Текст книги "Мастера секса. Жизнь и эпоха Уильяма Мастерса и Вирджинии Джонсон – пары, которая учила Америку любить"

Глава пятнадцатая
Уход из университета

«Должен признаться, что ни один предмет никогда не вызывал у меня такого отвращения, как зрелище ее чудовищной груди».

Джонатан Свифт, «Путешествия Гулливера»

Увеличенный киноэкраном гигантский мерцающий торс обнаженной женщины заворожил всех в конференц-зале. Около 20 мужчин-врачей, многие с бокалом мартини в руке, уставились, точно любопытные лилипуты, на огромную ареолу в пупырышках, на затвердение розовых сосков, на исполинские мясистые полушария, набухшие от прилива крови, – все это указывало на возбуждение.

На семинарах, проходивших пятничными вечерами в отделении акушерства и гинекологии Вашингтонского университета, ораторы в откровенных подробностях обсуждали свои анатомические исследования. Некоторые использовали слайды или писали заметки мелом на доске. Но никто еще не видел ничего подобного. Этот фильм демонстрировал эрекцию соска во время оргазма, показывал, как наполняются кровеносные сосуды шеи и груди и почему эти области выглядят покрасневшими во время сексуального возбуждения. Лица женщины не было видно.

Доктор Уильям Мастерс гордо стоял у сцены, в то время как Вирджиния Джонсон порхала по залу, провожая опоздавших на их места. Билл постарался красиво преподнести свои секс-исследования. Он показал фильм о женщине, чьи телодвижения указывали, что она поместила палец в промежность и трет ее. Фокус камеры был сосредоточен на груди и демонстрировал эрекцию сосков. Билл упомянул, что у маленьких детей мужского пола бывают эрекции. Он настаивал, что эрекции – нормальное физиологическое явление, идет ли речь о младенце или о сексуально возбужденной взрослой женщине.

Но то, что казалось обычным Мастерсу после пяти лет наблюдения человеческой сексуальности, оказалось шоком для его коллег. После крупного плана вздрагивающих грудей с прикрепленными к ним электродами фильм перешел к более интимным кадрам женских гениталий, причем глазок камеры явил зрителям вид внутренних стенок влагалища. Хотя Мастерс на протяжении всего этого гинекологического путешествия не прекращал хладнокровных комментариев, зрелище напоминало «мужские фильмы», которые крутили в какой-нибудь холостяцкой берлоге.

Рассказывая, как можно прийти к более точному пониманию физиологических аспектов оргазма, и опровергая устарелые представления о женской физиологии, Мастерс надеялся на поддержку коллег и не ожидал критики. Ему следовало бы быть благоразумнее. Накануне презентации журнал «Акушерство и гинекология» (Obstetrics and Gynecology) отверг статью, содержавшую результаты его сексуальных исследований, как чересчур рискованную. Мастерсу казалось, что американские акушеры-гинекологи будут приветствовать новейшую медицинскую информацию, на сбор которой ему потребовались годы. Но теперь он осознал, что его профессиональное братство «всегда принимало тот факт, что зачатие и рождение детей – естественные функции, но отказывалось рассматривать как таковые сами средства зачатия».

Раздраженным преподавателям школы, помимо всего прочего, казалось, что Мастерс обнажил зияющую прореху в их медицинской подготовке. Стало ясно, насколько они не готовы к ответу на фундаментальные физиологические вопросы, как мало так называемые «женские доктора» знали о женщинах. Старомодный подход деревенского лекаря, удобный для мужчин-врачей, отныне перестает быть адекватным, – вот о чем говорило исследование Мастерса и Джонсон. Врачи больше не могли прятать свое невежество под маской радушия. Значительная часть студентов-медиков – по позднейшим оценкам Мастерса, от 20 до 25 процентов, – придя в ярость, заявили протест против непристойности исследования, и к ним присоединились три старших преподавателя.

Когда Мастерс обсуждал эту реакцию коллег с Уиллардом Алленом, старый друг велел ему не беспокоиться. «Билл, они просто жалуются – они не изложили это в письменной форме», – уверял Аллен, который полагался на поддержку ректора Этана Шепли. Но противодействие Мастерсу и Джонсон только начиналось. Мастерс полагал, что его откровенная презентация покончит с «необоснованными слухами» об их исследовании, но слухов лишь стало больше, включая и сплетни о том, что одной из обнаженных и «безголовых» женщин в фильме была Джини Джонсон.

Несколько человек, участвовавших в съемках фильма, в том числе фотограф Крамер Льюис и сама Джонсон, отрицают, что она когда-либо появлялась на экране как анонимная модель. «Это были волонтеры, – утверждала Джонсон. – Ведь это я подключала к ним аппаратуру, чтобы в фильме был звук! Я никогда не участвовала ни в какой демонстрации, да и не занималась ничем таким». Но смешки и разговоры по поводу ее возможного участия в съемках отражали отношение к проекту Мастерса.

Внутри клиники росла таинственность. Льюис, техник из отдела иллюстрации медицинской школы, и профессор физиологии Уильям Слейтер, который замерял показатели дыхания пациентов и другие жизненно важные признаки, сидели позади передвижных экранов, глядя, скорее, на свою аппаратуру, чем на лица тех, кто был перед ними. Оба были талантливыми профессионалами, которые соблюдали предписание Мастерса – никогда не обсуждать свою работу. Льюис усовершенствовал техническое качество интравагинальной съемки до такого уровня, что мутные изображения стали кристально отчетливыми. В компании «Истмэн Кодак» его пленки обрабатывались в обстановке строгой секретности. «Некоторые профессора подходили ко мне и велели рассказать им, что я видел, а я отказывался это делать», – говорил Льюис.

Мастерс и Джонсон столкнулись с целым рядом забавных, но действующих на нервы попыток побольше узнать об их занятиях. Однажды вечером, возвращаясь из больничного кафетерия, Джини увидела одного из старших преподавателей. Он стоял, приставив свой стетоскоп к стене их кабинета и пытаясь подслушать, что происходит внутри.

Врачи из других отделений госпиталя то и дело неожиданно заглядывали к ним, стараясь непременно увидеть – вполне вероятно, из вуайеристских побуждений, – что у них происходит. Однажды Мастерс и Джонсон получили по почте несколько увеличенных изображений плотно занавешенных окон клиники, сфотографированных через улицу.

Мастерс убедил медицинскую школу Вашингтонского университета – первой из всех учебных заведений США – ввести обязательный курс лекций по сексуальности человека. Но не все были способны оценить важность знаний о сексе. Враждебность к исследованиям Мастерса нарастала, и касалась она не только вопросов пристойности и медицинской репутации, но и карьерного взлета Джини Джонсон.

Университет не обеспечивал финансирования вечерних исследовательских сеансов – небольшой компенсации для волонтеров, зарплат для Слейтера, Льюиса и в особенности Джонсон. Заключив специальное соглашение с Алленом, Мастерс направлял на эти цели деньги, заработанные им за акушерско-гинекологические услуги, в том числе лечение бесплодия. Но по правилам, доход постоянных сотрудников считался собственностью медицинской школы, а не использовался врачами на их собственные проекты. Университетская администрация решила покончить с этими особыми финансовыми условиями – предположительно, с согласия Аллена.

Хотя Мастерс получал какие-то деньги в виде грантов на свои физиологические исследования, он сознавал, что будущий доход клиники будет зависеть от платы за терапевтические сеансы с пациентами, столкнувшимися с сексуальными проблемами. Кроме того, начальство медицинской школы не желало, чтобы Мастерс посвящал все время секс-клинике за счет своих обязанностей как преподавателя и хирурга. Еще одним камнем преткновения было место Джонсон как особой приближенной Мастерса. В школе не желали слышать ни о каком ее назначении штатной сотрудницей. Это предложение провоцировало насмешки и повторение необоснованных слухов о том, что это ее обнаженное тело было там, на киноэкране.

Вскоре на место прежних защитников Мастерса пришло молодое поколение, которое смотрело на его работу не столь благосклонно. Влиятельные силы в больнице хотели от него избавиться. После 20 лет работы в Вашингтонском университете Мастерс пришел к выводу, что больше не может там оставаться. Он отказался от своего бессрочного профессорства и высокого статуса, завершил хирургическую практику в госпитале и передал своих акушерско-гинекологических пациенток другу и коллеге Джону Барлоу Мартину.

Хотя Джордж Вашингтон Корнер в свое время говорил ему, что для такого дерзкого исследования жизненно важно университетское «прикрытие», Мастерс столкнулся с суровой реальностью: истина о сексе бывает нестерпима для многих, включая ученых и мастеров целительных искусств. Он решил, что отныне и впредь они с Джонсон будут в одиночку противостоять миру скептиков.

Глава шестнадцатая
Вопрос доверия

Мастерс и Джонсон вместе с крохотной группой сотрудников переместились через улицу, в здание с белыми колоннами по адресу Форест-Парк-бульвар, дом 4910. Своей секс-клинике они дали невыразительное название Фонд исследований репродуктивной биологии (Reproductive Biology Research Foundation). Мастерс позаботился, чтобы в его новый некоммерческий фонд входили только те попечители, которые были персонально преданы ему и благодарны за его услуги в качестве врача. После ухода из Вашингтонского университета, окруженного слухами и обвинениями, ему нужны были люди, которым он мог доверять.

Торри Фостер, несмотря на недостаток опыта, стал новым адвокатом фонда. Он знал Мастерсов еще с тех пор, когда был мальчишкой и жил по соседству с ними в Лейдью. Жена Торри наблюдалась у Мастерса, своего первого гинеколога. Учитывая долгую историю знакомства, Мастерс никогда не сомневался в верности Фостера.

Этан Шепли-младший, сын бывшего ректора Вашингтонского университета, стал председателем фонда. Как и его отец, он твердо верил в важность исследований Мастерса и Джонсон и в создание среды, свободной от интеллектуального притеснения. Другие члены совета попечителей привнесли в фонд свой интеллектуальный авторитет и научную квалификацию, например доктор Рэй Вэггонер, психиатр из Мичиганского университета, и Эмили Мадд, известный семейный терапевт. Но большинство попечителей, например комиссар полиции Сэм Прист или страховой инспектор Джон Бродхед, в основном оказывали любезность Мастерсу, или их жены были его пациентками.

На встречах совета попечители фонда подчинялись мнению Мастерса. Если Джонсон и подавала голос, то лишь для того, чтобы пояснить сказанное им или напомнить ему о том, что он забыл упомянуть. Попечители были посвящены только в те подробности, которые были необходимы.

Если не считать скрытности и дерзости намерений, фонд окружала прогрессивная аура, будто он выполнял такую же благородную миссию, как принятая Америкой в середине 1960-х годов программа освоения космоса. Но Мастерс многое утаивал от своих соратников, включая факт, что прежде он использовал в своих исследованиях проституток. Юношеский безыскусный энтузиазм, с которым Фостер поддерживал давнего друга семьи Билла Мастерса, не давал ему разглядеть более тонкие подводные течения, например сложные отношения Билла с Джини.

Однажды Либби стала расспрашивать Торри, не рискует ли Билл и своей медицинской карьерой, и (подспудно, не решаясь высказать это вслух) их браком.

Торри, сама честность, уверил Либби, что ее страхи беспочвенны.

– То, что делает Билл, законно и очень важно, – объяснял Фостер. – Я уверен, что вам не о чем беспокоиться.

Каждое утро на рассвете Билл Мастерс совершал пробежку мимо усыпанных росой лужаек и пустых улочек Лейдью, потом принимал душ и весь оставшийся день проводил на работе. Его серо-голубые стальные глаза и суровость его повадки буквально излучали самодисциплину, которую он развивал и высоко ценил еще с тех времен, когда выходил на футбольное поле в Гамильтон-колледже. После своего неофициального изгнания из медицинской школы Мастерс трудился с удвоенными усилиями, движимый желанием доказать, что не собирается стать проигравшим в самой большой азартной игре своей жизни. «Он сделал бы что угодно, чтобы достичь своей цели, – объясняла Джонсон. – Он не мог не быть победителем».

Когда престижные журналы отказались публиковать результаты по исследованиям секса, Мастерс продолжал бороться за признание. Он нашел маленькое периодическое издание – «Западный журнал хирургии, акушерства и гинекологии» (Western Journal of Surgery, Obstetrics and Gynecology), которое было готово допустить его на свои страницы. Пренебрежение со стороны маститых коллег приводило его в ярость. Мастерс на чем свет стоит клял их близорукое отрицание его научных открытий, которые, как он чувствовал, вполне могли бы потянуть на Нобелевскую премию в медицине.

«Западный журнал» не был известен за пределами Портленда, города в штате Орегон, где находилась его штаб-квартира, но его издатель, доктор Роберт Резерфорд, стал героем в глазах Мастерса после «любезного предложения» опубликовать его исследование.

Точно так же Мастерс не соглашался признавать отказы на ежегодных встречах американских акушеров и гинекологов. На съезде в Чикаго в начале 1960-х годов ему было сказано, что он не сможет представить свои открытия руководителям этой организации. Тогда Мастерс арендовал небольшой номер в отеле, где проходил съезд, чтобы провести там импровизированную презентацию.

Сандра Шерман, которая присутствовала на том же съезде вместе с мужем, вспоминала: «От них шарахались, словно они были больны какой-то ужасной болезнью. И я подумала: «Господи ты Боже мой, да что с ними, с этими людьми?» Ведь секс – очень важная часть жизни, и как замечательно, что Мастерс и Джонсон могут говорить о нем и помогать людям».

Одержимый духом мести Мастерс хотел доказать, что его хулители ошибаются насчет профессионализма Вирджинии Джонсон. В их новоиспеченном фонде, свободном от университетского управления, он назначил ее научным сотрудником и постоянно увеличивал ее зарплату. Словно гордый импресарио Мастерс подавал Вирджинию Джонсон как равную себе во всех их научных работах, показывая, что она была источником многих оригинальных идей.

Поначалу ему верили немногие. Только горстка друзей понимала, какая динамика существовала между этими двумя исследователями, как идеи одного развивал и оформлял другой. Однако на профессиональных заседаниях Джонсон чувствовала себя неуверенно, как будто любой бесцеремонный вопрос мог разоблачить ее как мошенницу. Она напоминала Мастерсу, что у нее нет необходимого образования для столь щекотливой тематики. Он в ответ давал Джини частные уроки по анатомии человека, физиологии и медицинской терминологии. К 1965 году они привыкли репетировать каждое появление на публике, отрабатывая предложения и фразы, которыми она дополняла комментарии Билла.

В свою очередь Джонсон была катализатором их амбициозной программы. Она постоянно подбадривала Билла Мастерса. «Пигмалионовский» взлет обычной секретарши до уровня партнера по медицинским исследованиям был в первую очередь мотивирован самой Джонсон, сильной женщиной, полной решимости двигать их проект к успеху.

Стремление Вирджинии Джонсон к равенству отражалось в их личных взаимоотношениях с Мастерсом. Никто не знал, что секс с ним был навязан ей как часть рабочих обязанностей, и Джонсон не показывала, что это ее задевает. Она сумела превратить сексуальное доминирование Билла в свое преимущество. Старые друзья замечали, что он больше не вел себя как профессор-одиночка и стал чаще считаться с ней как с партнером. Некоторые пришли к выводу, что перемены исходят из спальни, а Джонсон – их инициатор.

По мере того как личное и профессиональное в их отношениях переплеталось, в их повседневной жизни возникали новые сложности. Однажды поздно вечером Либби позвонила мужу в номер отеля, и трубку сняла Джонсон. Друзья и соседи, сталкиваясь с реальностью тайных отношений Билла и Джини, старались избегать этой темы, особенно в присутствии Либби.

Мать Торри Фостера, соседка Мастерсов, была возмущена поведением Билла по отношению к жене, которую она по-прежнему звала Бетти. Когда заканчивались школьные занятия, Билл уговаривал Бетти и детей уехать на каникулы, а Джини поселялась в их доме на все лето.

Однажды Бетти призналась Доди Бродхед, что ее муж остается дома не один, пока они отдыхают на Верхнем полуострове озера Мичиган. «Она сказала: «Разве не здорово, что, когда я в Мичигане, Джини заботится о доме?» – вспоминала Доди. – Была ли эта наивность напускной – кто знает! Либби походила на тех старомодных леди, которые смотрят в другую сторону, высоко держа голову».

Но Либби Мастерс все чаще сталкивалась со свидетельствами неверности мужа. В Кантри-Дей-Скул, престижной частной школе, где учились юный Хауи Мастерс и сын Вирджинии Скотт, Джонсон однажды пришла на родительское собрание в шубке из викуньи – очень дорогого меха.

– О, какая прекрасная шуба! – восхитилась одна родительница.

– Да, мне ее подарил Билл Мастерс! – величественно ответила Джонсон.

Стоявшая рядом Либби едва не сгорела со стыда.

Либби и раньше было одиноко в ее загородном доме, но теперь это чувство усугубилось подозрением, что муж изменяет ей.

Впервые в жизни Джонсон стала зарабатывать достаточно денег, чтобы обеспечить комфортный образ жизни себе и детям. Она обрела уважение благодаря революционному исследованию, отчет о котором Мастерс подписал также и ее именем. Его домогательства стали постоянными отношениями, которыми она научилась наслаждаться. Они занимались сексом не только дома у Джонсон; фонд арендовал небольшую квартирку для временного проживания гостей, в которой они оставались вечерами, когда она пустовала.

Отношения с Джонсон значили для Билла куда больше, чем обычная интрижка. Рассчитывая, что исследования секса приведут его к славе, Мастерс видел в ней незаменимый компонент своего успеха. Он все больше зависел от Джини. Во многих отношениях лидером была она – ее подход к изучению человеческой сексуальности был более структурированным, чем он мог себе представить.

Либби Мастерс смирилась с этой ситуацией. Примерные жены, полагала она, игнорируют предательство мужей и сосредоточиваются на детях. Либби надеялась, что ее сердечная боль когда-нибудь утихнет. Вероятно, Билл действительно был любовью всей ее жизни.

Глава семнадцатая
Раскрывая секреты

«Если бы меня спросили, чему мы обязаны необыкновенным процветанием и растущей силой своей страны, я бы ответил, что это результат чрезвычайно высокого положения наших женщин».

Алексис де Токвиль, «Демократия в Америке»

Почти десять лет их тайна оставалась нераскрытой. Слухи о лабораторном исследовании, посвященном сексу, не просочились ни на телевидение, ни на радио, ни в печать. СМИ Сент-Луиса договорились о режиме молчания, пока эта противоречивая работа не будет завершена. Нельзя сказать, чтобы это решение далось им с трудом. Секс по-прежнему оставался частной территорией супружеской спальни, а тех, кто отклонялся от этого правила, ждали суровые религиозные и политические последствия. В те времена даже слово «беременная» могли «запикать» в любой телепрограмме. Секс-просвещение не допускалось в школьные классы. Америка косо смотрела на работающих матерей, загоняла гомосексуалов в подполье, объявила вне закона контрацепцию для не состоящих в браке взрослых и сделала аборт уголовным преступлением во всех 50 штатах.

Когда Мастерс и Джонсон в сентябре 1964 года подписали договор на книгу, суммирующую их физиологические и анатомические открытия, на это обратили внимание лишь немногие. Крайне бедная иллюстрациями, похожая на учебник энциклопедия под заглавием «Человеческая сексуальная реакция», опубликованная отделом медицинской литературы заслуженного бостонского издательского дома Little, Brown and Co., была рассчитана в первую очередь на врачей и ординаторов, нуждавшихся в базовой подготовке. Согласно контракту Джонсон получала одну треть всех авторских отчислений, такая же доля принадлежала Мастерсу, а еще одна треть уходила в их некоммерческий фонд.

Но не успели высохнуть чернила на договоре, как их настигло громкое разоблачение. «Я знал, что мы играем с огнем, – объяснял позднее Мастерс. – Удивительно, что этого не случилось раньше».

В ноябре 1964 года журнал «Комментарий», посвященный политике и культуре, опубликовал статью психиатра фрейдистской школы Лесли Фарбера, разоблачавшую «маленький грязный секрет» Сент-Луиса. Он обернул свою «бомбу» в насмешливый рассказ об отделении эроса от настоящей любви в современной американской жизни.

Подставить секс под микроскоп науки означало «удалить его из всех традиционных дисциплин, таких как религия, философия, литература, которые всегда интересовались сексом как человеческим переживанием». Фарбер описывал плотскую гимнастику в лаборатории Мастерса, обнаженных, безликих женщин-волонтеров, которые предпочитали «аутоманипулятивные методы» традиционным «миссионерским» методам любви. Таинственная сила женского оргазма, раскрытая в фильме, одновременно заворожила и ужаснула беднягу Фарбера. Его эссе содержало достаточно подробностей, чтобы другой журналист назвал его «сочным образцом высоколобой порнографии». С наигранным возмущением Фарбер распространялся о недугах американского секса. Он скорбел о смерти старого доброго романтизма. Вместо того чтобы быть «королевой куртуазной любви», писал он, каждая девица в сент-луисских экспериментах стала «лабораторной леди», которая могла включать и выключать свой сексуальный пыл, точно рубильником.

Фарбер верно почувствовал назревавший культурный водораздел. К середине 1960-х годов в движение пришла истинная американская революция, порожденная только что изобретенными противозачаточными таблетками, которые американские девушки могли купить в аптеках. Оргазм теперь казался боевым кличем индивидуальной свободы, прирожденным правом каждого. «Из всех открытий, сделанных сексологией, женский оргазм остается наиболее значимым по своим последствиям», – писал Фарбер в наименее иронической строчке своей критической статьи.

Почти 60 лет горы издаваемых в Америке психоаналитических книг и статей повторяли доктрину Зигмунда Фрейда о различии между клиторальным и вагинальным оргазмами. Во время полового развития, по мере того как эмоциональная привязанность юной девушки смещается от матери к отцу, считал Фрейд, ее половое чувство фокусируется на клиторе как «истинном суррогате пениса». В этот период незрелости, писал он в 1910 году, нарождающаяся сексуальность девушки имеет «полностью маскулинный характер», в котором «она получает такое же удовольствие от своего клитора, как мальчик от пениса». Психоаналитики фрейдистского толка выстроили целую схему вокруг этих ничем не подтверждаемых заявлений. Женщин, которые предпочитали клиторальный оргазм, считали мужеподобными, невротичными, «фригидными» или одержимыми смешанными сумбурными эмоциями, в то время как женщины, получавшие вагинальные оргазмы, считались женственными, зрелыми и нормальными. Это убеждение стало «символом веры» многих психоаналитиков.

Как бы ни были велики достижения Фрейда в работе «на кушетке», Мастерс и Джонсон решили, что он ошибался в медицинских фактах, относящихся к спальне. Цветные фильмы, снятые этой парой, опровергали взгляды Фрейда, и такой вызов был немалым подвигом. Более позднее исследование дюжины медицинских учебников 1960-х годов, проведенное двумя учеными из Чикаго, обнаружило, что две трети книг «продолжали утверждать, в пику открытиям Мастерса и Джонсон, что у мужчин половое влечение сильнее, чем у женщин». Половина учебников, написанных гинекологами и другими врачами, обслуживающими женщин, называли «продолжение рода» главной причиной секса для большинства женщин. В двух из них говорилось, что большинство женщин «фригидны», а еще два повторяли утверждение Фрейда о том, что вагинальный оргазм – единственная «зрелая» сексуальная реакция.

Мастерс и Джонсон настаивали, что предшествующие исследования сексуальности были «выражением личного мнения или ограниченного клинического наблюдения» – стрела, явно нацеленная во Фрейда и его последователей. Казалось, их лабораторные доказательства невозможно отрицать. Как показывали электроды и другие устройства, мультиоргазмический потенциал американской женщины намного превосходил потенциал мужчины, который ослабевал – по крайней мере, временно – после всего одного удачного выстрела. Основанное на медицинских фактах исследование Мастерса и Джонсон предлагало освободить американцев от культурных предрассудков, а женскую сексуальность – от фрейдистского заточения.

Вооруженные этой информацией и набором новых контрацептивных методов молодые американки радикально изменили свой подход к сексу. Коллега Фарбера, убежденный фрейдист, психиатр из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе Ральф Гринсон пытался в 1966 году предупредить съезд Американской медицинской ассоциации о грядущем цунами. «У меня впечатление, что женщины становятся сексуально более самоуверенными и требовательными, а мужчины – более индифферентными и вялыми, – предостерегал он. – Очевидно, получив большую свободу, они [женщины] ощущают свое право на равное сексуальное удовлетворение наряду с прочими правами». Фрейдистский психоанализ был опровергнут клинической медициной, так же как наблюдения с помощью телескопа некогда угрожали церковным ортодоксальным представлениям о небесах.

Комментарий Фарбера пробудил в американских СМИ любопытство к исследователям, которые убедили сотни людей снять трусы ради стремления к знанию. Мастерс и Джонсон сохраняли решимость не повторять ошибки Альфреда Кинси и не заниматься опровержениями и публичными дебатами. Но эссе Фарбера стало предупредительным выстрелом, побудившим их ускорить исследования и наметить дату публикации новой книги на 15 апреля 1966 года.

Анонимным усилиям волонтеров предстояло обрести бессмертие в печатном слове, быть сведенными в таблицы и изложенными в сухих досье под безликими псевдонимами «субъект А», «субъект Б» и так далее. После 12 лет усилий и подготовки длиною в жизнь мечта Билла Мастерса совершить прорыв в медицине, который стал возможен только с участием Джини Джонсон, наконец осуществилась.