Текст книги "Когда пируют львы. И грянул гром"

23

Когда и на следующий день на биржу не явились ни Шон, ни Дафф, среди членов правления стали циркулировать самые невероятные слухи, а цены словно с цепи сорвались. Появилась заслуживающая доверия информация о том, что за рекой Шон с Даффом открывают новый очень богатый прииск, и цены сразу со скоростью ракеты взлетели. Потом, минут через двадцать, поступило опровержение, и акции пакета Чарливуд – Кортни упали сразу на пятнадцать шиллингов. Все утро Джонсон бегал взад-вперед от конторы к бирже и обратно. Уже к одиннадцати он так вымотался, что едва мог говорить.

– Не беспокойтесь, Джонсон, все, на сегодня хватит, – сказал ему Шон. – Вот вам соверен, идите в «Гранд-Националь», выпейте там что-нибудь. У вас было трудное утро.

Один из людей Джока Хейнса, которому поручили следить за тем, что творится в конторе Кортни и Чарливуда, отправился вслед за Джонсоном в «Гранд-Националь» и подслушал, что тот заказал у бармена. Он бегом вернулся на биржу.

– Их старший конторский служащий только что велел принести себе бутылку французского шампанского, – задыхаясь, доложил он Джоку.

– Черт побери! – Джок чуть не выпрыгнул из своего кресла, а Тревор, отчаянно жестикулируя, подозвал к себе своего клерка.

– Покупай, – прошептал он ему в ухо. – Покупай каждый клочок бумаги с их подписью, все, что попадет тебе в руки.

На другом конце зала Градски в кресле слегка подался вперед. С довольным видом сложив руки на животе, он чуть ли не улыбался.

Шон с Даффом оформили свое контрпредложение Градски в полночь.

– Как он отреагирует, что думаешь? – спросил Шон.

– Надеюсь, сердце у него достаточно крепкое, переживет, – усмехнулся Дафф. – Разве что челюсть отвалится, но не до пола, живот помешает.

– Ну что, идем к нему прямо сейчас? – предложил Шон.

– Эх, дружок, дружок, – скорбно покачал головой Дафф, – учил я тебя, учил, сколько времени потратил, а все зря. Ты так ничему и не научился.

– Тогда что будем делать?

– Мы пошлем за ним, дружок, мы его самого заставим к нам явиться. Будем играть с ним на своем поле.

– А какая разница? – не понял Шон.

– У нас сразу появится преимущество; он будет помнить, что теперь он проситель.

Градски явился к ним в контору на следующий день в десять утра при полном параде, в экипаже, запряженном четверкой лошадей, в сопровождении Макса и двух секретарей. У входа гостей встретил Джонсон и проводил в кабинет Шона.

– Норман, мой дорогой Норман, как я счастлив снова видеть тебя, – приветствовал его Дафф и, ясно отдавая себе отчет, что Градски не курит, сунул в зубы сигару.

Когда все расселись, слово взял Шон:

– Джентльмены, нам понадобилось время, чтобы тщательно изучить ваше предложение. В основном мы находим его здравым, разумным и вполне приемлемым.

– Прекрасно, именно так, – любезно подтвердил Дафф.

– Для начала я хотел бы подчеркнуть, чтобы всем было совершенно ясно, – продолжил Шон, – что мистер Чарливуд и ваш покорный слуга – мы оба не сомневаемся в том, что союз между нашими двумя предприятиями весьма желателен… нет! – жизненно необходим. С вашего позволения я приведу одну цитату: «Ex unitate vires»[34]34
  «В единстве – сила» (лат.).


[Закрыть].

– Да-да, именно так, – снова подтвердил Дафф и закурил сигару.

– Как я уже сказал, мы внимательнейшим образом изучили ваше предложение и охотно, даже с радостью принимаем его, если не считать кое-каких незначительных нюансов, которые мы здесь перечислили.

Шон взял в руки толстую пачку бумаг:

– Может быть, вы возьмете на себя труд и просмотрите вот это, а затем мы можем перейти к составлению формального соглашения.

Макс осторожно принял пачку.

– Если желаете уединиться, то кабинет мистера Чарливуда, примыкающий к этой комнате, в вашем полном распоряжении.

Вся банда во главе с Градски проследовала в соседний кабинет. Через час, когда он привел ее обратно, банда больше была похожа на похоронную команду. Когда Макс откашлялся, казалось, он вот-вот расплачется.

– Я думаю, нам следует внимательным образом рассмотреть каждый пункт отдельно, – печально проговорил он.

Через три дня сделка была совершена. Дафф разлил вино и каждому вручил по бокалу:

– Итак, за новую компанию «Сентрал Рэнд консолидейтед»! Роды оказались довольно долгими, джентльмены, но я думаю, что ребенком, которого мы породили, все мы будем гордиться.

Градски добился власти, но обошлось ему это очень недешево.

Крестины компании «Сентрал Рэнд консолидейтед» состоялись в главном зале биржи. На общую продажу было выставлено десять процентов акций. Еще не начались торги, как биржу заполонила толпа и народ со всех сторон запрудил улицы на целый квартал.

Председатель совета биржи зачитал проспект «Сентрал Рэнд консолидейтед»; тишина стояла как в церкви, и в помещении для членов правления было отчетливо слышно каждое слово. Раздался удар колокола, но собравшиеся продолжали молчать. Тишину нарушил робкий голос официально назначенного Градски служащего:

– Продаются акции «Сентрал Рэнд консолидейтед».

Это походило на бойню: двести человек одновременно пытались купить у него акции. К нему тянулись десятки рук, и сначала по клочку был разобран его сюртук, за ним последовала рубашка, очки он сразу потерял, и они погибли, будучи стертыми в пыль тяжелыми каблуками осаждающих. Минут через десять ему удалось пробиться сквозь обезумевшую толпу.

– Я смог продать все, джентльмены, – доложил он хозяевам.

А Шон с Даффом только смеялись. И у них был для этого повод, поскольку через те самые десять минут их тридцатипроцентный пакет акций в «Сентрал Рэнд консолидейтед» оценивался в полмиллиона фунтов стерлингов.

24

В этом году рождественский ужин в «Кэндис-отеле» прошел с гораздо большим подъемом, чем пять лет назад. За одним столом собралось семьдесят пять человек, и к трем часам, когда ужин закончился, лишь половина из них могла стоять на ногах. Чтобы подняться по лестнице, Шону пришлось цепляться за перила, а добравшись до верхней площадки, он торжественно обнял Кэнди и Даффа:

– Я люблю вас, люблю вас обоих очень-очень, но сейчас мне надо поспать.

Шон оторвался от них и двинул по коридору, попеременно, как бильярдный шар, отскакивая от стенок, пока его не отрикошетило прямо в дверь его номера.

– Пошел бы ты присмотрел за ним, Даффорд.

– Ну да, один мертвецки пьяный повел бы другого, – невнятно пролепетал Дафф и таким же манером, от стенки к стенке, преодолел тот же маршрут.

Шон сидел на своей кровати и боролся с сапогом.

– Чем это ты занимаешься, дружочек, пытаешься сломать себе ногу, а?

Шон поднял голову и радостно улыбнулся:

– А-а-а, это вы, заходите-заходите, все четверо. Располагайтесь. Выпить хотите?

– Спасибо, я принес с собой.

Как заправский конспиратор, Дафф плотно закрыл за собой дверь и достал из кармана бутылку.

– А вы не против, если я попрошу помочь мне с этим проклятым сапогом? – спросил Шон.

– Очень хороший вопрос, – серьезно ответил Дафф и взял курс на одно из кресел в другом конце комнаты. – Я очень рад, что ты задал его, – продолжил он, плюхаясь в кресло. – Мой ответ, разумеется, да! Я против.

Шон отпустил ногу и повалился спиной на кровать.

– Дружочек, я хочу с тобой поговорить, – сказал Дафф.

– Разговоры бесплатно, не стесняйтесь и не церемоньтесь.

– Шон, скажи честно, что ты думаешь про Кэнди?

– Сиськи красивые, – высказал свое мнение Шон.

– Конечно, но человек не может жить одними сиськами.

– Согласен… хотя я полагаю, у нее в хозяйстве есть и другие важные комплектующие, – сонно проговорил Шон.

– Дружок, я говорю сейчас совершенно серьезно… Мне нужна твоя помощь. Как ты думаешь, правильно ли я поступаю… ну, я имею в виду наш брак и все такое.

– Я плохо разбираюсь в браке. – Шон перевернулся лицом вниз.

– А ты заметил, дружок, она ведь теперь называет меня Даффордом? Это знак, зловещий знак, это страшное предзнаменование. Ты заметил? Эй!

Дафф секунду молчал, ожидая ответа, но так его и не получил.

– Так меня звала и та, другая. «Даффорд, – говорила она, и я как сейчас это слышу, – Даффорд, ты свинья!»

Дафф внимательно присмотрелся к неподвижно лежащему на кровати Шону:

– Ты меня слышишь?

Ответа не последовало.

– Шон, дружок. Мне нужна твоя помощь.

Шон тихонько похрапывал.

– Эх ты, пьяный ты дурачок, – печально проговорил несчастный Дафф.

25

Работы в Ксанаду завершились к концу января, и свадьбу назначили на двадцатое февраля. Дафф послал приглашение коменданту, начальнику полиции города Йоханнесбурга, и в качестве благодарного ответа у дверей бальной залы Ксанаду, где были поставлены длинные столы для свадебных подарков, тот установил круглосуточное полицейское дежурство. Днем десятого числа Шон с Даффом и Кэнди поехали, как выразился Дафф, делать последний подсчет трофеев. Шон угостил сигарой стоящего на посту констебля, и они вошли в бальную залу.

– Посмотрите, ах, вы только посмотрите! – запищала Кэнди. – Как тут много новых подарков!

– А! Вот от Джока и Тревора, – прочитал Шон карточку.

– Открой поскорее, Даффорд, прошу тебя, давай посмотрим, что они нам подарили!

Дафф снял с коробки крышку, и Шон тихонько присвистнул.

– Обеденный сервиз чистого золота! – ахнула Кэнди, схватила тарелку и прижала ее к груди. – Я даже не знаю, что и сказать.

Шон провел осмотр остальных коробок:

– Эй, Дафф, смотри, этот подарок тебе особенно понравится. «С наилучшими пожеланиями, Норман Градски».

– Да, это я должен посмотреть. – С энтузиазмом, проснувшимся впервые за целый месяц, Дафф развернул пакет. – Ну надо же, целая дюжина! – весело закричал он. – Норман, бесценный ты мой еврей, тут целая дюжина кухонных полотенец!

– Главное, что от чистого сердца, – засмеялся Шон.

– Старина Норман, дорогой ты мой, как больно было ему раскошеливаться за них! Я попрошу подписать каждое, вставлю в рамочку и повешу в передней!

Они оставили Кэнди раскладывать подарки и вышли в сад.

– Ну как, все организовал с фальшивым попом? – спросил Дафф.

– Да, сейчас он в Претории, в гостинице. Тренируется. Когда придет время, он должен отбарабанить весь обряд, как настоящий священник.

– А ты не думаешь, что фальшивое венчание ничем не лучше настоящего? – с сомнением спросил Дафф.

– Ага, сейчас самое время об этом думать, – съязвил Шон.

– Да, думаю, ты прав.

– Где собираетесь провести медовый месяц?

– Поедем в Кейптаун, потом на почтовом корабле в Лондон, потом месяц в Европе. Вернемся где-то в июне.

– Завидую вам.

– Почему ж тогда сам не женишься?

– С какой стати? – удивился Шон.

– Ну а ты не думаешь, что оставляешь старого друга, можно сказать, в беде, что я один должен броситься головой в этот омут?

– Нет, – ответил Шон. – Да и вообще, на ком мне жениться?

– А как насчет той девицы, которую ты в прошлую субботу привел на скачки? Миленькая штучка.

Шон вскинул брови:

– А ты слышал, как она хихикает?

– Ох, слышал, – признался Дафф. – Такое трудно не услышать.

– И как ты себе представляешь такой смех за столом во время завтрака? – спросил Шон.

Дафф пожал плечами:

– Да, я тебя понимаю. Но как только мы вернемся, Кэнди начнет подбирать для тебя подходящую пару.

– Что-то мне это не очень нравится. Давай лучше Кэнди будет управлять твоей жизнью, а я со своей сам разберусь.

– Вот именно этого, дружок, я больше всего и боюсь.

Градски неохотно согласился на то, чтобы деятельность всей группы: шахт, мастерских, транспортных компаний – словом, всех подразделений концерна – двадцатого числа была приостановлена и работники имели бы возможность присутствовать на бракосочетании Даффа. Это означало, что половина предприятий в Витватерсранде не будет работать в этот день. В результате большинство независимых компаний тоже решили объявить этот день нерабочим.

Восемнадцатого числа вверх по склону холма к имению Ксанаду потянулись караваны фургонов с едой. В тот же вечер Шон в порыве великодушия или в порядке благотворительности пригласил на свадебную вечеринку всю компанию из Оперного театра. Наутро он умудрился, хотя и с трудом, вспомнить об этом и побежал отменять приглашение, но Голубка Бесси объяснила ему, что почти все девчонки уже помчались в город покупать новые платья.

– Ну и черт с ним, пусть приходят. Надеюсь, Кэнди не догадается, кто они такие.

Вечером девятнадцатого Кэнди предоставила в распоряжение ресторан и все остальные нижние помещения гостиницы для холостяцкой вечеринки Даффа. Франсуа прибыл с шедевром, сработанным в мастерских шахты: это был громадный шар с цепью. Его торжественно прикрепили к ноге Даффа, и веселье началось.

Уже потом многие в городе придерживались той точки зрения, согласно которой строительный подрядчик, которому поручили ликвидировать урон, нанесенный гостинице, оказался сущим бандитом и представленный им счет почти на тысячу фунтов был не чем иным, как грабежом средь бела дня. Однако никто не мог отрицать, что игра в «бок-бок», затеянная в ресторане, в которую играло не менее сотни человек, нанесла некоторый урон и мебели, и оборудованию. Да и люстра оказалась не способна выдержать вес мистера Кортни, и, когда он качнулся на ней в третий раз, она сорвалась с потолка и пробила в полу довольно приличную дырку. Никто также не оспаривает факта, что, после того как Джок Хейнс в течение получаса безуспешно пытался сбить стакан с головы собственного брата пробками от шампанского, в одном из помещений на полу образовалось небольшое озерцо вина глубиной по щиколотку, так что потом потребовалось полностью перестилать полы. Тем не менее многие считали, что тысяча фунтов – это чересчур. В одном только пункте все как один сходились безоговорочно: вечеринка удалась на славу.

В самом начале праздника Шон беспокоился, что Даффу очень не нравится происходящее: он одиноко стоял возле стойки бара с металлическим шаром под мышкой, выслушивая сальные шутки на свой счет с застывшей на лице кривой усмешкой. Но после седьмой или восьмой порции бренди Шон перестал за него тревожиться и затеял с люстрой игру в качели. В полночь Дафф уговорил Франсуа освободить его от ядра и незаметно улизнул из комнаты. И никто – а уж тем более Шон – не заметил, как он ушел.

Шон не помнил, как в ту ночь он добрался до своей кровати.

На следующее утро его тактично разбудил слуга. На подносе в его руках стояла чашечка кофе, а рядом лежала записка.

– Который час? – спросил Шон, разворачивая записку.

– Восемь часов, господин.

– Зачем же так кричать… – пробормотал Шон. Из-за сильной головной боли, которая, казалось, выдавливала глаза из орбит, он с большим трудом сфокусировал взгляд.

Дорогой шафер!

Эта записка служит Вам напоминанием о том, что на одиннадцать часов у Вас и у Даффа назначена одна встреча. Я полагаюсь на Вас и надеюсь, что Вы доставите его целиком или по частям.

С любовью, Кэнди

Пары бренди, все еще клубящиеся у него в горле, отдавали хлороформом, и он промыл его чашечкой кофе. Потом решил еще выкурить дымом сигары, но, прикурив, закашлялся: с каждым кашлем ему казалось, что верхняя часть черепа срывается и улетает в неизвестность. Загасив сигару, Шон отправился в ванную. И только спустя полчаса почувствовал, что достаточно окреп, чтобы пойти разбудить Даффа.

Он пересек гостиную и распахнул дверь в спальню компаньона. Шторы на окнах были еще задернуты. Он раздвинул их, и его ослепил льющийся в окна яркий солнечный свет. Щурясь, Шон повернулся к кровати и удивленно нахмурился. Медленно подойдя, он присел на ее краешек.

– Наверно, отправился спать к Кэнди, – пробормотал Шон, глядя на нетронутые подушки и опрятно заправленное одеяло. Но уже через несколько секунд обнаружил в своих рассуждениях изъян. – Но тогда зачем она прислала эту записку?

Услышав первый звоночек тревоги, он встал. Перед внутренним взором сама собой нарисовалась яркая картина, на которой пьяный и беспомощный Дафф, попавший в лапы какого-нибудь грабителя Йоханнесбурга, лежит во дворе с проломленным черепом. Он выбежал из спальни в гостиную. Но не успел достичь двери, как заметил лежащий на каминной полке конверт.

– Что это они, договорились, что ли? – пробормотал он. – Прямо закидали письмами.

Он открыл конверт, захрустела бумага, и он узнал почерк Даффа с заваливающимися назад буквами.

Первый блин комом, второй не лучше. Я в это ввязываться не желаю. Ты мой шафер – принеси за меня извинения всем добрым людям. Вернусь, когда немного осядет пыль. Д.

Шон сел в кресло, прочел записку еще два раза. Помолчал, пытаясь совладать с собой. Потом не выдержал:

– Будь ты проклят, Чарливуд… «принеси за меня извинения»! Трусливый ублюдок! Заварил кашу и смылся, а я расхлебывай!

Он бросился из комнаты – полы халата яростно хлестали его по ногам.

– Сам принесешь свои чертовы извинения, даже если придется притащить тебя на веревке.

Шон сбежал вниз по черной лестнице. Мбежане он нашел во дворе конюшни. Тот о чем-то беседовал с тремя конюхами.

– Где нкози Дафф? – заорал Шон.

Они тупо смотрели на него и молчали.

– Где он? – повторил Шон вопрос, ощетинив на них бороду.

– Господин взял лошадь и поехал кататься, – испуганно ответил один из конюхов.

– Когда? – взревел Шон.

– Ночью, семь или восемь часов назад. Скоро должен вернуться.

Шон, тяжело дыша, уставился на конюха:

– В какую сторону он поехал?

– Он не сказал, господин.

Восемь часов назад… сейчас он, возможно, уже милях в пятидесяти. Шон повернулся и пошел обратно к себе. Шлепнулся на кровать, налил еще чашку кофе.

– А ей-то каково будет…

Он живо представил ее слезы и весь тот жуткий хаос неконтролируемых чувств в состоянии горя.

– О-о-о, черт… будь ты проклят, Чарливуд, гори ты в аду!

Он глотнул кофе, подумывая, а не удрать ли самому. Плюнуть на все, взять лошадь и уехать как можно дальше…

– Не я заваривал эту кашу, я тут вообще ни при чем и не хочу с этим иметь ничего общего.

Он допил кофе и стал одеваться. Посмотрел в зеркало, чтобы причесаться, и представил себе Кэнди в часовне: она стоит одна и ждет, когда гробовое молчание перейдет в ропот, а потом в смех.

– У-у-у, Чарливуд, ну и свинья же ты! – сердито проговорил Шон. – Ей не надо туда ходить, и без того все будет плохо. Придется ей все рассказать.

Он схватил с туалетного столика часы. Был уже десятый час.

– Проклятый Чарливуд.

Пройдя по коридору, он остановился перед дверью Кэнди. Оттуда доносились женские голоса. Шон постучал и вошел.

В комнате оказались две ее подруги и цветная девушка Марта. Все они сразу уставились на него.

– А где Кэнди?

– В спальне. Но вам входить туда нельзя – дурной знак. К несчастью.

– Да уж, не дай бог, такого и врагу не пожелаешь, – согласился он.

Он постучал в дверь спальни.

– Кто там?

– Шон.

– Тебе заходить нельзя. Чего ты хочешь?

– Ты одета?

– Да, но ты заходить не должен.

Он открыл дверь и заглянул, посеяв в женщинах такое смятение, что они завопили, а одна завизжала.

– Уходите отсюда! – резко сказал он. – Мне надо поговорить с Кэнди наедине.

Они испуганно упорхнули, и Шон закрыл за ними дверь. Кэнди, облаченная в халат, встретила его с оживленным лицом, пытаясь угадать, зачем он пришел. Мягкие блестящие волосы, отброшенные назад, свободно ниспадали на спину. Настоящая красавица, подумал Шон. Он посмотрел на лежащее на кровати пышное подвенечное платье.

– Кэнди, боюсь, я принес дурные вести. Ты готова выслушать?

Он говорил резко, почти грубо; обязанность сообщить ей все, как и каждая секунда этого разговора, вызывала у него отвращение. Румянец на лице ее сменился смертельной бледностью, лицо окаменело, словно у статуи.

– Он уехал, – сказал Шон. – Он сбежал от тебя.

Кэнди взяла с туалетного столика щетку и вялой рукой принялась причесываться. В комнате воцарилась глухая тишина.

– Мне очень жаль, Кэнди.

Не глядя на него, Кэнди кивнула – сейчас она вглядывалась в пустой коридор будущего. Это молчаливое смирение перед судьбой было для него хуже, чем слезы. Шон потер нос – как же это все отвратительно.

– Мне очень жаль… жалко, что я ничего с этим не могу поделать.

Он повернулся к двери.

– Шон, спасибо, что пришел, что рассказал.

В голосе ее не было слышно ни капельки живого чувства, он был мертв, как и ее помертвелое лицо.

– Не стоит, – угрюмо отозвался он.

Потом он поехал в Ксанаду. Вокруг палаток и шатров на лужайках небольшими группами уже собирались люди. По их возбужденному смеху он понял, что уже выпивают. Ярко светило солнце, и день обещал быть жарким. На широкой веранде играл оркестр, женские платья ярко пестрели на фоне зеленой травы. «Сегодня праздник» – кричали развевающиеся над палатками флаги. «Сегодня у нас праздник» – звучало в раздающемся то здесь, то там смехе.

Шон ехал по подъездной дорожке, и со всех сторон к нему неслись приветственные крики, на которые он отвечал, поднимая руку.

Франсуа и Мартин Кёртис, с бокалами в руках, беседовали с двумя девицами из Оперного театра. Спешившись, Шон отдал поводья чернокожему конюху и направился к ним.

– Здравствуйте, босс, – приветствовал его Кёртис. – Что-то вы мрачный сегодня. Женитесь вроде не вы!

Все засмеялись.

– Франсуа и ты, Мартин, давайте-ка отойдем.

– Что-то случилось, мистер Кортни? – спросил Франсуа, когда они отошли подальше.

– Спектакль закончился, – угрюмо сказал Шон. – Свадьбы не будет.

Они так и разинули рот.

– Пройдите по гостям и сообщите об этом каждому. И еще скажите, что подарки они могут забрать обратно.

Он повернулся, чтобы уйти.

– Так что же случилось, босс?

– Просто скажите, что Кэнди и Дафф передумали.

– Вы хотите, чтобы все разошлись по домам?

Шон не сразу нашелся с ответом.

– Да черт с ним, пускай остаются, пускай едят, пьют до полусмерти, если им так хочется. Просто скажите, что свадьбы не будет.

Он направился к дому. Нашел псевдосвященника, нервно томящегося в кабинете на первом этаже. Кадык его был чуть не до мяса стерт высоким жестким пасторским воротничком.

– Все, вы нам больше не нужны, – сказал Шон. Он достал чековую книжку, сел за письменный стол и заполнил чек. – Это вам за беспокойство. А теперь поскорее уезжайте из города.

– Благодарю вас, мистер Кортни, огромное вам спасибо.

Вздохнув с видимым облегчением, человек направился к двери.

– Друг мой, – остановил его Шон, – если вы кому-нибудь обмолвитесь хоть словечком о том, что мы собирались сегодня сделать, я вас найду и убью. Я ясно выразился?

Шон прошел в танцевальную залу и сунул констеблю в руку небольшую стопку соверенов:

– Выпроводите всех этих людей отсюда. – Он кивнул на толпы людей, которые бродили вдоль столов, разглядывая подарки. – А потом закройте все двери на ключ.

Повара он нашел на кухне:

– Вынесите из дома и отдайте им всю еду. И заприте все помещения кухни.

Он прошел по дому, закрывая двери и задергивая шторы. Зашел в кабинет и на большом кожаном диване застукал парочку – рука мужчины уже шарила у хихикающей девицы под юбками.

– Здесь вам что, публичный дом?! – заорал на них Шон, и их словно ветром сдуло.

Он опустился на стул. Окно выходило на лужайку, оттуда доносились громкие голоса и смех. Оркестр играл вальс Штрауса, и это действовало особенно раздражающе. Он угрюмо уставился на мраморный камин; голова опять раскалывалась, кожа на лице после ночного дебоша казалась сухой, туго обтягивающей кости.

– Ну и дела! Черт меня побери, ну и дела! – проговорил он вслух.

Примерно через час он вышел и отыскал свою лошадь. Выехав на дорогу, ведущую в Преторию, миновал последние городские дома и повернул лошадь в степь. Сдвинув на затылок шляпу, открыв лицо солнцу и ветру, пустил скакуна легким галопом по травяному морю. Затем устроился в седле поудобнее и, отпустив поводья, предоставил лошади самой выбирать дорогу.

Вернулся в Йоханнесбург Шон только под вечер и во дворе конюшни отдал поводья Мбежане. На душе у него стало легче, движение и свежий воздух освежили голову, и теперь он смотрел на вещи более трезво, под правильным углом.

Шон налил себе полную ванну горячей воды, и, пока отмокал, остатки злости на Даффа испарились. Он снова мог держать себя в руках. Выйдя из ванны, он насухо вытерся полотенцем и, запахнув халат, вошел в спальню.

На кровати сидела Кэнди.

– Здравствуй, Шон, – сказала она и улыбнулась болезненной улыбкой.

Волосы ее были несколько спутаны, бледное лицо не несло и следа макияжа. Она так и не переоделась с утра, когда они виделись, на ней был все тот же халат.

– Здравствуй, Кэнди.

Шон взял флакон из граненого стекла, плеснул на ладонь лавровишневой воды и втер ее в волосы и в бороду.

– Ты не сердишься, что я пришла к тебе в гости, правда?

– Нет, конечно нет, – ответил он и принялся причесывать волосы. – Я и сам собирался сейчас зайти к тебе.

Она подобрала ноги и сложила их под таким углом, какой не способен скопировать ни один мужчина.

– Нальешь мне чего-нибудь?

– Извини, мне казалось, ты совсем не пьешь.

– Да, но сегодня же день особенный, – засмеялась она как-то слишком уж весело. – Сегодня ведь у меня свадьба.

Не глядя на нее, он налил ей бренди. Он терпеть не мог все эти страдания; к нему снова стала возвращаться злость на Даффа.

Взяв стакан, она отхлебнула и скорчила гримасу:

– Ужасно невкусно.

– Тебе станет лучше.

– За невесту, – сказала она и быстро выпила.

– Еще? – спросил Шон.

– Спасибо, нет.

Она встала и подошла к окну:

– Темнеет. Не люблю, когда темно. Темнота все искажает. Все, что плохо при свете дня, ночью просто невыносимо.

– Прости, Кэнди. Мне очень жаль, но я ничем не могу тебе помочь.

Она резко повернулась. Подойдя к нему, крепко обвила руки вокруг шеи и прижала бледное испуганное лицо к его груди:

– Ох, Шон, обними меня, мне так страшно!

Он неловко обнял ее за талию.

– Я не хочу об этом думать. Только не сейчас, только не сейчас, когда так темно, – прошептала она. – Прошу тебя, помоги мне. Помоги мне не думать об этом.

– Я побуду с тобой. Не расстраивайся. Присядь. Я тебе еще налью.

– Нет, нет, – шептала она, отчаянно прильнув к нему. – Я не хочу быть одна. Я не хочу об этом думать. Прошу тебя, помоги мне.

– Как я тебе помогу? Я могу только посидеть с тобой, вот и все.

Злость и жалость смешались у Шона в груди, как древесный уголь с селитрой; пальцы его крепко сжимали ей плечи, впиваясь в плоть, пока не достали до кости.

– Да, да, сделай мне больно. Хоть так я на время об этом забуду. Отнеси меня на кровать и сделай мне больно, Шон, сделай мне очень больно.

У Шона перехватило дыхание.

– Сама не знаешь, о чем говоришь. Это безумие.

– Я хочу этого, хочу хоть немного забыть обо всем. Прошу тебя, Шон, пожалуйста!

– Я не могу этого сделать, Кэнди. Дафф мой друг.

– У нас с ним все кончено: у него со мной, а у меня с ним. Я тоже твой друг. О боже, мне так одиноко! Хоть ты не бросай меня. Помоги мне, Шон, прошу тебя, помоги мне!

Злость, кипевшая в груди Шона, куда-то вся испарилась, а между бедрами меж тем разгоралось, вздымалось нечто змееголовое. Она тоже это почувствовала:

– Да, да, о, прошу тебя, да!

Он подхватил ее и понес к кровати. Стоя над ней, сорвал с себя халат. Она вертелась на постели, избавляясь от одежды, потом раскинулась ему навстречу, чтобы принять его, чтобы он заполнил собой ее пустоту. Он быстро накрыл ее своим телом и погрузился в ее теплую плоть. Желания он не испытывал, делал все безжалостно и жестко и вместе с тем терпеливо, но на грани. Главным для него было выпустить пар: злость, разбавленную жалостью; для нее же это был шаг, которым она перечеркивала прошлое. Одного раза оказалось мало. Он брал ее снова и снова, на простынях уже появились бурые пятна – у него кровоточила спина, у нее болело все тело. И вот они уже лежат неподвижно, с переплетенными руками и ногами, потные и усталые, отдыхая от яростной битвы.

– Не помогло, да? – тихо спросил Шон.

– Помогло.

Физическое изнеможение ослабило барьеры, сдерживающие ее горе. Продолжая его обнимать, она заплакала.

Уличный фонарь за окном высветил серебристый квадрат на потолке. Шон лежал на спине и смотрел на него, слушая рыдания Кэнди. В какой-то момент они достигли наивысшей силы и потом постепенно сошли на нет. Оба погрузились в сон, а уже позже, когда день еще не начался, проснулись одновременно, словно договорились заранее.

– Только ты можешь сейчас помочь ему, больше никто, – сказала Кэнди.

– Помочь в чем? – спросил Шон.

– Найти то, что он ищет. Обрести душевный покой, обрести самого себя – назови как хочешь. Он заблудился, и ты это знаешь, Шон. Он одинок, почти так же одинок, как и я. Я бы смогла ему помочь, я уверена в этом.

– Дафф? Заблудился? – с циничной усмешкой спросил Шон. – Ты в своем уме?

– Не надо быть таким слепым, Шон. Тебя сбивают с толку его бахвальство, важничанье. А ты загляни с другой стороны.

– С какой, например? – спросил Шон.

Ответила она не сразу.

– Он ненавидел своего отца, ты это знаешь.

– Да, кое-что он рассказывал.

– А его вечное бунтарство против всяческой дисциплины. А его отношение к Градски, к женщинам, к жизни. Подумай об этом, Шон, а потом скажи, разве счастливый человек так себя ведет?

– Градски однажды серьезно подставил его. Дафф его просто не любит, – пытался Шон защитить друга.

– Э-э-э, нет, тут все гораздо глубже. Градски в каком-то смысле похож на отца Даффа. У Даффа душа сломлена, вот в чем дело, Шон, вот почему он так к тебе привязался. И ты можешь ему помочь.

Тут уж Шон открыто рассмеялся:

– Кэнди, дорогая моя, да мы просто понравились друг другу, вот и все, и в нашей дружбе нет никаких глубоко скрытых или темных мотивов. И только не надо сейчас ревновать его ко мне.

Кэнди села, простыня сползла ей до пояса. Она наклонилась к Шону, и круглые, тяжелые, серебристо-белые в полумраке груди ее качнулись вперед.

– В тебе, Шон, есть сила, твердая уверенность в себе, о которой ты сам еще не подозреваешь. А вот Дафф это увидел, и будут видеть другие несчастные люди. Ты ему очень нужен, ему очень плохо без тебя. Позаботься о нем ради меня, помоги ему найти то, что он ищет.

– Какая чепуха, Кэнди, – смущенно пробормотал Шон.

– Обещай мне, что ты ему поможешь.

– Вообще-то, тебе пора отправляться к себе, – сказал Шон. – Люди черт знает что могут подумать, начнутся разговоры.

– Обещай мне, Шон.

– Ну хорошо, обещаю.

Кэнди встала с кровати. Быстро оделась.

– Спасибо тебе, Шон. Доброй ночи.