня нет, я только прошу тебя быть в форме. Я тоже постараюсь, ведь я хочу вернуться здоровой и красивой, чтобы вкусить нашего счастья. Подумай, сколько дал нам Бог! Дорогой, думай обо мне и будь за меня спокоен. Наш Бог поможет нам, как всегда. Он один располагает нами, как хочет, и я полна веры в Него. Поцелуй от меня твою маму, и Пиа, и всех. Не забудь прислать мне письма от Караса Кампоса[105]105
  Администратор Оперы Мехико, с которым обсуждались условия контракта.


[Закрыть], и, главное, не забудь, что я люблю тебя невероятно и готова на любую жертву ради нашей любви. Думай обо мне и люби меня. Главное, пиши мне, все и побольше. Я не скажу маме, что не хочу, чтобы ты приезжал. Скажу, что ты слишком занят, хорошо?

Я прощаюсь с тобой, душа моя. Привет нашему домику, и скажи Матильде, что я поручаю ей заниматься всем. Пиши мне, я жду.

Я обожаю тебя, и я всегда твоя

Мария.

Здесь просто смертельная жара, впору задохнуться!

И еще Луиза Багарози, как я слышала, без гроша. Им нечего есть. Представляешь?

PS: цены здесь такие: 30 песо в день за двойной номер, и примерно 10-14 песо уходит на еду. Но я хорошо завтракаю, потому что вечером можно есть только немного и полегче, так что с утренним завтраком уходит 30 песо с человека максимум. Песо 8,60 к доллару, так что подсчитаю. Если приедет мама, номер будет стоить, кажется, на 10 песо больше и еще 30 на еду, значит, 60 песо за меня и 40 за маму, всего 100 песо в день. Прибавь мелкие расходы и увидишь, что мне повезет, если я сумею обойтись 1000 долларов за 2 месяца. Лишь бы было здоровье!!!

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Мехико, 20 мая

Мой дорогой Титта,

сейчас три часа ночи, и я не могу уснуть. Не знаю почему, но я очень возбуждена, как будто чего-то боюсь. А с тобой, душа моя, все хорошо? Я всегда тревожусь вдали от тебя. Понимаешь, когда ты так счастлив, всегда боишься, что это слишком.

Мой дорогой, сегодня я написала тебе длинное письмо со всеми моими новостями. Забыла тебе сказать, попроси Матильду, чтобы она хорошенько обмерила все ящики и шкафы, и напиши мне сразу же. И потом я хотела бы знать, где парик для «Аиды» и костюмы. Я хотела бы знать сейчас же, как они были отправлены, потому что здесь у них просто мания ничего не доставлять, это смерти подобно. До такой степени, что нам с Симионато пришлось внести за наши сундуки по 100 долларов каждой. Представляешь, какая глупость!! И мы их до сих пор не получили. Если мне надо быть на сцене 23-го, а у меня ни костюма, ни парика! Проклятье, зачем я приехала! К счастью, сейчас я в форме. Надеюсь ее сохранить, если будет Богу угодно.

Сейчас я достала записную книжку и высчитываю, сколько времени мне придется остаться здесь. Я не знаю, будет ли это 6 недель, включая репетиции, или 6 плюс еще одна. Пришли мне немедленно письма Караса Кампоса, чтобы я смогла организоваться. Я посчитала, что они дают представления одной оперы 2 раза в неделю и меняют каждую неделю, и, коль скоро я пою все свои подряд, я должна закончить 24 июня, в твой день рождения. Моли нашего Бога, чтобы было так. Я не знаю, как добираться обратно. Но я спрошу в посольстве Греции здесь, чтобы знать наверняка. Ты, душа моя, дорогой и обожаемый, пиши мне и береги себя. Люби меня и думай обо мне. Поцелуй твою маму, и Пиа, и Джанни, и т. д. У меня нет вестей от мамы, и я встревожена. Сегодня я телеграфировала. Прошу тебя, немедленно сообщи мне про костюмы и парик. Я обожаю тебя и считаю дни до моего возвращения. По крайней мере, сейчас начнется тяжелая работа, и время пройдет быстрее.

Я навеки твоя.

Мария.

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

29 мая 1950

время полночь

Мой дорогой Баттиста!

Как обычно, я не могу уснуть и вот пишу тебе. Завтра премьера «Аиды». Клянусь тебе, я не знаю, как закончу это проклятые спектакли, до того они все здесь неспособны петь. И ничего не улучшается, все хуже и хуже. И я-то еще держусь, а представь себе бедную Симионато. Она совершенно раздавлена. Сегодня у нас был жаркий спор с Карасом Кампосом, он настаивает на «Травиате», но я тверда. Он говорит, чтобы я заказала костюмы, а я молчу, я уверена и не чувствую себя в силах учить две новых оперы. «Трубадура» с меня хватит, и я не хочу лечь здесь костьми. И этот окаянный климат! Мне не терпится уехать. Ну вот, он сказал, что я должна отказаться от 2 спектаклей, а я ответила, что откажусь, только если они отпустят меня на две недели раньше, то есть закончат 17-го. Так что, если Уоррен, баритон в «Трубадуре» согласится приехать на несколько дней раньше, все будет как я хочу, и я уеду с минусом в $1700, зато на две недели меньше мучений и нездоровья. Они возместят мне твой билет. Думаю, это будет примерно $600, и я постараюсь, чтобы мне оплатили обратный багаж самолетом. Там будет видно!

Мама мне не пишет. Что происходит, я не знаю. Ее билет в Н.-Й. уже 10 дней. Надеюсь, она не заболела. Почему я должна все время тревожиться?

Попробуй узнать, будет ли лучше декларировать деньги, которые я привезу с собой, при въезде в Италию. И стоит ли купить несколько золотых безделушек. По какой цене? Видишь ли, я надеюсь вернуться с суммой больше, чем $3000, не считая, конечно, моего долга крестному, и того, что я хотела бы дать маме, и моих расходов, с которыми я хочу уложиться в $1000. И конечно, без двух представлений «Травиаты». Но, Баттиста, самое главное, чтобы я вернулась на свое место. Я не люблю быть вдали от тебя так долго. Поверь мне, кончится тем, что это повредит нашей любви. По крайней мере, в том, что касается меня, мне плохо, и моя любовь к тебе от этого страдает.

Кажется, мои костюмы прибыли сегодня, и завтра я их увижу. Надеюсь, они мне понравятся. По-твоему, они мне идут, правда? Представляю себе остальное!.. Поверь, мне осточертела эта разлука. Мы теряем лучшие годы! Хватит, довольно. Так ведь, даже если у меня есть столько прекрасных вещей, я не получаю от них никакого удовольствия. Вдобавок здесь я ничего не ношу, потому что боюсь потерять. Так что все бриллианты блестят только в сейфе отеля. Меха я тоже не надеваю, жара здесь зверская!

Я прощаюсь с тобой, мой обожаемый. Думай обо мне, люби меня и не отпускай так часто, мне это ничего не дает. Поцелуй твою маму и всех наших друзей. Скажи Пиа, что, если я буду продолжать в таком ритме, приеду с настоящей фигурой. Посмотрим, наберу ли я здесь 3 кило, которые сбросила. Дорогой, пиши мне и люби меня, потому что я умру без тебя, ты любовь, верность, галантность, тонкость, в общем, все идеальное для меня!

Навеки твоя Мария.

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Мехико 1 июня 1950

Дорогой, самый дорогой!

Если бы ты видел меня сейчас, ты бы испугался. Я в ярости. Мне говорят, что баритон не может приехать раньше, поэтому они дают «Тоску», потом «Сельскую честь», а потом «Трубадура» и хотят, чтобы я отказалась от 2 спектаклей. Я сказала, что это возможно, если они перенесут на 2 недели, иначе ни за что. Еще я зла на тенора Баума. Он хуже ревнивой бабы. Он продолжает оскорблять меня и злится, что я спела высокую ми-бемоль в финале «Аиды»[106]106
  Ми-бемоль третьей октавы не была написана в партитуре Верди, это настоящий подвиг для редких сопрано, способных ее взять. Это первый из всего двух раз в ее карьере, когда Каллас взяла эту необычайную ноту, повергшую публику в транс. На всех других представлениях «Аиды» после 1951-го она следовала партитуре. Согласно легенде, она взяла эту ноту в Мехико, чтобы отомстить тенору Бауму, который постоянно оскорблял и унижал ее на репетициях. Овации и истерия публики были таковы (как можно услышать на записи live, которая сохранилась), что директор Оперы Мехико попросил Каллас повторить этот подвиг на следующих представлениях.


[Закрыть]. В общем, он сгорает от зависти, потому что публика без ума от меня, а не от него. Потом работают здесь просто ужасно. Сейчас 13:30, и мне сообщили, что в 14:30 начнется репетиция «Тоски». Представь себе, я еще не поела, а они все хотят в последний момент. Мне это осточертело, и я очень зла. Проклятый Мехико, и горе тебе, если ты меня еще так отпустишь, больше никогда! Предупреждаю тебя, знай!

Еще мама написала злое письмо, говорит, что я эгоистка, и то, и сё! Мне это так осточертело, что я почти готова порвать с ней всякие отношения, если не удастся ее вразумить. Ну вот, я снова здесь одна как пес! К счастью, есть Симионато, мы составляем друг другу компанию. Мы не можем даже репетировать, потому что нет никакого репетиционного зала. Уверяю тебя, здесь впору убиться!

«Аида» на днях прошла замечательно. Публика без ума, разумеется, от меня, еще от Амнерис[107]107
  Роль меццо-сопрано в исполнении Джульетты Симионато.


[Закрыть], но не от остальных. И они вне себя, потому что видят предпочтения публики. Так что я надеюсь освободиться к 17-му, хотя до сих пор было 24-е. Надеюсь!

Дорогой, я получаю твои письма каждый день, и это мое единственное утешение. Храни тебя Бог, ведь я, наверно, сразу умру, если тебя не станет. Я видела программу Арены (де-Верона) и хочу посмотреть все спектакли и побыть в кои-то веки мадам. Мне приходится делать чудовищные усилия, чтобы не сдали нервы, иначе горе мне и горе всем! Идея молитвенной скамеечки мне нравится. Я довольна. Может быть, ты сможешь отдать в починку рамку. Это был бы предел мечтаний. Здесь невыносимая жара, а у меня нет летней одежды, но я не буду ничего покупать, потому что все ужасно. Дорогой, других новостей у меня нет, но поверь мне, я как натянутая струна, будем надеяться, что она не порвется! Я обожаю тебя. Помни об этом и не забывай, что, если ты меня разочаруешь, моя жизнь будет разбита навсегда. Я хочу, чтобы ты это знал.

Чао, мой дорогой, душа моя. Пиши мне и лечи зубы. Я тоже займусь своими, когда вернусь. Поцелуй твою маму, Пиа, Джанни и всех остальных. И тебе вся моя жизнь, вера, надежда.

Всегда твоя Мария.

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Мехико, 2 июня 1950

Мой дорогой и обожаемый,

вчера в полночь я получила твою телеграмму, ты пишешь, что ждешь новостей. Но разве ты не получаешь моих писем? Я твои получаю, каждый день. Конечно, я не пишу так часто, как ты, но на одно мое приходится четыре твоих, и, если ты заметил, я пишу каждый раз много.

Здешняя публика без ума от меня. В конце второго акта «Аиды» я добавила (по просьбе Караса Кампоса) в момент финала высокую ми-бемоль (кажется, я тебе уже об этом писала, нет?), и об этой ноте до сих пор говорят. Я надеялась закончить 24-го и уехать 25-го, если возможно. Представь себе, мама не может приехать, и я одна! Как я несчастна! И потом, как я скажу ей теперь, что не приеду в Н.-Й.? Вообрази!! Пока я не решаюсь ей сказать. Скажу перед отъездом. А ты, пожалуйста, напиши ей, что не приедешь, но только не говори, что я тоже не еду, скажи только, что ты слишком занят и это невозможно.

Ты пишешь, дорогой, что больше не можешь. А как же я? Но, Баттиста, постарайся набраться терпения и скажи себе, что мне осталось всего 3 недели, а потом, если будет Богу угодно, я снова стану всецело мадам Менегини, любовницей, женой и элегантностью! Всем! Ты хочешь?

Надеюсь, что твои зубы хорошо подлечили, и надеюсь, что ты хорошо себя чувствуешь. Что ты делаешь прекрасного? Как знать, верен ли ты мыслям обо мне и!.. Ничего не пиши. Там у тебя жарко? А как продвигаются твои дела? Пиши мне побольше. Любимый, ты так нужен мне – нужен весь. Я тебя обожаю и не хочу ничего другого, только быть рядом и делить с тобой все. Хорошее или плохое, неважно. Но вместе! Других новостей у меня нет, так что я тебя оставлю. Целую тебя и прошу есть, и думать обо мне и т. д.!!!

Чао, душа моя, пиши мне и поцелуй бесконечно твою маму, Пиа, Джанни и всех остальных. Я тебя обожаю.

PS: во вторник «Тоска» – на следующей неделе ничего для меня, потом «Трубадур», а потом, надеюсь, конец!

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Мехико, 5 июня 1950

Дорогой, дорогой, обожаемое сокровище,

сегодня я получила два твоих письма от пятницы 31 мая из Мерано, и я рада, что ты решился заняться зубами, как сделаю и я, когда вернусь. Бедный мой Титта, как же тебе было больно. Я бы хотела быть рядом с тобой, чтобы ты хоть немного забыл все твои боли. А ты хочешь, чтобы я была рядом? Знай, что я очень ревную и никогда больше не останусь вдали от тебя! А ты? Неужели ты никогда не ревнуешь? Это нехорошо. И мне это не нравится. Я бы хотела знать и чувствовать, что ты хоть немного ревнуешь свою жену, пусть и доверяешь ей.

Что ж, терпение, как говорится, правда? Сегодня я лежу в постели, как и вчера, с очередной простудой. Этот климат сушит горло, и «Тоску» перенесли на четверг вместо вторника. Что ты хочешь, неужели «Тоска» приносит мне несчастье? Как знать. Пока я без голоса.

Здесь после «Аиды» все как помешались. Караса Кампос просил ми-бемоль, я тебе уже говорила, и все просто обезумели. Баум чуть не убил меня, но на втором представлении пришел извиняться. Было видно, что он боится слишком настроить меня против себя. И потом я ему сказала, что, если он не извинится, я никогда больше не буду петь с ним, так что господин «примадонна» пришел, чтобы все забыть и т. д.!

Это отвратительно, они умирают от зависти. Публика кричала (на финальных поклонах) «только Аида», и потом еще 10 раз мне пришлось выходить одной (к возмущению остальных /коллег/). Мое единственное удовлетворение.

Мои костюмы действительно великолепны. Особенно для «Пуритан»! Жаль, что их не будет! Для «Трубадура» тоже красивые. Я их еще не примеряла, но, думаю, они мне пойдут. Зато ты забыл мой черный плащ из 4-го акта «Трубадура». Я надеюсь найти такой же здесь, иначе мне будет холодно. Ну да ладно, в крайнем случае обойдусь без него!

Я не знаю, что сказать маме! Представь себе ее разочарование, когда она узнает, что я не поеду в Н.-Й. О боже, если бы только я могла быть уверена, что налоговая служба не прицепится, я бы поехала на 2 дня. Что скажешь? Попробуй выяснить там, я американка и получаю оплату в долларах, возьмут ли с меня налоги, если я остановлюсь там на 2 дня. Пока я написала маме, что ты вряд ли сможешь приехать. Я не решаюсь ей сказать, что тоже не приеду. Напиши мне, что, по-твоему, я должна делать. Дорогой, я целую тебя и повторяю тебе, что я тебя обожаю. Пиши мне.

Мария, твоя навеки.

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Мехико, 6 июня 1950

Дорогой мой, нежно любимый!

После 4-х дней горького ожидания я получила твое письмо от 2 июня и заметила, сколько в нем грусти. Но, дорогой, это же ты всегда отсылаешь меня далеко ради этой пресловутой вещи, которая зовется гордыней. Ты знаешь, что я хочу сказать, и объяснять тебе ни к чему. Сейчас ты не должен бояться соперничества, ведь мой идеал трудновато удовлетворить, он уже сполна удовлетворен тобой – тобой, которого я выбрала мужчиной моей жизни, неужели ты этого не понимаешь?

Но эти долгие разлуки не полезны, я тебе уже говорила. Ни тебе, ни мне. Пока мы молоды, нам надо пользоваться этой удачей, которую даровал нам Бог, – быть вместе, правда?

А теперь мои новости. Поскольку, когда ты получишь это письмо, будет уже почти время уезжать, признаюсь тебе, что я была очень больна в этом окаянном Мехико. У меня не получается хорошо себя чувствовать, как обычно. Конечно, еще в Италии я начинала ощущать груз моей работы за столько лет, это хорошо знает Пиа, которая видела, как тяжело я работала в Неаполе. Я пыталась приободриться, но на последней «Аиде» кондиционированный воздух, нервы, ссоры, все вместе – и голос мне изменил, снизив настроение и силы до тревожной отметки. Сегодня на генеральной репетиции «Тоски» я думала, что потеряю сознание. И в довершение всего я не сплю! До 6:30 – и больше всю ночь не могу сомкнуть глаз. Я молю Бога, чтобы он помог мне дотянуть этот контракт, а потом я постараюсь привести себя в порядок. Я хочу дойти до конца во что бы то ни стало, потому что не желаю дать моим коллегам повод радоваться. И потом я одна, что меня ужасно удручает. Я не говорю тебе, как хочу, чтобы ты был рядом. Ты сам знаешь все, так что можешь себе представить.

И еще хочу кое в чем признаться. Мне очень хочется нашего ребенка, думаю, это пойдет мне на пользу, даже голосу и моей испорченной коже. Что скажешь? Ты еще не хочешь?

Других новостей у меня нет. Напиши мне по поводу твоего билета, и что ты хочешь, чтобы я сделала. Моя мама будет ужасно разочарована, если я не приеду. Я правда не знаю, что делать. Напиши поскорее. Я прощаюсь с тобой, душа моя, и всем сердцем люблю тебя, желаю, уважаю и ценю, и заявляю тебе, что ты мой кумир. Душа моя, мой дорогой, береги себя, люби меня и наберись терпения. Я увижусь с тобой как можно скорее. Я обожаю тебя!!!

Поцелуй от меня всех наших любимых. Твоя мама получила мое письмо? А ты не беспокойся за меня. Я надеюсь закончить 24 июня.

Вся твоя Мария.

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Мехико, 9 июня

Мой дорогой и обожаемый,

сегодня я побила рекорд: представь себе, в 8:30 утра я еще не сомкнула глаз. Я, кажется, сойду с ума здесь, в Мехико. Говорят, на этой высоте трудно спать. А ведь я и дома с трудом засыпаю, представь себе, что творится здесь. Короче, терпение. Одно хорошо, что я похудела, говорят, очень. Надеюсь удержать этот вес к возвращению, так что ты найдешь меня красивой.

Вчера давали «Тоску», и был большой успех. В первом акте публика была не расположена, я это видела, они почти не аплодировали. Но в акте II мне устроили овацию. Больше, чем на любой другой опере, я думаю, они обезумели от «Vissi d’arte». Кажется, аплодировали больше 5 минут! Вызывали на бис, но я, конечно, не стала. К счастью, Бог мне всегда помогает!

Дорогой, мне только что позвонила мама и сказала, что приезжает. Доктор ей разрешил. Теперь мне, надеюсь, не придется заезжать в Н.-Й. Мой отец в отчаянии, он так надеялся тебя повидать. Но в другой раз. Мне грустно, потому что он нездоров.

Лидуино написал мне, что Бинг в Метрополитене хочет «Волшебную флейту» Моцарта. Он сошел с ума?

А ты, мой дорогой, мой обожаемый, как ты поживаешь? Как твои зубы и все? Дорогой, я редко получаю твои письма, почему? Я тебе надоела? Мне не терпится вернуться, вновь оказаться на своем месте и т. д. Тебе нет? Напиши мне, что ждешь меня и желаешь и т. д. Других новостей у меня нет, и я надеюсь, что смогу уехать 25-го. Мне не терпится. Я забыла, что такое ночь сна. Как я еще держусь, одному Богу известно!

Я целую тебя, ласкаю и обожаю, ты знаешь, как. Надеюсь, что ты здоров.

Твоя навеки и вся твоя Мария.

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Мехико 12 июня 1950

Мой дорогой и обожаемый,

несколько дней я тебе не писала, но мне пришлось столько учить «Трубадура», а я неспособна запомнить что бы то ни было здесь, в Мехико, здесь дуреешь, не будем об этом. И в довершение всего у меня обсыпало лицо, как в Риме и еще хуже. И представь себе, что завтра еще одна «Аида». И на всю эту прелесть на коже мне придется наложить черный грим[108]108
  В то время певицам для исполнения роли Аиды было принято полностью гримироваться черным, лицо и тело.


[Закрыть]!

Дорогой, я больше не выдержу. Мне не терпится тебя увидеть! Мне кажется, что уже год я тебя не видела. А прошел всего месяц. А ты – ты ждешь меня? Насчет отъезда я еще точно не знаю, будет это 25-го или 29-го. Если будет Богу угодно, 25-го. Но пока остались еще две недели, и я как могу пытаюсь приободриться!

Мама приехала в понедельник, и мы вместе. Ей получше, но, конечно, я очень нервничаю и мучаю ее, бедняжку. У меня сейчас самый тяжелый период в жизни. Короче, нужно запастись терпением.

Дорогой, я улечу прямым рейсом в Мадрид, а там сделаю пересадку на Рим или Милан, какой больше подойдет. Тебе не терпится меня увидеть, Баттиста? Уже много времени мы постоянно в разлуке. Так больше невозможно, правда?

Других новостей у меня нет, вот только еще я похудела, и лицо осунулось. С нервами еще хуже. Костюмы прекрасны. Жаль костюмов для «Пуритан», а для «Трубадура» я еще не примерила, но, думаю, они мне пойдут. Костюмы к «Тоске» были очень красивые.

Но все, что меня интересует, это вернуться на мое место и быть обласканной тобой, так, как ты один это умеешь. Душа моя, ты единственный на свете. Я тебя обожаю.

Мама нежно тебя целует, а я прошу тебя поцеловать твою покрепче. Скажи Джанни, что я его ненавижу. Он даже не написал. Гадкий! Я прощаюсь с тобой и обожаю тебя, целую и обнимаю, крепко прижимаю к сердцу! Думай обо мне!

Твоя Мария.

Эльвире де Идальго – по-итальянски

Рим, 11 октября 1950

Дорогая Мадам!

Всего несколько строк, чтобы поприветствовать вас с большой любовью и сообщить вам грандиозную новость. Я была выбрана Тосканини на леди Макбет Верди, оперу, которой он никогда не дирижировал и от которой отказывался, пока не услышал меня. Итак, после того как я спела для него, он решил это сделать на представлении памяти Верди в Буссето в сентябре 1951-го. Вы довольны?

Этой зимой у меня очень много работы. Сейчас я учу «Турка в Италии» Россини, эта опера исполнялась в последний раз в 1875-м или 45-м, не помню. Очень легкая вещица, в которой я буду мила и надеюсь ошеломить публику. Думаю, это будет транслироваться 19 октября из Рима. Потом у меня «Парсифаль» на радио 21 ноября. Потом в декабре будет транслироваться по радио «Манон Леско». Я сообщу вам точную дату. Потом я еду в Неаполь на открытие сезона с «Доном Карлосом» и возвращаюсь с ним же в Рим, а потом снова в Неаполь с «Трубадуром». Затем будет «Норма» в Палермо 8 февраля, а март я проведу в Риме с «Трубадуром» и, кажется, «Осадой Коринфа» Россини. Насчет «Травиаты» я еще ничего не знаю. Терпение!

А вы как поживаете? Представьте себе, Каломирис[109]109
  Манолис Каломирис, греческий композитор и основатель Национальной консерватории, где юная Мария недолго училась, пока не поступила в Афинскую консерваторию, где познакомилась с Эльвирой де Идальго.


[Закрыть] слушал мою «Аиду» в Риме и почти обезумел. Он во что бы то ни стало хотел, чтобы я приехала (в Афины)! Как бы я могла? У меня нет ни дня отдыха, так что это невозможно, еще и потому, что Тосканини хочет работать со мной над оперой («Макбет») в декабре. Напишите мне, скажите, довольны ли вы мной.

Я поссорилась с матерью. Она написала письмо с оскорблениями, и у меня случился нервный срыв на глазах у Баттисты, так что он отдал письмо перевести и не мог опомниться. Ну вот, он написал ей, чтобы она прекратила нападки, иначе мы порвем отношения, и она больше не будет получать от нас денег. Знаете, это, вероятно, моя сестра напела ей в уши. Представляете себе? Она говорит маме, что я купаюсь в деньгах, а они живут в нищете, и это несправедливо! Каково рассуждение! Вам так не кажется? Ладно, неважно.

Напишите мне поскорее, моя дорогая, сюда, в отель «Квиринале» – Рим.

Целую вас нежно и много раз.

Ваша Мария.

От Баттисты Менегини Евангелии Калогеропулу – по-итальянски

Верона, 28 сентября 1950

Любезная сударыня и дорогая мама!

Я, к сожалению, заметил, и уже давно, что Мария, получая письма из дома, приходит в крайнее возбуждение и нервозность, и, чтобы избежать столь неприятного и, более того, разрушительного положения вещей, я попросил одного надежного человека перевести мне последнее письмо, которое вы ей прислали.

Я ознакомился с ним с большим сожалением и должен высказать мое неодобрение и мою горечь. Простите за откровенность, если я смею утверждать, что некоторые оскорбления не могут быть высказаны, особенно родной матерью: вы исписали страницы и страницы все в том же обиженном тоне. Мария совершенно не заслуживает всего этого, и я готов опровергнуть от ее имени все ваши нападки. И поскольку я должен думать о ее здоровье, физическом и душевном, говорю вам твердо: любое пришедшее нам письмо я непременно отдам перевести, прежде чем дать его Марии. И если случайно и некстати в нем будут содержаться безумные слова или фразы вроде тех, которые я прочел в этом письме, или даже хоть намек на какую бы то ни было обиду, будьте уверены, что это послание никогда не попадет в руки Марии. Подумайте об этом и помните, сударыня, что на мне отныне великий и святой долг перед Марией и перед Семьей, которую я создал с Ней (я опускаю Ваше бессмысленное проклятие нашим детям[110]110
  Евангелия написала по-гречески следующее проклятие: «Ты недостойна стать матерью… Я много раз целовала тебя, дитя мое, но если я поцелую тебя еще раз, мой поцелуй станет тяжелой цепью у тебя на шее, которая задушит тебя навсегда…»


[Закрыть]…), и не потерплю никакого вторжения со стороны кого бы то ни было, кто попытается разрушить нашу жизнь, и без жалости отвечу на горькие слова вроде тех, которые употребили вы. Вы всегда были разумной матерью, и я, разумеется, не думаю, что Мария может забыть свои чувства и свой долг перед вами; теперь, однако, это я, ее спутник жизни, пишу вам, я беру на себя роль и ответственность главы Семьи. В моем доме, сударыня, при всей любви, которую я питаю к моей супруге, Она стоит после меня.